Сквозь страх и презрение

      Его губы — как чистый, концентрированный яд, и в глазах его тоже яд, а руки будто наркотик, что проникает под кожу, заставляет тебя бездумно подчиняться его святой воле. Пальцы теплые, медленно выворачивают душу, нежно касаясь груди, а прожигающий взгляд цвета соснового леса заставляет дрожать всем телом. Но самое страшное, когда он прижимается, закрывая собою весь мир, и языком касается мочки уха. Тогда Олег не выдерживает, до скрипа стискивая зубы и кулаки.       — Ты сам напросился, — ах, этот голос!.. В мире нет ничего слаще и ничего опасней его, — ты же не думал, что я не узнаю?       Олег стыдливо смотрит в этот бесконечный вечнозеленый лес за его зрачками, понимая, что не просто потерялся в нём, а давно в нём умер, стал его частью, пророс корнями и вот-вот зацветет.       — Ты думал, я не узнаю о том, что именно из-за тебя я лишился дома, работы, диплома? — его слова до боли нежны, обволакивают мысли невидимой шалью, медленно сжимаясь вокруг горла и удушая.        — Что из-за твоей прихоти я едва не распрощался с бабушкой и на всю жизнь потерял Руслана? — он не обвиняет или кричит, нет — сплошное лукавство и лёгкая издёвка. Леонид ведёт себя как хозяин, что заигрывает со своим питомцем.       — Нет, Олеженька, — он нежно кладёт указательный палец ему на губы, — этим миром правит такая хитрая сука как Карма — что ты получишь, то и потеряешь.       И подмигивает, а в сердце трещит последняя пружина гордости. Олег обессиленно опускает голову не способный ничего оспорить или пояснить. Он сам попал в ловушку, которую так бережно расставлял для человека, от чьих рук получал неземное наслаждение. Сам виноват в своей больной, неестественной одержимости, которая сломала несколько человеческих судеб и одну, покорёженную болезненным прошлым и скверным характером, душу. Его душу.       — Ты забрал у меня всё, что мне было дорого, — так же ласково, овивая руками, как лианами, прижимаясь ещё плотнее, целуя в ямочку между ключицами, отчего Олег едва слышно стонет.       — Ты украл мою прошлую тихую жизнь и посадил как пса на цепи своих денег и условий, — с полным осознанием власти в голосе, — так что я сделал то же самое…       И тут он целует его. Но это не невинный детский чмок в губы, как в первый раз, и не та напористая вежливость, что была в машине, о нет. Он целует нагло, влажно, пошло, сплетая их дыхания и языки в один змеиный узел. Мозг закипает, ноги подкашиваются, сердце трещит и вот-вот разлетится осколками, как граната.       — Я забрал самое ценное, что есть у тебя, — отодвигаясь и облизываясь, властно положив свою руку ему на плечо. Олег всё понимает без слов, медленно становясь перед ним на колени, не моргая и смотря на это всемогущее в своей безупречности и жестокой улыбке, лицо. Лёня оглаживает пальцами его влажные, зацелованные губы.       — Так скажи мне, Олеженька, — лукаво, игриво прищуриваясь, зная ответ наперёд, — чей ты теперь?              — Ах!.. — Олег с болью открывает глаза, понимая… это был лишь сон. Сон о Леониде. О его лучшем друге и помощнике Леониде, что опять нагло покорил его своей воле. Очередной, чёртов влажный сон после которого Олегу нужно минут пятнадцать стоять под леденящим душем, дабы смыть с себя возбуждение, а потом ещё полчаса заниматься дыхательной гимнастикой. Мужчина отчаянно стонет, закрывая лицо руками и ощущая влажную подушку под головой, а так же не менее влажную простынь между ног. Это уже сводило с ума.       — Я его хочу, — глухо, то ли сознаваясь то ли жалуясь. — Я так хочу его, что уже не выдерживаю!       Обманчиво сладкий привкус поцелуя всё ещё дразнил воспоминания. Олег медленно убрал руки с лица, проведя пальцами по губам, ощущая сдавливающую внутренности тоску.       — Что же ты творишь со мной, Лёнька? — полным нечеловеческого отчаянья голосом спросил он потолок, вспоминая тот всемогущий малахитовый взгляд. — Что ты наделал…              — Ты представляешь?! Нет, ну ты представляешь?! — голос Карины в телефоне был как никогда трескучим и ярким. Лёня специально держал трубку немного подальше от уха, чтобы не получить контузию.       — Да я сам в шоке, — с «искренним удивлением», спрятавшись за одной из квадратных колон помещения. — Кольцо подарил уже?       — Да! Красивое, большое, я просто в шоке!       — Ну, поздравляю, — тихо радуясь за подругу и её маленькое счастье. — На свадьбу пригласишь?       — Само собой! Кстати, Миша тоже настаивает, — «Миша», это настоящие имя Шумахера, про которое все во дворе уже давно забыли.       — Супер, — улыбчиво закатывая глаза, — приду, напьюсь хоть за чужой счет.       