4Д Адрианы Де Марко

Госпиталь святой Анны, Вашингтон 5 июля 2000, 20.24 Застряв в пробке, Коннор, который в принципе старался не сквернословить и никуда не спешить даже опаздывая, нелестно вспомнил всю родню до тринадцатого поколения и чуть было в итоге не проехал на красный свет. Тот, кто считал, что вся его жизнь регулируется режимами, правилами и инструкциями, сейчас полностью позволил чувству, разрывающему грудь, взять над собой верх, далеко и нецензурно послав собственный регламент. Коннор понятия не имел, что он будет делать, когда приедет в госпиталь, но интуиция и видение Адрианы на пепелище гнали его вперёд, а в голове отбойным молотком стучала лишь одна фраза: «Я должен успеть!» Наверное, Питер пошутил бы, что режимы Коннора Дойла в одночасье рухнули в синий экран, и оказался бы абсолютно прав. Коннор влетел в госпиталь и, перепрыгивая через две ступеньки, как вихрь, ворвался в холл на втором этаже. Мысленно обрадовался, что не было ни единого человека, кто встал бы у него на пути. Иначе меньшее, чем бы отделался несчастный, это синяками. Но едва завидев поникшего Уильяма, стоявшего со стеклянными глазами у стены, Коннор замер и почувствовал, как отбойный молоток из головы полетел куда-то в грудь, а затем в живот. Он остановился на пороге, с тревогой рассматривая Де Марко. И еле выдавил из себя вопрос, адресованный подошедшему Дереку: — Как она? — Без изменений, — мрачно ответил тот. — Ровным счётом ничего. Пока вы ехали, Уильям опробовал свою теорию, приложив к губам Адрианы смоченный в воде из чаши платок, а затем ещё обтёр её тело. Это же сделал и Алексей, свято верящий, что абсолютно точно попадает под категорию человека с любящими руками. Только он набрал пару миллилитров воды в шприц и аккуратно влил Адриане в рот. Коннор еле задушил звериный рык, услышав имя Дёмина. Хорошо, что его сейчас здесь не было, потому что гнев при одном лишь упоминании этого школьного друга начинал бить ключом из Дойла. Он еле сдерживался, понимая, что никто не виноват в том, что Адриана не очнулась, но последние реплики Рейна заставили его непроизвольно сжать пальцы до хруста в кулаки. — Как я говорил, — глядя в пол, начал Уильям, — Доггетт приедет ближе к утру. Он будет ехать сюда всю ночь. Его сразу же пустят к Адриане, мы уже позаботились об этом, — сквозь зубы вымолвил он, вспоминая искривлённое лицо Дёмина, которому пришлось внушить Эдит, что Доггетт в любое время суток может войти к Адриане. — Нельзя оставлять надежду, мы должны пытаться. — Профессор Дойл, мы можем в вашей лаборатории воспользоваться видеосвязью для разговора с Лондоном? — вдруг спросил Рейн. — Конечно, — на автомате ответил с трудом взявший себя в руки Коннор, всё также невидяще рассматривая сгущающуюся темноту перед собой. — Тогда мы отлучимся. Вы побудете здесь? Коннор отрешённо кивнул. — Я тоже останусь, поезжай без меня, — отмахнулся от Дерека Уильям. — Нет, мне нужно, чтобы ты поехал со мной, — настойчиво произнёс Рейн, буравя многозначительным взглядом Де Марко. — Поверь же мне наконец! И прекрати противиться. Сам сказал, нужно попробовать все варианты. Уильям снял очки, протёр стекла и с тяжёлым недовольным выдохом согласился. Когда он и Дерек скрылись за дверями, Коннор плюхнулся на диван, упёр руки в колени и дотронулся до взмокших висков. Он просидел так несколько минут, затем подошёл к автомату с кофе. Выпил напиток, не почувствовав ни тепла, ни запаха, ни вкуса. В груди продолжало клокотать, а по телу пробегала нервная дрожь. Расхаживая по холлу широкими шагами, Коннор сжимал в руках пустой стаканчик из-под кофе. Смяв его до бесформенного куска пластмассы, он раз за разом прошивал взором дверь отделения. — Правила больницы запрещают… — еле слышно прошептал Коннор, скосив глаза на пустой пост администратора. — Да к чёртовой матери эти правила… Я должен попасть к тебе, Адриана. Он кинул то, что осталось от стаканчика в урну, ещё раз огляделся и толкнул входную дверь. Широкими шагами пройдя по коридору, Коннор вошёл в палату. Один уголок губ вместе с мускулами щеки дёрнулись, когда Дойл увидел лежащую на кровати Адриану. Недалеко от неё, рядом с мониторами, стоял штатив капельницы, и от него шли несколько трубок к женскому телу. Кислородную маску, скрывавшую пол-лица, по просьбе Уильяма заменили на назальную трубку. Дойл подошёл ближе, к самой кровати, и всмотрелся в лицо Адрианы. Её губы были неестественного синего цвета, волнистые волосы взлохмачены, а под глазами пролегли огромные фиолетовые круги. И без того миниатюрная, едва достававшая Коннору до подбородка, сейчас она казалась совсем крошечной и полупрозрачной из-за проступившей сеточки вен на лице. Коннора тряхануло. На секунду показалось, что если она откроет веки, то будет как две капли похожа на ту Адриану из видения, за исключением седых прядей волос. Мог ли он вообще до этого представить, что увидит её в таком состоянии? Словно она была неуязвимой. Но по факту Адриана действительно походила на бледную тень себя. Коннор тяжело задышал, повернув голову в сторону. Это оказалось сложнее, чем он думал. Взгляд остановился на чаше, оставленной на тумбочке в палате вместе с бутылкой воды. Тревожные мысли сменили обрывки воспоминаний о его собственном пребывании в больнице в начале июня и о тактильном контакте с Адрианой во время одного из приступов. Кажется, она взяла его за руку и что-то кричала. Коннор напрягся, вспоминая детали. Эхом услышал её разъярённый голос: «Я не пущу тебя туда! В этом я тебе клянусь! Слышишь?» Дойл в удивлении поднял брови и вспомнил, что за минуту до этих слов, сгорая от жара в муках, он просил отпустить его и дать умереть, потому что боль в какой-то момент не гасили даже сильные обезболивающие. Он только хотел знать, что она не откажется от Николь. Но Адриана крепко вцепилась в него, сказав, что не позволит ему умереть. Как же он мог забыть это? По спине пробежали мурашки — он чётко вспомнил, как Адриана взяла его за руку и по телу разлилась тёплая, приятная волна, которая на секунду вызвала усиление боли, а затем начала смывать все неприятные ощущения, даруя, наконец, сладкую приятную истому и спокойный сон. В который он с облегчением