I miss you, I’m sorry (slowed+reverb) — Gracie Abrams
Просыпается Сынмин в одиночестве. Он рассматривает свои ноги, словно висящие под потолком, лёжа на спине. На телефон приходит уведомление, остающееся проигнорированным. Мин спускается с постели, чуть поправляя ее за собой. Будто проплывая пальцами по кофру, ворсинки которого ползут по стопам, он шагает к зеркалу. Рассматривая изнуренное лицо в отражении, Сынмин снимает футболку. Глаза бегают по телу, рисуя чужие руки на нем. Образ вырисовывается, стоя позади, придерживает талию шероховатыми и потрепанными ладонями. Ким укутывается в собственные объятья, а потом и вовсе отмахивается от устойчивого образа. Сынмин плетётся на кухню, телефон перелетает из одной руки в другую, ноги путаются друг об друга. Усаживаясь на диван у окна, Мин наконец включает экран, освещая темную комнату минимальной яркостью. Пара уведомлений от Феликса в пролистываются, откладываясь на потом. Единственное сообщение Кристофера: — Мне нужно отлучиться, дверь закрыта на ключ. Сынмин пролистывает несколько диалогов, удаляя совсем заброшенные. На глаза попадается затихшая переписка с ним. Мин набирает новое сообщение. — Мы так давно не разговаривали, знаешь. Думаю, что в моей жизни многое произошло в твоё отсутсвие, но я тебя все ещё жду. Я всегда тебя жду. Помнишь я обещал, что буду заботиться о тебе? Если я не выполнил это по отношению к тебе, то можно я буду ценить другого человека? Можно? Ответь мне, вдруг все это шутка. Прости меня. Сынмин чувствует, как солёные капельки стекают по щекам очень нежно, будто кто-то легонько касается его кожи. Экран затухает, ладони закрывают глаза. Сынмин плачет навзрыд. Вина настолько гложет потрепанное сердце, что юноша никак не может перестать думать об этом. Сколько бы времени ни прошло, скольких людей бы Ким не повстречал, а единая мысль о том, что он мог помочь собственному брату. Однако сейчас, взобравшись по собственной нитке жизни обратно, Сынмин не может вспомнить его лица. Вьющиеся блондинистые волосы, пухлые губы, изящные пальцы и такая же изящная подача самого себя, но лицо никак не вырисовывается, не собирается воедино. От этого Сынмин теряется ещё сильнее, тело сгибателя к ногам, словно чувствуя чужие объятья на себе. Но только чьи?***
Gelis — Flako
— Сынмин не отвечает, представляете. — Феликс буркнул это достаточно громко, чтобы тот, из-за кого он собственно и написал младшему, обернулся. Но Чан все сидит, уткнувшись, чуть ли не носом, в собеседника. — Он может быть не в ресурсном состоянии, тут либо ещё больше настаивать, что может вызвать ответную реакцию в виде раздражения, либо остановиться и подождать. — Я и сам знаю. — Иногда констатация очевидного улучшает эффективность, особенно от другого человека. — Ну раз вы такой умный, Хан Джисон, то почему бы вам и меня, как раскрытую книгу, не прочесть? Или вон тех мужчин за соседним столиком? — Феликс язвит, вовсе не ожидая таковых действий. — С тебя начнём? Хорошо. — Джисон собирает душу в общий комочек, где-то внутри снова рождается излюбленная тема рассуждений. — Во-первых, я бы сказал, что веяная опрятность людей, в том числе и меня, не всегда означает только ваше желание так выглядеть, а значит, что скорее всего и ты зависишь от чужого мнения. Во-вторых, твоя положительная сторона, которая всячески пытается ободрить остальных, забывает о самом себе, опять же — это только предположение. Ну и в-третьих, вся твоя одержимость Сынмином походит на то, что скорее всего ты либо в него влюблён, либо испытываешь непроработанное чувство зависти, ну или же он настолько стал дорог тебе за два года, что жизни своей ты без него не представляешь, хотя изводя из того, что ты не знаешь того, что творится у него на душе, а его персона не знает того же и о тебе, то, думаю, что третий вариант не верен. — Джисон не специалист, он просто такой, а поэтому речь свою заканчивает и рассматривает реакцию. — У меня все, можешь начинать отрицать. — Давайте мы просто