Средства, которые ты используешь,
Не созданы, чтобы запутать,
Но тем не менее запутывают.
И они — то единственное, что я выберу и дальше.
Я не хочу, чтобы что-то было по-другому.
Ты уходишь, оставляя меня желать большего.
И именно за это ты мне нужна.
Dangerous — Depeche Mode
Маркус внимательно следил за каждым движением капитана, пока тот проезжал несколько контрольно-пропускных пунктов Хоэншёнхаузена. Об этой тюрьме ему было известно из учебников по истории ГДР, но даже в самых смелых мыслях или самых жутких кошмарах Кальтенубер не мог представить, что однажды окажется здесь. И не после того, как вышел на протесты против парти или совершил попытку побега на Запад, а после того, как стал героем ГДР и дал интервью. Маркус знал, что территория Хоэншёнхаузена была засекречена и не отображалась на картах Восточного Берлина. Граждане помнили, что эта тюрьма существует. Но где именно — не знал никто. Кроме людей, причастных к Министерству государственной безопасности. И Маркуса. Правда он, доставленный сюда сквозь пелену рассветного тумана, и ведомый желанием спать, едва ли сможет повторить проделанный маршрут. И едва ли этого захочет. — СЕПГ докладывала, что здесь провели ремонт… — шепотом напомнил Кальтенубер, когда капитана пропустили на стоянку во внутреннем дворе — глухом тупике, где кругом виднелись лишь высокие толстые стены, несколько дежурных с оружием и одна отгороженная глухими стенами и металлической сеткой «клетка», по которой гуляли заключенные, скорее напоминая животных в зоопарке, что бессильно метались из стороны в стороны. — Да, — кивнул Штофф, паркуясь рядом с двумя другими машинами. Одна из них — чёрная «Волга» — явно принадлежала кому-то высокопоставленному. — Выглядит всё равно ужасно… — побледневшими губами прошептал Маркус и поежился, ощущая утреннюю прохладу и пугающую бодрость. Организм то ли мобилизовывал последние запасы сил, то ли пытался мобилизовать хозяина в случае необходимости… — Здесь содержатся преступники, настроенные против власти, участники восстания пятьдесят третьего года и инакомыслящие граждане ГДР, что пытались бежать на запад, — с заметным удовольствием, мелькнувшим в глазах, напомнил капитан, заглушив двигатель. — По твоему, они должны жить шикарно? Может, я должен привозить каждому по пачке кофе из Бонна? — Тебе столько кофе за раз не вывезти, — Кальтенубер попытался улыбнуться, но взгляд то и дело цеплялся за людей, облаченных в тюремные робы. И улыбаться не получалось. — В шестьдесят первом, силами заключенных трудового лагеря, отстроили новое здание. Добавили много комнат для допросов и содержания… — задумчиво вспоминал Штофф. — Добавили окна, раковины и унитазы… Маркус издал болезненный смешок. То, что казалось агенту «Штази» высшим проявлением милости к заключенным, Кальтенубер считал базовой человеческой необходимостью. Как можно жить без возможности видеть небо и солнце, мыть руки и справлять нужду — Маркус не хотел даже представлять. — Разрешили прогулки, — кивал Маттиас, — признания стали выбивать с помощью психологического, а не физического воздействия… — Ты хочешь меня успокоить или запугать? Мне не очень понятно. — Маркус, — вздохнул Штофф, встречаясь с ним взглядом. — Герой ГДР, — с издевкой добавил секундой позднее, взывая к капле патриотизма в душе Кальтенубера. — Это — пенитенциарное учреждение. Тюрьма, — по слогам произнес он. — Здесь отбывают наказание. Здесь должно быть плохо. Эти люди, — Маттиас кивнул в сторону гулявших, — пытались пойти против государства. И сейчас они должны чувствовать себя раздавленными всесильной государственной властью. Маркус с апатией закивал. Раздавленным ощущал себя и он. — Я могу задать ещё один, последний, но давно мучающий меня вопрос? — приподнял светлые брови он секундой позднее. Капитан тяжело вздохнул. — Он