Varpuspäivä — Tehni
На самом деле это довольно тяжело — осознавать свою влюбленность к кому-либо. Очерченное ощущение того, что ты врешь и себе, и ему, оно не покидает ни на минуту. Этот юноша довольно смышлён, а как бы хотелось отрицать это ради собственных мыслей, Сынмин добр к нему, хоть и сам является покалеченным не на шутку. Ким Сынмин, элементарно, спрашивает как твои дела, Ким Сынмин готовит тебе еду, чтобы ты не скорежился из-за желания забыться или потеряться, Ким Сынмин покорно молчит о себе, что является его безусловным минусом, Ким Сынмин тот, у кого очень приятный запах, губы, невероятной красоты глаза. Он смущается, когда ты интересуешься его настроением, беспокоится, смеётся, все это, в большинстве случаев, качественная постановка, но хочется, чтобы они с Сынмином сблизились, чтобы младший и в самом деле чувствовал себя так рядом с Кристофером. Только вот Чан не понимает своих мыслей. Своих грядущих, наступающих на корни чувств, мыслей. И вот сейчас, пока слабая рука ведёт по русым волосам спящего, Чан и в самом деле задумывается о том, что следовало бы приберечь свою жизнь, хотя бы для другого. Кристофер идёт выключать в квартире свет, эти рябящие огоньки напрягают глаза. Кухня, коридор, он доходит до ванной комнаты. Босые ноги переступает порог. Взгляд устремляется в зеркало. Бинты, что лежат в шкафчике, попадают в ладони, они начинают разматываться. Эти руки мозолят глаза. Эти шрамы приелись. Чувство, что нужно либо сделать их ярче, либо вовсе не видеть их, оно кружится в голове быстрее и быстрее. Насколько быстро Чан заканчивает заматывать руки, он не знает. Понимает лишь то, что выключив свет и в ванной, когда он шагает по темному коридору своей, потускневшей от пустоты, квартиры, ему виднеется единственный красный глаз, будто подвешенный к стене. Он остаётся неподвижным, когда рядом усиливается второй алый кружок. — Да блять. Кристофер начинает мотать головой, придерживая ее руками. Он снова поднимает взгляд на существо, глаза которого до сих пор очерчиваются в кромешной темноте. Ноги подкашиваются, становятся ватными. Крис пересиливает себя, продолжая двигаться в сторону спальни, но когда два рубиновых глаза отблескивают с новой силой, а в голове слышится звон новогодних колокольчиков, он спотыкается, сильно ударяясь локтями о пол. — Слабак, честное слово. — Цедит он сам себе. Зато теперь нет этих, переливающихся красными оттенками, глаз. Чан расторопно поднимается, словно хватаясь руками за воздух, продолжая свой путь к комнате, где спит Сынмин. Крис переносит своё тело через порог с удвоенной, а может быть даже и утроенной, силой, стараясь не издавать лишних звуков. Чан бухается на кровать, желая треснуть себе по лбу, если Сынмин проснётся. Сна нет ни в одном глазу, поэтому стоит подумать о том, что делать дальше. Вот он смотрит на красивого юношу, вот он лежит перед ним, вот он гладит его ладошкой, заправляя волосы за ухо. Кристофер переворачивается на спину, растекаясь по кровати. Поверхности плывут перед глазами, мысли бегут за ним, словно под круглым цирковым куполом, разыгрывая цветную сцену.***
— Старайся не отвечать ему резко, все равно от этого ни вы, ни мы ближе не станем, не думаешь так же? — Ты и сам знаешь, что это последний год. Я же с ним больше не увижусь. Чего он вообще липнет к тебе? — Чанбин, честное слово, что как маленький-то? — Хенджин толкает лучшего друга в бок, оглядываясь по сторонам, успевая усмехаться. — Ты даже в такой момент делаешь вид, что тебе радостно. — В какой это «такой»? — Хенджин щурится, как только видит за углом Кристофера. — Ну ты и язва. — Чанбину и в самом деле обидно. Только вот за что? — За что ты вообще можешь кому-то нравиться? — Я