4Д Адрианы Де Марко

Дом на перекрёстке Плезент Стрит и Баркли Роуз, Вашингтон 6 июля 2000, 23.00 Уильям опёрся плечом о стену дома, в который перенёсся, проследовав за пульсирующей энергией Адрианы в теле Дойла. Пытаясь унять дрожь, бегущую по конечностям, он замер, концентрируясь на равномерном дыхании. Обычно около двух минут уходило на то, чтобы организм оправился от шокирующего секундного перемещения из одного места в другое, и дыхательная техника с полным погружением помогала прийти в себя быстрее. Но неожиданно внутреннюю тишину нарушила последняя фраза, которую Уильям сказал Дереку перед уходом: — Если я не выполню её просьбу, и с Коннором что-то случится, то, думаю, это навсегда разрубит наши и без того сложные отношения с Адрианой. Она меня никогда не простит. Простит… Простит… Простит… И пока тело восстанавливалось, а дрожь медленно утихала, память, невольно зацепившись за одно-единственное слово, перенесла Уильяма в тот дождливый мрачный день восемьдесят шестого, пропитанный страхом и безысходностью. Тот самый день, когда он согласился с чужим решением и… потерял дочь. — Я же уже сказал, — Уильям растирает раскалывающиеся виски, раз за разом пересекаясь с безразличными взглядами трёх сидящих перед ним мужчин, — она защищала свою сестру от нападок одноклассниц. Их было четверо, Аманда одна. Девочки знали, что она не будет сопротивляться, в отличие от Адрианы. Они обступили Аманду кольцом. Сначала они просто спорили и осыпали её ругательствами, но потом Мэри толкнула Аманду и та упала на траву. Ещё одна девочка, Синди, замахнулась, чтобы ударить упавшую Аманду. Адриана же увидела то, что творится на стадионе в окне, и вступилась за сестру. — Ты не хочешь признать очевидный факт, — сухо произносит Патрик Смит, Верховный Наставник «Наследия». — Это бесконтрольный выброс силы. И спровоцирован он был агрессивным поведением девочек. — Адриана сказала, что намеренно это сделала. Она понимала, что не успеет выбежать из школы и помочь Аманде другим способом. — Уильям, это же уже не первый раз, когда бушующая сила твоей дочери рвётся наружу. Ты и дальше будешь покрывать её действия? Пока она не убьёт кого-нибудь в твоей семье? А что если на месте той Мэри Стюарт завтра окажется твоя жена или Аманда, только из-за того, что они поступят не так, как хотела Адриана? Ты же понимаешь, что сильные эмоции могут спровоцировать всплески. — Не смейте! — Уильям бьёт кулаком по столу. — Я не позволю делать из моей дочери монстра! Ей всего четырнадцать, и вы даже не представляете, в каком она сейчас состоянии. И не только она! Моя жена в ужасе, потому что обе её дочери молчат и не говорят ни слова, только плачут. Одна, потому что знает, что произошло на самом деле. А вторая думает, что причина в ней, что эта непонятная сила вырвалась из неё, ведь в тот момент она хотела, чтобы от неё отстали и поплатились за издёвки. — Мы всё прекрасно понимаем, — с неким подобием сочувствия говорит один из членов Трибунала, Захари Уилкс. — Я понимаю тебя, как отец отца. Ты будешь во что бы то ни стало защищать свою семью. Но если бы Адриана только раскидала тех девочек… Проблем было бы меньше. Уильям упирает локти в трибуну, накрывая затылок ладонями, из груди рвётся хриплый рёв. Он готов отдать им память, даже своё сердце, лишь бы они оставили в покое его семью… Но перед глазами тут же возникает заплаканное лицо миссис Стюарт, он слышит её отчаянный крик: «Она убила мою дочь!» Каждую минуту эта фраза, как отбойный молоток, бьёт его по голове. И ему безумно жаль девочку и её одинокую мать, но сейчас его волнует только судьба собственной дочери, которую решают хмурые люди перед ним. Мэри уже не вернуть, но можно ли спасти Адриану? — Стюарт ударилась виском о камень при падении, — продолжает стоять на своём Де Марко. — Это несчастный случай… Проходит ещё час, второй. Они задают всё те же вопросы, а Уильям путается в словах, понимая, что тучи сгущаются над его дочерью всё сильнее. Что ждёт её? Никто не поверил трём испуганным школьницам, которые, сбиваясь, рассказывали, как некая неведомая сила отбросила их от Аманды. Родители одноклассниц его близняшек были уверены, что девочки подрались и постыдились признаться, что получили неожиданный отпор от тихони Аманды. Но их дети в этой стычке заработали разве что ссадины и синяки. А вот миссис Стюарт потеряла единственную дочь. Она бесконечно вливала в уши полицейским про какую-то