Дым и Сигареты

Сквозь затянутое непроглядными темно-серыми тучами вечернее небо виднелись последние лучики солнца, окрашивающие краешек горизонта в алые оттенки. И заплакал амстердамский небосвод, холодными каплями смачивая одежду прохожих, пропитывая собственной болью плотную ткань черной рубашки. Обыденно-небрежно расстегнутые три пуговицы сверху, оголяющие смоляные буквы на груди, поблескивающие от дождевой влаги. Одна капелька неприятно щекотнула затылок, соскальзывая на шею и ниже. Дамиано раздраженно скривил губы, ощущая, как она катится по коже между лопатками. Всё вокруг действовало на нервы, словно стремилось вырвать их тонкие нити из-под кожи. И наплевать бы на этот самолет в двухстах метрах, на ждущую вдалеке Италию со всеми концертами и песнями, позабыть бы всё. Ему хотелось остаться здесь, утонуть в этом дождливом небе, задохнуться серой, нагоняемой порывистым ветром, унылостью. Чтобы в ушах — лишь накрапывающий звук, постепенно переходящий в стекающий по окнам косой ливень. Чтобы, как вчера ночью, проснуться снова в её нежных объятиях от мерно стучащего по стеклу дождика. И только тихое посапывание крохотного носика куда-то в плечо и хрупкие пальчики, сжимающие край одеялка на его теле — вот где рай. Забытый. Потерянный. И пусть с утра он заигрался, перегнул палку, слегка разозлившись на собственную слабость, хотелось вернуться назад и стереть все сказанный самим собой слова, выжечь их из ее памяти. Сейчас эта слабость шагала в паре метров, хлюпая черными, облегающими ножку сапожками по крохотным лужицам на взлетной полосе, а сзади, так по-родному, стучал колесиками ее потрепанный чемодан, набитый непонятным ему барахлом. Он наблюдал со стороны за отстраненным лицом девушки во время всей дороги до аэропорта, в этом заказном автобусе, за завтраком в отеле. Кейт словно витала где-то, растворившись в поднимающемся из ее заваренного кофе беленьком паре. Какие-то тяжелые мысли навязчиво мелькали в серебристых радужках, унося из реальности в воспоминания сегодняшнего утра. Дамиано уверен, что туда. Он сам всё ещё был там. Сейчас Кейт плелась где-то позади, еле-еле передвигая ножками, из-за чего Итан пару раз повышал голос, и девушка тут же приходила в себя, бормоча под нос извинения, которые тонули в шуме дождя. Кристально чистые капли падали на ее бледное личико, смачивали каштановые кудри, прибитые влагой к плечам. Их было так много, этих капель, и Кейт решила, что никто не обратит внимание, если среди них окажется пара соленых. Она долго сдерживала скопившиеся внутри слёзы, смаргивала их, смахивала незаметно с глаз или врала про попавшую в них пылинку, когда Томас или Вик начинали обращать внимание на покрасневшие веки. — Ничего, — слетало в который раз за день чистейшее вранье с ее изогнувшихся в наигранно-невинной улыбочке накрашенных привычной вишневой помадой губ. Ребята лишь пожимали плечами и безмолвно переглядывались друг с другом, надеясь, что Кейт не замечает. Но она видела отчетливо каждое слово, которым стреляли их глаза в беззвучном диалоге. — Веришь ты в её «ничего»? — Ни капли. С тихим вздохом девушка опускала глаза, испепеляя взглядом надломленный ноготок на безымянном пальце, и воспоминания вспыхивали в голове, оживляя прошедшую ночь. Снова. Под прикрытыми веками вновь возникли спадающие на его вспотевший лоб пряди, покачивающиеся в том же ритме, что и движущееся тело, внутри. В ушах стояли собственные стоны удовольствия, а руки до сих пор чувствовали под собой гладкую кожу спины, на которой оставляли царапины. Им ведь было хорошо той ночью, тогда почему? Вновь не озвученный вопрос скользнул в подсознание, добавляя различные концовки. Почему так больно? — зазвучала громче других, наконец, одна из них. Кейт отчаянно пыталась не думать, не вспоминать но мысли снова и снова возвращали в прошедшее утро, вгоняя еще глубже в бетонную стену того угла, в котором девушка уже находилась. »…Правило одно, Кейт. Делаешь по-моему — получаешь желаемое.» И всё. Больше ни слова. Развернулся к ней спиной, так и не взглянув в мгновенно наполнившиеся слезами уголки глаз, и зашагал прочь. В ушах и сейчас раздавался неприятный скрип паркета, выбиваемый из дерева его босыми ступнями. А дальше — уже знакомый звук открывающегося крана. Под