рискует стать действительно последним. Маркус расценил такой ответ как радушное «да, конечно, спрашивай, что угодно». — Эрих Ландер из «Штази»? — поинтересовался он, упоминая нового члена сборной ГДР по плаванию, что нарисовался из ниоткуда за полгода до Олимпиады и плавал сносно, но до уровня остальных пловцов всё равно не дотягивал. — Я не знаю, кто такой Эрих Ландер, — покачал головой Штофф. — Он задавал мне подозрительно неудобные вопросы… — недоумевал Маркус. — В самолете сел рядом, хотя мы не общаемся. — Быть может он не шпион, а всего лишь… Журналист? — попытался пошутить Маттиас, выдавив из себя подобие улыбки, а затем открыл дверь автомобиля. — Жди здесь. Из машины не выходи, — добавил через секунду уже привычно строгим тоном. — Что? — испугался Кальтенубер. — Ты оставишь меня здесь? Маттиас?! Капитан, уже покинувший машину, раздраженно вздохнул и «нырнул» головой обратно в салон, угрожающе процедив сквозь зубы: — Назовешь меня по имени в расположении генерала — следующие твои медали будут паралимпийскими. — Почему?.. — Я прострелю тебе ногу. — Расположение генерала?! — закричал шепотом Маркус, вновь вынуждая капитана не отходить от автомобиля. — Ты привез меня к генералу?! — он обернулся в другую сторону, где стояла чёрная «Волга». Но смотрел на неё уже иначе. Так — будто это последнее, что он увидит. — Да. Он хочет с тобой поговорить. Если ты, конечно, не умрешь от страха, пока будешь ждать, — Штофф захлопнул дверцу авто, не дожидаясь очередных воплей Маркуса, и под его пристальным взглядом направился ко входу внутрь здания. Двое солдат, охранявших металлическую дверь, пугающе синхронно выполнили воинское приветствие — приложили правые руки к фуражке. Капитан сдержанно, едва заметно, кивнул, будучи без головного убора, и вошел внутрь. Массивная дверь из черного металла захлопнулась. Маркус шумно и рвано втянул носом воздух, пытаясь успокоиться. — Scheisse*… — страдальчески выругался секундой позднее. Несколько долгих минут он смотрел в окно, испытывая жалость как к заключенным, так и к солдатам, что были вынуждены занимать определенные места, изредка здороваясь с заходящим военнослужащим. Подкатывало желание пожалеть ещё и себя — спать и есть всё-таки хотелось. Чтобы не терять времени зря, Маркус вновь прислонился плечом, а затем и виском к окну, и прикрыл глаза — то ли пытаясь поспать, то ли попросту не желая видеть окружающую обстановку. Но Маттиас вернулся быстрее, чем того можно было ожидать, и резким движением открыл дверь, заставляя Маркуса дернуться в сторону руля, чтобы не выпасть из машины. — Выходи. — Мне немного не нравится такая ультимативная форма общения, — сонно поморщился Маркус, потирая пальцами переносицу. — А тебе, при твоей матери, знакома иная? — не сдержался Маттиас. — Выходи. Маркус закивал, признавая победу в этой короткой словесной баталии за капитаном, а затем вышел из машины, со сладким удовольствием разминая затекшие колени. — Отлично выглядишь, — улыбнулся он, разглядывая Маттиаса, что вернулся за ним уже облаченным в военную форму. В районе воротника — из-под темно-серого кителя — виднелась светлая рубашка и чёрный галстук. На талии — ремень с круглой серебряной бляхой, на которой изображен герб Германской Демократической Республики — молот, циркуль и венок из колосьев пшеницы. На груди, с правой стороны, ярко выделялась серебряная алюминиевая плетенка, один конец которой крепился к погону, а другой — к верхней пуговице кителя. — Стрелковый шнур? — с удивлением вспомнил Кальтенубер и чуть прищурился, замечая на нем два таких же серебряных «желудя». — Знак отличия третьей степени! — Похвально, — довольно закивал Штофф. — Что ещё расскажешь? — Ты служил в пограничных войсках! — с детским восторгом воскликнул Маркус, но не из уважения к капитану, а скорее от собственных