Killing me hardly — Lezhin
Хенджин усаживается в машину. Его руки трясутся, захлопывая дверь. Волосы, заправленные за уши, разрезают его взгляд, спадая на глаза. Хван достает мобильный из кармана, включая и выключая его несколько раз. Пальцы ведут по экрану, и иконка социальной сети открывается, загружая приложение. Хенджин бегает глазами по аккаунтам, разыскивая в этой гурьбе людей Чанбина. Кончик указательного касается черно-белой фотографии, за который скрывается куча текстов. Ежедневный ритуал проверки новых мыслей Чанбина. Посетителей страницы младшего довольно большое количество, а значит бояться раскрытия личности Хвана не стоит. Черный фон и закрытый аккаунт создают впечатление знакомого, который не тщательно, но пытается скрыть свое имя, однако какой именно это знакомый Чанбин и не узнает. Строки плетутся песней, у него всегда хорошо выходит выливать чувства в искусство. Хенджин иногда думает о том, что когда-нибудь муторные мысли иссякнут, о чем же тогда будет писать его друг? Приложение смахивается, меняясь на все тот же диалог. — Встретиться с тобой нужно, когда твои планы будут чисты, словно белый лист?— Что-то случилось?
— Нет.— Что случилось?
— Да. Сегодня в 19:00 в том кафе. Хенджин, поглядывая на время, перебирает названия парикмахерских, которые выглядят более менее доверительно, на экране навигатора. Три часа дня ощущаются как что-то невесомое, не создавая никаких временных рамок вовсе.Их же просто не существует.
Ни времени, ни ценностей, ни, в конце концов, людей.
***
Чан складывает руки на груди. В том, это в каком? — Хен, а список литературы и приложения дополнительными листами? Или лепить всё по темовым слайдам? — Смотря сколько у тебя места, но список литературы лучше разместить в конце, чтобы взгляд не терялся, а вот дополнительные изображения лучше отдельно, но сразу после материала. И почему ты вообще делаешь то, что сдавать через год? — Потому что сейчас я улиточкой, а потом поскачу зайцем. — Сынмин, кричащий из соседней комнаты замолкает на пару секунд. — Спасибо. Кристофер поднимается с постели, рассматривая занавески, которые пропускают дневной свет в пустую комнату. Чан тащит тело по коридору. Не заглядывая в соседнюю комнату, он щелкает выключатель, переступая порог ванной комнаты. Белый кафель встречает, как родной. Глаза плывут по белоснежному шкафчику, мысленно оголяя содержимое. Чан подходит в раковине, протягивая руку, он снова открывает эту злосчастную дверцу. Сто шагов назад. Потрепанное лезвие выуживается из стопки. Кристофер проворачивает его, не различая ни капли переливов на свету. Рука опускается, словно частичка марионетки, свесившаяся конечность. Чан прошаркивается в сторону, дотягиваясь, даже не дрогнувшей, ладонью другой руки до крана. Довольно сильный напор холодной воды начинает плескаться о керамические стенки ванны. Нога перешагивает бортик, маленький Кристофер усаживается под струю воды в одежде. Лицо морщится, когда по телу проносится шквал мелкой дрожи. По металлической пластинке стекают капли воды. Чан подносит лезвие к левой руке, проводя по коже им плашмя. Один, Второй, Третий, Четвёртый проявляются, словно кубарём катятся с лестницы вниз, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой отпечатывается самым глубоким осознанием того, что сейчас происходит. Глаза с упоением наблюдают за алыми каплями, стекающими по дрожащей коже вниз, их размывает холодная вода, а край белой футболки розовеет с каждым новым мгновением. Кристофер знает, что этого недостаточно, что выйти нужно будет в любом случае. Но вот он продолжает сидеть в запертой ванной комнате, переставая