доносившийся из ванной шум воды Кейт натягивала на себя брошенную на полу одежду, недвигающимися руками застегивала крепление на юбочке, которая нашлась почему-то не возле кровати, как сказал Дамиано. На ватных ногах она побрела по коридору, со стыдом запихав в сумочку разодранные в клочья колготки. Дверь была приоткрыта, и Кейт могла бы шагнуть внутрь, туда, где принимал душ вокалист, но мельчайшие крохи гордости заставили пройти мимо и выскочить из его номера. Нет, она не жалела о случившемся прошлой ночью. Кейт хотела и сделала это осознанно, но его поведение, изменившееся утром, словно по щелчку. Что она сделала не так? Что значил этот ледяной взгляд? Последний, что он кинул в ее сторону. Почти безразлично, словно потерял любой интерес к ней после случившегося. »…не накручивай.» Услышит ли она снова эти слова от Дамиано или всё вправду так, как видит ситуацию ее измученное сознание? Колесики чемодана равномерно стучали по бетонным плитам, а вместе с этим стуком в голове, словно молоточком опускались и поднимались сомнения. Какая-то беспечная наивность подкашивала ноги. И хотелось выть от собственной глупости вот уже два дня. Глаза сквозь пелену раздумий наблюдали за погрузкой чемоданов, различая лишь стоящего в метре Дамиано. Он улыбается, и его горьковатые губы изгибаются в выученном наизусть оскале. Нет, вокалист улыбается не ей, он глядит на горящие посадочные фары снижающегося по глиссаде лайнера. О чем думает он в этот момент? Вероятно, о новой песне. Быть может, о предстоящем выступлении или интервью. Но точно не о ней… Дождик заметно затихает, и вот на землю падают последние крупные капли, растекаясь по взлетной полосе и соединяясь с небольшими лужами под ногами. А над головами — прощальные серые тучи. Вот так провожает ребят Голландия. Поднявшийся прохладный ветерок треплет волосы, спутывает длинные пряди на затылке вокалиста, а серые глаза брюнетки мечтательно наблюдают, как его рука раздраженно откидывает непослушные кудри назад, не замечая, что остальные ребята уже давно поднялись на борт. Шоколадные радужки устремляются на девушку. Кутают, словно в вязаный плед, своей растекающейся нежностью. И все переживания затихают внутри, замирают глубоко под кожей, теряясь где-то в его ресницах. Мягкие огни аэропорта ложатся на все еще влажные от недавно прошедшего дождичка скулы, подтапливая их острые края, делая их нежнее. — Кейт, — тихонько зовет он, вынуждая поднять покрасневшие глаза. И она поднимает. Смотрит так же нежно и по-родному, словно прямо сейчас подойдет и обнимет. Крепко-крепко, забыв об утренней обиде и все еще не высохших слезинках в уголках глаз. Ветерочек нежным своим касанием раскидывает по застывшему воздуху ее кудрявые волосы, и вокалист мечтает сейчас оказаться ближе, чтобы вдохнуть этот сладковатый аромат, которым наполнилось всё вокруг. — Да? — несмело откликается девушка, услышав своё имя, и голосок подрагивает. Случайный прохожий мог бы сказать, что от ночной прохлады… Но музыкант слышал и боль от обиды, и нотки усталости в голосе, при которых сердце щемило от желания прижать девушку к себе и успокоить, извиниться за утренние слова и грубость. Однако обветренные губы вновь произносят совсем другое. — Опять витаешь где-то, — тихо сказал Дамиано, мягко улыбнувшись краешком рта. Кейт настороженно отвела взгляд, окидывая им кучку смеющихся людей. Так далеко, возле двери в здание аэропорта, но их искреннее веселье чувствовалось даже сквозь десятки метров, заполненные тяжелым воздухом. Она смотрит и не видит. Ни здания. Ни людей. Мысленно она всё ещё лежит в той кровати, где вокалист оставил ее утром. Словно прикованная невидимыми цепями страхов и сомнений, не находя сил, чтобы сорвать их со своих отекших запястьев. Кейт вздергивает гордо носик кверху, возвращаясь взглядом к стоящему рядом в ожидании мужчине. — Я не витаю, — отчеканивает твердым тоном, выплёвывая по слогам — нет такого обязательства, чтобы целый день смотреть лишь на одного тебя. На небольших алых губках расцветает довольная улыбка, и девушка, прищурив глаза от яркого света фонарей, снова принимается рассматривать что-то вдалеке. Она отворачивается, а Дамиано со злостью вжимает в бетонную плитку подошву собственной обуви, сдерживая самого себя на месте. Едкая