вражду к её погибшей Мэри со стороны Адрианы. Миссис Стюарт была уверена, что тем утром не Аманда, а именно Адриана толкнула Мэри специально, увидев тот камень у неё за спиной. Она даже пыталась убедить в этом трёх других участниц этого конфликта, но те лишь замкнулись, поняв, что им никто не верит, и боялись обронить лишнее слово. Но сейчас Уильяма меньше всего заботит официальное полицейское расследование и безумные показания миссис Стюарт. Основная угроза исходит от членов Трибунала. Именно от этой троицы мужчин зависит дальнейшая судьба Адрианы. И вот, наконец, они готовы зачитать свой вердикт. — Виновна! — слово звонким эхом разносится по залу и оглушает Уильяма. Ему трудно дышать, он сгибается, упирая ладони в стол. «Моя девочка…» — Но, — вдруг продолжает Патрик. — Послушай, Уильям, никто из нас не хочет упекать твою дочь под землю в изолятор, понимая, что она ещё ребёнок. Мы можем предложить тебе одну альтернативу… — Какую? — с округлёнными глазами произносит он, забыв как дышать. — Чтобы ты знал, твоя Адриана — не одна среди подростков, чья сила привела к гибели или травмированию других людей. Мы хотим на базе нашей Верховной школы открыть экспериментальный класс, где попробуем обуздать эту энергию и направить в конструктивное русло. Эти дети будут под присмотром телепатов, которые внушат им то, что нужно, полностью подчинив их силу. Методика экспериментальная, неизвестно, как скажется на психике… — И вы всерьёз думаете, что я позволю вам копаться в голове моей дочери? — шокировано говорит Уильям. — А ты всерьёз думаешь, что под землёй в Зале Конфирмации её ждёт другая участь? — с насмешкой произносит Патрик. — Или ты думаешь, что нарушители там сидят по своей воле тихо и спокойно? — Ты же знаком с Дмитрием Дёминым, наставником Московского Дома? — Захари поправляет очки и доверительно смотрит на Де Марко. — Его сын также будет учиться в этой школе, и Дмитрий не сомневался ни минуты, принимая такое решение. Поговори с ним… — И что же сделал его сын? Алексей, кажется? — охрипшим от волнения голосом спрашивает Уильям. — Грубым телепатическим вмешательством он свёл с ума свою учительницу, доведя её до самоубийства, — холодно чеканит Патрик. Уильям застывает с приоткрытым ртом, поражаясь, насколько сухо и беспристрастно звучат их слова. Будто речь не о человеческих судьбах, а о разменных картах. — Соглашайся, Уильям, — вторит ему Алан Риз, третий член Трибунала. — У тебя нет другого выбора. Поверь, это лучший вариант. Так у неё есть надежда на будущее, если эксперимент пройдёт удачно, она будет жить, как миллион других Посвящённых. А из изоляторов выходят редко, и никто там не будет пытаться всё исправить. — И что… — голос Уильяма дрожит и срывается. — Что вы сделаете с ней? — Не драматизируй, — Патрик усмехается. — Ничего страшного не произойдёт. Это же школьное обучение. Но если ты согласишься, будь готов, что в ближайшее время к твоей семье и к семьям пострадавших девочек придут наши люди. Они убедят, что на месте Аманды была Адриана, и произошёл действительно несчастный случай. После которого ты решил перевести дочь в школу закрытого типа. Что касается самой Адрианы… Она напрочь забудет про эту смерть одноклассницы. В её голове останутся другие воспоминания, в которых никто не погиб. Это будет отправной точкой. Увы, наша история зафиксировала уже случаи, когда убив случайно один раз с помощью неконтролируемого выброса силы, Посвящённый повторял этот же сценарий через некоторое время. Поэтому так важно напрочь смыть след действия из памяти Адрианы, чтобы она не вспомнила, как отшвырнула обидчиков от себя или от кого-то другого. Иначе в тот момент, когда её жизни или жизни близких будет что-то угрожать, она снова воспользуется той же схемой. Также Адриану научат иначе относиться к чужой боли, и она будет до ужаса бояться её причинить. Сейчас твою дочь уже надломили произошедшие события, но наши люди заставят её вернуться в исходную точку до этой травмы. — Но ведь, — шокировано произносит Уильям, — Адриана не будет помнить о смерти Мэри, а наше окружение, моя семья — мы будем знать об этом. — Об этом мы тоже позаботимся, не переживай, — отвечает Захари. — Но есть ещё одно условие. Знаю, Уильям, что ты можешь навещать её хоть каждый день, но ты и твоя семья будете видеть Адриану не чаще двух-трёх раз в год на первых порах, пока Наставники не достигнут успехов и не стабилизируют её силы