познаний, что ещё остались со школьных времен. На знаке шнура виднелся автомат Калашникова на фоне пограничного столба. — Ты отлично стреляешь? — Если быть точным — отлично выполнял нормативы стрелковых упражнений, — поправил Маттиас. — Ты не такой уж безнадежный, герой ГДР. — Тебе идёт, — честно признался Кальтенубер, продолжая рассматривать детали формы и отмечая, что в целом обмундирование капитана Министерства государственной безопасности ничем не отличалась от формы капитана Национальной народной армии ГДР, за одним исключением — под капитанскими погонами с четырьмя золотыми звездами поверх переплетенных серебряных нитей виднелась красная основа. Штофф приподнял подбородок, чтобы лучше видеть Маркуса из-под черного козырька фуражки, и изогнул верхнюю губу, будто испытывал отвращение после его последней фразы, что была искренним комплиментом. Маркус встретился с ним взглядом и нервно сглотнул, понимая, что сейчас капитан точно воспользуется своим оружием и застрелит его прямо в стенах тюрьмы. — Прости, — усмехнулся он, возвращая своим голосом Маркуса уже с того света. — Не могу смотреть на твои брюки. — Меня, если честно, больше беспокоят ботинки, — Кальтенубер чуть пошевелил пальцами. Вернее — попытался это сделать. Вышло с трудом. — Идём, — Маттиас прошел вперед к двери и, позволив дежурным открыть и придержать её, пропустил вперед Маркуса. На секунду задержавшись на пороге, Кальтенубер всё же зашел внутрь, но перед этим неосознанно задержал дыхание, будто нырял в воду. — Один по коридорам не броди, — предостерегал Штофф, быстро перебирая ногами. — Если генерал попросит меня задержаться — не отказывайся от сопровождения дежурных. Они выведут к машине. Жди возле неё. Маркус кивал после каждого слова, сохраняя молчание. С опаской он оглядывался по сторонам, не желая видеть тюремные решетки и камеры, с запертыми внутри людьми. И, к счастью, этого не было видно. Бесконечный темный коридор, без единого окна, тянулся на метры вперед. Топот сапог Маттиаса и ботинок Маркуса о бетонный пол — были единственными звуками, что раздавались эхом. — Как зовут… Генерала? — едва различимым шепотом поинтересовался он у Маттиаса. Штофф остановился и огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто их не услышит. — Герр генерал, — строго ответил он. — Или генерал Фольксмеер. Имени не скажу — иначе у тебя точно хватит смелости — или глупости — обратиться к нему неподобающим образом. — Понял. — Готов? — Маттиас выразительно обернулся в сторону очередной массивной двери, что отличалась от остальных цветом. — Я ведь могу ответить честно?.. — В общении с людьми, что выше тебя по статусу или степени влияния, — начал спонтанное напутствие капитан, — ну, либо с теми, кто попросту может тебя пристрелить, — пожал плечами он, — порой ценится не честность, а умение понять, чего хочет собеседник. — Я должен соврать так, чтобы тебе понравилось? — Быстро учишься. Маркус шумно вздохнул, уверенно расправляя плечи и будто становясь ещё выше. — Готов, капитан Штофф. — Генерал Фольксмеер? — Маттиас вошел первым, оставляя за собой дверь приоткрытой. — Разрешите доложить. — Докладывайте, капитан. — Герр Кальтенубер по вашему приказу доставлен. — Входите. Маркус аккуратно перешагнул порог, чуть наклонившись, чтобы пройти через низкий дверной проем. Выпрямившись, он неловко одернул вниз пиджак и едва улыбнулся. — Доброе утро, герр генерал, — произнес уверенно, радуя тем самым капитана. — Доброе утро, Маркус, — на губах, высушенных возрастом и пристрастием к табаку, появилась ухмылка. — Присаживайтесь, — он приподнял со стола руку, важно указывая на стулья. — Капитан Штофф, составите герою ГДР компанию? — Сочту за честь, — едва улыбнулся он, желая тем самым невербально подбодрить Маркуса, что начинал стремительно бледнеть под пристальным