горечь прожигает ядом горло продвигающимися по нему словами, которые хотелось выкашлять вместе со сгустками темной свернувшейся крови. Итальянец сжимает кулаки, не позволяя собственному телу податься вперед, а пальцам вцепиться в кремовую рубашку на плечиках девушки. Хотелось грубо развернуть ее к себе лицом, заставить взглянуть в свои глаза, срывая всю эту напускную невозмутимость, в которую она играет перед ним. Беги, Кейт. Беги дальше. Притворяйся, отвлекайся, прячь свое невинное личико, делая вид, что всё хорошо. Только, если всё так прекрасно, то что за слёзы бегут по твоим щекам целый день? Молчит. Не замечает устремленных на нее глаз, вопросительно прожигающих кожу где-то возле носа. Лишь слегка покачивается из стороны в сторону, словно под ритм воображаемой песни, звучащей в голове. Прекрасная видимость отстраненности. Браво, Кейт. Дамиано закатил глаза, усталым жестом откинув голову назад. Выдохнул. — Красивый вид, правда? — спросил раньше, чем сам понял, что сказал. Ни грамма интереса в голосе. Недовольно сморщил нос от собственных слов. Что за бестолковый вопрос он только что озвучил? — Очень, — радостно пикнула в ответ девушка, так и не обернувшись. Господи, ну что такого интересного она нашла в этих огоньках?! Какого хера смотрит на них так, словно впервые в жизни на улице показалась? Дамиано скептически усмехнулся, перекатывая на языке это ее лживое «очень», словно пробуя слово на вкус. Оно горчило. — И что же тебе в нем нравится? — фыркнул вокалист, сжимая и разжимая пальцы левой руки от рвущегося наружу раздражения. — Ну… Просто ночью всё выглядит довольно необычно что ли, — честно призналась девушка. Так искренне, что Дамиано почти смог поверить, — я не знаю, как объяснить. Просто для меня все поездки или перелеты — это редкость, — добавила чуть тише. — А для меня уже привычно, — не подумав, выпалил вокалист, тут же осудив себя за откровенность. Какого хера он несет?! Господи, опомнись. Дамиано отчаянно потряс головой, пытаясь прийти в себя и перестать молоть всякую чепуху, вновь танцуя под дудку девушки. Прохладный воздух опалил легкие, возвращая в действительность, где он обнаружил себя стоящим и чуть ли не с приоткрытым ртом наблюдающим за развевающейся рубашкой на плечах отвернувшейся от него Кейт. Возникло желание гулко сплюнуть под ноги, выплеснув скопившуюся внутри желчь по бетону, чтобы взлетающий самолет поднял ее в небо и развеял, словно жалкий пепел, оставшийся от покойника. Может, он им и был, этим покойником. Таким пустым внутри Дамиано и чувствовал себя, когда приходилось наблюдать за ее спиной. Ну, уж нет, маленькая мерзавка. Тебе придется поговорить со мной, а не с этими мелькающими вдалеке людишками мыслями перекидываться. Тяжелые шаги стали ближе — тише. Кейт скорее почувствовала его приближение, чем увидела. Буквально кожей ощутила сковывающий взгляд сзади. — А вчерашняя ночь, — вызывающий мурашки шепот возле уха, тихо-тихо, едва слышно, — тебе понравилась? Он видит, как спина девушки напрягается, выпрямляясь. Она резко обернулась, стрельнув напуганным взглядом серых глаз, когда горячее дыхание колыхнуло мелкие волоски на шее. Снова страх. Словно у загнанной в ловушку мышки. И были ловушкой этой пылающие чистым огнем почерневшие от злости глаза цвета горького шоколада, что остро смотрели на нее прямым взглядом. И она смело ответила, так же уверенно. — Ну, — как бы нехотя протянула девушка, задумчиво надув губки, — сравнивать мне не с чем. Нормально, — добавила, переведя глаза на серое небо над головой. Дамиано мерзко усмехнулся, проглотив желание сжать пальцами ее горло, чтобы вся правда вывалилась оттуда вместе со сдавленными всхлипами. От ухмылки этой вниз по позвоночнику девушки пробежал холодок, заставляя поежиться, но она лишь безразлично перекинула сумку на колесиках из одной руки в другую. Повисшее облаком напряжение в воздухе резанул язвительный голос вокалиста, словно острым ножом разрубил эту пелену, сотканную из обиды и гнева обоих на мелкие волокна. — Давно у тебя зубки прорезались? — Всегда были, просто ты не видел, — сверкнула глазами Кетрин. И правда. Не видел. Только вот они молочные. Капельку надавить — и треснут, оставив без этой самодовольной решительности. Она была лишней в ее серых