Неужели нам придётся ждать,
Пока наши миры не пересекутся?
Раскрой глаза!
Тебе не обратить реку судьбы вспять.
Depeche Mode — It's No Good
— То есть вас спас… Восточногерманский шпион? — уточнила Лена, пытаясь уложить все события в собственной голове. — Лена Пална! — осуждающе воскликнул Володя и наклонился ближе, продолжая уже громким шепотом: — «Шпион» — это на загнивающем Западе! В странах социалистического лагеря это — «отважные разведчики». Как не стыдно! Чему ты только детей в школе учишь? — Русскому языку, — недовольно цокнула языком она, а затем вновь обратилась к Рите, но уже куда серьезнее: — Маркус не пострадал? Платова напряженно сжала губы. Так сильно, что те побелели. Несколько секунд она смотрела в пустую тарелку. Мысль о том, что из-за неё шестикратный чемпион Олимпийских игр повредил ногу — сунувшись ночью в неблагополучный район — сильно била по совести. Вряд ли сам Маркус мог представить, что вернется в гостиницу с ножевым ранением… Капитан разведки дал Рите и Маркусу побыть вдвоем ещё несколько минут и отошел к коллегам из КГБ. Платова, утомленная пережитым, положила голову на плечо Маркуса. Хотелось закрыть глаза. Но не получалось. Где-то глубоко в мышцах ещё осталось напряжение, на коже — ощущение чужих рук, в ушах — угрозы. И Рита пустым взглядом смотрела в спинку впередистоящего сидения, боясь моргнуть и вновь оказаться в опасности. Хотелось выйти из этой машины, пропахшей насквозь табаком, от ядреного запаха которого неприятно жгло в носу. Но не было сил даже пошевелить пальцами. — У тебя точно ничего не болит? — заботливым шепотом уточнил Маркус. Рита заторможенно кивнула, поерзав щекой по его плечу, и прижалась сильнее. — А у тебя? — Тоже. — Я бы не был так в этом уверен, — поблизости вновь раздался голос капитана. Через секунду он оказался у открытой двери «легковушки» и присел на корточки. — Не так уж и болит, — качнул головой Маркус, ощущая на пораненной ноге пристальный взгляд Штоффа, под которым даже самое здоровое — заноет от боли. — Заживет. — Что случилось? — Рита резко ощутила прилив сил и отстранилась от Маркуса. Однако тот не успел ничего сказать и тем более остановить её — уже через секунду Платова открыла дверь с другой стороны и выскочила из машины, тут же оказавшись рядом с капитаном. — Ножевое ранение, — напряженно уточнил Штофф. Рита наклонилась ближе. Спортивные брюки Маркуса были разорваны вниз от колена и испачканы землёй и кровью. По внешней стороне голени тянулась резаная рана. Почти на всём её протяжении кровь успела остановиться, но следы её — как внутри пореза, так и снаружи — всё ещё поблескивали в свете уличных фонарей. — Промыть бы. Да и всё, — пожал плечами Маркус, чувствуя себя неловко. — Царапины заживают на мне быстро. Рита и Маттиас переглянулись, кажется, первый раз ощущая некоторого рода единство мыслей. — Маргарита, у вас дома найдутся перевязочные материалы и спирт? — Д-да, — заторможенно кивнула она. — Как детский тренер — вы обязаны иметь навыки оказания доврачебной помощи. Значит, Маркус напросится к вам в гости. Ненадолго. Я провожу и подожду снаружи. До дома Риты они доехали быстро — буквально за три минуты. Но, в компании напряженного капитана разведки и излишне радостно-возбужденного (особенно для человека, что уже получил ножевое ранение и теперь был ещё и на грани получения какой-нибудь инфекции) Маркуса, они показались Платовой вечностью. Но ещё хуже сложился разговор уже у подъезда: — Откуда забрать вас завтра, чтобы отвезти на приём? Отсюда? — начал капитан, бросив на Риту требовательный взгляд. — Я… М-м… — смутилась она, обернувшись к Маркусу, в надежде, что он разберется со своим «телохранителем» сам. — Рита не хочет туда идти, — вынужденно отозвался Кальтенубер. — Мне жаль, Маргарита, но вы должны явиться в Кремль с Маркусом. Он сказал об этом в интервью для телевидения. Платова напряжённо нахмурилась. Маркус мысленно отметил, что капитану пора начать оставлять чаевые. — Но… — Рита, — с ухмылкой предостерёг Маркус, наклоняясь к её плечу, — не спорь с капитаном. У него пистолет!.. Не найдясь с ответом, Платова вышла из машины, прокручивая в мыслях весь свой внушительный багаж нецензурной лексики. Через пару минут, пропустив Маркуса в квартиру первым, она закрыла за собой затвор и обернулась, но коридор «хрущевки» стеснил крупного немца так сильно, что тот остановился, не проходя дальше, и замер, ощущая, как на него буквально давит потолок. Услышав тихие шаги из гостиной, Рита толкнула Маркуса в спину, призывая скорее продвинуться дальше. Платова поняла, что к их несчастью дома была мама — видимо Рита перепутала её дневные смены с ночными, сбившись в голове со счёта. И хотелось, чтобы первой Светлана увидела всё же свою дочь. — Ри… — начала было она, но, разглядев лицо гостя, обомлела. Тарелка, что была в её руках, выскользнула и упала на пол, разбившись на пару крупных осколков. — Добрый вечер, — неловко улыбнулся Кальтенубер, а затем тут же опустился на колени, принимаясь собирать осколки. — Простите, пожалуйста, я не хотел вас напугать. Светлана на миг оторопела, а затем сделала неловкий шаг назад, с ужасом наблюдая за склонившимся к её ногам Маркусом. Во многом потому, что видела героя ГДР час назад в выпуске новостей. И, что ещё интереснее, в кадре он был в компании её дочери и Володи. Если бы за окном был день — Светлана побежала бы к домашнему телефону, чтобы позвонить в тренерскую бассейна, где пропадала Рита, и прояснить произошедшее. Но была ночь. И задерживающаяся где-то дочь. И Светлане оставалось только ждать. И надеяться, что это — какая-то телевизионная постановка дружеской обстановки между двумя странами соцлагеря… — Рита, что происходит? — не сдержалась мать, вкладывая в хриплый голос толики родительской строгости и вынужденно перевела взгляд, наблюдая за дочерью, что с вожделением стягивала через голову дурацкий свитер. — Небольшая мокрая тряпка найдется? — Маркус, резко выпрямившись, заставил Светлану издать сиплый вздох и прижаться спиной к стене. Ещё немного — и она, даже будучи коммунисткой, перекрестилась бы — слишком сбивающим с ног был Кальтенубер, когда находился