взглядом генерала Министерства госбезопасности. — Для начала позвольте поздравить вас с блестящими победами на Олимпийских играх, герр Кальтенубер, — издалека начал генерал, когда Маркус и Маттиас опустились за длинный стол. — Вы — достойный гражданин Республики, с триумфом доказавший превосходство нашей системы подготовки спортивных кадров. Маркус нервно кивнул и тихо поблагодарил, наблюдая за генералом с обреченно-вымученным лицом. Будто уже ощущал себя кроликом, что отдан на съедение кобре без шансов на бегство. За спиной военного начальника возвышался портрет лидера партии, лишь больше вгонявший Маркуса в ступор, так как слишком отчетливо напоминал о тоталитарной матери. — Однако ход ваших мыслей, вернее то, что они не поспевают за вашими словами, нас огорчает. Кальтенубер сглотнул, встречаясь взглядом с Маттиасом, однако его лицо оставалось непроницаемым и не отражало никаких эмоций. Казалось, будто капитан спит с открытыми глазами и разговор не слышит вовсе. — Ваша мать — выдающийся первый секретарь окружного комитета, — напомнил Фольксмеер. — Вы же ставите под сомнение всё, чего она добилась, как только открываете рот. — Я не… — Молчите, пока вам не дадут слова, герр Кальтенубер, — строже перебил генерал, нахмурив толстые седые брови. — В раннем возрасте на вас свалился огромный успех, всенародная любовь и доверие. За это нужно платить. Маркус растерянно приоткрыл губы, втягивая прохладный воздух. Стены тюрьмы, казалось, даже в самую жаркую погоду сохраняют внутри здания холод, сырость и жуткую атмосферу. Маркус был уверен, что успех на него не «свалился». Маркус считал, что за свои медали он достаточно расплатился ежедневным многочасовым трудом в бассейне и зале. А за всенародной любовью он не гнался никогда. — Партия решила сделать вас «Героем», — задумчиво продолжал генерал, досконально рассматривая Маркуса, будто пытаясь найти в нём кроме внутренних — идеологических — изъянов ещё и внешние. И он их находил, не считая его вид — торчащие в стороны и очевидно наспех приглаженные волосы, помятый пиджак, и короткие брюки — подходящим для важной встречи. — Но Министерство государственной безопасности привыкло смотреть на несколько шагов вперед. Вы говорите о единстве Кореи, явно используя это как аналогию с Германией, вы насмехаетесь над «Штази» и… — Я не насмехался, я… — Герр Кальтенубер, — предостерегающе жутко покачал головой генерал, снимая фуражку. — Прошу прощения, генерал Фольксмеер. Но руководитель Министерства лишь глухо усмехнулся. Покорность Маркуса — вернее то, как легко можно было её добиться — очень радовала. Опыт подсказывал, что именно такими «бунтарями» проще всего — и важнее всего — управлять. — Вы желаете единства с Западом, что погряз в фашизме и капитализме, или с Советским Союзом, что верен идеалам марксизма-ленинизма? Маркус сглотнул. Так напряженно и громко, что это, казалось, было отчетливо слышно всем присутствующим. Маркус понимал — от этого вопроса зависит если не его жизнь, то как минимум его свобода. В воспоминаниях о Сеуле мелькнула «Лена» в красной олимпийке с аббревиатурой СССР. — Герр Кальтенубер, сейчас говорить можно, — шире ухмыльнулся генерал, прищурившись. — Желаю единства с Советским Союзом, — заторможенно произнес он, отчаянно цепляясь мыслями за «Лену», потому что так — проще. При мыслях о ней хотеть быть ближе к СССР — естественно и легко. — Похвально. Однако вы знаете, что в последнее время растут волнения в обществе — как по нашу, так и по фашистскую сторону стены. Будучи Героем ГДР вы должны укрепить наши взаимоотношения с сильным союзником. Вас знают и любят в Советской России. Не только простые граждане и спортсмены, но и политические лидеры, потому что вы — наглядное доказательство мощи единственно верной — социалистической — модели государства. Маркус