радужках, совсем не привычной, не нужной. — Можешь не отвечать насчет прошлой ночи, — улыбнулся краешком губ Дамиано, пробежавшись взглядом по телу девушки, — твои стоны мне уже обо всем сказали. И вот он. Этот розоватый румянец, вспыхнувший на бледных щеках. Вокалист уже успел соскучиться по ее смущению, а сейчас стоял, впитывая в себя этот красноватый оттенок, стараясь запомнить навсегда, отложить на самую видную полочку памяти. — Стесняешься, Кейт? — бархатно пролепетал, не двигаясь, всё так же не подходя ближе, чем на разделяющий их метр. И вновь от голоса этого крепко затянулся узел в самом низу живота, заставляя стиснуть вместе бёдра, лишь бы только не показать ему. Не позволить увидеть, как способен он влиять на нее одним слетевшим с губ предложением, одним словом, звуком… — Нет, — девушка лихорадочно сглотнула подступивший к горлу комок, — с чего бы мне стесняться? Рядом раздался почти издевающийся смешок, и итальянец уставился себе под ноги, показательно-безынтересно сунув руки в карманы своих кожаных брюк, плотно облегающих бедра, тем самым заставляя невольно проследить за его движением взглядом. Девушка с трудом оторвалась от подобного зрелища, поднимая глаза к его усмехающемуся лицу, потому что под веками возникли его длинные пальцы, умело отбрасывающие в сторону черный ремень… Кейт почувствовала, что воздуха катастрофически мало, да и прохладный ветерок обдавал невыносимым жаром. Стоит признать, это работало. Одним лишь незначительным, но таким качественно продуманным движением выносило все остатки здравого смысла из мгновенно помутневшего рассудка девушки. — Не смущаешься, да? Он усмехнулся, и возле его подведенных глаз появились крохотные морщинки. Быть может, Кейт смогла бы заметить с какой бескрайней нежностью карие радужки выводили круги на ее покрасневших щечках, как следили за подрагивающими ресничками, но всё её сознание сейчас занимали сквозившие воспоминания об ощущении его бёдер между собственных разведенных коленей… Она и вопроса не услышала с первого раза, заставив вокалиста его повторить, будто густой румянец на лице девушки уже на него не ответил. — Нет, — неуверенно покачала головой, наконец, совсем смутившаяся Кейт. — Нет? — Дамиано натужно рассмеялся, зарывшись свободной рукой в чуть влажные от дождя кудри, — видела бы ты свой взгляд. Девушка испуганно распахнула глаза, а затем скорее отвела их в сторону, прячась от чересчур внимательного вокалиста под опущенными густыми ресницами. — А что с ним не так? — непонимающе, почти по-детски спросила Кейт. На лице написано, что ты меня хочешь. Прямо здесь. Так и норовишь коснуться пальчиками моей ширинки. Практически вылизываешь мои бедра этим своим взглядом. Могу поспорить, что уже готова сделать это языком. И не только бёдра… Конечно, ни слова вслух. Все они потонули внутри, оставаясь невысказанными. Только лишь самодовольная ухмылка на лице отразила в себе весь их смысл. — Ничего, Кейт, — почти мягко произнес, наконец, чувствуя набухающую тяжесть в низу живота. Девушка неторопливо откинула упавшую на лоб прядь каштановых волос, и Дамиано увидел ее потускневшие вдруг глаза. Слишком пустые. Уставшие. Такие, словно на них вот-вот выступят соленые капли. И внутри всё рухнуло, опускаясь каким-то неприятным покалыванием прямо в подкашивающиеся ноги от одного взгляда на ее отсутствующее лицо. Она шмыгнула носом. Тихонько так. Не хотела казаться самой себе слабой, но просто не выдержала. — Тебе так нравится это делать, да? — вырвалось из ее груди вместе с едва уловимым всхлипом, — доканывать меня всей этой пошлостью и мерзостью, что произносят твои губы? …способные так нежно целовать, заставляя рай расцвести ярким цветком посреди безликого ада, а затем требовательно. И вместе с прикушенной губой трескаются все остатки надломленного пополам самообладания. Ты еще не знаешь, как громко они молчат. Мои губы. Дамиано переступил с ноги на ногу, а кадык на шее вверх-вниз от нервного сглатывания. Горло сухое, словно кто-то выжал из него мгновенно всю влагу и превратил в эти раскиданные по земле под ногами лужи. А обида продолжала литься вместе с солеными каплями только сквозь подрагивающие губы. Кейт говорила, смаргивая непрошенные слёзы, которые так не хотела показывать. Кому угодно, только