рядом. Высокий, сильный, громкий, обезоруживающий широкой улыбкой и поразительной, несмотря на его статус, простотой. — Извините, — с сочувствием нахмурился он, замечая такую реакцию. — Я, правда, ненадолго. Остались мелкие крошки стекла, я бы хотел их убрать. — Маркус повредил ногу. Надо промыть, обработать, а потом… — Можем выпить чаю, если можно, — широко улыбнулся он, слыша рядом возмущенный вздох Риты. — К-конечно, — испуганно закивала Светлана и, успев бросить взгляд на ногу Маркуса, убежала на кухню. — Никаких чаёв! — шикнула на него Рита, как только мама скрылась из виду, и для пущего эффекта ударила по твёрдому плечу. — Тебя внизу ждёт чекист! И тебе срочно надо вернуться в гостиницу! Понял? Платова искренне верила, что Маркус испугается, но вся её резкость — именно на него — почему-то не действовала. Вернее — действовала, но с каким-то обратным, лишь притягивавшим сильнее эффектом. — Снимай обувь и заходи в ванную. Я сейчас приду. Рита, искренне радуясь, что аптечка хранилась в гостиной, а не на кухне и сталкиваться с мамой не придется, быстро проскочила мимо, а затем, уже с заветной желтоватой картонной коробкой, влетела в ванную. В крошечном совмещенном санузле с неизменно — с тех пор, как умер отец — протекающим краном шестикратный олимпийский чемпион смотрелся нелепо. Будто попал сюда по какой-то глупой ошибке. Или, будучи неумелым путешественником сквозь пространство — попал совсем не туда, куда направлялся. Опустившись, по просьбе Риты, на край ванной и положив пораненную ногу на закрытую крышку унитаза, Маркус внимательно следил за происходящим. Но как только Платова бросила пристальный взгляд на голень и прикинула, как сильно могут мешать обработке раны лоскуты порванных брюк, она озвучила фразу, что определенно радовала, но вместе с тем смущала Кальтенубера: — Снимай штаны. Маркус моргнул, издавая едва ощутимый, вопросительный вздох. — Мне будет неудобно. К тому же — они в земле. Да и в гостиницу тебе лучше приехать в чистом, чтобы не привлекать лишнего внимания. — А… Здесь ночью работают магазины? Чтобы мы с капитаном могли туда за… — Здесь ночью есть чудо-Рита, — мрачно кивнула она, всучив в руки Маркусу аптечку, и поспешила вновь куда-то уйти. Несколько секунд он осматривался, не зная, куда бы деть коробку с лекарствами, так как выбор был невелик: мокрая раковина с капающим краном, неровная крышка сливного бочка, крышка унитаза, кафельный пол с небольшим ковриком… — Ты ещё не разделся? — с возмущением уточнила Платова, возвращаясь с красными брюками в руках. — Наденешь вот эти. — Это… Чьи? Рита закатила глаза, сдерживая желание отхлестать его брюками Володи. — Мои. Играю в переодевания, чтобы на районе не трогали, — огрызнулась она. — Быстрее и без болтовни. Я не хочу нажить себе врага из «Штази». Маркусу пришлось подчиниться. И уже через пару секунд он занял прежнее положение, но уже явственнее ощущал холодный металл ванной, сидя в синих боксерах. За действиями Риты он наблюдал молча. То ли потому, что она об этом просила. То ли потому, что чувствовал её волнение… То ли потому, что попросту любовался её сосредоточенным лицом и взъерошенными волосами, поражаясь тому, что она сейчас уделяла внимание Маркусу. В мыслях невольно произошло сравнение с Клаудией — та непременно в первую очередь занялась бы собой, даже если Кальтенубер бился бы в предсмертной агонии. И даже угрозы разведчика не помогли бы. Рита аккуратно удаляла загрязнения из раны, вспоминая курсы по оказанию первой помощи — скрутила стерильный бинт, чтобы получился заостренный кончик и, обеззаразив спиртом, убирала следы земляной пыли. — Подожди, Рита, — едва слышно позвал Маркус. Платова застыла, задержав ладонь с бинтом над раной, и встретилась с ним взглядом: — Больно? Маркус просветлел, улавливая в синих глазах тревогу, и улыбнулся шире, протягивая к её лицу ладонь. Рита опасливо нахмурилась, словно ожидала подвоха и всё ещё не могла привыкнуть к тому, что руки в её сторону могли протягивать с хорошими, чистыми намерениями. Маркус мягко коснулся светлых волос, чуть распутывая их, и вытащил небольшой золотой дубовый лист. — Красивый, правда? — он принялся крутить его, не замечая недоумеюващего взгляда Риты, что лишь на одну, совсем неуловимую секунду сменился заботливым любованием, но тут же вновь стал отстраненно-серьезным. Платова холодно кивнула, а затем вернулась к обработке раны. — Так кто такой… Молотов? — через пару минут не выдержал Маркус, засунув лист куда-то между упаковками с лекарствами, и принялся ассистировать, подавая нужные бутыльки и материалы. На этот раз — протянул перекись водорода. — Ну, как же… — усмехнулась Рита, щедро поливая рану и с удивлением подмечая, что слышала лишь ощутимое шипение пузырьков, в то время как Маркус даже вздохнул и не поморщился, продолжая с трепетом ожидать её ответа. — Тот, что заключал пакт о ненападении… — Очень смешно, — мрачно пробурчал он, продолжая ждать нормального ответа. Но Рита была искренне увлечена ногой Маркуса. Как минимум потому, что не простит себе, если рана станет серьезной, а карьера Кальтенубера — слишком рано завершенной. К счастью, порез был неглубоким и не влиял даже на походку Маркуса. Главную опасность представляла грязь и пыль. Но с этим Рита справилась на «отлично». Наложив повязку и выслушав благодарности Маркуса, она вышла из ванной. И через минуту немец был заботливо усажен Светланой Платовой на диван в гостиной, вопреки ворчанию дочери. Каждый раз, когда Рита пыталась поторопить его, закатывала глаза и прерывала их неловкие разговоры о социалистическом быту в ГДР, Маркус едва сдерживал смех, а Светлана — стыд за поведение дочери. Но оба и не думали прерываться. — Вот, попробуйте ещё и мёд… И сгущёнку… — Спасибо, — Маркус улыбнулся ещё шире. — Очень вкусно! — Кроме варенья, мёда и сгущёнки к чаю, к сожалению, ничего больше нет… Но можем намазать что-нибудь из этого на хлеб и… — И влепить по роже чекисту, который уже прожег взглядом лобовуху «Волги»? — зарычала Рита. — Всё, хватит. Вставай, Маркус! — Рита! — в ужасе воскликнула мать. — Вставай! Я обещала провести с тобой день! День закончился! — вопила она, излишне возбужденно