провалился и всё забыл… Коннор впал в оцепенение. Выходит, не в его квартире она первый раз проявила свой дар? Она уже исцеляла его в больнице, просто этот момент оказался напрочь затёрт в памяти. Дойл, поражённый нахлынувшими воспоминаниями, и сам не заметил, как потянулся пальцами к тыльной стороне ладони Адрианы. Едва ощутимо дотронулся до неё. Дыхание окончательно спёрло, а на лбу проступила испарина. Его озарило следующим вырвавшимся из забвения эпизодом: Адриана упала рядом с его кроватью на колени, а затем коснулась своим лбом его переносицы. И сейчас он уже не мог понять: то ли его щеки в настоящем увлажнились стекающей по переносице струйкой пота, то ли из прошлого он явно ощутил её горячие слёзы на своём лице. Коннор снова скосил глаза на стоящую на тумбочке чашу. Она будто притягивала его, заставляя сердце ещё сильнее колотиться о грудную клетку. Еле оторвав взгляд от Грааля, он наклонился к Адриане. — Я верю, — тихо заговорил Коннор, тряхнув головой, — что даже находясь в таком состоянии, люди могут слышать то, что им говорят. Прошу тебя, не уходи. Ты сильная, и так нужна своему отцу, тёте Марте, Джону… Они очень тебя любят. Адриана, ты нужна Николь. Я не представляю, как я смогу справляться с ней и с её даром без тебя, — он тяжело сглотнул, но слова лились сами сплошным потоком, и следующая реплика вырвалась на выдохе. — Ты… Ты нужна мне. Одной рукой он сжал ладонь Адрианы, а другой — дотронулся до волос, запустив туда пальцы. Едва заметно улыбнулся, но улыбка вышла слишком напряжённой, от чего только сильнее задёргались мышцы на лице. — Знаешь, в четырнадцать, когда умерла моя мать, я дал клятву больше никого и никогда не впускать в своё сердце, чтобы не испытывать потом боль утраты и не чувствовать, что из меня выдрали кусок души. Тогда мне казалось, что так просто пронести это табу через жизнь… Но потеряв восемнадцать человек в Бермудском треугольнике, среди которых были мои друзья, однокурсники и несколько ребят, для которых эта миссия стала первой и последней, я хорошо запомнил своё состояние спустя месяц, когда пришёл на берег океана. Будто волны омывали ноги пустой оболочки, а то живое, что осталось внутри после смерти мамы, разбили на восемнадцать осколков и похоронили вместе с моими сослуживцами на затонувшем катере. Коннор надолго замолчал, прижав замок из пальцев к губам, снова чувствуя, как память возвращает его в те дни. Он тряхнул головой и продолжил: — Когда меня буквально по кускам собрали в «Улье» и вернули к жизни, я впервые дрогнул и отчаянно захотел, чтобы рядом со мной оказался кто-то, за кого я могу зацепиться и удержаться, — он грустно усмехнулся. — Какая-то злая ирония есть в том, что тот, кто так отчаянно закрывался и презирал любовь, вдруг определил это чувство как единственный возможный способ выжить в условиях бесконечных пыток. Вот только полюбить кого-то насильно нельзя, как бы ты ни хотел спастись и выжить. Можно себе это внушить. Чем я упорно и занимался не только в лаборатории, но и после неё. Правда, глядя на дочь, которая уже через день или два сама оказалась в моём сердце, всё перевернув внутри, я вдруг впервые в жизни захотел полноценную семью… Понял, что хочу впустить в свою жизнь женщину, но… — он дёрнулся и сжался. — Я не смог. Ещё до нашей размолвки с Линдсей, я пытался открыться ей, рассказать обо всём, что произошло, предупредить про ту тёмную сторону личности и про неконтролируемые вспышки ярости, про адские боли, но всякий раз меня пробирал страх, что она сочтёт меня слабым, увидев, насколько сломленным и разбитым я стал после «Улья». Да, ты была права, я не хотел, чтобы она видела меня тогда, во время распада R-системы. И потому что меня бесконечно скручивали те проклятые спазмы, выжимающие до капли содержимое желудка, и потому что я считал, что всячески должен оградить её от внутренних демонов, которые рвались из меня, — Коннор наконец перевёл взгляд на Адриану, снова коснувшись её руки. — Но ты же вошла в мой кошмар сама и осталась, не спрашивая ни о чём, игнорируя мои просьбы и грубые выкрики уйти. И я… — он закрыл лицо руками, чувствуя, как голос начал дрожать. — Да, я был расстроен и подавлен, когда наши пути с Линдсей разошлись. Но только сейчас, здесь, я чувствую то же, что чувствовал после маминой смерти и Бермуд… Мне невыносимо больно от мысли, что ты можешь не очнуться. И от того, что ты знала, как мне помочь, а я без понятия, как тебя спасти. На него снова накатили злость и раздражение от бессилия. Такое очень часто случалось во время зашедших в тупик расследований, когда ответ находился всё время перед носом, и не хватало лишь одной крохотной детали, чтобы собрать весь пазл. А после того, как этот кусочек находился, он долго самоуничтожал себя за слепоту. Как и с зеркалом, доводила до безумия мысль, что он снова что-то упускает, даже зная дешифровку надписи. Дойл потёр переносицу, вновь нервно улыбнувшись. — Видишь, я сейчас говорю то, что даже себе опасался озвучить вслух. Не знаю, как ты это делаешь. Видимо, у тебя ещё один дар: развязывать мне язык. И вот я одновременно хочу и боюсь того, что ты услышишь всё, что я наговорил. Он невесомо погладил её по волосам, чувствуя, как от бьющего через край волнения уже напряглось всё лицо. Натянуть привычную невозмутимую маску не выходило, и Коннор признался себе ещё в том, что здесь, с ней, он вдруг впервые за долгое время почувствовал себя настоящим и живым. Сколько же вопросов он задавал тишине квартиры, спрашивая, кто он есть на самом деле? И оказывается, не настолько чёрное и мёртвое у него сердце. Оно тоже может болеть, и не только из-за дочери. Но сейчас биение другого сердца волновало его сильнее, и он опустил голову, прислушавшись к слабому, едва различимому ритму в груди Адрианы. Вдруг к тихому стуку присоединился ещё один звук. Коннор нахмурился и приподнял голову. Звон, который донимал его уже второй день, усилился. И теперь Дойл не был уверен, что звенит у него в ушах. Он осмотрелся и снова уткнулся взглядом в чашу. Аккуратно взял её в руки, приложив к уху, и приоткрыл рот от удивления. Звук действительно исходил от неё. Коннор смотрел то на чашу, то на Адриану, не понимая, что