Сиреневый too much

- Кость, а ты умеешь плести венки? - Да, но мне цветы жалко. Они приземляются на лавочку, и Саша отворачивается, дуется как будто. А на самом деле аккуратно собирает одуванчики в пучок, обвивая стебли. Лучше бы волосы свои непослушные собрал, ей-богу. - Вась, да посиди ты с ним, я занят. - Бесполезно уговаривать, он к тебе хочет. Во время совместного выгула стендапклуба от внимания Малого самого умного ведущего не спасает ничего: ни ванины песни под гитару, ни захватывающие лёшины рассказы про грибы (и мухоморы, конечно, круто, но тоже вряд ли - парирует Раковских), ни васины венки. Саше хочется выхватить из красивых костиных рук смартфон, к которому он прилип, как улитка, вымахавшая до размеров супергероя и засунуть туда, куда не проникает луч света. Малого нельзя оставлять одного - он на антидепрессантах и лишён возможности пить янтарно-золотистый сидр и бордово-зелёный эль со всей честной компанией. Может, Пушкин, который всё знает и умеет, набадяжит ему вина из одуванчиков втихаря? И плевать, что ему мгновенно станет нехорошо, главное, что повелитель минус балла сразу подхватит его на руки как Брюс Уиллис Миллу Йовович в кино про мультипаспорт. Мужчина решает архиважные дела, силясь спихнуть опеку над ним на ребят, но когда полуфантастическая почти четвёрка удаляется, вроде даже что-то насвистывая, хватает Сашу за руку и приземляется на пенёк, удерживая безжизненный кусок пластмассы последней флагманской модели между щекой и плечом. "На пенёк сел - должен был пять косарей отдать" - думает фронтмен СУКа, а сам всё больше проникается мыслью о том, что больше, чем денег, новых аниме, песен Mother Mother ему хочется увидеть хоть лучик костиного взгляда, как в бардовской песне про попрошайку с красивой лентой в волосах. Может, ему тоже начать банты носить, чтобы соответствовать? Пушкин держит крепко, не отпускает. И жалеет, что у него не раскладушка, которой можно было бы стервозно хлопнуть, завершив разговор. - Отстрелялся, наконец, - невольно или намеренно делает Костя реверанс своей фамилии, - знаешь, хорошо, что все ушли. "Опаньки", - прилетает в голову длинноволосого словечко из устаревшего сленга. Да, всё в лучших традициях Малого - опять начал бояться своих желаний, когда им вдруг приспичило сбываться. Хотя, по правде сказать, лучше бы все их побаивались - этих самых сашиных желаний. - Тебе комфортно? - челкастый накидывает на плечи парня свою необъятную куртку, мягко приобнимая. Саша, который последние полгода мечтает, чтобы самый предприимчивый ведущий однажды забыл сделать ему дуделку и Малому бы пришлось его целовать каждый раз, когда хочет ответить, выдаёт слабый кивок. Он триллион раз представлял себе этот волшебный момент, а теперь просто цепенеет, превращаясь в монумент с острова Пасхи - даже чем-то напоминая в профиль. - Знаешь, я ведь давно хотел наедине с тобой остаться. Поговорить. По-своему полюбить, - он заглядывает в глаза, которые, хамелеоны, вдруг утратили свою ореховую составляющую и стали зелёными, как крыжовник, - не могу я при ребятах: они мне близки, но... - Костя, - перебивает его парень, вцепляясь в ни в чём не повинную футболку. - Тише, тише, - прижимает Пушкин к себе трепещущее, беспокойное тело. - Ребят, Саша неважно себя чувствует и уходит, я его сопровожу. Комики, которые под руководством Медведева уже дружно сплели и водрузили на буйные головы венки, понимающе кивают. Как будто сцену из "Солнцестояния" собрались отыгрывать, ей-богу. Сидоров вырывается вперёд, в знак поддержки хлопая кулаком по плечу Малого, но, напоровшись на пронзающий взгляд Кости, покорно отступает. Маленькая ладонь снова оказывается в ладони побольше, и они спускаются по склону, вдыхая запах полевых цветов. Один на двоих. Костя не хочет плести венки, но он хочет сначала переплетать их руки, а потом - сашины волосы, а ещё - перестать смотреть, как Малой уже практически "дымится". - А гулять мы сегодня не пойдём, - длинный палец приземляется на тут же оттопырившующуюся нижнюю губу. Сашу целуют в лоб, висок, а потом мужчина проводит языком от уха до шеи. - Папочка, - закатывая глаза, возбуждённо шепчут в ответ. Малой называет Пушкина так уже неделю, и это игра, а он, как известно, игрок, но мы отвлеклись. Челкастый всему коллективу сказал, что уехал по делам на семь дней, а сам решил побыть с Сашей теперь уже полноценно. В принципе, адекватный поступок для папочки, для бати из породы тех, что в запой уходят, впрочем, тоже. - Вот так, родной, - он утюжит губами нежную бледную кожу, постепенно укладывая парня на кровать, вовлекая в затяжной поцелуй, нежно подготавливая. А потом помогает оказаться сверху и двигаться, глядя с тёплым огнём. Его маленький с ним, первый всё почувствовавший и осознавший. Маленький мальчик складывал пазлы, Собирал кусочки цветов в картину, На которой есть мы, Что-то неправильно, что-то неправильно, Но так красиво, Собрано воедино, с нежностью создано. Видишь, с возрастом глупость не убавляется. И я говорю загадками, Ведь Гудвин не подарил мне смелости, Но сделал ласковым и податливым, Сделал пятнышком света, Цепляющим за живое. Всё могло случиться раньше, правильнее, осознаннее. Но Пушкин ненавидит сослагательное наклонение так же сильно, как Марвел. И это не его вина. Из одуванчиков.