Цветущий оазис

      Ночь врывалась с балкона прохладой и мерцающим светом — Якуб оставил двери распахнутыми, ожидая своего джинна. Нравилось Вафи иногда приходить словно вору, когда никто из слуг не видит. Якуб откинулся на подушки, перекатывая на языке сладость вина и гадая, какую игру на этот раз придумает его джинн.       — Мой господин?       Взгляд Вафи — кроткий, обжигающий, подведённый — разлился по телу словно вино, согрел изнутри, затуманил голову, осел в паху, и Якуб подался ему навстречу, обо всём позабыв.       — Нет-нет, мой господин, не тревожьтесь, я всё сделаю сам, — Вафи вскочил босыми ногами на постель, невесомые штаны его взметнулись, дразня, открывая взгляду тяжёлые браслеты на щиколотках. Якуб не мог оторвать взгляда от игривой улыбки джинна, не мог насытиться лёгким ароматом масел, не мог удержать руки на месте и попытался поймать Вафи за ноги. Тот лишь рассмеялся, отскочив.       — Мой господин, ну что вы! — и Якуб остановился, напоминая себе: нет, сегодня они всё делают по правилам Вафи. Хочет тот быть игривым наложником — пусть. А потому он поднял руки в примирительном жесте и лёг на спину.       Каждое движение Вафи словно покачивание кобры. Скольжение ткани, танец, позвякивание браслетов. Вафи двинулся вниз, сел на колени, потянул с Якуба халат.       — Мой господин, прошу, перевернитесь на живот, — и вновь ускользнул в сторону.       Якуб лишь вопросительно двинул бровью, безмолвно спрашивая «что задумал?». Однако любимый джинн лишь насмешливо сощурился в ответ, и пришлось подчиниться.       Якуб подставлял ему спину без страха — Вафи мог что угодно делать и с его телом, и душой — и ощутил, как под стопы ему подложили подушки, а затем их коснулись чужие ступни. Вафи мял, скользил, надавливал, делал массаж, но — порхая по телу ногами. Пусть. Якуб прикрыл глаза и расслабился, впитывая ощущения. Вот ступни надавили уже на икры, размяли мышцы. Вот Вафи поначалу осторожно, словно прислушиваясь к его реакции, наступил на ягодицы, надавил, сжал пальцы, двигаясь к бёдрам и обратно.       Хотелось перевернуться, хотелось ухватить Вафи за ноги, рвануть к себе, вжать крепко-крепко, но Якуб лежал, ощущая давление чужого тела, наслаждаясь им. Вафи упёрся ладонями под лопатки, коленями надавил на ягодицы, дыхание его стало так близко, что Якуб шевельнулся, но был остановлен.       — Подождите, мой господин, — шёпот коснулся уха, а лёгкий поцелуй — шеи. — Осталось совсем немного.       Вскоре Вафи и правда отстранился. Вспорхнул и сместился к рукам. Но вот стоило ощутить давление нежной пятки на ладонь, как Якуб сжал пальцы. Огладил, в ответ почувствовав дрожь, и уже сам довольно улыбнулся — не только он один терпит. А значит, можно вмешаться в игру.       Вытянуть руку, провести выше, коснуться рисунка браслета, мимолётно щёлкнуть застёжкой...       — Нет!       Отчаянный вскрик, от которого взметнулись шторы и балдахин, стали красноречивей любых слов. Якуб нахмурился, перевернулся, повалив своего джинна. Значит, не просто украшения. Значит, снова.       — Якуб...       Вафи смотрел с мольбой, будто бы от этого взгляда и от того, что браслеты с него не снимут, можно сделать вид, что ничего не случилось. Якуб качнул головой и расщёлкнул оба.       Так и есть. Кожу покрыли знакомые трещины, пусть и совсем чуть-чуть, и Якуб суматошно перебирал в голове, из-за чего на этот раз. Разбойники на юге? Те, что отбили недавно караван. Или стены крепости нужно укрепить? Может, воровство на рынке? Или...       — Вот поэтому я и не хотел, чтобы ты их видел, — Вафи потянулся к нему разглаживая хмурую складку между бровей. — Невозможно контролировать всё и всегда. Иногда они появляются, иногда исчезают сами, — Вафи уселся перед ним. — Я бы не скрыл от тебя что-то серьёзное. И иначе желал провести этот вечер.       Якуб медленно выдохнул, отгоняя тревоги. И правда. Желание Вафи нужно исполнить.       Теперь он сам вёл руками по стопам своего джинна. Сжимал, касался губами, не избегая и повреждённой кожи. А потом толкнулся языком между пальцев, вызывая у Вафи дрожь — от этого и самому сладко. И хотя Якуб прервал их игру — теперь сам Вафи получал ласку от «господина» — никто из них этому не противился.       — Якуб...       Иногда Вафи не стоило даже звать его по имени — достаточно лишь взмаха ресниц, чтобы понять: пора, нестерпимо ждать больше. И Якуб поддался, как и всегда. Стянул невесомую ткань штанов, сразу же приник губами к коже, провёл к члену и втянул его в рот неторопливо.       Стоны Вафи, тягучие, вибрирующие, отдавались в душе, заставляя целовать дольше, касаться больше и сжимать крепче. Но вот ветер швырнул в бок флакон с маслом, в глазах Вафи полыхнуло, и Якуб рассмеялся. И у кого это из нас двоих нет терпения?       Пальцы дрогнули, когда взгляд случайно вернулся к трещинам на щиколотках. Как же сберечь своего джинна от любой беды? Вафи толкнул его ногой, отвлекая, раскрылся, приподняв бёдра и ухватившись руками за спинку кровати. Якуб провёл взглядом вслед за движением, и масло из флакона потекло мимо пальцев. Теперь уже Вафи рассмеялся, дразнясь, и Якуб подхватил его ноги.       Масло вмиг истаяло между ними, жар, что должен бывать лишь у ифритов, поглотил их с Вафи, накрыл волной. Якуб сжимал его бёдра, масло стекало от каждого толчка, а губы Вафи шептали, стонали, кусались и сводили с ума.       Якуб накрыл Вафи своим телом, вжал, целуя и содрогаясь. Излиться в своего любимого джинна, ни о чём не думая — так хорошо. Вафи выдыхал ему в губы, дрожал, разделяя страсть, и счастье его успокаивало Якуба, притупляя тревогу.       — Вечность бы так провёл с тобой, — Вафи прижмурился, сладко потягиваясь, и Якуб наконец отстранился, устраиваясь рядом.       — Ни о чём не жалеешь?       — Нет, Якуб. Разве что... жаль, что ночь эта так коротка, — смех Вафи успокоил, укрыл собой, и Якуб ответил улыбкой. Да, жаль, что коротка, и как же славно, что за ней будет ещё одна и ещё — и так почти вечность.