происходит. Неужели он один из всей команды услышал его? Его бегающий взор наконец остановился на плотно сомкнутых потрескавшихся губах Адрианы, и рассудок Коннора снова будто поплыл. А сердце, возомнив, что стучит за двоих, буквально проламывало сумасшедшим ритмом рёбра. Коннор дёрнулся с места и схватил бутылку воды. Наполнил сосуд примерно на треть, опустил туда руку, а затем, чуть согнув кисть, поднёс пальцы к лицу Адрианы и с усилием прижал их к её губам. Выждал примерно полминуты, но ничего не изменилось. Рот Адрианы чуть увлажнился, но ни мониторы, ни внимательно всматривавшийся в её лицо Дойл не отметили никаких изменений в её состоянии. — Очнись, — прошептал он, одной рукой всё ещё удерживая чашу, а второй сжимая плечо Адрианы. И тут Коннор понял, что чаша смолкла. Он снова поднёс её к уху, но звон бесследно растворился. — Чёрт, — громко выругался он, подумав, что, кажется, перестал слышать звук, когда наполнил её водой. — И зачем я это сделал, ведь изначально сам твердил, что идея с водой провальная. Но чем она должна быть наполнена, чем? — Коннор сверлил взглядом чашу, кусая губы и чувствуя жар в пальцах. И тут догадка, будто стрела, пронзила сознание. — Учёные, мать вашу! — он вдруг возвёл взор к потолку. — Звоном! Вот ответ! Это же поющая чаша! Какие же мы все идиоты и любители мудрить на ровном месте… Он вспомнил один эпизод, когда во время командировки в Тибет сам пытался с помощью стика выудить звуки из подобной чаши, но не сильно преуспел в этой затее. Коннор хлопнул себя по лбу, буквально проклиная, что сразу не сообразил про наполнение звоном. Только тут и делать ничего не надо было — она сама зазвенела. Вот только знать бы: в руках Уильяма и Алексея она молчала? Всё больше теряя самоконтроль и впадая в неконтролируемое безумие, Коннор, не глядя, выплеснул остатки воды и насухо вытер чашу платком. Замер, сжав её в обеих ладонях, пронизывая взором, полным надежды. И услышав едва различимый звон, он с облегчением выдохнул. Эхом в голове на фоне мелодичного звука пронеслась фраза, сказанная Адрианой на кухне после близости: — Я — та, которая хочет, чтобы её попросили остаться, а не заставили своим молчанием уходить куда-то в ночь… Но перед глазами снова возник тот страшный образ на берегу реки. — Твои руки такие горячие… Коннор перевернул кисть Адрианы тыльной стороной вниз и положил чашу, сверху накрыв своей пылающей ладонью. Кинув беспокойный взгляд на мониторы и затем всмотревшись в плотно закрытые веки, сам зажмурился и сжал до скрежета зубы, как от сильной боли. — Да я совсем спятил… Я же не… — забормотал он. — Или… Боже! Он помотал головой, открыл глаза и медленно наклонился к Адриане, обдавая её бледную кожу своим дыханием. Не давая ни секунды гласу разума остановить веление сердца, он уложил два пальца на уголки рта и приоткрыл Адриане рот. Затем прижал свои тёплые губы к её заледеневшим и медленно выдохнул ртом, удерживая одну ладонь на чаше, а вторую уложив на место ранения. Когда силы выдоха не осталось, он едва ощутимо поцеловал нижнюю губу Адрианы и вдохнул носом, отстраняясь от неё. Чувствуя, как от нервного перенапряжения и отчаяния всё сильнее сдавливает виски, Коннор еле слышно прошептал: — Адриана, прошу… Вернись ко мне и Николь! Останься! Он припал губами к её ледяному лбу, пытаясь согреть дыханием и поцелуем. Из глаз потекли слёзы, теперь уже падая на её лицо. И в этот момент за спиной тихо скрипнула дверь, и по тяжёлому вздоху Коннор понял, что в палату вошла Эдит и тут же недовольно забормотала: — Да что же это такое! Вы совсем слов не понимаете? По грозному виду медицинской сестры и упёртым в бока рукам, обернувшийся Коннор понял, что в этот раз меры к нарушителю правил госпиталя будут приняты более радикальные. Он наспех вытер рукавом лицо, поставил смолкнувшую чашу на тумбочку, а затем снова уверенно сжал пальцы Адрианы. Привычная маска спокойствия и невозмутимости тут же, как по щелчку пальцев, оказалась на лице, хотя внутри всё продолжало клокотать. — На самом деле, — Дойл встал с кровати и метнул на Эдит самый строгий взгляд, на который был сейчас способен, — мы с ней родственники, пусть и не кровные. Адриана — тётя моей дочери. Кажется, Эдит это совсем не переубедило. И пока Коннор, не желая покидать палату, сверлил взором прилежную работницу госпиталя и думал, какие аргументы ей ещё выдать, пальцы Адрианы дёрнулись и сжали его ладонь в ответ. — Адриана? Коннор снова всмотрелся в её белое лицо, тщательно выискивая признаки пробуждения. Веки и губы Де Марко задрожали, а в следующую секунду она захрипела и распахнула глаза, судорожно втягивая воздух ртом и присаживаясь на кровати. — Кон… нор, — задыхаясь, сдавленно произнесла Адриана, быстро моргая. — Нет, не надо, лежи, — выкрикнул Дойл и близко наклонился к ней, пытаясь второй рукой остановить её попытки сесть. Она запрокинула голову, застонав от боли, а по щекам потекли слёзы. Обессиленно опустившись на кровать, Адриана потянула Коннора ещё ближе к себе, и он вновь сел рядом. — Немедленно покиньте палату, — громогласно произнесла Эдит, нажимая на кнопку вызова медперсонала. Адриана, всё ещё хрипя, вдруг выпрямилась и впилась взглядом в Коннора. У него внутри всё похолодело от вида её наполненных слезами глаз, чуть порозовевших губ и проступающего румянца на щеках. Она никогда в жизни так на него не смотрела, словно он стал центром её мира и притяжением. На её лице вдруг промелькнула улыбка, и Коннор тоже приподнял уголки в ответной, но тут же холод внутри него в секунду выжгло пламя. Он чуть не застонал от внезапно нахлынувших ощущений. Будто по венам и артериям вместо крови потекла горящая лава. Коннор сжал челюсти и задержал дыхание, ощущая невыносимую пульсацию по всему телу. Внутренности будто снова начали скручиваться в узлы. Но всё больше бледнея от боли, он всё равно не мог оторвать взор от лица Адрианы и издать хотя бы звук. Румянец на щеках Де Марко тоже стал приобретать сероватый оттенок. Пальцы Коннора хрустнули, но он не обратил на это никакого внимания. Его не волновала стремительно умножающаяся боль, он не слышал крики медсестры. Видел только залитые слезами зелёно-карие глаза, чувствуя, что