вскакивая из-за небольшого журнального столика. — Если ты сейчас не уедешь с этим… Капитаном… С ним уеду я! — сокрушаясь, Рита направилась в прихожую. Маркус тут же подскочил с дивана, но, не сопоставив собственные габариты с размерами крохотной квартиры, ударился головой о массивную люстру. Зажмурившись от боли, он прижал ладонь к макушке, когда вдруг услышал смех Риты… — Простите, — с искренним сожалением произнесла Светлана, всерьез допуская мысль, что подобное, совсем не бережное отношение к герою ГДР, может ей чем-то грозить, — мы живем в огромной стране, но в маленьких квартирах… Однако теперь рассмеялся и Маркус, открывая глаза и потирая ладонью ушибленное место: — У меня всё наоборот. — Очаровательно, — хитро улыбнулась Лена, положив голову на плечо сидевшего рядом Володи. — Он даже познакомился с твоей мамой… Рита безучастно закивала, вспоминая, как тепло они прощались. Как мама пыталась предложить ему с собой «в дорогу» хлеба с маслом и вареньем, а Маркус звал в гости в Лейпциг, обещая показать красоты родного города, и как сама Рита в этот момент буквально слышала проклинающие мысли разведчика, что ждал внизу. — А мёд, кстати, есть у нас, — Володя улыбнулся шире и пододвинул ближе небольшую вазочку с тягучим желтоватым содержимым. Рита невольно ощутила аромат и нахмурилась. Пахло Маркусом — пряная медовая сладость с легкой, едва уловимой, горчинкой, манившая до напряжения внизу живота… Пахло теплом, светом. Пахло чем-то из безоблачного детства… Рита зажмурилась, пытаясь ухватиться за этот фантомный запах. Пахло ладаном, ванилью и свежей выпечкой. Рита шагнула на лестничную клетку следом за Маркусом, кутаясь в одну из своих форменных олимпиек, когда мама успела окликнуть: — Рита? Ты куда? — Я попрошу отвезти меня к Володе, — быстро ответила она, краем глаз наблюдая за тем, как Маркус поправляет старые детские игрушки, что были посажены на подоконник кем-то из соседей, а подростками чуть позднее — поставлены в неприличные позы. — Это всё… — Светлана явно нервничала, а от того её голос становился ещё более сиплым и неприятным для слуха. — Это — правда? Ты пойдешь в кремль? С ним? — Придётся, — недовольно отозвалась она, а затем, вновь перешагнув через порог, торопливо поцеловала маму в холодную щеку и побежала вниз по лестнице, утянув за собой Маркуса. Капитан, к удивлению Риты, сохранял спокойствие. Почитывая газету, он ожидал их сидя за рулём машины, предоставленной коллегами из КГБ. Когда Рита и Маркус сели на заднее сидение, отстраненно поинтересовался: — Маргарита Юрьевна, вы хотите явиться в гостиницу вместе с Маркусом? — Нет. Хватит с меня «явления» в кремль, — мрачно отозвалась она, наблюдая за тем, как Маттиас трогается с места и выворачивает большой руль. — Я хотела бы остаться у моих… Друзей. Они живут… — Я знаю, где живут Елена и Владимир Косаревы. Рита невольно сглотнула и перевела взгляд за окно, несколько секунд слушая гул мотора, и едва вздрогнула, когда поверх её ладони легла тёплая рука Маркуса. Платова не обернулась, но ощутила его успокаивающую улыбку. И глупо улыбнулась в ответ, различая собственное отражение в окне. Несколько минут они ехали молча. Но пустые дороги ночного города давали надежду на то, что приедут они уже скоро. Притормозив у гостиницы в центре Москвы, Штофф обернулся к Маркусу: — Поднимайся в номер, через несколько минут к тебе зайдет врач и осмотрит ногу. — А… Рита? — А Маргарита поедет со мной, — капитан едва улыбнулся. — Так может мы… Поедем все вместе? Рита, подавив нежелание оставаться наедине с чекистом, повернула голову к Маркусу. — Ты собрался с ним спорить? — язвительно шикнула она. — У него ведь пистолет! — Иди, Маркус, — строже добавил Штофф. — Хочешь встречаться с советской девушкой — умей не просрать честь в московской подворотне. Рита едва сдержала смешок, позволяя разведчику заметить это даже в полумраке салона автомобиля. — Просрать… — задумчиво повторил Маркус. — Это слово я сегодня уже слышал… Штофф приподнял брови, бросая на Платову красноречивый взгляд и вынуждая её неловко кивнуть, как бы признаваясь — это она вкладывает в голову героя ГДР не самые литературные слова. — До завтра, — Маркус, подавшись вбок, торопливо, но с горячим трепетом чмокнул Риту в щёку и вышел из машины. — И ты осталась одна с чекистом? Обалдеть… — продолжал восторгаться Володя. — Ну и какой он? Он задавал много вопросов? Он похож на наших из КГБ, которые тебя уже допрашивали? У него с собой действительно есть пистолет? Какой? Рита устало подперла щёку ладонью, навалившись на стол. И всё же отодвинула от себя сбивавший с трезвых мыслей мёд. — Не хотите пересесть вперед? — поинтересовался Маттиас. — Мне удобно здесь. И хотя капитан следил за дорогой не оборачиваясь, Рита почему-то чувствовала, что он едва улыбнулся. — Люди в форме начали пугать вас задолго до связи с Маркусом, верно? — спустя пару безмолвных минут поинтересовался он. И, несмотря на то, что говорил очень ровно, без каких-либо эмоций, Рите всё равно было не по себе. Важным было не то, как он спрашивал. А то, чего эти вопросы касались. — Вы знаете ответ на вопрос, — с трудом произнесла Рита, стараясь сохранять спокойствие. — Вы знаете всё. Маттиас непривычно тепло улыбнулся. — Не всё. Мысли читать ещё не умею. Но уже могу предугадывать их направление. — Будут ещё какие-то вопросы, капитан… Штофф? — мрачно поинтересовалась Рита, в надежде, что если проявит некоторого рода наглость — разведчик выдаст всё, о чем хочет поговорить куда быстрее и этот неудобный разговор закончится скорее. Подобные тяжелые паузы и медленная, тягучая манера диалога всегда — при столкновениях с агентами КГБ — раздражала и… напрягала. — Почему восточные немцы и граждане Советского Союза питают к сотрудникам своих спецслужб такую жгучую неприязнь, а, например, американцы, обожают агентов ЦРУ? Лицо Риты вытянулось от удивления. Такого вопроса — то ли слишком фундаментального, то ли слишком отстраненного — она не ожидала точно. — Может быть потому, что наши спецслужбы слишком лезут в жизнь простых граждан? — предположила она, вдруг ощущая странную заинтересованность в обсуждаемой теме. Капитан задумчиво и слишком