Твой гербарий

I Feel like I’m Drowning — Two Feet

Ключ прокручивается в замке. Сынмин, Хенджин и туша подшофе, которую первые держат за плечи. — Он не мог выпить много. — Совсем пить не умеет? — О, нет. — Хенджин переступает через порог, освобождая собственные руки от ноши. — Поэтому и не прикасается. Сынмин заваливается с Чаном, не успев скоординировать движения. Крис, что полулёжа расплывается по деревянной скамеечке, обхватывает младшего руками, не давая встать. — Твой голос, я хочу слышать твой нежный голос, Мин-и. — Чуть заикаясь, Кристофер бормочет это слогами, но вполне отчетливо. Может из-за малого количества алкоголя? — О-о, нет, мой крош. — Сынмин безрезультатно пытается вылезти из объятий. — У тебя тут с головой проблемы, а ты меня послушать хочешь. — Сынмин, ты самый прекрасный цветок, который когда-либо цвел в моей жизни. — Пьяный бред так и льётся из его уст. — Господи, Боже мой. — Чтобы быть с ним на одной волне, советую догнаться чем-нибудь легким. — Хенджин захлопывает дверь с этими словами, оставляя их наедине. — И что мне с тобой делать, крош? — Сынмин трепетно ведёт большим пальцем по ладони Кристофера. — Говорить. — Выпить есть? — Коньяк, виски, джин, шампанское, а может быть вино? — Чан чуть усмехается. — Томатный сок, м? — Коньяк где стоит? Старший поднимается, а заодно и Сынмина ставит на ноги. Первый плетётся по коридору, придерживаясь за углы на поворотах. Его так развезло с полбутылки виски. Он опирается на кухонную тумбу, перебирая в голове места, в которых может быть спрятан алкоголь. — Ящички, а вот над ними то, что ты ищешь. Глаза привыкли к полумраку, поэтому, завидев этикетки, Сынмин облокачивается на тумбу и тянется кверху. — Левее. — Чан не находит ничего лучше, чем придержать младшего за талию. Сынмин, прочитывая надписи налету, хватает, почти законченный, бутыль коньяка, аккуратно спускает его, держа в двух руках. — Эх, как романтично было бы, если бы сейчас ты начал падать, а я тебя поймал. — Чан наивно вздыхает, но послушно чуть оттопыривает руки, чтобы не касаться там, где не нужно. — Если бы ты ещё был в состоянии меня поймать. — Сынмин разворачивается к нему с бутылочкой в руках. — Можно без рюмок? — Как твоя душа пожелает. — Чан влюблённо улыбается, продолжая выдрепываться и быть дураком. Сынмин выпивает прям из горла, чувствуя жжение в горле с первых секунд. Алкоголь плывет по телу, согревая его. Ким Сынмин — отвратительный собутыльник, потому что развозит его после двух-трёх глотков чего-то крепкого. — Смотри, теперь мы пьяницы. — Сынмин слегка улыбается, потому что выпито немного, но для настроения — самое то, как, в принципе, и у старшего. Чан берет младшего под ручку и ведёт к тому в комнату, пару раз спотыкаясь об порожки. — Не-не, я тебе пьяным не дамся! — Сынмин вертится в его руках, топая ногами чуть слышно. — А когда дашься? — А вот, сикрет, сикрет. — Делая явное ударение на «И», Сынмин продолжает ерничать. Младший плюхает Криса на кровать, наваливаясь сверху. Он разглядывает уставшие глазки своим притупленным взглядом, чуть хихикая. — Я смотрю, тебе хуже, чем мне. — Чан тыкает указательным пальцем Сынмину в нос. — Пограничное умозаключение, сейчас мне нормально. — Хаха, нормально. — Чан окрыляется от этих задоринок ещё больше. — Смешное слово. — У тебя такой голос интересный, ты знал? — А у тебя руки очень красивые, такие изящные. — А тебе нравится, когда кто-то шепчет на ушко всякие словечки? — Сынмин наклоняется. — А ты по-шеп-чи. — Чан специально чуть снижает тембр голоса. — Виски очень тёплый. — Сынмин шепчет на ухо Крису серьезно. Младший отклоняется, спускается с кровати и подходит к шкафу. Завеса приоткрывается и Мин достаёт из тьмы одну лишь портупею. Он включает светильник на прикроватной тумбочке, горящий холодным оттенком белого, от которого Сынмин, мягко говоря, в восторге. Прямо поверх рубашки «наматывается» кожаная каёмочка, окольцовывает тело прямо под