По ту сторону звонко рассмеялись. У Карины очень заразительный смех, аки бенгальский огонь. Лёня слушал его, радуясь и желая подруге всего самого лучшего, ведь после более тёплого знакомства с её ухажёром он был уверен — Карина и Миша идеально друг другу подходят.       Администратор Дома Культуры и Быта — мужчина в дорогом костюме с залысиной и третьим подбородком — начал подзывать к себе всех официантов и официанток, дабы раздать последние указания. Лёня, быстро попрощавшись и втихаря выбегая из-за колонны, незаметно пристроился в конце чёрно-белой очереди, взяв в руки натёртый до зеркального блеска поднос.       Мужчина голосом командира отряда спецназа предупредил всех: «Не пить, не бакланить, не трындеть между собой и с гостями, и особенно ни к кому не приставать, потому что проблемы с этими богатыми жопами ему нахер не упали». Лёня слушал это напутствие закатив глаза, ведь все без исключений правила он собирался сегодня нарушить. Между матами и глаголами чуткое ухо уловило разговор троих молодых поваров, что сервировали закуски и разливали по бокалам шампанское:       — Хорошеньких сегодня набрали.       — Да, даже очень, мне вон лично те брюнеточки две нравятся.       — Да, неплохие. А мне та рыженькая с хвостиком, на белочку похожа.       — А мне мальчик вон тот блондинистый в конце. Попец у него просто загляденье, я бы его пощупала…       — Тебе бы лишь что-то «щупать», Света, разливай лучше нормально. И так вон половина бутылки шампанского на потолке, половина в тебе и немного в фужере…       Лёня, возгордившись и выпрямившись, властно улыбнулся, думая про себя: «Прости Света, но этот «попец» уже занят».       Мужчина, взбодрив всех фразочкой: «Полетели, орлы, только не обосритесь мне тут!», похлопал в ладоши, и все тут же начали набирать на подносы тарелочки с закусками и наполненные фужеры, становясь у входа в главную залу, где проходил светский раут. Лёня свой поднос наполнил последним, поэтому выходить тоже должен был в конце, закрывая шеренгу. Он стал аккурат возле большого зеркала в массивной золотой оправе, немало удивившись внешнему виду.       — Ох ты, валить да выебать… — тут же пугливо прикрывая рот ладонью, боясь, что его кто-то услышит.       А глядеть было на что: точёная фигура в белоснежной рубашке, чёрной глянцевой жилетке и ровных, облегающих брюках казалась просто идеальной. Острые, широкие плечи вздымались, как крылья молодого орла, а позолоченные пуговицы и запонки безупречно довершали образ, который портила всего лишь одна глупая деталь.       — Нет, это лишнее, — резко отставляя поднос и едва ли не срывая со своего горла галстук-бабочку. Сегодня он не слуга у богатеньких буратин, а хищник, что вышел на охоту. Он тут же откидывает назад волосы, открывая светлый лоб, прикусывает губы, чтобы казались более пухлыми, и расстегивает рубашку аж до ямочки меж ключицами. Теперь он выглядел не столько элегантно, сколько игриво, хищно, а именно это и нужно было ему сейчас. Ведь там, среди незнакомых людей, продажных политиков и мнимых светских львиц, его ждал один особенный человек, ради которого он решился, наконец, из хитрого змея переродиться в настоящего изумрудного дракона.              Май, мать его…       На улицы резко пришёл антициклон с едва ли не тридцатиградусной жарой, вслед за которой прилетели ласточки и прочая срущая на головы людям и памятникам шваль. Но это ложное тепло; воздух тяжёлый, влажный и наверняка принесёт за собой ещё тонны дождей, грязи и пугающих раскатов грома. Лёня не любит май, ведь он обманчив и самые плохие вещи с ним происходили именно в мае: уход отца, побег матери в Москву, переезд брата в США, смерть дедушки и прочее, с разницей лишь в годах. Но теперь он верит, что этот проклятущий месяц может стать действительно тёплым, а возможно, даже самым сладким в его жизни.       Главный зал украшен в стиле «цыганского барокко» — везде позолота, блёстки, огромная вывеска: «С днём рождения, наш город Н.», а также полуобнажённые девушки в масках, что танцуют на подиумах. От такого Лёню едва не выворачивает — никакого вкуса, но всё вполне «богато» по меркам местных лощёных чиновников.       Издали, возле высоких пластиковых окон, одетых в тяжелейшие бархатные занавески, он замечает фигуру Лидии в облегающем платье до колен цвета индиго и ровную спину Олега, что стоит рядом с ней. Они разговаривают с каким-то пузатым мужчиной, и Лёня решает пока не подходить к ним, просто маяча на периферии, да делая вид, что невероятно рад обслуживать гостей. Благо те очарованы его слегка вызывающим шармом и сами весело подходят, очищая поднос за пару минут.       Тем временем Лидия о чём-то мило шутит с гостем. Держится раскованно, уверенно, покачивая в пальцах бокал с шампанским и играя пышными волосами. Мужчины облизывают её сальными взглядами, но стоит на горизонте пройти её мужу, как все сразу остывают.       