и его мир сейчас сжался до размеров того пространства, которое отделяло его и Адриану. — Прости, — еле слышно прошептала Адриана. — Я… Она не успела договорить. Сестра Эдит стальной хваткой вонзилась в плечи Коннора, в одну секунду разомкнув их сцепленные с Адрианой руки. Замерев окончательно, он даже опомниться не успел, как тучная женщина толкнула его к двери. Коннор же смотрел на Адриану, не в силах прервать попытки выпихать его из палаты. Его внутренности опять что-то раздирало изнутри, но глаза Адрианы притягивали, будто магнит, заставляя забыть обо всем. Она что-то шептала, а её лицо стало мокрым от бесконечно льющихся потоков слёз. И тут Адриана перевела взгляд на двери и осклабилась, а черты её лица резко заострились. Она поджала губы, и Коннор мог поклясться, что увидел пламя у неё в зрачках. Предметы в палате начали дрожать, а вдыхаемый воздух стал горячим. Стакан, стоявший на краю тумбочки, полетел на пол. Но Эдит, не обращая внимания на вибрацию и звон разбитого стекла, снова толкнула его к двери, и ошарашенный Дойл чуть не налетел на профессора Де Марко, застывшего в дверях. — Ты! — страшным голосом прохрипела Адриана. Коннор уже не видел её лица, только услышал этот знакомый, но, в то же время, чужой голос. Уильям застыл на пороге палаты, не глядя ни на Дойла, ни на медсестру рядом с ним. — Да где же они там все застряли? — проворчала Эдит, наконец добившись своего: она и Коннор оказались за дверями. Дойл упустил момент, когда она оставила его, и не помнил, как преодолел широкий коридор. Тяжело дыша, он упёрся руками в стену напротив палаты Адрианы, боясь пошевелиться. Боль импульсами прожигала от кончиков ногтей на ногах до корней волос. Коннор еле слышно застонал и, сделав усилие, развернулся к дверям палаты. Держась одной рукой за грудь с правой стороны, другой за живот, он сделал шаг и потерял равновесие, упав на одно колено. И это падение спасло ему жизнь: через мгновение его хриплые стоны заглушил треск и звон, и из двери палаты вылетело маленькое стеклянное окно. Оно пронеслось у него над головой и разбилось, встретившись с противоположной стеной. Осколки осыпали спину Коннора, и он в очередной раз удивился, что этот шум происходящего никак не привлёк внимания медперсонала. Коридор опять словно вымер. Зажмурившись, Дойл пополз к двери, на ощупь дотянулся до ручки и с огромным усилием встал на ноги. Дёрнул дверь на себя, но та оказалась заперта. Он с трудом разлепил веки. Перед глазами в непроглядном сером поле летали белые мухи, но Коннор смог рассмотреть через дыру в двери лежащую на постели Адриану, а рядом Уильяма, который склонился над ней, уложив руки на её виски. Штатив с капельницей лежал на полу, предметы в палате были разбросаны, одеяло и подушка тоже валялись недалеко от кровати. — Профессор, — сдавленно крикнул Коннор, — что происходит? Де Марко, будто не услышав, продолжал растирать Адриане виски. Чьи-то руки снова сомкнулись на плечах Коннора, и грубый голос доктора Маркса громыхнул ему на ухо: — Отойдите, вы мешаете! У доктора с первого раза получилось открыть заклинившую дверь. Следом за ним в палату вбежали медсестры. Уильям отступил от дочери на несколько шагов, подпуская к ней медиков. Коннор отшатнулся от дверного проёма, прислонившись к стене и закрыв лицо ладонями. Головокружение стало настолько сильным, что он боялся потерять сознание. — Вам плохо? Рука профессора Де Марко коснулась предплечья Коннора, и количество белых мух перед глазами тут же существенно сократилось, а узлы, скрутившие внутренности, будто кто-то одним ударом разрубил. Коннор распахнул веки и с удивлением посмотрел на отца Адрианы. Тот стоял рядом, шатаясь, и выглядел ничуть не лучше: белый, как мел, с испариной на лбу и болью в глазах. — Что это было? — вопросом на вопрос ответил Коннор. — Пойдёмте выпьем по чашке кофе и поговорим, профессор Дойл. У нас есть на это минут десять, пока сюда приедут Рейн и Дёмин. А мы с вами сделали уже всё, что могли. Оказавшись в холле больницы, Уильям взял из автомата стаканчик кофе и сел на диван рядом с Дойлом, который в этот раз решил отказаться от любимого напитка. — Я должен увезти её отсюда как можно скорее, — уверенно проговорил Де Марко. — Скорее? — удивился Коннор, рассматривая дрожащие руки профессора. — Вы с ума сошли? Она только что пришла в себя и должна восстановиться. Адриану нельзя сейчас забирать из больницы. — Вы многого не знаете о моей дочери, профессор Дойл. Поверьте, промедление — смерти подобно. Адриана может угрожать и своей жизни, и жизни всех, кто окажется рядом. Пока она без сознания, угрозы нет, но когда снова очнётся, нужно быть крайне осторожными. — Вы заберёте её к себе домой? — Нет, к сожалению, я не могу обуздать ту энергию, которая кипит в ней. У нас с Адрианой — сложные отношения, и думаю, что в моём присутствии восстановиться ей будет сложнее. Доктор Рейн отвезёт её на остров Эйнджел, там она придёт в себя быстрее. Это в какой-то степени её второй дом. Возможно, более комфортный, чем отцовский. — В Сан-Франциско? — Коннор дёрнулся. — Вы уверены? Как вы планируете её туда доставить? Это другой конец материка. — Это уже не ваша забота, — строго проговорил Де Марко. — Поверьте мне на слово. Когда Адриана придёт в себя, она захочет увидеть Николь, но ни под каким предлогом я не допущу её к внучке. И вы имейте это в виду! Дойл снова почувствовал холодок, загулявший по спине, от упоминания собственной дочери. Адриана может представлять опасность для Николь? Как такое возможно? Эта мысль казалась абсолютно безумной. И Коннор наконец-то решил, что пора задать тот самый вопрос, который его измучил до предела: про связь с Адрианой. И стоило ему едва подумать об этом, как он вздрогнул от голоса, раздавшегося прямо за спиной: — Сукин ты сын, — прозвучало на русском языке. — Ледяная волна… Это ваша с ней связь… И она не прервалась. Коннор обернулся и пересёкся взглядом с ненавидящим взором Дёмина, который трясся всем телом и шумно выдыхал, раздувая ноздри. — Я могу вам чем-то помочь? — спросил Коннор также на русском с сильным акцентом. Алексей заморгал и отшатнулся на шаг, посмотрев на внезапно заговорившего на его родном языке