не ему. — Утром ведешь себя так, словно тебе плевать на меня, — печально выдохнула девушка, задыхаясь собственным дыханием, — а сейчас… сейчас ты будто… Она опустила голову, отчаянно замахав ею в воздухе, и каштановые кудряшки послушно закрыли от всего внешнего мира ее мокрые глаза. Вслед за тихим всхлипом послышался почти истерический смех. — Тебе было мало прошлой ночи? — спросила, глядя на парня широкими глазами. И какая-то безысходная тоска плескала через край этого серого океана. — Мало. Единственное слово, и в нём так много. Маленький ротик приоткрылся и замер, выпуская наружу лишь раскаленный воздух из груди. — Чего ещё ты хочешь от меня? — безжизненно выдохнули ее губы. Всё. Хочу каждое утро видеть рядом с собой твое обнаженное тело. И только его. В моей снова измятой за ночь постели. Хочу, чтобы твои радужки следили за моими движениями на сцене, не замечая больше ничего вокруг, ведь мои карие тоже не заметят, в них будут отражаться твои — серебристые, с этим зеленоватым оттенком возле расширенного зрачка. Хочу всегда видеть этот блестящий огонек в них, вдыхать аромат твоих волос, наматывая их на кулак. Хочу подчинить, хочу сдаться лишь одному твоем взгляду. Хочу сделать это жёстко. Грубо. Чтобы громкие стоны не смогли заглушить ни одни стены, а потом нежно, покрывая твою вздымающуюся грудь поцелуями. …что ты хочешь? — Всё. Твоё хрупкое тело и губы. Твой разум и душу. Всю без остатка. Тебя. Дамиано молча смотрел, наслаждаясь тем, как ветер путается в каштановых кудрях, как оплетает ее лицо прохладными порывами, завидовал, когда тот касался ее губ своим легким дуновением. Радужки цвета колы глядят на опухшие девичьи веки, а ее — серые — опять на горизонт. Какие-то домики вдали, люди… И город. Тот самый, полюбившийся им двоим, ставший родным. Он сохранил в себе, упрятал глубоко и надежно их скромные поцелуи на пустых улочках и громкие стоны в гостиничном номере… Девушка отворачивается, чувствуя растекающуюся горечь по сосудам внутри. Перед глазами вновь соленая пелена. Сморгнуть бы… да что под ней? Он и его самодовольная ухмылка. …ухмыляется ли он сейчас? Кейт не знает. Ей не хочется проверять. Пальцы вокалиста разжимаются, отрываясь от печально скрипнувшего по бетону колесиками чемодана, и он делает шаг. К ней. Прижимает к себе руками подрагивающее от вырывающегося наружу плача тельце, притягивает за худенькие плечи. Кейт дрожит, а у него сердце заходится от ощущения этих мурашек на ее коже. Маленькие ладошки безвольно висят, покачиваясь на уровне обтянутых брюками бёдер, не решаясь ни оттолкнуть, ни приобнять в ответ. Словно какая-то невидимая граница повисла в воздухе между их телами, а Дамиано так отчаянно рвет ее части, всё крепче сжимая девушку в своих руках. Раздираемая непрерывными всхлипами грудь соприкасается с его. Так близко, словно с самим сердцем, что с бешеным ритмом стучит внутри о стенки рёбер. Где-то над Тихим океаном затих, так и не успев возникнуть, десятибалльный шторм. Теперь он здесь, бушует в слившейся воедино душе обоих, одной на двоих. Рваный вздох девушки мягко касается разгоряченной кожи, опаляет мочку уха с массивным золотым черепом в ней. Где-то внутри прорывается приглушенный отголосок проснувшегося сознания, застявляет поднять ладошки и упереться ими в плечи вокалиста. Легонько толкает. — Дамиано, пусти… — жалобно хнычут приоткрывшиеся губы. …а в мыслях набатом — не смей. Не разжимай эти стискивающие плечи пальцы, не отстраняйся от моей груди, иначе сердце вылетит следом. За тобой. — Не отпущу, — рявкнул вокалист, прижимая сильнее к себе, словно боясь потерять. А ведь он правда боялся… Слабенькие ладошки толкнулись вновь, но результата не было, и они обреченно повисли вдоль тела. Кетрин попыталась вырваться. Из его рук, из собственной слабости, которая подговаривала обвить в ответ руками его шею, но Дамиано не позволил. — Не дергайся, — хрипло прошипел он, зарывшись своим носом с горбинкой в волосы девушки. Вдыхал аромат, ставший для него воздухом, забыв напрочь об этих протестах, упирающихся в его плечи, о словах и просьбах отпустить. Нет, он не отпустит. Ни за что в этой жизни. Больше нет. — Дамиано, пожалуйста… — похныкивала Кейт, ощущая его щекотливое дыхание на чувствительно коже возле