мыслить разумно. Сердце затихает, замедленным ритмом гулко простукивает в тишине. Вода прекращает течь в пустоту, ноги перебираются обратно на белый кафель, розоватые капли растекаются пластом. Чан подходит к раковине, снова включает кран, умывает лицо, прикладывает полотенце к щекам, закрывает им же руку. Замок прокручивается, босые, теперь ещё и мокрые, ноги ступают за порог. Слабый стук капель, один звук отключения света, резкий шорох, и дверь захлопнулась. Пальцы правой дрожащей ладони крутят «ключик». Дрожащее тело двигается в сторону, придвигая стул к окну. Чан, как ни в чем не бывало, присаживается на него, разворачиваясь к постели лицом. Глаза щиплет, а перед ними тянется бурый силуэт, восстающий по ту сторону кровати. Он не торопится, доставая для себя стул из пустоты, напротив, растягивает стрелки часов по кругу. Тень заглядывает под кровать, выуживая веревку оттуда. Кривыми когтями она завязывает первый узелок. Кристофер рассматривает действо безмолвно, проваливаясь в самого себя. Силуэт создаёт второй узел побольше, а далее поднимается на стул. — Ты же хочешь меня больше не видеть. — Шипение существа разносится эхом. Молчание, что царит в этой комнате, приближается, словно разрезая уши. Чан не способен пошевелится, поэтому закрывает глаза. Темнота плывет бензинной лужей, она будто хочет поговорить, переливаясь радужными оттенками. Кристофер считает до восьми. Сколько времени прошло?Он видит лишь повешенное существо, открыв глаза, остатки реальности растворились в темной тишине.
***
Хван проезжает мимо Джисона и Феликса, которые мило беседуют, сидя на холодной лавочке у университета. Сегодня воскресенье, праздничное воскресенье. А впрочем, это же не его дело, правда? Глаза размазывают окрестности города по дороге, слипаясь, когда Хенджин совершает остановку у светофора. — Снова не успел. — Цедит он, через стекло наблюдая за сменой цвета на этот чертов красный. Феликс, улыбавшийся несколько мгновений назад, увидев знакомый профиль, мрачнеет. Он ломает себя изнутри, когда думает о Сынмине. Ли осознает, что сейчас это хорошая дружба, что его чувства являются иссыхающей зависимостью, однако все так быстро не разглаживается. Джисон, который, в глазах предыдущего, оказался вовсе не нудным, а достаточно интересным мужчиной, рассматривает лицо сидящего рядом. — Пройдёмся? — Хан выдаёт это со смешинкой, пытаясь приподнять настроение младшего. — Да, конечно. — Ликс поднимается со скамьи, отряхивая маленький сугробик снега со своих колен. Феликс устремляется вперёд, проскакивая замёрзшие лужицы. Он искоса поглядывает на Хана, который не спешит отдаляться, а наоборот, пытается его догнать. — Я уже вовсе не молодой, спешу напомнить. — Недалеко я от вас ускакал, не переживайте. — Феликс смеётся. Когда младший снова оглядывается, ботинки предательски проскальзывают по льду, и Феликс приземляется на место диаметрально противоположное голове. Джисон чуть хихикает, не подаёт виду. Он «подъезжает» ближе, присаживаясь на корточки. — Падший ангел. — Хан бормочет себе под нос, улыбаясь.***
Чонин бежит в зал. Он снова старается прийти пораньше, чтобы посвятить свободное время своим мыслям и движениям. Зная время появления остальных, Чонин со всех ног несется в самое уединенное место в мире, по его мнению. Он поскальзывается на льду, когда решает пересечь пешеходный на желтый. Все в его жизни погранично: его любимое дело и топит, и спасает одновременно, люди в округе и привлекают своей легкостью, и не располагают к себе из-за своей же недалекости. Вот и сейчас он посчитал, что все обойдется. Он приземляется на больное колено, вдобавок