наряду с эмоциональным состоянием. — То есть я должен оставить её там одну? Без поддержки семьи? — В любом случае, перед тобой выбор: школа или Зал Конфирмации! — сурово говорит Патрик, поджимая губы. — Не забывай, что если её поместят в Зал, ты, возможно, больше никогда не увидишь дочь. — Знаю, — обречённо говорит Уильям. — У меня есть выбор, но выбора у меня нет. Но вы правы, так у неё хотя бы есть шанс на будущее. Долгими бессонными ночами Уильям мучился от мыслей, что сделал недостаточно, чтобы убедить членов Трибунала в невиновности Адрианы. Вдруг он мог найти ещё какие-то аргументы? Вместе с воспоминаниями о том страшном дне у неё действительно забрали веру в то, что отец сможет её защитить и принять такой, какая она есть. Ему вскользь рассказали, что ей внушили, какими воспоминаниями заместили настоящие, и видя холодный прожигающий взгляд дочери в тот день, когда он приехал навестить её в первый раз, Уильям понял одно: он теперь для неё предатель. Но эксперимент удался на славу. Пусть в первые месяцы Адриана всё же пару раз применила силу, повторив то самое действие, которого опасался Совет. Однако учителям удалось разрушить установку и научить Адриану управлять даром. Окончив школу и несколько лет проработав под руководством Дерека, Адриана потеряла контроль над своими способностями всего один раз в попытке защитить самого Рейна от падшего ангела. Но на этот срыв Трибунал закрыл глаза, так как от него зависела жизнь не только самого Дерека и Адрианы, но и жизни других людей. Её кураторы вынесли вердикт: бесконтрольные вспышки в состояние аффекта остались позади, поведение Адрианы подчинялось логике, она полностью овладела самоконтролем и стала неприступно-холодной в отношениях, подавив чувственную сферу. Адриана начала презирать и считать проявления эмоций признаками слабости, и именно поэтому резко осудила решение Аманды по поводу Николь, считая его необдуманным и принятым исключительно под воздействием гормонов. И когда Уильям поддержал Аманду, Адриана, державшаяся всё это время на расстоянии от отца, сочла это вторым всаженным ножом ей в спину. Она искренне не понимала, почему они оба, выбирая между ней, самим отцом и Дойлом, в конечном итоге решили, что именно Коннору нужно отдать малышку. Ей было и невдомёк, что, пока она вынашивала планы по вывозу тела пациента Аманды из стен «Улья», даже не спросив его имя, Уильям собрал толстую папку с материалами на Коннора Дойла, от которого была беременна его вторая дочь. Он досконально изучил информацию на отца Николь от раннего детства до Архангельска, отыскал людей, с которыми был знаком Дойл, и побеседовал с ними, узнав, что этот человек из себя представляет. Он даже нашёл способ поговорить с самим Коннором, когда тот начал выходить на прогулки из домика, куда отвезла его и доктора Дженнерса Аманда. Помнил Уильям и все те длинные разговоры с Амандой, особенно самый последний за пару дней до её смерти. — Ты уверен, что ему можно доверить заботы о ребёнке? — Аманда уже с трудом открывала глаза и с огромным усилием складывала звуки в слова, но всё равно ни на минуту не переставала думать о судьбе своей малышки. — И он полностью оправился после всего, что сделали с ним в «Улье»? — Я думаю, мы должны дать ему, как минимум, выбор. Он должен узнать о дочери и сам решить, что делать дальше. — Адриана не простит мне моё решение, папа… Но я соглашусь с тобой. Как, впрочем, и всегда. Не думаю, что Адди сейчас готова стать матерью и оставить карьеру. А у меня слишком мало сил, чтобы самой отвезти Коннору ребёнка и поговорить с ним. Уильям также был солидарен с дочерью. Он сам считал и даже в глубине души стыдился мысли, что Дойл станет хорошим отцом и справится с воспитанием Николь лучше Адрианы. Он никогда бы не сказал вслух второй дочери такое, но видя, насколько она одержима карьерой, с трудом верил, что Адриана бросит свою опасную работу и посвятит себя целиком и полностью воспитанию Николь. Понимал Уильям, что вряд ли этого стоило ожидать и от Дойла. Но… В какой-то момент он увидел в Конноре себя. Чувствуя боль в отцовском сердце, он не мог просто так лишить Дойла такого важного знания и права выбора. Адриана никогда бы не поняла этого. Потеряв её четырнадцать лет назад, Уильям никогда бы не позволил себе отобрать у другого отца дочь. Но прекрасно знал — Адриана не отступит, видя ситуацию совсем под другим углом. Естественно, она, узнав, что