нахмурился. Хотелось быть человеком. А не наглядным доказательством. И тем более — не политической марионеткой, которую из него, судя по всему, стремились сделать. Маркус это ощущал. И надеялся, что это осознание убережет его от ошибок. — Даже желая единства с ФРГ, я никогда не выступал против Советского Союза, — произнес он, не замечая, как Маттиас, сидевший напротив, напряженно поджал губы. — Вы противоречите сами себе. Для того, чтобы выступать против Союза — достаточно как раз желания единения с ФРГ. Кальтенубер нахмурился сильнее, на мгновение переглянувшись с капитаном. — Я желаю, в первую очередь, мира, — по слогам произнес Маркус, не узнавая собственный голос. Страх перед начальником Министерства государственной безопасности внезапно отступил. — Его можно устроить, — хитро прищурился генерал, понимая, что придется действовать не напрямую. — Десятого сентября первые лица ГДР отправятся на дипломатический прием в Москву. Холод и гнев в глазах Маркуса сменились на искреннюю заинтересованность. И генерал, и капитан отчетливо это увидели, лишний раз убедившись — связь с советской девушкой была для героя ГДР не случайной, и он всё ещё жаждал увидеть её вновь. И это можно было устроить. В случае, если Маркус будет «играть строго по нотам». — Вы бы хотели слетать в Москву с визитом «дружбы», верно? — Что я должен сделать? — Маркус понимал, что если бы от него не требовалось ничего особенного — о поездке в Москву ему сообщила бы мать, а не человек, ответственный за одну из самых успешных спецслужб мира. — Провести обмен опытом с советскими пловцами, — начал пояснять генерал, чувствуя, что согласие Кальтенубера уже почти получено. — На пару с Гертрудой Штайн, с которой вы вместе победили в эстафете в Сеуле. — И всё?.. — Маркус чувствовал подвох. — И как можно больше — во всех интервью и неформальных разговорах с первыми лицами СССР — говорить о важности единства стран социалистического лагеря, — генерал наклонился ближе. — Мы не можем допустить победы НАТО над сознанием наших граждан. Мы должны оставаться верными Советскому Союзу. И ты, — Фольксмеер выразительно, но будто с толикой презрения, кивнул в сторону Маркуса, — должен помочь в этом родине. Ты не служил в Народной армии, верно? — Нет. Я защищал родину на соревнованиях. И весьма успешно. Маркус не сводил глаз с генерала, но при этом буквально кожей ощутил улыбку капитана Штоффа. Едва заметную. Но будто преисполненную гордостью. — В масштабах военных действий — ваши медали ничего не значат, герр Кальтенубер. Маркус недовольно поджал губы, сдерживая порыв поспорить с генералом. Едва ли он сам, даже в свои лучшие годы, был способен на то, что мог делать Маркус благодаря изнурительным тренировкам. — Я не хочу участвовать в политических играх. Всё, чего я хочу — просто плавать и тренироваться. Генерал задумчиво кивал, делая вид, будто слова Кальтенубера имели для него хоть какое-то значение. Маркус виделся ему глупым мальчишкой, что надеялся избежать отведенной ему роли в шахматной партии, что разыгрывалась не на стандартном поле, а на территории некогда единой Германии. И как бы далеко Маркус не пытался заплывать за буйки большой политики, уплыть, пока не завершена партия, у него не выйдет. Либо он будет играть по правилам, продиктованным свыше, либо уйдет на дно, похороненный под грудой пешек. — Но ты хочешь в Москву. Не вопрос — утверждение, что Маркус был не в силах опровергнуть. — Да. — Значит, придется немного попотеть в костюме среди важных людей, чтобы затем потеть уже без него в компании советской пловчихи, — до безобразия мерзко, по мнению Маркуса, изрек генерал. — Ты отправишься в Москву вместе с руководством СЕПГ. Сопровождать тебя везде — от бассейна и до Кремля — будет капитан Штофф. Кальтенубер вновь посмотрел на Маттиаса, но тот лишь