уха. — Молчи, — приказной, холодный тон. А в глазах — безумие. Кейт сжимается от его голоса. Он чувствует это. Буквально кожей ощущает этот рождающийся внутри нее ужас, смешивающийся сейчас с серым оттенком ее радужек. Боится и замолкает, как он попросил. Ладошки успокаивающе ложатся на напряженные плечи, поглаживают, обещая «я не уйду». И это помогает. Вокалист расслабляется под этими прикосновениями, тяжело выдыхает, и ночное небо уносит с собой горьковатый вкус, слетевший с его губ. — Дамиано…? — несмело окликает девушка, опустив голову на его закрытую черной рубашкой грудь. В ответ слышится лишь неразборчивое мычание. Уставшее. Сглотнув ставшую комом в горле неловкость, она продолжает. — Вчера ночью мне… было страшно. Я боялась, что ты можешь навредить мне, сделать больно, но я пришла. Я хотела этого, хотела быть с тобой… Она замолкает на мгновение, вслушиваясь в звенящую тишину, что наполнила воздух вокруг после крайнего слова, слетевшего с ее губ. А Дамиано ждёт и вовсе не замечает, что дыхание замедлилось, а сердце пропустило несколько ударов. — Но больше я боялась лишь того, что разочарую тебя. У меня ведь это было впервые, я не знаю… — она запиналась, слова с трудом пробивались сквозь неуверенность в голосе, — наверное, я и правда не сильно тебя впечатлила… А твоё поведение утром, оно… только подтвердило это. Кейт тихо вздохнула. А он не дышал. Стоял и вникал, не понимая ни единой херовой капли из потока ее бессмысленных слов. Они терялись в голове, заглушаемые ощущением ее хрупкого тела в собственных руках. И не важно, какая ерунда сейчас льется из губ девушки, хотелось успокоить, как в одном из дешевых фильмов, внезапно накрыв их поцелуем. — …но знаешь, — долетел краешек высказывания до затуманенного сознания вокалиста, — для меня это было важно. Кейт приглушенно всхлипнула. Попыталась отстраниться, но рука итальянца грубо прижала к себе, вынуждая больно уткнуться носиком в шершавую рубашку. Промокшая насквозь, пропахшая дождем и стоящем на взлетной полосе терпким запахом керосина ткань впитывала теперь соленые капли, стекающие по бледным щекам. И едва слышная фраза пробивается сквозь стоящее в ушах учащенное сердцебиение обоих. — Для меня важнее… — выдохнул, опуская острый подбородок девушке на плечо, царапнув нежную кожу шеи мелкой щетиной. Кейт не поверила. Прокрутила в голове за секунду каждое слово и каждый утренний взгляд, брошенный в ее сторону, и засомневалась пуще прежнего. Угловатые локти снова забились в попытке вырваться, но Дамиано удержал девушку на месте. — Что? — пораженно воскликнула она, стараясь не обращать внимание на обвившиеся вокруг ее талии руки, — что ты имел в виду? — Что слышала, — ответил низкий голос где-то рядом с ухом. — Нет, постой, — сдавленно произнесла девушка, отстранившись совсем чуть-чуть. Так, чтобы получилось на мгновение заглянуть в карие глаза вокалиста, — я не понимаю… Да что ты. Дамиано вздохнул с нотками раздражения в голосе и напряженно уставился в отражающие чистое удивление радужки брюнетки. — Тогда… почему утром ты не… — она запнулась, скользнув взглядом по трём расстегнутым пуговицам на груди вокалиста. Он усмехнулся, убрав, наконец, руки с ее тоненькой талии и ленивым движением сунул их в кожаные карманы. Почему я не трахнул тебя ещё раз? Да, хороший вопрос, Кейт. Просто до охуения забавный. — Почему ты не продолжил? — шепотом договорила девушка, пару раз хлопнув глазами и поджав губы. Темные радужки итальянца на мгновение замерли, словно что-то помалу доходило до распалившихся мозгов. Что-то щелкнуло. Он прищурился, не покидая лица девушки своим прямым взглядом. — Обиделась? — спросил низким голосом, озадаченно выгнув бровь. — В общем-то да… Немного. Так уж и немного. Слова звучали так нехотя, словно к ее горлу приставили раскаленные щипцы, заставляя их произнести. — В таком случае, Кейт, — его правильные губы изогнулись в каком-то непонятном оскале, — вспомни, что я говорил тебе утром. Итальянец медленно шагнул вперед, совсем немного, лишь чтобы заставить девушку ступить, соответственно, назад. Она напуганно обернулась, понимая, что ещё шаг — и позвоночник упрется в алюминиевое крыло лайнера. Тугой ротик приоткрылся, желая что-то сказать, но одна ладонь вокалиста легка поверх него, не позволяя