ребёнок всё-таки оказался у Коннора, тут же вступила на арену боевых действий. Но её попытки обыграть Коннора и забрать у него Николь порой вызывали у Уильяма лишь усмешку. Дойл не поддавался на её провокации и бесконечные выедания нервов по поводу того, что он не так одел, взял, положил или покормил Николь. Будто она сама точно знала, как это делать или обладала навыками по уходу за ребёнком. Другой бы в ответ на беспочвенные придирки, сыплющиеся колючим градом, ползунки ей на голову надел, но не Коннор Дойл. Он стойко терпел, зная, что это провокация, и Адриана умышленно выводит его из себя, хочет доказать — он плохой отец. И глупыми попытками уличить в чём-то Коннора она раз за разом доказывала Уильяму, что они с Амандой не ошиблись в своём выборе отдать ребёнка Дойлу. Он действительно оказался достойным человеком, который не только принял всю ответственность за малышку на себя, но и искренне полюбил Никки. А вот Адриана порой сама вела себя как обиженный ребёнок в первый месяц знакомства с Дойлом. Но профессор Де Марко не промахнулся и в другом: Коннор, сам того не желая, своим спокойствием и невозмутимостью растопил сердце Адрианы, заставив её смягчиться и посмотреть на ситуацию другими глазами. Уильям не сомневался: если бы Николь осталась изначально с Адрианой, Коннор никогда бы не узнал о существовании дочери. А так, он и Адриана оказались совсем в иных условиях, постепенно становясь менее упрямыми и твердолобыми в отношении друг друга. Втайне Уильям надеялся, что, потеряв мать, Николь сможет одновременно обрести сразу двух родителей, волей-неволей научив их мягко взаимодействовать, а не плеваться ядом и колоть побольнее. Ведь вид тоскующей по Николь Адрианы, которая безумно хотела быть рядом с малышкой, тоже рвал ему сердце… Но он надеялся, что раз Аманда что-то рассмотрела в Конноре и прониклась им, то и Адриана рано или поздно начнёт ему симпатизировать. Им обеим всегда нравился один и тот же типаж мужчин… И всё ведь действительно постепенно вставало на нужные рельсы, вот только проклятая связь и чужеродная энергия, которая сейчас заставляла Уильяма держать Дойла и Адриану на расстоянии, буквально сводила с ума… Но Дерек оказался прав: расстояние здесь оказалось совсем ни при чём. Смутными отголосками Уильям чувствовал, как его разум затмевается багряными красками. Монстр снова завладел их сознаниями. И нужно спешить. Стараясь защитить себя от инородного захватчика, Уильям, не медля, распахнул дверь, ведущую на крышу… Первым его взгляд упёрся в Коннора, который, раскинув руки и что-то бормоча себе под нос, стремительным шагом приближался к фигуре в чёрной униформе с пистолетом. Дуло было направлено прямо Дойлу в грудь. Ветер донёс до ушей Уильяма звук взведённого курка. «Она пыталась защитить человека, которого любит. Разве у неё было в тот момент много способов это сделать?» Сейчас Уильям на собственной шкуре осознал — способов действительно катастрофически мало. Всего один. Взмах ресниц, и движение Коннора прервал мощный удар силы в левое плечо, моментально отбросивший его в сторону на несколько футов. В ту же секунду прогремел выстрел, но пуля не попала в цель, лишь разрезала пустоту перед собой. Ещё один взмах, на этот раз рук вверх, и следующая энергетическая волна снесла с ног Элсингера, в одно мгновение перекинув его через край крыши. Уильям сделал шаг к Коннору. Тот мог переломать кости после такого сильного толчка и падения на землю. Но по телу прокатилась болезненная волна, заставившая его на минуту задохнуться. Уильяма повело назад, и он прислонился спиной к двери чердака, сжимая зубы, чтобы не закричать от боли. Сил на переход прямо сейчас не было, но сердце тревожно забилось. С Адрианой снова творилось нечто неладное. Срочно нужно было потянуть с кого-то энергию для восполнения сил и возвращаться обратно к дочери. С болезненным сомнением на лице, он посмотрел на пытающегося встать Коннора. Кажется, цел. Значит, другого выбора нет — придётся восстанавливаться за его счёт. Уильям снова шагнул вперёд, но вздрогнул и неожиданно замер, услышав выкрик: — Дойл! Дом на перекрёстке Плезент Стрит и Баркли Роуз, Вашингтон 6 июля 2000, 23.03 Зрение медленно окрашивалось цветами, разбавляя красные оттенки. Первым Коннор увидел серый гравий, который то приближался, то отдалялся от его лица. Он не сразу понял, что стоит на предплечьях и коленях, и что это его качает с невероятной