медленно, успокаивающе моргнул, безмолвно заявляя: «всё в порядке, разберемся». — У тебя есть месяц, — продолжил генерал, вынуждая Кальтенубера вновь посмотреть на себя, — чтобы подготовиться к этой встрече и позаботиться о нормальном костюме, достойном звания героя ГДР. Если что-то пойдет не так и ты вербально или завуалированно дашь понять, что курс СЕПГ или СССР кажется тебе чуждым — мы сделаем так, что эта встреча с твоими советскими друзьями будет последней. Маркус моргнул, медленно переваривая слова генерала. Тот, так и не получив согласия Кальтенубера, распоряжался им, как собственным военнослужащим, кидая в жернова политических интриг. Больше всего Маркус ненавидел людей, слепо подменявших все свои идеалы партийной идеологией. А теперь рисковал превратиться в такого же — пусть лишь играя роль. — Будет повод вернуть твоей советской избраннице то, что нам передали из КГБ, — с ядовитой улыбкой добавил генерал, открывая выдвижной ящик стола, а затем со звоном положил на стол перед Кальтенубером одну из его медалей, с удовольствием наблюдая за его реакцией. — «Привет» от Маргариты Платовой. Маркус перестал дышать. Все медали Сеула имели один дизайн, за исключением металла, из которых были выполнены. И Маркус не был уверен, что это — действительно одна из его медалей. Возможно, это была лишь попытка надавить на него сильнее и запугать?.. — Я не знаю, кто такая Маргарита Платова, — огрызнулся он. — И не знаю, откуда у неё могла взяться моя медаль. Фольксмеер закивал, едва сдерживая неприятный хохот. — Забери. Это — собственность Германской Демократической Республики. — В таком случае — оставьте её себе. Штофф закашлялся, сигнализируя о том, что подобная маленькая перепалка может стоить Маркусу чего-то большого. Но в данном случае обошлось малым — генерал, неопределенно и раздраженно хмыкнув, убрал медаль обратно в ящик, закинув туда с пренебрежительным звоном, будто это был бесполезный кусок металла, не выстраданный годами усердий. — Вы свободны, — бросил он, наблюдая за тем, как Маркус и Маттиас тут же поднялись из-за стола. — Капитан Штофф, задержитесь. — Слушаюсь, генерал Фольксмеер. Маркус на мгновение замялся у двери, не зная, нужно ли как-то попрощаться, но через секунду, вновь воспылав гневом после неприятного разговора, покинул кабинет без слов. — Вам есть, что добавить, капитан Штофф? — серьезно, без тени каких-либо эмоций, как при разговоре с Маркусом, обратился к нему генерал. — Вы провели с ним несколько часов. Так ли он глуп и миролюбив, как кажется на первый взгляд? — Герр Кальтенубер не разбирается в оружии, плохо владеет английским, не силен в принципах марксизма-ленинизма, утопически мечтает о «мире во всем мире» и идет на поводу у своих чувств, что мы только что с вами наблюдали, — четко доложил Маттиас, стоя у стола начальника. — Ему претит социалистическая идеология, но он готов переступить через себя не из любви к родине, а из любви к женщине. — Значит, нам нужна эта женщина. Если она — ключ к власти над Кальтенубером. Степень его влияния высока. Нельзя потерять над ним контроль. — Семнадцатый отдел КГБ передал на неё досье, герр генерал, — кивнул Маттиас. — Его доставят сегодня. — В личном деле значатся отличные оценки по всем иностранным языкам, — сомневаясь в отчете капитана, припомнил генерал. — Должно быть натянули за родство с секретарем партии или за высокие спортивные достижения. Так или иначе, герр генерал, я уверен, что вербовать его будет большой ошибкой. — Объяснитесь, капитан Штофф. — Маркус горяч и несдержан. Если он станет агентом внешней разведки — проблем от него может быть куда больше, чем от его интервью и глупых заявлений. И возможно все силы «Штази» будут брошены не на слежку за опасными диссидентами и потенциальными преступниками, а за одним неумелым спецагентом. Он