проронить ни звука, а вторая — на талию, опускаясь по ней ниже. — Утром, — рука коснулась ягодиц девушки сквозь плотную ткань брюк, — тебе стоило лишь попросить, — бархатистый шепот приятно ласкал уши. Против собственной воли, Кейт блаженно прикрыла глаза и подалась вперед, растворяясь в распространяющих жар по всему телу прикосновениях. Сдалась, чувствуя, как пленительная слабость берет над ней верх. …но Кейт и не хотела выигрывать. Худые бёдра толкнулись вперед, и вокалист резко отшатнулся, с самодовольной улыбкой на лице наблюдая за сквозившим в глазах девушки разочарованием. Пару мгновений в воздухе звенела тишина, а затем… — Ты не умеешь подчиняться, Кейт, — прервал ее строгий голос. Кейт неожиданно для самой себя вздрогнула и перевела удивленный взгляд на Дамиано, заинтригованная его словами. Каково это — позволить сделать с собой всё, что он пожелает? Беспрекословно, когда всё зависит только от него. Довериться, отдаться… Этого он хотел утром? Поэтому вел себя… иначе? …а если бы она согласилась? И не понятно, где нашла Кейт силы взглянуть в его горящие глаза из-под своих подрагивающих ресничек, повинуясь какому неясному порыву она подалась вперед. Потянулась к нему. Телом. Лицом. Губами. Лишь остановилась на пару мгновений, заглядывая в непроглядную тьму его зрачков. — Тогда научи меня, — выдохнула чуть раньше, чем коснулась губами уголка рта неподвижно стоящего в удивлении вокалиста. Секунда — и его пальцы вцепились в аккуратный подбородок девушки, и Дамиано впился в ее губы настойчивым поцелуем, успевая покусывать их зубами, оттягивая назад. Тихий стон эхом раздался в воздухе, теряясь в ночном небе. А в нем — облегчение. Понимание, что весь день она лишь ошибалась, приняв его холод в голосе за безразличие. Миниатюрные ладошки опустились на затылок вокалиста, пальцы обвили вокруг себя длинные пряди, пока губы сминались под напором жесткого рта. Она уже скучала… Горьковатый привкус сигарет с намеком на сладковатую вишню. Дамиано с наслаждением перекатывал его на языке, слегка отстранившись. — Непременно, — прошептал, наклонившись, в ухо девушки, вызвав бегущий вверх по позвоночнику неровный строй мурашек. Кейт, смутившись, медленно отвернулась. Скользнула прощальным взглядом по мелькающему вдали огнями городу. Коснулась крыш низеньких домиков, виднеющихся сквозь темноту ночи резных заборов и чугунных фонарей вдоль каналов. Вернется ли она сюда когда-нибудь? Увидит ли вновь эти улочками теми же глазами, в которых будут плясать огоньки молодой, горящей жизни или уже потухшими, повидавшими множество горечи своими радужками? Она не знает. Боже, Кейт не может представить даже, что скажет в следующее мгновение, как посмотрит в глаза друзей завтра, а будущее…? Оно так не скоро… — Я буду скучать, — беззвучно. Одними пересохшими, потрескавшимися от ветра губами. Но этого достаточно. Дамиано зачарованно сверлит взглядом профиль девушки, остановившись где-то на уровне ее острого носика, который умеет так мило утыкаться в его шею. Он улыбается, словно понимая, куда устремлены сейчас ее глаза. Осознает, что мысли Кейт витают высоко над столицей Северной Венеции, метаясь по пройденным ее черными сапожками мостикам и переулкам. Где-то там… в паре кварталов отсюда, только перемахнуть через узенький канал, обрамленный кривоватыми перильцами — та самая терраса, об деревянной пол которой мерно плещется вода, а у сохранившегося в воспоминаниях заборчика до сих пор стоят они. Оба. В обнимку. Его рука покоится на тоненькой талии, прижимая к себе испуганную девушку, а в груди разливается теплое, тягучее чувство от ощущения ее сердцебиения. Теперь и погрустневшие карие глаза тонут в созерцании горящего множеством мелькающих окон и фонарей города. Дамиано усмехается, кривя губы в печальной улыбке. — Я тоже люблю этот город, помнишь? — произносит, уставившись в мокрый от дождливой влаги бетон под подошвой остроносых туфель. Кейт с трудом вздыхает, поднимая голову к затянутому тучками небу, но одна слезинка всё же скатывается вниз, проскользнув между густыми ресничками. Любит. Хотелось покачать головой в отрицании, но ещё сильнее хотелось поверить, ведь она знала… — Речь не о городе, — почти уверенно. Почти… Только бы он не рассмеялся сейчас. Пожалуйста. Пусть