силой. Дойл нахмурился, пытаясь вспомнить, что произошло. Оглушённый выстрелом, он дотронулся до ушей и тут же вспомнил, как оказался на крыше дома. Коннор резко вскинул голову, растерянно озираясь. — Элсингер! — выкрикнул он, стараясь побороть головокружение и встать на ноги. — Дойл, помоги мне! — донёсся откуда-то голос Фрэнка. Чувствуя, что левая сторона тела болит так, будто его со всей силы приложили о стену, Коннор всё же рывком поднялся и кое-как добежал до края крыши. Элсингер висел, вцепившись в водосточную трубу, которая опасно скрипела под тяжестью его веса. — Вытащи меня! — взмолился Фрэнк. Коннор, не раздумывая ни секунды, перегнулся через бортик, с трудом дотянувшись до рук Элсингера. Изо всех сил стараясь сам не перевеситься, он обхватил запястья Фрэнка и сделал усилие, чтобы потянуть его на себя. Но всё оказалось сложнее, чем представлялось на первый взгляд. — Не отпускай меня! — проорал Фрэнк. — Не отпущу! — Дойл стиснул зубы, изо всех сил стараясь заземлиться и устоять: ему пришлось слишком сильно свеситься вниз, чтобы достать до Элсингера. Одно неловкое движение, и у него тоже есть все шансы последовать за ним. И, с одной стороны, Коннор ведь так хотел свершения мести, но с другой — вдруг осознал, что проявить малодушие, развернуться и уйти у него не выйдет. Уподобляться тем, кого он презирал, и опускаться до их уровня, примеряя на себя роль судьи — это последнее, на что был способен Дойл. Собственное падение с крыши пугало меньше, чем ещё одна утраченная жизнь на совести. Пусть даже и своего злейшего врага. На секунду Коннору показалось, что у него всё же получится вытащить Фрэнка, когда тот упёрся ногами в стену. Но тут спины чуть выше поясницы кто-то коснулся. Странное тепло побежало к плечам, всё сильнее разогревая и без того пылающую кожу. Постепенно жар окатил кисти, и мышцы начали предательски слабеть и дрожать. Дойл хотел обернуться, но голова стала тяжёлой, а глаза закрывались сами по себе. Слабость разлилась по всему телу. Он засыпал или терял сознание, не в силах удержать себя в реальности. — Нет! — в ужасе зашептал Коннор, понимая, что тело его не слушается. Невидимый огонь потёк и по телу Фрэнка, и если Коннора он опалял весьма щадяще, то Элсингер уже через секунду взвыл не только от страха, но и от боли. Жар, распространяющийся от ладоней Дойла, раскалил запястья Фрэнка, будто к ним прижали недогоревшие угли. Коннор зарычал от беспомощности, не в силах противиться этой силе. Вдруг желание уснуть отступило так же резко, как и нахлынуло, но оглянуться он всё же не смог, целиком приковав взгляд к рукам, будто это могло помочь удержать Фрэнка. — Нет! — громко выкрикнул Элсингер. Его будто что-то потянуло за ноги вниз, выдёргивая из рук Коннора. Но сам Дойл остался стоять на месте, словно его ботинки застыли в бетоне, хотя ещё пару секунд назад он с трудом удерживал равновесие. Через секунду всё закончилось, а Коннор, впав в оцепенение, ещё какое-то время смотрел вниз, не моргая. Его взор медленно скользил от конечностей к треснувшему черепу и стремительно растекавшейся луже вокруг головы лежавшего врага. Наконец он нашёл в себе силы отвернуться, вцепившись в кромку крыши. Кроме него здесь никого не было. Чувствуя, как огонь, охвативший спину, сменился на пробирающий до костей холод, Коннор зажмурился и задрожал. Попытался вернуть себе самообладание, вслушавшись в ощущения, и оторопел ещё больше. Внутри снова было пусто. Как и в тот вечер, когда ранили Адриану. Он положил руку на солнечное сплетение, чувствуя там неприятную пульсацию. Изо всех сил пытаясь задушить подкаты тошноты, Коннор вдохнул ртом и задержал дыхание. Медленно выдохнул и достал мобильный телефон, первым делом набрав профессора Де Марко. Тот ответил не сразу, и Коннор напрягся, услышав, что обычно бодрый собранный голос Уильяма тоже дрожит… Госпиталь святой Анны, Вашингтон, 6 июля 2000, 23.07 — Какого… Трясущийся от перехода Уильям застыл на пороге палаты дочери, видя, как над ней уже колдует доктор Чен. Дерек сидел на стуле в углу палаты, прижимая пакет со льдом к голове, а в противоположном конце несколько врачей укладывали Алексея на носилки. Уильям поднял глаза и с приоткрытым ртом уставился на окроплённую кровью стену. — Что с ним? — колотясь больше то ли от перехода, то ли от увиденного, спросил Де Марко. Никто из медиков не отозвался и даже не обратил на него внимания. — Они под внушением, мой