слишком искренен и наивен, чтобы втираться в доверие к иностранным спортсменам, которые ему на самом деле не интересны. Другое дело — втираться в доверие к интересующей его девушке… Контролировать его сейчас, особенно с помощью чувств к советской пловчихе, куда проще. Генерал задумчиво кивал, прислонив пальцы к подбородку. — Возможно, вы правы, — с неохотой признал секундой позднее. — В таком случае — Маркус Кальтенубер будет вашей зоной ответственности, капитан Штофф. По официальной версии — станете его личным охранником. По фактической — второй тенью, что будет следить за каждым шагом. Если Маркус совершит непоправимые для страны проступки — это скажется на вашей службе, капитан Штофф. Не думаю, что ваш отец обрадовался бы вашему понижению в звании… — Слушаюсь, герр генерал! — отозвался Маттиас, не подавая виду, что упоминание отца в этом ключе неприятно задело. — Могу приступать сейчас же? — Да. Если Маркус решит отправиться в Лейпциг — вы последуете за ним. В местном управлении вас обеспечат всем необходимым. Будете сопровождать его с сегодняшнего дня и до возвращения из Москвы. Далее — обсудим по итогам поездки. — Будет исполнено, генерал Фольксмеер, — кивнул он, но, уже взявшись за ручку двери, помедлил, обернувшись к начальнику. — Капитан? — Нужно выводить Эриха Ландера из сборной, — добавил Маттиас. — Рассекретить его смог даже Маркус. Нужно было вводить в число пловцов более опытных агентов, но полковник сделал выбор, опираясь на нормативы, а не успешную службу. Итог печален, — Штофф позволил себе недовольный вздох, вспоминая о том, как хотел попасть на место Эриха, но в последний момент проиграл тому в бассейне. — Вы смеете сомневаться в решениях полковника? — напряженно уточнил генерал. — Никак нет, — убедительно лгал Маттиас. — Я смею сомневаться исключительно в работе лейтенанта Ландера. *** На обратном пути в Восточный Берлин Маркус был непривычно молчалив. Это одновременно радовало и напрягало капитана Штоффа, но лезть с вопросами он не спешил и не желал, наслаждаясь поездкой по лесополосе в полной тишине. Маттиас понимал, что переварить услышанное — куда сложнее, чем переварить кусок любимого торта, пусть и съеденного в компании агента разведки. — Неужели ты… Ты правда думаешь… — заторможенно начал Маркус, всматриваясь в утренний Берлин, по улицам которого сновали торопившиеся на работу немцы. — Что вот это, — он кивнул в сторону Бранденбургских ворот, за которыми виднелась Берлинская стена, — нормально? Что можно просто так взять и «разрезать» семьи, «разрезать» страну? Маттиас недовольно цокнул языком, приподнимая козырек фуражки. — Я удивлен, что ты думаешь об этом, а не о поездке в Москву, — попытался непринужденно перенастроить на другую волну он. — Кто такая Маргарита Платова? — опомнился Маркус, вновь принимаясь доставать капитана своими вопросами, по которым он не успел соскучиться. — Тебе виднее. — Она из Комитета Государственной Безопасности? — округлил глаза Кальтенубер, готовый уже, кажется, к любым поворотам событий. Маттиас с трудом сдержал смех. — Надеюсь, что нет. Иначе в твоём личном деле, где указано, что в драках ты замечен не был, добавятся ещё и сведения о размере твоего члена. — Как это связано? — недоумевал Маркус, с облегчением замечая на горизонте гостиницу, в которой остановился. — Позволь не вдаваться в такие подробности, — качал головой Маттиас, паркуясь возле входа. — Сладких снов, герой ГДР. Можешь отправляться в объятия подушки. Маркус тут же схватился за ручку двери, будто ждал этого момента очень давно, а затем обернулся, бросив на капитана вопросительный взгляд из-за плеча. — И это — всё?.. Капитан широко, воодушевленно искренне улыбнулся. — Это — только начало. А теперь — иди спать. Не хочу, чтобы и в следующую нашу встречу ты жаловался на недосып…