Дойла с беспокойством и даже едва различимым страхом. — Алексей, в чём дело? — сурово спросил Уильям, сдвинув брови. — Я не понимаю по-русски. — Зато я понимаю, — уже на английском холодно проговорил Коннор, продолжая пронизывать Алексея взглядом. — О какой связи речь? Дёмин сглотнул, сжал губы, резко развернулся и зашагал прочь, так и не уняв дрожь. Коннор повернулся обратно к Уильяму с тем же серьёзным видом. — Вот как раз об этом я и хотел вас спросить. Алексей сказал что-то про связь. Про ледяную волну. Полагаю, речь шла обо мне и об Адриане. Вам что-то известно об этом? Уильям вздохнул, всё ещё глядя вслед давно скрывшему за дверями Алексею. — Это будет сложно объяснить, профессор Дойл. — А вы уж потрудитесь! — с нажимом сказал Коннор. Уильям осмотрелся по сторонам и медленно выдохнул, а затем чуть ближе наклонился к Коннору. — Между вами и моей дочерью действительно образовалась связь. Такая есть у кровных Посвящённых. Например, я могу чувствовать и дочь, и Николь. Адриана, соответственно, тоже. Но иногда её можно создать искусственно. В какой-то критический момент, когда человек остаётся совсем без сил или находится на пороге смерти. Так вышло, что эта самая связь замкнулась между вами обоими. Коннор слушал его, забыв как моргать и дышать, впитывая каждое слово. А Уильям всё же решил опустить сложные и не совсем нужные детали о том, что эти связи на самом деле замкнулись во время разных событий. У Адрианы с Коннором раньше, в больнице, у Дойла с ней — во время близости. — Но факт остаётся фактом, — продолжил Уильям. — У нас было предположение, что связь распадётся из-за клинической смерти Адрианы. Но увидев ваше состояние на грани обморока в коридоре, я сразу понял, что в вас потекли ощущения Адрианы. — Как и в тот вечер… — прошептал Коннор и, поймав недоуменный взгляд Де Марко, пояснил: — Её ранили в субботу после восьми вечера. Я видел время на снимке у Доггетта. В это же время мой правый бок пронзила резкая боль, будто меня самого прострелили. Я почувствовал вкус крови, чётко услышал биение двух сердец, а потом меня словно огнём прожгло, и я потерял сознание. Тогда подумал, что это последствия распада системы ускоренной регенерации, хотя знал: анализы показали, что моя кровь чиста. Мне даже в голову не пришло, что это можно связать с Адрианой, — Коннор упёр локти в колени и прижал ладони к вискам, широко растопырив пальцы. — Хотя я догадывался, что она каким-то образом улавливает моё самочувствие. Адриана активно интересовалась им как раз в моменты, когда мне было нехорошо. Как и в случае с Николь. Но даже предположить не мог, что это действует и в обратную сторону. — Это нормально, что вы не смогли догадаться, что сами можете её ощущать. Признаться честно, я тоже немного шокирован тем, что вы рассказали. Ваша связь действительно очень необычная. — Что значит ледяная волна? Алексей упомянул её. Выходит, он тоже знает про то, что мы связаны с Адрианой. Уильям усмехнулся, разгладив усы и поправив очки. — Вы знаете о четырёх стихиях? Коннор кивнул. — Не буду сейчас грузить вас подробностями, но, грубо говоря, энергию любого человека можно представить в виде какой-то из стихий и даже косвенно отнести к типам темперамента. Обычные люди не могут управлять этой энергией, а мы, чувствуя её и представляя свою стихию, пробуждаем поток силы. У нас с Адрианой — это огонь, у Алексея, например, воздух. А у вас — вода. Я тоже не совсем понял, что Дёмин имел в виду, и откуда ему это знать, но я обязательно у него спрошу, — Уильям снова перевёл задумчивый взгляд на дверь. — Не пойму, что это с ним… Брендон стрит, Вашингтон 5 июля 2000, 22.08 Алексей вылетел из больницы, отчаянно пытаясь унять дрожь и накатывающие вспышки ярости, полностью ослеплявшие его. Он вытащил мобильный телефон и набрал номер, остановившись у светофора. Едва дождавшись короткого щелчка, означающего, что абонент снял трубку, Дёмин буквально заорал: — План изменился, Фрэнк! Ты должен заманить Дойла в ловушку и убить! Сегодня! Слышишь? Прямо сегодня! — Так, стоп! — проговорил сбитый с толку Элсингер. — Что произошло? — Не твоё дело, что произошло! — ещё громче заорал Алексей. — Я заказчик, ты исполнитель. И я сказал: исполняй! Пусти ему пулю в голову или грудь, мне всё равно, но он должен быть мертвее всех мёртвых к завтрашнему утру. — Алексей, — спокойно начал Фрэнк. — На часах одиннадцатый час. Мне нужно подготовиться, найти место и всё проверить. Это не так просто, как тебе кажется. Дёмин сжал челюсти и гневно зарычал. — Хорошо, — собирая остатки самообладания, еле вымолвил он. — Значит, завтра! Но не позже. У тебя есть ровно сутки, чтобы всё спланировать и реализовать. После этого получишь свою вакцину, и мы в расчёте! — А Мишель в курсе, что план изменился? — К чёрту мою мать! — выплюнул Алексей. — Одним кроликом больше, одним меньше! Найдёт другого. Я не думал, что всё так обернётся. — Я понял. До завтра, — мрачно проговорил Фрэнк, нажав на отбой. Алексей бросил быстрый взгляд на госпиталь по ту сторону дороги, сплюнул себе под ноги и зашагал обратно к зданию, успокаиваясь только от мысли, что завтра двумя проблемами станет меньше. А сегодня он нужен своей любимой. И просто обязан сделать всё, чтобы удержать и успокоить её вырывающийся изнутри огонь. Госпиталь святой Анны, Вашингтон 5 июля 2000, 22.25 — Где Дойл? — спросил склонившийся над Адрианой Дерек, по шумному дыханию определив, что именно Уильям вошёл в палату. — В холле. Наотрез отказывается уезжать, но я просил его не подниматься сюда. Еле уговорил… Упрямый, как и моя дочь, — Де Марко усмехнулся и разгладил усы. — Если они когда-нибудь сойдутся, чувствую, придётся им на каждый праздник дарить новую посуду. И селить их посередине плантации с этими её ромашками и лавандой, — он нервно засмеялся, махнув рукой, отчаянно пытаясь совладать с волнением. — И как бы там ни было, я оказался прав. Смотрю, ты теперь уже и букеты из ромашек и лаванды не отрицаешь, да? — Дерек тоже усмехнулся, погладив Адриану по руке. — А не хотел меня слушать. — Рейн, не думай, что я настолько слеп, чтобы не замечать очевидных вещей. Но и я ведь тоже оказался прав? Связь между ними снова проснулась. — Не