громко хмыкнул. — Вы считаете, что Маркус — простой? — Я — простая, — резко бросила она. — Ошибаетесь. И сами это знаете. Рита нахмурилась, переваривая услышанное и пытаясь понять — это странный комплимент или простая издёвка? Она приоткрыла рот, чтобы уточнить, но капитан притормозил у нужного дома. — Номер подъезда не помню. — Это он, — закивала Рита, тут же хватаясь за ручку двери, чтобы скорее выйти. — Машину за вами прислать сюда? — Я доберусь сама… — нервно отзывалась Платова. — В вечернем платье? На метро? Рита шумно втянула носом воздух, едва пропитанный запахом ароматизатора, болтавшегося под зеркалом заднего вида. Платья напрягали даже больше чекистов. — Насколько… Вечерним… Оно должно быть? — Максимально. Представьте, будто идёте на торжественный вечер в кремль, — с ухмылкой отвечал капитан, обернувшись. — Думаю, Елена Косарева для вас что-нибудь подберет. Машину за вами пришлю сюда. Платова отрывисто закивала и наконец покинула машину, с удовольствием вдыхая влажный осенний воздух. Чувствовалось приближение дождя. — Берегите себя, — донеслось из приоткрытого окна, заставляя Риту крепче сжать пальцами лямку рюкзака и обернуться, разглядывая в полумраке улицы и тусклом свете фонаря лицо Маттиаса. — Из уст капитана разведки звучит как угроза, — мрачно подметила она и, неловко пожав плечами вместо прощания, отправилась к подъезду, позволяя Штоффу ещё несколько минут с улыбкой наблюдать за тем, как она брела вдоль всего дома к нужному подъезду, что находился с другого конца… *** Маркус сидел на кресле в гостиничном номере, буравя взглядом подозрительный цветастый конверт на прикроватной тумбочке Штоффа. Мысль о том, что разведчик прокололся и не успел спрятать что-то важное для себя — очень грела Маркуса. Мысль о том, что разведчик ничего не делал просто так, в его светлую голову не приходила. Конверт он приметил его сразу. Но приближаться отчего-то не спешил. Хотя и перестать думать о содержимом не мог тоже. Отвлечься не помог ни визит врача, ни поход в душ — предварительно обмотав забинтованную часть ноги пакетом, ни короткий просмотр «Что? Где? Когда?» по телевизору, закончившийся разочарованием для Маркуса — он, в отличие от знатоков, правильно ответил на все вопросы. Когда Маркус уже начал засыпать прямо в кресле, в номер вернулся Штофф. — Принеси кофе из ресторана, — приказным, но несколько усталым тоном попросил он, аккуратно повесив кожаную куртку на спинку стула у окна. Выпрямившись, на мгновение замер, любуясь видом на одну из «сталинских высоток» в огнях ночной подсветки и огромную багровую Луну, что казалась как никогда близкой. — Это ведь ты — мой водитель и телохранитель, — с сонной ухмылкой напомнил Маркус, подперев ладонью щёку. — Я думал, это ты мне… Прислуживаешь. Маттиас, намеревавшийся сходить в душ, медленно обернулся и оглушительно звонко уточнил: — Что? Маркус выпрямился, поднимаясь со спинки кресла, и вытянулся, будто был солдатом. — Какой кофе предпочитаете, Mein Führer? — Крепкий, — кивнул капитан, сдерживая раздражение. — И горький, как слёзы пацифистов. — Сделаем, — улыбнулся Маркус, поднимаясь с кресла и радуясь, что уже сменил халат на футболку с изображением бутылки газировки и пижамные клетчатые брюки. — Потереть тебе спинку? — насмешливо поинтересовался, остановившись возле Штоффа. Но многозначительный взгляд капитана ясно дал понять — либо Маркус сейчас же уходит за кофе, либо больше не сможет ходить в принципе. — Понял. Ушёл. Побродив несколько минут по гостинице, изучая стенды с историческими справками о здании, что было памятником архитектуры, Маркус периодически ловил на себе косые взгляды, так как среди немногочисленных постояльцев, что спустились в ресторан поздно ночью, был единственным, кто решил не обременять себя минимальным дресс-кодом. Дождавшись крепкого эспрессо, Маркус вернулся в номер. Штофф ожидал его, почитывая «Комсомольскую правду» в свете тусклого желтого торшера. Поставив блюдце с чашкой на стол, Маркус ожидал услышать благодарности и зацепиться за них, с целью развязать разговор, но Штофф лишь отстраненно кивнул, продолжая читать. Опустившись на стул напротив, Маркус несколько долгих минут пристально рассматривал Маттиаса, а затем нелепо попытался всё же начать беседу: — Что интересного пишут? Штофф с характерным шелестом отложил газету, и бросил на Маркуса насмешливый взгляд: — Что нужно? — Узнать, что интересного пишут в твоей га… Капитан осуждающе покачал головой, заставляя Маркуса прерваться, а затем пояснил: — Ты редко интересуешься содержимым газет. Чего ты хочешь на самом деле? — Рубли, — выдал Кальтенубер. Штофф был убежден, что удивить его уже трудно. Но подопечный герой ГДР раз от разу умудрялся это делать. — Рубли? Зачем? — Хочу купить что-нибудь. — Что-нибудь? — Что-нибудь. — Я не люблю вранье, Маркус, — сквозь зубы процедил капитан. — Но при этом веришь партии… — с невинной улыбкой подметил Кальтенубер. — Парадоксально. Штофф нахмурился. Так выразительно, что Маркусу не оставалось ничего, кроме откровенного признания: — Хочу купить подарок для Риты. Рубли без твоей помощи, я уверен, мне не достать. Завтра утром мы могли бы съездить в ювелирный магазин и… — В ювелирный? — приподнял брови Штофф, растянув губы в кривой ухмылке, вновь и вновь спотыкаясь взглядом о неряшливость Маркуса, что читалась во всем — от не расчёсанных после душа волос, что высохли нелепыми, торчащими в стороны кудрями, до мятой футболки. — Да, — пожал плечами Маркус. — Ты вроде как должен уметь читать язык тела и всё такое… Как думаешь, я ей нравлюсь?.. Маттиас раздраженно вздохнул и устало прикрыл на мгновение глаза. Навыки, полученные в разведшколе, точно не предназначались для ответа на такие дурацкие вопросы. — Маргаритой давно интересуются спецслужбы, Маркус. И она об этом знает. Но всё же отправилась с тобой «на прогулку под Луной». На твоём месте — я бы не задавался вопросом о том, взаимны ли твои чувства. Она сильно рисковала. — Что? — ожидаемо не понял Кальтенубер. — Почему «давно»? Я появился в её жизни… Недавно… Штофф улыбнулся искреннее, наблюдая за потерянным Маркусом, что судорожно пытался выстроить в голове хоть