дорогой друг, — сказал Чен, оторвав руки от висков Адрианы. — Огонь твоей дочери чуть не убил Алексея, переломав ему множество костей. Но Адриана пока не несёт никакой опасности, она слишком истощена и легко поддалась на моё внушение. Однако нам всё равно нужно поскорее её увозить. Он хотел сказать что-то ещё, но мобильный телефон Уильяма прервал его речь. — Профессор Де Марко, что с Адрианой? — заплетающимся языком заговорил Коннор. — Я чувствую… Точнее, не чувствую сейчас… Я… — он запнулся и замолчал. — Не волнуйтесь! Рядом с ней сейчас наконец-то оказался человек, который смог отрезать Адриану от вас, меня и Николь. Поэтому связь притупилась, — Уильям посмотрел на Чена, ожидая подтверждения, что сказал всё верно. Тот кивнул. — У вас всё нормально? — с тревогой спросил Коннор. — Адриана чуть не убила Алексея. Давайте поговорим потом. — Вы уже увозите её? — быстро проговорил Коннор. — Я бы хотел… — Да, прямо сейчас, — резко отрезал Уильям и нажал отбой. — Собирайтесь, не будем медлить! — указывающим тоном вымолвил он, обращаясь к Чену и Дереку. Дом на перекрёстке Плезент Стрит и Баркли Роуз, Вашингтон 6 июля 2000, 23.11 Едва Уильям нажал на отбой, Коннор тут же опустил мобильный, упав на колени и согнувшись. Его вырвало одной желчью и слизью. Судорожно хватая прохладный ночной воздух ртом, через пару минут Дойл нашёл в себе силы набрать номер Джона. Тот ответил не сразу. — Доггетт, — недовольно буркнул специальный агент в трубку. — Фрэнк Элсингер упал с крыши строящегося дома на перекрёстке Плезент Стрит и Баркли Роуз. Это почти окраина города. — Ты там, Дойл? — уже с максимальным интересом и участием спросил Джон. — Да, — коротко отозвался Коннор. — Никуда не уезжай, я живу в тридцати минутах езды. Я сам вызову полицию и наших агентов. — Я могу позвать свою команду сюда? — Можешь, — после паузы неуверенно проговорил Джон, — только до приезда криминалистов пусть не лезут к телу. — Хорошо. Сразу после Доггетта Коннор набрал номер Рэя и проговорил ту же фразу, что и Доггетту. — Мы как раз приехали на ночёвку в отель и только что разошлись по номерам, — таким же моментально взбодрившимся голосом произнёс Донахью. — Сейчас вытряхну Доннер и Эксона обратно, и мы сразу же выезжаем к тебе. — Можете сильно не спешить, — ответил Коннор и нажал на отбой. Спрятав телефон в карман, Коннор на шатающихся ногах спустился вниз и сел на бордюр, нетерпеливо ожидая, чтобы его компанию с мертвецом поскорее разбавили живые люди. Он ненавидел кладбища, морги и трупы, и нутром чувствовал, что эта ночь будет долгой и ещё сможет его удивить… Мобильная лаборатория ОНИР, Вашингтон 7 июля 2000, 3.12 Следующие несколько часов после событий на крыше действительно показались Дойлу вечностью. По мере пребывания на место происшествия новых людей он несколько раз по кругу рассказывал о произошедшем. И если Доггетт молча его выслушал и отправился к коллегам, то после того, как Коннор изложил события Донахью, Рэй неприлично громко разразился отменной бранью. Самым цензурным в этой тираде было лишь то, какого дьявола Коннор поехал на встречу без оружия и никому не сообщил адрес. Дойл и сам был глубоко впечатлён своим безмозглым поступком. И глядя на его бледное лицо, бегающий взгляд и приоткрытый рот, Донахью махнул рукой и пошёл к криминалистам, еле слышно процедив сквозь зубы: «Начальство, чтоб тебя…» Но в конечном итоге, записав показания Коннора, его самого и команду отпустили восвояси. С облегчённым выдохом Дойл, пожелав спокойной ночи Джону, собрался идти к машине, но к ним подошла встревоженная Линдсей: — Профессор Дойл, мне срочно нужно сделать анализ крови Фрэнка, и это не терпит до утра. Агент Доггетт, вы можете распорядиться, чтобы мне разрешили взять одну пробирку крови? — Что такое, Линдсей? — устало спросил Коннор, с печалью подумав, что и эта ночь, скорее всего, будет бессонной. — Я понаблюдала за тем, как коронеры укладывали тело Элсингера в трупный мешок. И заметила кое-что, но пока ничего не хочу говорить. Сначала нужно убедиться, что моя догадка верная. — Хорошо, я распоряжусь, — спокойно отозвался Доггетт и пошёл к коронерам. Через десять минут, взяв пробирку в руки, Линдсей уверенно зашагала на стоянку. И растерянно сбавила темп, увидев, что там стоит только одна арендованная машина. Та, на которой приехал сюда Коннор. И поскольку ключей у неё не было, ответ, кто ожидал её за рулём, напрашивался сам по