грудью, которую закрывает лишь белая ткань. — А как же носочки? — Кристофер с упоением разглядывает предмет гардероба младшего. — Так ты помнишь. — Сынмин приподнимает штанину. — В жизни мы с тобой об этом не говорили, крош. — Сон, сон, лишь бы это был не сон. — Кристофер приподнимается на локтях, вглядываясь в движения Сынмина в полумраке. Мин расстегивает ширинку брюк, спуская их по бёдрам. Он, чьи ноги покрыты чёрной кружевной тканью, показывает полупрозрачные чулки в полной мере. Сынмин ногой откидывает штаны в сторону, а после забирается обратно на кровать. — Так нормально? — Сынмин садится на коленки. — Нормально. — Чан собирает руки в кулак, он же порядочный человек. — А что тебе нравится? — Целоваться я люблю, — Сынмин опускает взгляд на свои побитые колени. — с тобой. Кристофер тянет за кожаный ремешок, укладывая Мина рядом с собой. Они поглядывают друг на друга искоса, но, немного поворачиваясь, рассматривают черты лица друг друга чуть позже. Чан забирается руками в чужие волосы, обвораживая локоны вокруг пальцев. Это занятие он находит довольно интересным. — Как тебе перспектива самому снять штаны? Мне как-то неудобно лежать полуголым одному. — Неудобно, правда? — Крис продолжает наматывать волоски на пальцы, почёсывая макушку младшего. — Ну и что же мне снять? — Улыбку для начала, а потом уже и верх можно. — Сынмин, самую чуточку, в самом деле, смущается. Кристофер возвращается в своё обычное состояние. Желания, чтобы кто-то смотрел на него таким — нет. Но портить человеку настроение ещё больше не хочется. Он послушно расстёгивает пуговицы на чёрной рубашке, осторожно скидывает ее с кровати, запрокидывая голову назад, дабы не видеть лица Сынмина в такие моменты. — На трезвую голову ты меня не воспримешь. — Чан, что сидит сейчас на коленях, продолжает любоваться потолком. — А я и не пьян. — Сынмин рассматривает его снизу вверх: исполосанные руки пытаются спрятаться за спиной, плечи сжимаются, удерживая голову в откинутом положении, его останавливает кадык, выпирающий грубым бугром на шее старшего. Сынмин замолкает, выжидая ответной реакции. Чан разгибает шею, смотря на младшего. Его глаза слезятся, он выглядит и невинно, и жалко. — Расскажешь может, что тебе ещё может понравиться? — Кристофер выдавливает эту фразу, чувствуя себя беспомощным без рубашки. — Эй, ты можешь не притворяться, если не хочешь со мной находится. — Сынмин поднимается, садясь точно также, на колени. Он глядит в глазки, из которых тот час хлынут слёзы. — Нет, я не заставляю себя, я в норме, — Чан вытирает глаза тыльной стороной запястья. — это просто старческое, ты не поймёшь. Будешь отвечать на вопрос? — Руки, твои руки мне очень нравятся. — После паузы, расстилающейся между ними неразрывным взглядом, проговаривает Сынмин. — Можно? Чан разжимает хватку, которую таил за спиной. Ладони, что лежат на коленках теперь, повёрнуты вверх, а некрасивые, по его мнению руки: запястья, локти, вся, покрывающая их, кожа, рассматриваются воодушевленным взглядом Сынмина. — Ты мне доверяешь, правда? — Мин касается большим пальцем правой руки середины открытой ладони Чана, он рисует воображаемый круг, из которого тянется дальше мягкая линия. По крошечному, словно детскому, запястью, дальше — словно по зарубкам на деревьях, ребристость кожи делает Сынмина таким же сентиментальным, он продолжает вести руку дальше, но слёзы накатывают с новой силой, когда на вене, виднеющейся синей рекой, «красуется» самый глубокий шрам. — Ах, прости, я плачу. — За что же ты извиняешься? — Боже мой, — Сынмин останавливается, не выдерживая. Он тихо всхлипывает, опуская голову. — за то, что ты слишком хороший для всего этого. — Правда? Тогда как такой, хороший ребёнок, как я может так открыто просить посмотреть на чьи-то чулки? — Кристофер старается перевести все шутку. — Замолчи, дурак. — Сынмин усмехается, чувствуя жжение на собственной коже, когда чужие пальцы вытирают его слезы.