какие-то логические цепочки. — Могу лишь сказать, что столкновения с КГБ у Риты были и до связи с тобой. И виной тому её прежнее окружение. — То есть ты намекаешь… — медленно соображал Маркус. — Что она общалась с кем-то… Опасным? — Москву захлестнула волна организованной преступности, — строго пояснял Штофф, желая уже вернуться к чтению колонки как раз с криминальными новостями. — И Маргарита была в шаге от того, чтобы эта… Волна накрыла с головой и её тоже. Если будет возможность — спроси у неё про Молотова. Про Всеволода, а не Вячеслава. Кальтенубер встревоженно нахмурился, уставившись взглядом в небольшую уже наполовину опустевшую кофейную чашку. Штофф же с улыбкой вспомнил, как они с сотрудниками советской спецслужбы едва не расхохотались, услышав историческую справку от Маркуса про пакт о ненападении. — А потом расскажи мне, что узнаешь… Кальтенубер нахмурился ещё сильнее. — Ты хочешь, чтобы я доносил на любимую девушку? Капитан наигранно скривился. — Что за слова? Не «доносил», а «дружески поделился»… — Как-то я пропустил момент, когда мы вдруг стали друзьями, — вредничал Маркус, но тут же понял, что это — его шанс наконец добраться до конверта. — Ты в тот момент наверняка спал. Или ел. Или плыл. Кажется, это основные твои «агрегатные состояния», — Маттиас чуть поерзал, устраиваясь удобнее на стуле, и вернулся к чтению газеты. — Что это? — Маркус прищурился, делая вид, что заметил конверт только сейчас. — Это — твоё? — Да, — не поднимая глаз отозвался Штофф, не сдерживая раздражения. — Могу посмотреть? — Попробуй. Маркус поднялся и сделал шаг к столу. Протянув руку к желанному конверту, что вблизи оказался красочной глянцевой брошюрой, внутри которой виднелись открытки, Маркус резко замер, осознав смысл услышанного. — Попробуй? — с сомнением уточнил он. — Это… Взорвется у меня в руках, потому что я не из «Штази»? — Нет. Просто обычно я копаюсь в чужих вещах. И не спрашиваю на это разрешения. Непривычно. — То есть я… Могу посмотреть? — Как же хорошо, что мы не взяли тебя в агентуру, — покачал головой Штофф, понимая, что ещё немного и вновь начнет курить. — Смотри. Я разрешаю. Доволен? Маркус нетерпеливо закивал, будто был маленьким ребенком, выпросившим подарок на пару дней раньше. Коснувшись гладкого глянца багрового цвета, Кальтенубер даже в полумраке разглядел на брошюре надпись — «Государственная Третьяковская галерея». Легкое движение пальцем и Маркус, раскрыв плотный картон, увидел стопку открыток с пейзажами. — Кто это?.. — Левитан, — отозвался Штофф, вспоминая, как сам раньше едва ли мог отличить один стиль живописи от другого, а из художников знал лишь пару тех, что отображали превосходство социалистического быта. Маркус повернул к нему голову, обращаясь изумлённым шепотом: — Советский диктор? За голову которого Гитлер обещал 250 тысяч марок? Штофф на мгновение приподнял брови. Познания Маркуса были обширны, но редко приходились к месту. — Художник, Маркус, — мягко поправил он. — Не знал, что он ещё и художник… — с восторгом признался Кальтенубер, вновь принимаясь рассматривать пейзажи. — Должно быть, рисовал, пока был в эвакуации. В Свердловске… *** Послеобеденное сентябрьское солнце окрашивало центр Москвы, что виднелся из окна гостиничного номера, розовыми тонами. Маркус, заправляя белую рубашку в брюки, то и дело отвлекался, любуясь видами. Утро выдалось насыщенным — Штофф согласился выдать Маркусу, словно тот был мальчишкой, попросившим карманных денег, советские рубли, но с условием, что Кальтенубер не будет интересоваться о том, где и как удалось это сделать. И Маркуса это совершенно не интересовало. Вплоть до момента озвученного Маттиасом запрета. Но последующие муки выбора подарка для Риты в ювелирном салоне в центральном универмаге надолго вышвырнули все лишние мысли из головы Кальтенубера. И даже сам Штофф, променявший поход по магазинам на посещение мавзолея, не вернул счастливого Маркуса с небес на землю, пока торопливо напоминал основные положения современной советской политики, о которой сегодня предстоит вести разговоры в кремле. Когда в коридоре послышалась странная возня, а затем — стук, Маркус отвлекся и поспешил открыть. Обнаружив за дверью капитана, в одной руке которого блеснул утюг, а в другой — гладильная доска, Маркус не сдержал удивления: — Будешь пытать? — Нет, — обреченно вздохнул Штофф, цепляясь взглядом и за коричневый ремень, что совсем не подходил по цвету к тёмно-серым брюкам, и за дурацкий браслет, подаренный Маркусу каким-то советским мальчишкой, что торчал из-под рукава. — Это меня будут пытать, если позволю тебе пойти в таком виде. Снимай штаны. — Прямо сейчас? — Маркус растерянно опустил взгляд, отмечая, что по его мнению брюки выглядят весьма сносно. — А когда? В кремле? — Н-нет, — заторможенно отзывался Кальтенубер. — Я не хочу снимать штаны в кремле… — Если там будет Рита — ты с удовольствием из них выпрыгнешь сам. Маркус вынуждено шагнул назад, пропуская Маттиаса, что уже был в форменной рубашке светлого оливково-серого оттенка с погонами и брюках с — как и всегда — безукоризненно острыми стрелками. — Я могу попробовать и сам, — неловко предложил Маркус, когда Штофф уместил гладильную доску между кроватями и протянул шнур к розетке. — Не сегодня, иначе можем не успеть купить новые, — недовольно пробурчал капитан, а затем вновь бросил требовательный взгляд на Маркуса. И Кальтенуберу не оставалось ничего, кроме как потянуться руками сначала к бляхе ремня, затем к ширинке, а после, обхватив брюки за пояс, потянуть их вниз. Несколько следующих минут Маркус сидел в кресле, закинув ногу на ногу и положив сверху руки. Постукивая пальцами по колену, он периодически бросал взгляды на Маттиаса, что был сосредоточен на глажке. За годы ношения формы, что всегда должна выглядеть идеально, движения Штоффа, когда в его руках оказывался раскалённый утюг, были отточены и смотрелись красиво, завораживающе. Маркус видел едва заметный пар при соприкосновении с тёмной тканью, видел ловкие пальцы, что придерживали эту самую ткань порой в миллиметре от края утюга… — Ты что-нибудь знаешь про моего отца? — внезапно выдал Маркус, полагая, что подобный, в