себе. — Я могла бы и сама съездить в лабораторию. Без сопровождения, — Линдсей медленно опустилась на пассажирское сидение. Коннор молча завёл мотор и тронулся с места. Всю дорогу до лаборатории они ехали в полной тишине, а после Коннор уже битые полчаса сидел на стуле в углу медицинского отсека и ждал, пока Линдсей нарушит затянувшееся молчание и объяснит, почему же этот анализ никак не мог подождать до утра. — Профессор Дойл, вам стоит взглянуть на это, — Доннер наконец отступила на шаг от микроскопа. Коннор, растиравший и без того зудящие, воспалённые от хронического недосыпа глаза, резко дёрнулся и поднял взгляд на неё. Сейчас, чувствуя себя до невозможности измождённым, его сильнее прежнего цепляли и злили эти её «вы», «профессор», холодный тон, взгляд, сдержанность и натянутость. Он обещал дать ей время, но с каждым днём чувствовал, что всё происходящее напоминает какую-то глупую инсценировку. Она могла обижаться на него в личных отношениях сколько угодно, но куда девать долгие годы совместной отлаженной работы и ворох раскрытых вместе дел? Он устало моргнул, поморщившись. И не только от раздражающего официального тона Линдсей… За прошедших шесть ночей в общей сложности ему удалось поспать часов восемь, максимум десять. Таблетка от мигрени усмирила лишь сверкающие блики перед глазами, но боль до конца не сняла. Эффективность на работе падала со скоростью света, и сейчас Коннора даже не очень удивило, что у него снова выпал из памяти целый кусок того, что произошло несколькими часами ранее. Доггетту и криминалистам Дойл сказал, что Фрэнк оступился и в этот момент выстрелил. Он действительно запомнил, как Элсингер опасно подступил к краю крыши. И помнил звук выстрела. Вот только не помнил, как сам оказался на земле в нескольких футах от того места, где стоял. Смущала и боль, до сих пор растекающаяся по левой стороне. Ведь если он прыгал — а прыжка Коннор тоже не помнил, — то явно вправо и никак не мог приземлиться на левый бок. Дойл мотнул головой, отгоняя сверлящие дыру в висках надоевшие мысли, и подошёл к микроскопу. Нахмурился, увидев в образцах крови странные блестящие элементы. — Это R-клетки, такие же были и в вашей крови пару месяцев назад, — уверенно проговорила Доннер. — Кровь Фрэнка буквально нашпигована ими. Коннор в одну секунду почувствовал, как сон моментально отступил прочь. — Но если у него в крови есть R-клетки, означает ли это, что он может восстановиться? — предположил он, ещё раз глянув в микроскоп. — Хотя там, на крыше, он сказал, что единственное, что они не могут собрать — это мозг. — А он у него весь вытек, — без доли брезгливости сказала Линдсей. — Соглашусь, ведь любая регенерация тела вызывала дегенерацию мозговых клеток, разрушая нервные и вызывая образование кист. Как это было с вами. — Но как ты поняла про R-клетки в его теле? — быстро спросил Дойл. — Когда я только приехала и посмотрела на тело Фрэнка, заметила, что у него открытый перелом обеих берцовых костей. Это трудно было не увидеть. Но когда через пару часов его укладывали в мешок, мне показалось, что правая нога целая. — Надо же, — шокировано произнёс Коннор. — Выходит, R-система продолжает функционировать даже после смерти? Но в таком случае я немедленно должен убедиться, что Элсингер вдруг не очнётся в холодильной камере морга. Вдруг мы что-то не так поняли или упустили. — Вы собираетесь поехать туда сейчас? — Линдсей округлила глаза в удивлении. — Да, — уверенно ответил Дойл. — Если это так важно для расследования, — её голос вдруг стал мягче и тише, — давайте я туда сама съезжу. Биология и медицина — всё же больше мой профиль, чем ваш. — Нет, дело не в профиле. Мы не знаем, восстановится он или нет, я не могу послать туда тебя… — он поднял на неё уставший взгляд. — Одну точно. — Понимаю. Вопрос можно? — Конечно, — Коннор словил один из её привычных ранее взглядов, означающих, что сейчас она смотрит на него не как на своего начальника. — Сколько вы не спали? — с едва уловимыми нотками заботы произнесла Доннер, и её деловой тон дрогнул. — Линдсей, — вяло начал Коннор, — слушай, это сейчас неважно… — Важно, потому что вы еле на ногах стоите. — И что? — Коннор вдруг начал раздражаться от этих странных противоречий в её поведении и словах. — Линдсей, ты снова называешь меня профессором, но тебя волнует, стою ли я на ногах? — Ещё один вопрос, — ровно и спокойно произнесла Доннер. — Профессор Дойл, вы