понимаю, с чего ты взял, что она не ожила бы, если бы Адриана проснулась от действий другого человека. — Вот такой я старый дуралей, — грустно улыбнулся Уильям. — Но понимаешь, я не только этого боялся, а ещё того, что Адриана увидит Коннора первым. Он слишком быстро стал для неё значимым. Его вид и пробуждение связи моментально довели её до пика энергии, которого мы так боялись. Будь рядом кто-то другой, возможно, не получилось бы такого вихря чувств. — Опять ты за своё… Уильям, как человек, который четыре года был связан с твоей дочерью, я тебе в который раз авторитетно заявляю, что связь никак не влияет на чувства. — Пусть так, — Де Марко нервно повёл плечами. — Я спросил, что он сделал. И понял, что Дойл подпитал связь, коснувшись губ Адрианы. Он снова поделился с ней той непонятной энергией, которая уже активно забилась внутри их обоих. — Может, она и не девалась никуда, эта энергия. Да, Коннор будто вдохнул жизнь в Адриану, но ведь её связь с ним не разорвалась, так что, возможно, их обоюдная просто спала до момента выхода из комы. — Но твоя же с ней порвалась? — Да, — Дерек всмотрелся в лицо Уильяма. — Скажи мне правду, чего ты боишься? Этой энергии? Или того, что Адриана из-за зашкаливающих эмоций вспомнит тот самый случай, поскольку все барьеры и воздействия на память могут быть сломаны? Уильям закрыл лицо руками и отошёл к стене. — Даже думать про это пока не хочу… Но когда она очнулась, мне показалось, что она вспомнила… Адриана хотела стереть меня в порошок. — Уильям, — мягко начал Дерек. — Тебе не оставили выбора, ты всё сделал правильно. Ты пытался её защитить. Ты же понимаешь, какая судьба ждала Адриану, откажись ты… И она это поймёт. — Поймёт… Сейчас? В этом состоянии? — он указал пальцем на дочь. — Не смеши меня, Дерек! Я отдал её память на растерзание этим шакалам… — Перестань! — раздражённо оборвал его Рейн, выпустив руку Адрианы из своих ладоней. — Благодаря этому растерзанию она с нами, а не в Зале Конфирмации. — Да дело даже не в этом. Я ещё раньше увидел повторение того страшного сценария, которым меня пугали. Она отшвырнула этого Элсингера через весь коридор, когда он угрожал жизни Доггетта в лаборатории Сперви. Адриана снова делает безумные вещи ради тех, кто ей дорог. Вот что меня пугает. Они же обещали, что она под внушением больше никогда так не сделает, но моя дочь поступила ровно так же, как и тогда, — Уильям растёр до тепла руки и сел на стул возле Адрианы, уложив ладони на её виски. — Может, это всего лишь случайность? Да, она пыталась защитить человека, которого любит. Разве у неё было в тот момент много способов это сделать? Она воспользовалась самым быстрым и эффективным. Никакое внушение не сотрёт идущую из глубины любовь и страх потерять близкого человека. — Иногда мне кажется, что ты работаешь её внештатным адвокатом, Рейн, — Уильям тихо и печально засмеялся. — С таким никакой Трибунал не страшен. — Я — её Наставник, и тоже буду всегда защищать, как смогу. Но я могу понять Адриану, — Дерек покачал головой, подняв брови вверх. — Это не значит, что я не вижу, что она совершает глупость за глупостью, и это ещё больше меня убеждает, что у неё особые чувства к Коннору. — Да уж, в этом мы тоже наглядно убедились. Они с Дойлом знакомы неполных три месяца, а она для него уже столько сделала, что не на один срок заключения в Зал Конфирмации хватит. Чего только тот переход в Хеллворк стоит. Что-то мне подсказывает, что дальше будет только хуже… Даже если связь здесь ни при чём, ты же понимаешь, что она и Коннор могут переживать чувства, эмоции и боль друг друга внутри себя. А Адриану раздирает вина перед ним. Я видел, как она заливалась слезами, глядя на него. Это лишь сильнее расшатывает её и без того зыбкое состояние. Сейчас их лучше держать на расстоянии. И пока Адриана полностью не восстановится, им лучше не видеться и даже не разговаривать. Пойми, любое изменение в состоянии Коннора может ударить по ней с такой силой, что она разнесёт в щепки полквартала. А любой всплеск в ней может убить его или свести с ума. — Но ты же прекрасно понимаешь, что расстояние не помеха для связи. Они всё равно друг друга будут чувствовать. Если только не попытаться искусственно заглушить связь телепатией, что тоже, кстати, является вмешательством в память и сознание. — Между нами, Дерек… Я перестал доверять Алексею. И вызвал сюда доктора Чена, который помогал сдерживать Адриану в детстве. Он прилетит завтра. Остаётся надеяться, что за эти сутки ничего не произойдёт… А то меня терзает какая-то тревога и дурное предчувствие. — Джо-о-о-н, — вдруг гортанно застонала Адриана, заставив обоих мужчин вздрогнуть. Её нахмуренные брови тут же разгладились, а уголки губ приподнялись. На лице застыло умиротворённое выражение лица. — Кстати, про Джона… — задумчиво сказал Уильям. — Завтра понаблюдаем за её состоянием в течение дня, но думаю, встреча с ним для неё окажется куда более полезной и вразумляющей. Он обычный человек, и его энергия не ударит по ней, а, возможно, даже успокоит. Сейчас я ему позвоню и скажу, чтобы не спешил с визитом… Пусть завтра вечером приезжает, если день пройдёт без всплесков. Госпиталь святой Анны, Вашингтон 6 июля 2000, 19.28 Несколько часов ожидания момента, когда Адриану переведут в терапевтическое отделение, в котором её смогут уже навещать все желающие, показались Джону вечностью. Отец Адрианы, неустанно дежурящий рядом с ней на пару с Рейном, попросил его дождаться перевода и только потом идти к ней в палату. Джона немного озадачило то, что положительная динамика состояния Адрианы оказалась столь стремительной. Учитывая тяжесть ранения и несколько дней в коматозном состоянии, со слов её лечащего врача сегодня Де Марко чувствовала себя так, будто пуля только задела её, а не серьёзно ранила. Медицинский персонал разводил руками, называя такое быстрое улучшение чудом. Они не видели ни единой причины дальше удерживать её в реанимации, что сначала взволновало Доггетта. Но Джон знал, что вчера, пока он был на задании, учёным удалось расшифровать надписи на чаше и совершить какой-то своеобразный ритуал. В подробности его не посвятили, а он и не стал спрашивать, в