каком-то смысле интимный момент, идеально подходит для этой темы. Но Штофф подставы такого рода не ожидал. И, задев утюгом палец, едва слышно зашипел. Маркус тревожно скривился, порываясь вытащить что-нибудь холодное — например, купленную сегодня утром и уже наполовину пустую банку сгущенки — из небольшого холодильника и приложить к небольшому ожогу, но Штофф, выпрямившись, на корню обрубил как неудобную тему для разговора, так и желание ему помогать: — Это не то, что нужно сейчас обсуждать. — Обсуждать политику я больше не могу, — Маркус сел ровно и чуть подался корпусом в сторону Штоффа. — Зря. Одно неверное слово в кремле — и всё провалится. Маркус нахмурился и, поднявшись с кресла, забрал брюки, что были уже выглажены. — Спасибо, — проворчал он, пытаясь не показывать дискомфорт от контакта ещё горячей ткани с обнаженной кожей. — У твоего отца была сомнительная репутация, за ним охотились «Штази». Затем он сбежал на Запад, — внезапно принялся пояснять Штофф, и тут же поймал на себе взгляд голубых глаз Маркуса — полных надежды и заочной благодарности. — Твоя мать — региональный руководитель правящей партии. Ты — спортсмен с мировым именем. Тебя любят как в Америке, так и в СССР. А ты любишь советскую пловчиху с подозрительным прошлым. Ты не представляешь, сколько «петель» накинуто на твою шею, Маркус… И если начало звучало весьма резко, то к концу голос Штоффа стал заметно тише и вкрадчивее, будто ему самому было критически важно донести до Кальтенубера необходимость быть осторожным. — И ты здесь… Чтобы затянуть их туже? — с серьёзностью, что не могла не радовать капитана, уточнил Маркус, застегивая ремень. Маттиас улыбнулся. Кажется — впервые искренне. Но вне поля зрения Маркуса. — С этим ты справишься и сам. Я же попробую их снять. Все. Кроме одной. Кальтенубер кивнул и повернул голову к Маттиасу, вновь встречаясь взглядом, в котором читалось так много — от неясной благодарности, до сомнений, волнений и страхов. Но ещё явственнее читались вопросы, бесчисленное количество которых роилось в голове. — Мой отец — диссидент, верно? — хрипло, несмело начал Маркус. Штофф качнул головой, бросая взгляд за окно, пару секунд любуясь утопающей в закатных лучах Москвой. — Рискни продолжить, — тихо, но твёрдо отозвался минутой позднее, выключая утюг. — «Штази» — одна из лучших разведок мира… — Вне всяких сомнений, — вызывающе улыбнулся Маттиас, по привычке пытаясь угадать дальнейшие фразы, и опустился за стол, на котором всё ещё лежала газета, но, судя по тому, как криво та была брошена на край, последним её просматривал Маркус. — У вас есть досье на всех диссидентов. И ты, следуя приказам, наверняка ознакомился с документами моего отца, перед тем, как взяться за меня в виде… Подопечного. Довольная улыбка на губах Штоффа сменила оттенок, превращаясь в ухмылку: — Присядь. Маркус опустился напротив и внезапно наклонился ближе, навалившись на стол корпусом и едким шепотом процедил по слогам: — Ты не можешь не знать про него, капитан. — Ты готовился к этому разговору? — усмехнулся он, с любопытством рассматривая Кальтенубера, будто видел впервые. И понимал, что был прав в собственных размышлениях — побеждать физически, при отсутствии стержня «психологического» невозможно. Стержень этот был и у Маркуса. Но вне бассейна проявлялся редко — в крайних, имеющих критическое значение, ситуациях. И теперь он видел Маркуса глубже. И это «знакомство» было приятным. — Нет, — качнул головой Кальтенубер. — Просто долго его ждал. — Что говорила тебе мать? — в голосе капитана исчезли язвительные ноты и появилась деловитая строгость. Маркус издал смешок, пронзая звенящую тишину номера. — Боишься сказать лишнего? — приподнял бровь он. — Того, что не уложится в «официальную версию» фрау Кальтенубер? Штофф одобрительно хмыкнул: — Моё общество явно идёт тебе на пользу. — Мой отец — диссидент? — с нажимом продолжал Маркус, так как прямого ответа на этот вопрос минутами ранее не получил. — Ты знаешь ответ. — Официальный — не значит истинный, — холодно отметил Маркус. Штофф ухмыльнулся шире. — Вы следите за всеми инакомыслящими. И стараетесь пресекать их побеги на Запад… Капитан задумчиво, нарочито медленно кивнул. — Вы устанавливаете особый контроль за людьми, что находятся у власти и всеми, кто к ним приближен… Моя мать заняла руководящий пост в партийном аппарате до замужества. Значит, у вас есть подробное досье на него — как и на всех граждан Республики. И я имею право с ним ознакомиться. Штофф ловил каждое слово, но ничего не отвечал. С одной стороны Маркуса хотелось выслушать, но с другой — место для разговора было совсем не подходящим. Капитан понимал, что в лучшей гостинице Москвы прослушивается каждый номер. И едва сдерживал желание встать со стула с мягкой сидушкой и, отточенным движением, вскрыть её, чтобы вытащить «жучок», что в лучшем случае будет принадлежать КГБ. — И, будучи мужем партийного деятеля, невозможно просто так взять и пересечь границу с ФРГ, и не попасться в руки ни «Штази», ни БНД, — размышлял Кальтенубер. — Только если ты не причастен к одному или к дру… Штофф выразительно приложил палец к губам и нахмурился, намекая, что Маркусу нужно замолчать. И Кальтенубер, ошарашенно округлив глаза, был не в силах продолжать дальше. Его догадки невербально подтверждались. И это пугало, так как домыслы эти были сумасшедшими, хоть и нередкими в условиях холодной войны. Штофф взял со стола ручку и, найдя на полях газеты свободное место, торопливо написал два слова, а затем повернул в сторону Маркуса: «nicht hier». А после — тут же оторвал эту часть и убрал в карман брюк. — Понравилось творчество Левитана? — невинно приподнял брови Штофф, припоминая вчерашние открытки, однако в глазах читалось легкое напряжение. — Д-да, — медленно отвечал Маркус, понимая, что им, видимо, нужно сменить тему. — Не верится, правда, что ты купил их для себя, — добавил уже увереннее и ехидно ухмыльнулся. Штофф несдержанно закатил глаза, понимая, что Маркус перешел от одной неудобной темы к другой такой же. — Твоя девушка явно ценитель прекрасного, — продолжал Кальтенубер, наслаждаясь моментами раздражения капитана. — Конечно. Иначе