идиот? Коннор открыл рот от неожиданности. — Естественно, меня волнует, стоите ли вы на ногах, потому что если вы не помните правила проведения расследований, то я вам напомню, что от принятых взвешенных и обдуманных решений кейс-менеджера зависит жизнь его подчинённых… и его собственная тоже. Ваш внешний вид и демонстрируемые реакции заставляют меня усомниться в том, что вы сейчас способны действовать адекватно. Количество сна неизменно отражается на… — Хватит, — гневно сквозь зубы произнёс Коннор. — Прекрати так со мной говорить, будто мы знакомы месяц, и ты озвучиваешь фразы по протоколу. Я всё понимаю: ты обижена на меня, злишься. Да, ты просила время, а я заявил тебя в свою команду. Но, Линдсей, мы на работе, и ты мне нужна как специалист. Я не мальчишка какой-то, который не может усмирить свои желания, смешивая личное и рабочее. Я сделал это с позиции кейс-менеджера, которому нужен в команде человек, обладающий высоким уровнем знаний по древним языкам. На кон была поставлена жизнь человека, и ты была единственным свободным специалистом, когда я делал запрос. Мы оба — профессионалы и… — Именно поэтому я высказала вам свои опасения, — она снова перебила его и отчеканила слова, словно по бумажке. — И мой профессионализм сейчас говорит, что вам нужно отправиться в отель и поспать. Остальную работу могу сделать я. Если вы не хотите отправлять меня одну, можно позвонить Донахью и Эксону. — Знаешь, Линдсей, — Коннор попытался вернуть голосу привычное спокойствие и мягкий тембр, — я прекрасно понимаю, что мост наших личных отношений давно догорел, и как раньше уже не будет никогда. Оно нам обоим уже и не надо, — он заметил, как от этой фразы она вздрогнула. — Меня сейчас волнует другое. Ты помнишь момент, когда мы сменили «профессор Дойл» и «мисс Доннер» на имена? — Помню, — глухо отозвалась она. — Дело Ричарда Ньюса, когда нас двоих заперли более, чем на сутки в подвале без воды, еды и света. — Оставаться на «вы» в тех условиях было сложной задачей, не правда ли? — он устало улыбнулся. Она кивнула, сделав вид, что микроскоп сейчас вызывает у неё больший интерес, чем дышащий в лицо Коннор. — Так почему мы всё-таки из-за той ситуации позволяем нашим рабочим отношениям снова откатиться на первоначальный уровень? Это означает, что мы не можем дистанцироваться от этого, и позволяем личному проскальзывать в профессиональное. А это действительно проблема. Возможно, твоё решение перевестись было спонтанным, но вижу, что правильным, раз ты до сих пор называешь меня профессором. Можешь считать меня занудой, но ты должна помнить, что я слишком много времени всегда тратил на то, чтобы команда функционировала как единый организм, чтобы в неё не сквозили личные неприязни. От нас зависят жизни не только коллег, но и людей, которые ждут нашей помощи. И нам с тобой, хочешь-не хочешь, придётся иногда работать вместе. Но не переживай, я учту всё же этот момент, и постараюсь обходиться без твоей помощи в моих расследованиях. Она с вызовом посмотрела на него и хотела что-то сказать, но, увидев его искренний взгляд, осеклась. — Я всё сказал, — подытожил Коннор. — Касательно нашего дела — я еду в морг, поезжай в отель. — Нет, Коннор Дойл, поведу я. А дальше будем действовать по обстоятельствам, — она поймала его привычный рабочий взгляд, не терпящий возражений, но проигнорировала. — Точнее, по инструкции, которую вы предпочитаете нарушать лишь в исключительных случаях. — Ладно, — нехотя согласился Коннор, нервно дёрнув плечами. — Ты права, мне лучше не садиться за руль. — А что касается всего остального… — сказала Линдсей чуть мягче. — Обещаю подумать. Она зашагала к выходу, а Коннор какое-то время стоял и смотрел ей в спину, пытаясь вспомнить, достаточно ли ясно выразился и обозначил свою позицию: его теперь интересует только профессиональная сторона их отношений и он перестал хотеть чего-то большего между ними. Успел царапнуть страх — Линдсей его простит и захочет быть с ним, а ему это уже не нужно, хоть и прошло всего две недели с того их разговора. Коннор, закатив глаза, мысленно застонал сам от себя. Ему определённо нужно поспать. И перестать разговаривать в таком состоянии о серьёзном с женщинами. А ещё, по возвращению в Галифакс, стоит сразу же пойти на консультацию к Антону и начать разбираться, что и к кому он чувствует… или не чувствует. Пока опять не напорол серьёзных ошибок и не сделал ещё кому-нибудь больно…