помолчим. — Без формальностей, прошу. За соседним столом происходит примерно то же — обсуждение отсутствующего. Чан, в упор смотрящий на Хенджина, перестаёт моргать на каждом вопросе про Сынмина. — Как дела с Сынмином? — Какая разница. — Как обстоят отношения с соседом? — Как у соседей. — Как эмоциональное состояние Сынмина? — У него спроси. — А твоё как? — Решающий. — Нормально. — Ответ убил. — А если честно? — А я не знаю. — Чан отворачивается от собеседника, утыкаясь в телефон. — Смотри, сейчас тебе кое-что придёт. — Хенджин расплывается в улыбке. Уведомление от пользователя «сынмилый»: — Вы скоро будете, Кристофер? У Чана все внутри сжимается, а сердце, будто стучащее теперь в оковах, замедляется. Он поднимает глаза на Хвана, который умудряется выдавать гримасу удивления. — Что это значит? — Чан выдыхает пару слов. — О, смотри, ты задал мне вопрос. — Хенджин темнеет, словно обливаясь чернотой изнутри. — Ты просто угадал, что мне кто-то напишет, верно? — Конечно, я же не бог. — Но ты атеист. — Поэтому и не бог, мой дорогой. — Хенджин облокачивается на стол, схлопнув ладони в кулак. — Зачем ты вообще меня сюда позвал, инициативный ты мой. — Крис абсолютно точно не доволен складывающейся ситуацией. — Сынмин с тобой о себе разговаривал? — Да. — И что ты знаешь? — Какое твоё дело? — Чан откидывается на спинку стула, увеличивая дистанцию между ними. — Не делай вид, что тебе неприятно, когда люди интересуются твоими интересами. — Хван переходит все черты, он это и сам понимает. — Он не мой интерес. — А кто? Что этот Сынмин делает в твоей жизни уже почти год? — Этот разъяренный шёпот, который Хенджин цедит сквозь зубы, пробирает. — Мы… Я знаком с ним меньше четырёх месяцев. — И ты так в этом уверен, Бан Чан? — Старший расцепляет ладони, и кулаки со стуком приземляются на стол. — Не шути со мной. — А ты мне договаривай, а уже потом я буду серьёзным. — Хенджин усмехается. — Честное слово, ты никогда не думал, Чан, сам себя полюбить-то не можешь, как ты мог понравиться тогда мне? Только, если бы мы жили в другой реальности, не так ли? — Хван расслабляет лицо, пусто уставившись на Кристофера. — Это из-за тебя и началось. — Чан перестаёт моргать снова, будто через облака разглядывая человека напротив. — Да, это я создатель, спасибо, что напомнил. Хотелось ли вам когда-нибудь отвлечься от чего-то странного или непонятного с помощью чего-то поярче? Третий столик сейчас станет решением этой ситуации. — Если ты продюсер, то ты пишешь стихи или музыку? — Чонин, словно малое дитё, которым он и является, ёрзает. — Или, может быть, все вместе? — Все вместе. — Дай почитать. — Ян двигается по круглому диванчику к старшему. — Хен, дай послушать. — Эй, эй, это посягательство! — Чанбин смешно машет руками. — На что я посягнул? — На мое личное пространство. — То есть, — Чонин изображает глубокие думы. — если я отодвинусь, то хен даст мне прочесть хотя бы пару строк? — Ты такой лапочка, ужас. — Старший произносит неслышно. — Может быть. Чонин возвращается в начальную точку, с ожиданием уставляясь на Чанбина. — Я не пишу текста в каких-то блокнотах или альбомах, я не романтичный поэт, я просто Чанбин. — Он, с каким-то странным чувством для Чонина, выдыхает слова. — Поэтому все хранится у меня в заметках, либо на аккаунте в тви. — Мужчина, говорите без сокращений. — Чонин хочет, чтобы демонстрирование собственных мыслей не было для Чанбина каким-то испытанием. — Прошу, относитесь к этому так, будто я тот, кому вы приносите этот текст. Не придавливай себя камнем самостоятельно, за тебя это способны сделать и другие. — Слишком глубоко для тебя. — Так, без вот таких фраз, прошу. — Тогда без формальностей, прошу. — Чанбин чуть передразнивает его, пытаясь расслабить свою душу, хотя бы сейчас. — Если тебе очень страшно, то можешь свой лучший стих, хотя бы самый-самый отрывочек. — Младший мягко улыбается.колосья рвутся из волос,
мой ритм устал, и твой вопрос?
какой просвет средь бела дня
так манит и зовёт меня?