чувствуя дикую боль в лодыжке. Глаза Хенджина, что предательски слипаются, не дают ему сосредоточиться. Туман рассеивается, когда, не видя маленькое тельце на продрогшей дороге, перед глазами отчетливо рассматривается силуэт еще одного мужчины. Хван резко тормозит, бесконечно коря себя за все. Он безразлично выходит из машины, ставя ее на аварийку, вглядываясь в лица людей. Чанбин сидит на корточках, поднимая совсем еще мальчишку за плечи. Последний, почему-то, горько плачет, отнекиваясь от помощи и пытаясь оттолкнуть Чанбина. — До конца дороги хотя бы доведу. — Старший не прекращает настаивать. — Ладно. — Хенджин, если ты собираешься стоять столбом, то лучше вали. — Чанбин, видевший мельком водителя, вовсе не хочет с ним разговаривать, он от него давно устал. Хван слишком много заебывается о других, идиот. — Хен, все вы можете меня отпускать. — Чонин не в восторге от того, что к нему, даже в двух кофтах, будет кто-то прикасаться. — Я не верю, что ты сам дойдешь. — Я опаздываю, я не могу разглагольствовать. — Либо свой номер телефона, а тогда я буду доставать тебя сообщениями, либо ответь куда, а особенно зачем, ты так спешишь. — В самом деле, но Чанбин и сам удивляется от своего упорства каждый раз. Чонин игнорирует назойливого мужчину, мешающего его планам. Ноги плетутся по протоптанной дорожке, а голова наполняется белым шумом. — Эй, парень, имей уважение. — Чанбин знает, что выглядит глупо. — Да что я тебе такого сделал, почему именно я? — Чонин бормочет это достаточно тихо. — Я просто давно не переживал за людей, поэтому наверное. — Старший произносит это тоном чуть выше. Ноги подкашиваются, когда младший делает лишний шаг вперёд. Чанбин дергается на месте, но держит дистанцию. — Твоя инициатива так быстро испарилась. — Чонин опирается голыми руками на грязный снег. Он отрывает себя от тротуара, чувствуя дикую слабость. — Ты не разрешил мне. — Ну так теперь прошу. — Ян вытягивается, начиная отряхивать куртку. Картина маслом: Чонин топает по дороге самоотверженно, но остаётся под надзором Чанбина, угрожающего тем, что назойливость его прекратится минимум через неделю. — А ты скажешь, куда я тебя веду? — Со уже устал плестись в никуда. — Я сам иду.— Чонин идёт с опущенной головой, но твердит так же четко. — И куда же ты идёшь? — Глупо прозвучит, но я танцую. — А что глупого? — Вся ситуация. — Ян останавливается, потому что спешить уже некуда, побыть в одиночестве не выйдет. — Раз уж ты остановился, то давай познакомимся. — Чанбин подходит ближе, рассматривая маленькое личико. — Ян Чонин, двадцать лет, студент первого курса хореографического. — Со Чанбин, тридцатый год идёт моей жизни, закончил музыкальный почти пять лет назад. — Он протягивает руку. — А почему ничего не сказал про уважение? — Чонин язвит, подавая ладонь в ответ. — Тогда я бы не получил такого искреннего диалога, правда ведь? — Со наблюдает за тем, как краснеющее личико пытается отвернуться. — Правда. Младший достаёт из кармана телефон. Затихая, считает допустимое для себя время и дёргано убирает мобильный обратно. — Если уж ты сегодня моя охрана в чёрных ботиночках, то давай ускоримся. — Ни капли не изменилось, — Чанбин, что собирался распластаться на полушке у себя дома, удивляется веселой бестактности. — ничего не изменилось.***