она не была бы моей девушкой. Маркус рассмеялся: — Как слащаво! Совсем не тебя не похоже. Дело точно пахнет любовью… Штофф лишь качал головой. — А бежать в ювелирный и тратить половину своей премии на… — он вдруг нахмурился. — Что ты там в итоге купил? — Жемчужные слёзы! — с восторгом воскликнул Маркус, подрываясь из-за стола, и, под насмешливым взглядом капитана, принялся искать в кармане пиджака, что висел в шкафу, футляр из синего бархата. — Продавец сказала, что ювелир называет эту модель именно так, — пояснил он, показывая серьги, что представляли собой жемчужные нити. — Хороший выбор, — кивнул Маттиас захлопнув футляр и возвращая его Маркусу. — Но кому ты собрался их преподнести? — Как это… Кому? — изумился Маркус, вспоминая их разговор. — Рите! Капитан едва сдержал смех и вынужденно пояснил: — У Маргариты не проколоты уши. Маркус замер, несколько секунд лишь хлопая длинными светлыми ресницами, а затем обреченно выдохнул: — Вот уж действительно… Слёзы… *** Рита тревожно вздохнула, пытаясь расслабиться на заднем сидении «Волги», всматриваясь в вечернюю Москву, облаченную в золотую листву. За последние два дня Рита оказывалась в такой дорогой машине с элитной отделкой салона и разведчиком — то из «Штази», то из КГБ — за рулём слишком часто. Привыкать к такому не хотелось. Так же — как привыкать быть разодетой «куклой». Лена, воспользовавшись случаем, постаралась на славу, хотя и позволяла себе порой ворчливые комментарии в духе «не уверена, что ты, с твоей мужеподобной фигурой, влезешь хоть во что-то из моего» и «ну, ничего, опыт позволит уложить красиво даже твои волосы». И теперь Рита боялась лишний раз вздохнуть. Укладка в виде крупных локонов, макияж и платье из мягкого атласа бирюзового цвета, что струилось по телу, обдавая легким холодом, казались чем-то абсолютно чужеродным — таким оно всё, в общем-то, и было — и уродливым — а вот таким всё же не являлось. — Прорвемся, Рита, — попытался успокоить её сидевший рядом Володя. — Это платье у Лены мне нравится больше всего. Уверен, оно понравится и Маркусу! Платова поджала алые губы. Попытка успокоить была провалена. Рита нервно пошевелила ногами, стиснутыми слишком высокими и малыми на размер туфлями. — На воду похоже, да? — продолжал восторгаться он, будто даже сейчас видел в этом платье не Риту, а любимую жену, что не без толики недовольства предоставила этот наряд Платовой. А Платова, спускаясь по лестнице вниз под руку с Вовой в его свадебном костюме, даже не смогла поблагодарить. Хотя повод был. И куда серьезнее их сегодняшних переодеваний и домашнего «салона красоты»… Февраль восемьдесят восьмого выдался в столице излишне холодным, побив сразу несколько рекордов прошлых лет. Москвичи кутались в самые теплы куртки и шубы, доставая даже пуховые платки. Но Маргарита Платова этих холодов не замечала. То ли потому, что в последнее время перестала выходить с ещё влажными волосами из бассейна — потому что и в бассейн стала наведываться всё реже -, то ли потому, что всё чаще согревалась крепкими напитками в компании Всеволода Молотова и его многочисленных друзей. Ещё год назад большую часть своего времени Сева проводил в хлорированной воде, надеясь на олимпиаду в Сеуле. Но возможности тела в его почти тридцать были уже недостаточными, и Молотов, проиграв несколько раз подряд на двух своих дистанциях, сначала был задвинут тренерским штабом в самый дальний резерв, а затем вышвырнут из сборной вовсе. Несколько месяцев Всеволод приходил в себя, не теряя былого общения с Ритой, что была соседкой не только по бассейну, но и по двору в Орехово-Борисово, а затем ощутил незнакомую ранее мощь — боль от утраты дела всей жизни обернулась невиданной, выжигающей здравый смысл и человеческие ценности, ненавистью. И эта ненависть помогла добиться того, чего он, мальчишкой заключенный в кафельную тюрьму, пропитанную хлором, не знал никогда раньше: свободы, больших денег, власти. Ничего из этого не знала ранее и Рита. И теперь, плененная красноречивым вниманием главаря одной из главных преступных группировок Москвы, не замечала, как с каждым днём всё больше шла за ним следом ко дну. Как уверенность в собственной ненужности убедила в том, что другие члены ОПГ, многие из которых — бывшие спортсмены, всего лишь жертвы безвыходного положения. Что они все — несчастные дети, отвергнутые олимпийскими богами — будучи выкинутыми за пределы своих спортивных арен, были не способны ни на что больше… И ей, возможно, тоже пора присоединиться к массе тех, что некогда были главными надеждами огромной страны. А теперь становились её же главным кошмаром. — Привет, — Рита пошатнулась в дверном проеме квартиры недавних молодожёнов — Елены и Владимира Косаревых. Ехать домой в таком состоянии, когда у родителей сутки отдыха — точно не вариант. — Мне бы перекантоваться ночку… Лена, укутавшись в тёплый халат, чтобы прикрыть ночную сорочку и спастись от подъездного холода, прищурилась, разглядывая полуночную гостью. — Ты пьяна? Платова неприятно хихикнула, а затем нарочито, будто с какой-то извращенной гордостью, закивала и принялась стягивать кожаную куртку. Перешагнув порог, она вынудила Лену отшатнуться и прижаться спиной к стене. — Я не… Согласилась… — несмело напомнила она, наблюдая за тем, как Рита, едва удерживая равновесие и шатаясь, стягивала с ног кроссовки. Платова, откинув обувь в сторону, обернулась. — Я и не спрашивала. Где Вова? — Спит. У него завтра заплыв. Упоминание соревнований на мгновение заставило Риту замереть с приоткрытыми губами, словно она ощущала боль, но не могла точно сказать — где именно. И Лена отчетливо видела, что в последнее время, когда Платова слишком отдалялась от Володи и слишком сближалась с компанией Молотова, только разговоры о плавании могли хоть немного вернуть ей трезвость ума. Слишком импульсивная подруга мужа никогда Лене не нравилась. И сейчас ей бы, конечно, лишь порадоваться за такой повод эту дружбу порушить, уцепиться за пьянство Риты и странные ночные визиты, за хамство и уверенность в собственной вседозволенности, но… Володя спал. Володе рано вставать. У Володи важный заплыв. И Володю нужно сейчас