бы знал. — Хенджин пихает руки в карманы, разглядывая поле под собственными ногами. — Самому вот интересно узнать, что во мне такого. — Блять, прости. — Не стоит извинений. Хван разворачивается, начиная пересекать футбольное поле. Начало учебного года, последний мартовский день, когда бледные лепестки сакуры растворяются в небесной синеве. Хенджин такой красивый. — Хен, погоди, хен! — Да, Чани, я тебя слушаю. — Хенджин лучезарно улыбается. — Я хотел бы тебе кое-что сказать. — Кристофер нервно трёт ладони. — Ты мне, — Он не успевает договаривать. — Чани, не продолжай. — Хенджин не хочет это слышать. Он не хочет ломать жизнь старшекласснику, который неудачно влюбился. — Ты мне нравишься. — Не слыша последние слова Хвана, продолжает. — Ты мне нравишься, хен! — Слишком громко, слишком искренне. — Кристофер, — Хенджин поднимает ладонь над головой младшего. — прости. — Он слишком лживо улыбается для этой фразы. Здесь вообще не стоило бы улыбаться. Но по-другому Хван не может. — Мне не пять лет, не зови меня так. — Чану обидно? Конечно обидно, но на что он надеялся? Он собирается с мыслями, будто ничего не произошло. — Я, понимаешь, Чан, я не могу чувствовать по отношению к кому-либо заботу или романтические чувства. Я могу только анализировать такое поведение у других людей, но сам, — Хенджин слишком сильно расстраивается, когда думает об этом, каждый раз. — я не могу такое почувствовать. Тебя не достоин такой человек как я, Крис. — И той же поднятой ладонью, он потрепывает, ещё, каштановые волосы Чана. Крис считает его лучшим. Другом, человеком, лучиком, наставником. Кем угодно. Он утыкается носом в шею старшего, начиная плакать от собственной ничтожности. И Чанбин все видит. И Чанбин все понимает.***
Кто вообще этот Со Чанбин? Почему даже после стольких лет Чан продолжает винить себя? Почему дружба этих троих превратилась в замкнутый круг вины? Каштановые волосы, карие глазки, худощавое тело, говорящая фамилия, он был всегда чуть ниже ростом, ничего необычного. А ещё писал стихи, вроде бы. Кажется, Чан даже запоминал пару, самых полюбившихся, строк.весь спектр оттенков,
свободы и воли,
уплыл как ручей,
без тоски и без боли.
Слова пробегают в голове без остановки. Прошло больше десяти лет, зачем, пытаясь забыть человека, он до сих пор помнит несколько?хочу я размышлять о жизни,
не думая о смерти, что в конце.
но каждый раз подкрадываюсь к мысли,
что зря живу с улыбкой на лице.
Понятно, почему именно эти являются самыми четкими. Очень похожи на Хенджина, а может и на Чанбина тоже, Крис не привязался настолько близко. А стоило бы, видимо. Руки тяжелеют, дышать труднее, когда рядом слышится чужой вздох. Точно. Сейчас он ещё не один. Чан старается приподнять кисти. Железные тоненькие цепочки, привязанные к ним, ведут в непонятную темноту, не отпуская запястья. Шепот цепей раздаётся в ушах. Рокот, треск и снова тишина. Кристофер чувствует пристальный взгляд сбоку, но он все ещё не в состоянии повернуться. Дыхание учащается, когда его запястье замирает в чьей-то хватке из пальцев. Его поворачивают на бок за плечо, человек прикладывает огромные усилия для этого, но Чан до сих пор не может различить в темноте ни единого движения. Лишь клацание цепей, переливающееся у самых мочек. Его потряхивает что-то из вне. — Чан! Голос Сынмина обворачивает шею, словно шафр. Кристофер задыхается. Собственные руки безрезультатно брыкаются в попытках помочь освободиться. Клацание цепей, кричащее эхо, громкий кашель. — Открой свои глаза. — Голос приказывает прекратить притворяться. — Ты в порядке. И взгляд сразу фокусируется на тёмном силуэте сбоку, который трясёт старшего за плечи, что-то невнятно бормоча. Освободился. — Спасибо.