чём же заключалась загадка чаши. Не для него эти древние ребусы и чудеса из ларца. Главное, что Адриана очнулась и выздоравливает, а детали — мелочи. Наконец Уильям, Дерек и Алексей вышли Джону навстречу и сказали, что он может пройти в палату. Доггетта до одури взбесило то, что почему-то у друга Адрианы оказалось больше регалий по её посещению, но сейчас он старался не думать об этом. Быстрым шагом преодолев длинный коридор, Джон постучал в дверь и, не дожидаясь, отворил её, широко улыбнувшись. Адриана, скрестив руки на животе и глядя в окно, полулежала на кровати с приподнятым изголовьем. Она посмотрела на Джона и тоже улыбнулась. Но, как ему показалось, во взгляде мелькнуло что-то похожее на испуг. — Как ты? — Доггетт подошёл к кровати и сел рядом на стул, взяв и поцеловав руку Адрианы. — Мы все так переживали за тебя! — Мы? — она снова еле заметно улыбнулась и отвела глаза. — Что ж, приятно иметь большую группу поддержки. Всё нормально, Джон. Я поправлюсь. Доггетт почувствовал, как ком перекрыл ему горло, и разозлился на себя, понимая, что снова произнёс не то, что хотел. Почему там, в коридоре, он позволил себе открыться Дойлу и рассказать ему о своих чувствах к ней? Почему там сожалел, что не сказал ей главных слов? Почему там сходил с ума, что больше никогда не увидит её? А здесь снова сел и говорит ей обыденные вещи? Да кто эти мы? Когда же он, в конце концов, скажет про себя?! — Адриана, — он опять прижал её руку к губам. — Я переживал за тебя и волновался, что ты можешь не выкарабкаться. Она замерла и пристально всмотрелась в его лицо, нахмурив лоб и закусив губу. Джон потянулся к ней, провёл пальцами по щеке и приподнял лицо для поцелуя. Его голубые глаза прояснились. Он улыбнулся как-то иначе, чем обычно, по-мальчишески, и эта улыбка совсем не вязалась с его привычным строгим видом. Адриана задрожала, глядя на Джона и понимая всё без слов. В его взгляде, мимике, жестах что-то изменилось. Он изменился сам с того последнего дня, как они поругались на входе в Бюро. И это те изменения, которые она ждала целый год. Такой долгий и выматывающий год. — Адди, я люблю тебя, — прошептал Джон, поднявшись и наклонившись к ней. Его робкий поцелуй был коротким, но очень чувственным. И даже его хватило, чтобы Адриана задрожала и заплакала. А Джон, заглянув в её глаза, вдруг испугался. Не такую реакцию он ожидал увидеть. Слёзы, катившиеся по щекам Адрианы, вряд ли были слезами радости. Её блуждающий взгляд переполнился болью. — Что такое? — Доггетт вновь опустился на стул, с опаской ожидая слова. — Адриана, не молчи, скажи хоть что-нибудь! — Я так долго ждала, когда ты это скажешь, — наконец выдавила она. — Так хотела это услышать, хотела знать, что я тебе нужна и что ты меня любишь. Это было так важно для меня. — Было? Ты меня пугаешь! — он даже не заметил, как сильнее сжал её пальцы. — Нам нужно расстаться, Джон, — еле слышно промолвила Адриана и отвела глаза. — На время или навсегда, я не знаю. Но мне нужно подумать. Джон подпрыгнул на стуле и выпустил её руку. — О чём ты говоришь? Адриана! Будем считать, что это всё из-за ранения, и ты сейчас не до конца осознаёшь, что говоришь. Слёзы тут же высохли. Она поджала губы, медленно выдохнула и отчеканила: — Джон, моё ранение тут ни при чём. Я ещё до него хотела с тобой поговорить. Нам нужно сделать паузу. Доггетт округлил глаза, нервно провёл рукой по волосам и развернулся к окну. — Послушай, — сказала ему в спину Адриана. — Мне жаль, правда. Очень жаль. Ты дорог мне и близок, я… — она замялась. — Джон, я любила тебя чуть ли не с момента, как мы начали работать вместе, но вдруг всё стало очень сложно. И мне нужно разобраться в себе. — Это из-за Дойла? — мрачно, не поворачиваясь к ней, спросил Джон. Адриана замолчала и замерла. Она не знала, что ответить. И вообще не понимала, почему сейчас рвёт душу любимому человеку и себе заодно. Ведь она его любит! Или уже нет? Что вообще с ней происходит? До ранения она действительно хотела поговорить с Джоном, но тогда она просто устала ждать его признание. Хотелось определённости. К тому же её мучила совесть. Она понимала, что та близость с Коннором была всего лишь обменом энергией, всего лишь актом взаимопомощи. Но никакие причины не могли оправдать тот факт, что этот обмен совершился через секс. И как бы она ни убеждала Коннора, что это не классическая измена, себя ей приходилось убеждать чуть ли не каждую минуту, когда она думала об этом. Мысль о том, что она обманывает верного, надёжного, как стена, Джона, постоянно сверлила мозг. Она хотела ему признаться и… не хотела, понимая, что он всё равно не поймёт и не прочувствует ситуацию так, как нужно. А разбивать ему сердце, зная все обстоятельства жизни этого и без того несчастного человека, — это последнее в мире, на что она была способна. — Почему ты спросил? — ответила вопросом на вопрос Адриана. — Потому что с момента, как он вошёл в твою жизнь, наши отношения изменились до неузнаваемости, — Джон резко повернулся и скрестил руки на груди. — И я никогда не забуду твоё лицо в то утро, когда мы встретились на пороге Бюро. Ты вернулась из Галифакса, где провела с ним почти неделю, и твой взгляд… Что между вами произошло? — сухо спросил он, тяжело сглотнув. — Джон… — Адриана лихорадочно соображала, что сказать. — Послушай, Коннор здесь совсем ни при чём. Давай не будем его втягивать. — Ни при чём? Точно? — Джон сузил глаза и наклонил голову. — Адриана, я старше тебя и явно опытнее. Ты сама говорила, что я полицейский и федерал до мозга костей. Я вижу, когда человек мне врёт. А тебя я вижу насквозь. Не лги мне. — Я не лгу! Да, моя жизнь действительно сильно изменилась за последние месяцы, но ты же знаешь, как для меня важна и дорога Николь. Я бы хотела отделить племянницу от её отца, но это невозможно. Я не могу навещать её и не видеться с ним. Ты же понимаешь… — Из-за Николь ты не стала бы со мной рвать отношения. Объясни мне тогда, почему же мы расстаёмся. — Я же сказала, мне нужно подумать. Всё стало сложно, — она посмотрела в пол. Джон хмыкнул. — Сдаётся мне, Адриана, ты любишь, но не меня. Что ж, желаю вам удачи! В одну секунду Де Марко почувствовала, как воздух