задумываюсь над ответом,
слыву лжецом, округ пленя
своим безличностным советом,
надежду мира обведя,
в тиски прошедшего под гнетом
умчусь, смолкая в тлене дня.
лоскут, он золотом покрытый
блистает, в тонком свете, для
лиц железом перешитых,
нет трепета и нет огня
в моей душе. для этих пыток
не хватит места, взяв убыток,
сверкнуть лицом пытался я,
но, к сожалению, жизнь судья
мне подарила кусочка золотого след,
не придают творцу значения, не дарят творчества в ответ.
обильно кровью сердце гложет,
но будто не своей виной,
мой театр крест на мне возложит,
лес не согнётся предо мной.
— Это заметки, поэтому там нет заглавных букв, прости, если доставляет дискомфорт. — Чанбин потирает затылок, виня себя непонятно за что. — Вау, вы… Ты мне ещё больше нравишься теперь. — Чонин подразумевает чисто в платоническом плане, зная, что такой человек его поймёт. — Чанбин, Чанбин, прости, что я тебя чуть ли не послал. — Извинения принимаются, малявка. — Старший пытается придать страху. — Твоя очередь о себе рассказывать. — А уже поздно, детям спать пора. — Чонин без усмешки смотрит на время. — Ясно все с тобой. — Чанбин понимает, что нужно дать этому время. Чему этому? — Тебя провести? — Ладно. — Ян услужливо соглашается. — Сделаю тебе одолжение. — Ты такой снисходительный. — Когда младший встаёт, Чанбин потрепывает его по голове. — Нам ещё рано пока друг друга трогать. — Чонин замолкает, стискивая челюсти.Что происходит в мыслях другого человека? О чём думаете вы сами? Если вы знаете ответ на вопрос, то скорее всего себе врете. Нет, я не утверждаю, только предполагаю, однако вы же сейчас задумались о том, что больше всего тревожит вас? Или может быть о том, догадываются ли окружающие о ваших истинных чувствах и побуждениях?
Чан уже встаёт из-за стола, после нового странного сообщения от Сынмина, когда Хенджин говорит о том, что сам Чан никому не говорил. — Как ты думаешь, а правильно ли, что раньше ты никогда не доводил до летального исхода? Сколько внимания ты хотел ухватить? — Пожалуйста, просто прекрати. Кристофер, взглянувший на экран снова, видит пару слов от младшего: — Знаешь, вы наверное не должны со мной общаться. Я неправильно понимаю себя. Теперь настала очередь Криса.***
You not the same (slow) — Tilekid
Сынмин у Чана в комнате. Он не знает, что с ним случилось. Он просто в панике. Слёзы стекают на подушку, которую он обнимает, съёжившись на постели. Запах, который Сынмин вдыхает в собственные легкие, разбавляет пустоту, царящую во всей этой квартире. Жгучее чувство, возникшее из воздуха. Кристофер проворачивает ключ в замке, в спешке скидывает с себя обувь, моментально захлопывая двери за собой. Пальто задевает углы стен, когда Чан рыщет по квартире, не слыша ни единого лишнего вздоха. Он возвращается в свою комнату, несясь по коридору, однако очень медленно переступает ее порог. — Сынмин? Кристофер снова подрывается, когда тишина поглощает его слова. Он наклоняется к человеку, который перестал быть на себя похожим. Старший взбирается на кровать, окутывая Сынмина руками. Он словно чувствует крылья на спине, которые почему-то ободраны. Голова Чана ложится на плечо младшего, он ещё сильнее сжимает объятья. — Ты никогда не думал, почему я так быстро к тебе привязался? Почему я тебе помогаю? А я и сам не знаю. — Ты хочешь подумать об этом вслух? — Мой старший брат покончил с собой. — Сынмин всхлипывает, не прерываясь. — Это всепоглощающее чувство вины, я думаю, что хотел закончить жизнь из-за него. — Может быть ты просто желал встретиться с братом снова? — Чан спокойно выуживает из себя слова. — Я думаю, что использовал тебя, чтобы спроецировать то, что не смог в подростковом возрасте, прости. Прости меня, Бан Чан. — Сынмин вовсе срывается. Истерический смех обдаёт комнату, усиливаясь жутким эхом. — Я думаю, что ты бы не стал испытывать романтические чувства к брату, ведь так? Мой хороший Сынмин просто слишком эмпатичен, а поэтому и помогал утопающему, который тянул его с собой. — Кристофер вынимает одну руку из объятий, проводя ею по дрожащим волосам. Тихо. Спокойно.