Сынмин тихо всхлипывает, рассматривая потолок. Он вдавливает собственное тело в кровать, слушая громкие шорохи стен. — Он должен справиться сам. — Они твердят это без остановки. — Когда мы умолкнем, он тоже замолчит. — Голоса заливаются смехом. В соседней комнате тихо. Чан то закрывает глаза, то открывает их, находя это занятие забавным. — Ты мне надоел. — Голос существа, повисшего на веревке вне пространства, заплывает в уши. — А кому я не надоел? — Кристофер снимает импровизированную повязку с руки, опуская это же полотенце на пол. Он протирает все вокруг стула,поднимая взгляд на ковёр, который сейчас закапан розоватой жидкостью. Чан поднимает испорченную тряпку и ставит стул на своё законное место. Он встаёт на кровать, шагает по прохладному постельному белью, проминая ткань пальцами на ногах, слыша чьи-то крики. Глаза рассматривают маленьких существ, что истошно плачут под его стопами. Чан продолжает идти, потом спрыгивает вниз и уставляется в улыбающийся силуэт, висящий под потолком. — Чего ты хочешь? — Кристофер томно дышит, чувствуя, словно и в правду истоптал чьи-то жизни. — Это же никогда не было правдой. — Не ври себе, ты в этом не уверен. Чан, до сих пор качающий у себя в руках полотенце, словно собственное дитя, отдаёт его в лапы существа, сразу же отдаляясь в сторону двери. Он слышит, как мокрая ткань приземляется на пол, брызги распластывающейся воды, но, открывая дверь, выходит из комнаты, словно ничего до этого момента не чувствовал. Тихая радость ударяется о стенки разума, Чан приподнимает уголки губ. Он проходит около ванной комнаты, направляясь вовсе не в неё. Крис заходит к Сынмину. Глаза рассматривают заснувшего молодого человека. Он стоит вот так в дверном проеме, заторможенно переводя зрачки по скомкавшемуся телу, словно пеленка. Чан проносится ближе, чувствуя чужое сдавленное дыхание. Руки устало прикладываются к чужому лбу, спускаются на талию, и Кристофер забирается поближе. Касаясь футболки Сынмина кончиками пальцев, Чан закрывает глаза.***
Чанбин не знает, какое количество времени он ещё будет ждать, однако покорно продолжает стоять у крыльца здания. — Если я не обещал уйти, значит я постою. — Шёпотом выдыхает он. Прошло полтора часа, перед тем как младший все же вышел из этих дверей. Чонин переступил порог самым последним, может он ожидал, что все же никого не увидит перед своими глазами? — Торжественно приглашаю раненого на чашечку кофе. — Чанбин тепло улыбается, раззадоривая воздух вокруг себя. — Или может быть чаю для юноши столь ранних лет? — А это обязательная трапеза? — Безусловно. Чонин вдыхает прохладный воздух в свои легкие, сжимаясь в своё одеяние. Мысли о том, почему сейчас его компания состоит из непонятного мужчины, который из таких же непонятных побуждений ждал его полтора часа, окутывают юношу сильнее, чем свитер. Они спускаются вниз по улице, проходя мимо университетского сквера. — Молодой человек, а не подскажете, почему наше общение такое приподнятое над миром нынешним? — Чонин поглядывает на Чанбин, саркастически хмурясь. — Творческое общество не позволяет общаться с окружающими по-другому, таковы устои прекрасного! — Чанбин многозначительно крутит пальцем у виска, слушая в ответ лишь сдавленное хихикание.***
Шесть мужчин расселись по «своим» местам. Джисон, утешенный историями о том, что здесь подают его любимый имбирный чай, болтает с Феликсом, рассматривающим деревянное меню, аккуратно прикрученное к столу. Чанбин, сидящий спиной к Джисону, бурчит дикие байки для Чонина, с упоением выслушивающего фантазию старшего, которая кажется бесконечной. Чан, уши которого заливаются краской, видя знакомые лица при столь странных обстоятельства, слышит звон колокольчиков, висящих на стеклянной двери. Зрительно здороваясь с остальными, рассматривая посторонних посетителей, Кристофер присаживается с мужчиной, мешки под глазами которого виднеются из-под шарфа, что укутан вокруг шеи. — Доброго тебе вечера, Хенджин.