поберечь. — Постелю тебе на кухне, — кивнула Лена, желая скорее уложить Риту, чтобы та не мозолила глаза и не портила воздух перегаром. — Завидуешь мне? — Платова, не особо владея собственной мимикой, насмешливо приподняла брови, наблюдая за тем, как Лена стелила на пол матрас. Зацепившись взглядом за упаковки со шприцами, лежавшие на кухонной тумбе, взгляд Риты на мгновение стал яснее. То ли из-за воспоминаний о наркотических веществах, к которым её стали всё чаще склонять приближенные к Молотову люди, то ли из призрачного сочувствия к Лене… Косарева выпрямилась, бросая на Риту, сидевшую на табуретке в углу кухни, презрительный взгляд. — Завидую. Платова широко улыбнулась и прищурилась, будто была хитрой кошкой. — Елена Дубравина… — вязко начала она, взмахнув рукой со следами синяков, и назвала собеседницу по девичьей фамилии. — Знаешь, как они все тебя называют? — Платова подалась вперед. — Кто… Они? — не понимала Лена, ощущая кожей совсем не скрытую угрозу в поведении и интонациях Риты. И начиная допускать мысль о том, что Володю, кажется, всё-таки придется разбудить… — «Первая красавица бассейна!» — слишком громко воскликнула Платова. — Когда ты приходишь на трибуны — все смотрят только на «Елену Прекрасную»… — глаза Риты вдруг налились ледяным пожаром, заставляя Лену лишь сильнее поежиться, но не от холода, а от страха. — А теперь ты завидуешь мне. Моей любви с Севой… — Это не любовь, Рита, — покачала головой Лена, не в силах смотреть на Платову в таком состоянии: взъерошенные волосы, полузакрытые глаза, пьяная ухмылка и незакрывающийся рот. — А что — любовь? Откуда тебе знать? Дубравина отложила подушку, больше не имея желания возиться с постельным бельем для Риты, и уверено ответила: — Я люблю Володю. Платова выразительно прикусила губу и принялась нарочито кивать, будто была строптивым подростком, который слушал в свой адрес нотации, но едва ли воспринимал их всерьез. — Боже, — упавшим голосом вдруг подметила Лена. — Ты ещё и накуренная? — Немного травки, — хихикнула Платова, дернув плечами. — Полезно даже. Типа. — Рита, очнись! Этому невозможно завидовать. — А чему тогда? — она нахмурилась, прислонившись к стене затылком. Лена шмыгнула носом, не замечая, как в глазах собрались слёзы. Как она, будучи хозяйкой в собственной квартире, теперь почему-то чувствовала себя здесь в опасности. Как подрагивали излишне худые ноги, как всегда согретые вязаными носками. — Ты здорова… — голос Лены дрогнул. На первый взгляд казалось, что она переживает в данный момент трагедию, а хохочущая Рита — комедию. На самом же деле горевали обе. Каждая о своём. О том, что было у другой. — Ты сильна. Ты — для тех, кто называет меня «прекрасной» — своя. И любимая. А я — навсегда чужая. Рита зажмурилась, будто от приступа головной боли. — Я любимая для Севы… — хрипло прошептала она, не открывая глаз, и облизнула обветренные губы. Будто хотела убедить в сказанном если не Лену, то хотя бы себя… Лена не выдержала. Сделав два шага, что их разделяли, она, ведомая то ли желанием привести в чувства, то ли неприязнью, замахнулась и дала Рите звонкую пощечину. — Дура! — прорычала она, пользуясь растерянностью Платовой, что прижала к щеке ладонь, пытаясь унять жгучую боль. — Ты ещё можешь побиться за место в сборной! За место в Сеуле! Если ты сейчас же слезешь с этой дряни и с члена Молотова, — цедила она, встречаясь с полными гнева глазами Риты, что смотрела на неё снизу вверх, — то можешь прийти к тому, о чем на самом деле мечтала. Или ты мечтала о подворотнях и сексе под травкой? Платова оскалилась. — Молотов хочет тебя купить. Ты для него — вещь. Рита дёрнулась и толкнула Лену в плечи. Не устояв на ногах и поскользнувшись на гладком полу в шерстяных носках, та отлетела в стену. Ударившись спиной и затылком, Лена издала болезненный стон и осела на пол, тут же в испуге отползая в угол. Платова поднялась с табуретки, тяжело дыша от ярости. Но ни жалкий вид Лены, ни её писклявое «остановись» не помогли. Рита наклонилась и схватила Косареву за волосы, пытаясь выволочь из угла, но та усердно сопротивлялась, пытаясь убрать руки Платовой и, вцепившись в её запястья ногтями, истошно кричала, в надежде, что услышит муж. И он услышал. Вбежав на кухню в спальных шортах, Володя, не успевая спросонья осознать, что происходит, попытался вклиниться между Ритой и Леной, когда последняя уже поднялась с пола и пыталась выцарапать Платовой глаза, пока та тянула её за волосы… И если относительно других женщин Рита была сильнее, то тягаться с мужчинами всё же было куда сложнее. Особенно в состоянии опьянения. Володя обхватил её ребра и сжал, пока она не зажмурилась и не закричала от боли, рефлекторно прижимая локти к туловищу и ослабляя хват ладоней. Лена вырвалась из её рук и вжалась в стену, судорожно приглаживая длинные волосы. То ли потому, что нужно было успокоить себя каким-то рутинным движением. То ли потому, что в чём-то Рита была права. И внешняя красота — единственное, чем ей, Елене Косаревой, стоит гордиться?.. Единственное, что у неё есть? Единственное, кроме необходимости в инсулине и… Володе. — Какого чёрта, Рита?! — зарычал он, вставая между ними. Платова, вызывающе смотря исподлобья, шмыгнула носом. Секунда упрямого взгляда. И ещё. А затем — плач навзрыд. Отчаянный, бессильный. Горький. Воющий. Рита признавала поражение. Поражение, что ещё сможет привести к победам. — Мы приехали, красотка, — тепло улыбнулся Володя, не замечая, как в полумраке машины Рита запрокинула голову, пытаясь не позволить слезам испортить макияж. Поправить его самостоятельно она сможет едва ли. Как минимум потому, что для этого будет нужно отыскать туалет в длинных коридорах Большого кремлевского дворца… — Подожди, — хрипло обратилась к нему Рита, едва коснувшись рукава чёрного пиджака. — Когда вернешься домой… Скажи Лене… — она на несколько долгих секунд замолчала, ощущая, с каким трудом даются слова, а затем поймала на себе заинтересованный взгляд лейтенанта, что смотрел через зеркало заднего вида, и это заставило ускориться. — Спасибо. — За платье? — удивился Володя. — А ты не сказала? — Не сказала, — глупо улыбнулась Рита. — Не за платье.