вокруг стал быстро нагреваться, а пламя само по себе разгораться перед глазами. Он сказал что-то ещё. Адриана явно увидела, как зашевелились его губы, а потом Джон развернулся и пошёл к двери. Она закрыла веки, запаниковав. Пыталась дышать ровно и спокойно, но воздух обжигал кожу всё сильнее, а виски невыносимо сильно заболели. Доггетт уже не увидел, как она скривилась от боли, как в палате снова задрожали все предметы, и даже кровать заходила ходуном. Адриана застонала, сбрасывая с себя одеяло. Усилием она пыталась загасить внутренний огонь, но ничего не получалось. Фонтан энергии снова хлестал из неё, а барьер, поставленный Алексеем перед приходом Джона, моментально сломался как соломинка. В палату вбежал Дерек. Умоляющими глазами она посмотрела на него и еле слышно прошептала: «Помоги мне!» Рейн сел рядом с ней на кровать, уложил руки на её виски, и в следующую секунду хаотичное движение предметов остановилось, а Адриана обмякла в его руках… Госпиталь святой Анны, Вашингтон 6 июля 2000, 19.50 В стеклянных дверях госпиталя погруженный в мысли Коннор столкнулся с мужчиной, которого не сразу разглядел. Тот задел его плечом и прошёл мимо, даже не извинившись. Коннор оглянулся и уставился в спину Доггетту. — Джон! — окрикнул его Дойл, искренне удивившись. Но и окрик не остановил специального агента. Коннор ещё несколько секунд смотрел ему вслед, а затем бегом отправился на третий этаж в отделение терапии. В узком дверном проёме он снова столкнулся с мужчиной, но на этот раз им оказался Уильям, преградивший Коннору путь. — Профессор Дойл, — монотонно начал Де Марко, — боюсь, моя дочь больше сегодня не принимает посетителей. Она слишком устала, и ей нужен полноценный отдых. В следующую секунду они оба резко вздрогнули, почувствовав еле ощутимую вибрацию под ногами и звон стёкол в рамах. Уильям вдруг побледнел, а Коннор дёрнулся вперёд, услышав короткий женский вскрик. Он не сомневался, что кричала Адриана. Однако Уильям вцепился в его плечи, остановив порыв, и снова преградил ему путь. — Вы меня не поняли, к ней нельзя! — Да что вы себе позволяете? — сквозь зубы прорычал Коннор и резко скинул руки профессора со своих плеч. «Всё же она так похожа на своего отца. Тот же тон, тот же взгляд, — подумал Коннор. — Но, кажется, у меня уже иммунитет на эти взгляды и интонации». Дойл бесцеремонно оттолкнул Уильяма в сторону, освободив дорогу, и спешным шагом направился к палате. — Коннор! — закричал Де Марко. — Вы можете её убить! Дойл остановился, развернулся к Уильяму и снова пересёкся с ним злым взором из-под опущенных ресниц. — А теперь потрудитесь мне объяснить, какого чёрта здесь происходит? — яростно отчеканил каждое слово Коннор. Уильям подошёл ближе и заговорил мягче: — Помните, что случилось с вашей дочерью? Никки — ещё кроха, но её сила выбила окна и разрушила мебель. Сила Адрианы может в одночасье сложить всю больницу как карточный домик. Она не может сейчас её контролировать, и у нас с трудом получается её сдерживать. — Адриана там одна? — взволнованно спросил Коннор. — Нет, с ней Рейн и Алексей. Они не допустят, чтобы Адриана перешла допустимую грань, но вам лучше не видеться какое-то время. — Но почему? — Дойл начал опять злиться. — Прекратите уже говорить загадками, профессор, и объясните мне ещё доступнее! Почему я не должен входить туда? — Я назвал вам основную причину, — с обманчивым спокойствием сказал Де Марко, и Коннор снова узнал знакомую интонацию. — Любые сильные эмоции могут вызвать неконтролируемый всплеск силы. Я просто кретин безмозглый, что позволил войти к ней агенту Доггетту. Думал, его присутствие её успокоит. — Я могу попытаться это сделать, — мягко и доверительно сказал Коннор. — И совсем не боюсь, что Адриана мне навредит. — Вы либо храбры, как лев, либо глупы, как осёл, Коннор, — Уильям скривился и покачал головой. — Даже я боюсь той силы, которая рвётся из моей дочери. Вам бы самому не мешало успокоиться, — он критично осмотрел покрасневшего Коннора. — Не забывайте, что вы с ней связаны. Алексей попытается заглушить ваш канал, воздействуя на разум Адрианы. Но будьте готовы, что связь может в любой момент ударить по вам. Дойл сморщил нос и скептически прищурил один глаз. Возможно, профессор прав. Изнутри рвались эмоции и ярость, а кровь начинала закипать. В висках опять стучало, и картинка реальности то светлела, то темнела. — Знаете, я не доверяю этому вашему Алексею, — с отвращением проговорил Коннор. — Не нравится он мне. — У меня пока нет другого выбора. Я или Дерек можем её лишь усыпить, но этого мало. Через пару часов сюда приедут люди, которые смогут проконтролировать её действия и помогут транспортировать Адриану в Сан-Франциско. Коннор замолчал на какое-то время, а затем приподнял подборок и с полной уверенностью сказал: — Пустите меня к ней. Хотя бы на пару минут. Я уверен, что смогу успокоить Адриану. — А я уверен, что она сейчас в одну минуту может развесить по стенам палаты ваши кишки, профессор Дойл, если вы скажете хоть одно слово, которое пробудит в ней не те эмоции. — Да что вы такое говорите? — Коннор посмотрел на Де Марко, как на безумца. Он поджал губы от недовольства и мысленно чертыхнулся, заслышав звук мобильного телефона в кармане. Как не вовремя! — Дойл! — рявкнул он, не спуская глаз с Уильяма, который тоже не собирался заканчивать этот поединок взглядов, и тут же задохнулся, услышав в трубке первые слова и моментально узнав голос говорящего. — Слушай внимательно, — чётко проговорил Фрэнк по ту сторону провода. — В одиннадцать на перекрёстке Плезент Стрит и Баркли Роуз. Там идёт стройка жилого дома, сразу увидишь. Войдёшь на территорию и подойдёшь к дому. Один, Дойл! Ты понял? Никаких звонков Рэю или Доггетту. Это касается только меня и тебя. Короткие гудки раздались быстрее, чем Коннор смог сообразить, что ответить. Он опустил телефон и, медленно выдохнув и собрав всё спокойствие, на какое сейчас был способен, тихо сказал: — Мне нужно уехать. Когда ей станет лучше, просто скажите, что я приходил. Хочу, чтобы она знала, что не осталась без моей поддержки. — Она это знает, профессор, — Уильям еле заметно улыбнулся, на этот раз искренне и без тени печали.