скажет, что она не сумасшедшая… что не ошиблась, что правильно поняла его, что он не считает ее глупой… хоть что-то. Дамиано поднял уставшие глаза, лишенные этого самодовольства и ухмылок. Открытые и бескрайние, словно растекшийся целым океаном шоколад. Горячий, но не обжигающий. Было в нем что-то иное. Знакомое девушке лишь немножко, лишь маленький краешек этого чувства, сквозившего внутри его радужек, она успела однажды застать. Теплота. Такая редкая, что хотелось навсегда запечатлеть ее в своих воспоминаниях и черпать, когда всё вновь станет привычно, грубо, запутанно. Может не станет — пролепетал наивный голосок, слабовато дрогнувший где-то в черепной коробке, только Кейт была уверена в обратном. Станет. Но сейчас это «станет» казалось чем-то существующим лишь в том мире, где обитали единороги, где каждый встречный мог обратить тебя в тыковку, но только не здесь. Ведь тут одного звука хрипотцы в голосе стоящего рядом вокалиста хватит, чтобы заставить девушку оцепенеть от прокатившей по телу электрической волны, а произнесенные слова точно способны заверить в реальности мистических существ, ведь они были бы более объяснимы, чем сказанное. — Не о городе, — подтвердил он, мягко оглядев сжимающую ручку чемодана девушку. — О чём тогда? Произнесла раньше, чем подумала. В последнее время подобное водится за ней довольно часто. Дамиано игриво нахмурился и покусал губу, как бы размышляя над предстоящим ответом. Уголок его рта медленно пополз вверх от увиденного в серых глазах девушки. Какая нетерпеливая. — Расскажу, когда приедем, — шепнул, наклонившись поближе к Кейт и нахально улыбнулся, заметив, как она отпрянула в сторону от его приблизившегося лица. Она быстро завела за ушко выбившуюся прядку своих каштановых волос, пытаясь скрыть нарастающее смущение. Дамиано выгнул бровь, ожидающее поглядывая на ее лицо. Освещенное теплым светом зажженных вокруг ярких фонариков, оно напоминало сейчас вокалисту образ Кейт, стоящей с его бардовым пиджачком на худеньких плечиках, смотрящей на множество мелких звездочек на темном небе и улыбающейся. И лишь ему одному довелось видеть тогда эти искрящиеся от радости глаза с серебристыми бликами. Ведь в них отражалась сама луна, а он тонул безвозвратно… — О чём ты думаешь? — выпалил неожиданно сам для себя. Собирался ли он это спрашивать? Вряд ли. Но губы безвольно приоткрылись, озвучивая вопросительно крутящиеся на языке слова. — Скажем… обо всём, что произошло в этом городе, — ответила Кейт, обводя глазами подернувшийся дымкой горизонт. И снова самодовольная улыбка заиграла на горьковатых губах музыканта. Он ухмыльнулся. — Прям обо всём? — намекнул Дамиано, беспрерывно смотря на девушку. Он медленно провел языком, оставляя влажную дорожку на своей нижней губе, абсолютно уверенный, что серебристые глаза повторят ее своим взглядом. Да, это ещё как работало. Просто чертовски. Кейт моментально вспыхнула, сжимая вместе челюсти. Ее обыкновенно-невинные и миленькие радужки были готовы полыхнуть, поджигая своей яростью даже мокрый от дождя бетон. — Прекрати немедленно, — прошипела с недовольством сквозь стиснутые зубы. Дамиано хмыкнул про себя, легонько покачав головой, от чего с длинных прядей слетели вниз пара невысохших капель и растворились в ночном мраке, так и не достав до земли. — Ты ведь знаешь, что не прекращу. Девушка фыркнула, резко отвернувшись, и продолжила сжимать свои слабые ручки в крохотные кулачки. Адски комично. Дамиано почти с нездоровым наслаждением наблюдал за этим жестом бессильной злости, а Кейт пыталась заверить саму себя, что город на горизонте привлекает ее больше, чем физиономия стоящего в полуметре итальянца. Девушка хотела ответить. Едко и колко, совсем как это умеет делать он, но когда ее губы решительно приоткрылись, готовые выплеснуть наружу весь скопившийся внутри за пару последних мгновений яд, низкий голос пронесся в воздухе, отражаясь от непроглядного неба и мокрых бетонных плит. — Нам пора лететь, Кейт. И лишь одно слово мгновенно оглушило, заставив замереть с широко раскрытыми глазами. Непривычное, слишком громкое для обоих, оно застучало в сознании, не поддаваясь пониманию или банальному объяснению. «Нам…» А в следующий миг Дамиано нежно переплёл их пальцы. И потянул девушку к самолету.