Олегу сложнее — интроверт по натуре и социофоб по гороскопу, он чувствует себя неудобно в этом прогнившем обманом и пафосом месте. Он участвует в светской болтовне, кивая, иногда через силу улыбаясь, но держась отстранённо. Лёня хочет подойти к нему, взять за руку и увести из этого места, ну или хотя бы, проходя мимо, ласково шепнуть на ухо в ту секунду, когда весь мир отвернётся: «Не волнуйся, я рядом». И ответом ему станут опущенные плечи и едва слышный тёплый вздох… Но нужно подождать, подходить к нему медленно, неумолимо и, когда он останется один или с Лидией, не дать ни единого шанса спастись!              — Я думал, что справлюсь, но, кажется… не могу, — Олег сильно сжимает кулаки, и ногти начинают впиваться под кожу. Лидия хочет его приобнять, успокоить, но рука застывает в полудвижении. Сегодня он и так молодец: говорил чётко, держался стойко, даже за руку кое с кем поздоровался… Но она видит, что брат находится на пределе, и только высшая сила держит его в узде от таких привычных истерик.       — Можешь, всё ты можешь, — успокаивает она его шёпотом, — главное… — голос тут же меняется, а глаза расширяются. — Главное не оборачивайся.       — Почему? — недоумевая, отвлекаясь от отвращения и дрожи в пальцах.       — Не оборачивайся, говорю! — на сияющих брендовым блеском губах расцветает улыбка.       — Да что тако?.. — оборачиваясь и забывая своё имя.       Лёня-я…       Чёртов сладкий, ядовитый, хищный, до потери пульса желанный Лёня, что неумолимо приближается к ним, покачивая бёдрами в облегающих чёрных брюках и немного оттягивая и так опасно расстёгнутый воротник белоснежной рубашки.       — Он шикарен, — закусывая нижнюю губу, восторженно шепчет Лидия, пока Олег мысленно пытается поднять упавшую на пол челюсть. Гордость требует ответить что-то из разряда: «Да, ему к лицу форма прислуги», или «Да, сегодня он наконец-таки причесался», но в результате выходит лишь тихий, сдавленный стон изнывающего от двадцатилетней жажды человека.       — Олежа, не так громко, — пристыжает сестра, пряча ухмылку в бокал, пока он отворачивается, пытаясь заглушить шквал чувств, что вот-вот порвут сердце.       — Давно? — всезнающе усмехаясь. Олег обессиленно вздыхает.       — Иногда кажется, что с первого взгляда.       Лидия удовлетворённо кивает, жестом подзывая самого красивого официанта в городе.       — Желаете что-нибудь выпить? — ласковый, едва ли не подростковый тенор промурашивает до костей.       — Ох, не будь я замужем, я бы желала только тебя, Лёничка, — оглаживает она его по щеке, пока муж не видит. — Выглядишь божественно.       — Лидия Олеговна, не будь я геем, тоже желал бы только вас, — с игривой улыбкой.       — Господи-боже, какая же ты душечка! — хихикает женщина, косясь то на него, то на брата, — Вот же будет кому-то славный муж!       Олег издаёт какой-то странный, едва слышный писк и замирает. Лидия и Лёня надменно смотрят ему в спину, заговорщически улыбаясь.       — Ладно, пойду ещё поговорю с гостями, — подмигивает чертовка, уносясь едва ли не в припрыжку и оставляя после себя шлейф французских цветочных духов. Мысленно Лёня ей руки целует за всё это, но сейчас надо быть стойким! Он медленно обходит Олега со спины, любуясь его брендовым смокингом и горящими скулами.       — Господин Амурский?.. — нарочито нежно касаясь дыханием уха.       — Помолчи пять секунд, пожалуйста, — сквозь зубы, прикрыв лицо рукой. Лёня стоит как вкопанный, хотя краем глаза видит, что его подзывают к себе и другие гости. Но будь по ту сторону залы даже Путин — и головы не повернул бы.       Тем временем брюнет запрокидывает голову, потирая переносицу, и медленно открывает глаза, в которых столько желания и жгучей истомы, что уже парень краснеет. Олег протягивает руку к последнему фужеру с шампанским на подносе, в то же время наклоняясь к его уху и чеканя каждое слово, как инструкцию:       — Через пять минут будут фейерверки. На третьем этаже есть выход на крышу. Буду ждать, — и уносится в противоположную часть помещения. Лёня удивлённо моргает, но улыбается, закладывая опустошённый стальной диск за плечо.       — Понял-принял, — удовлетворённо, возвращаясь на кухню за новым подносом.       Ночной воздух ещё отдает разлагающейся зимой, но для Олега он сейчас как дар свыше. Сегодня Лёня слишком хорош, даже лучше чем в снах и фантазиях. А ещё невероятно быстр, он просто не успевает правильно среагировать и подготовиться, хотя уже готов во многом ему сознаться. Старая, плоская, двадцать раз перекрытая крыша дома культуры пахнет пустотой и пылью советского прошлого. Олег до боли впивается пальцами в отсыревшее кирпичное ограждение, которое ему едва до талии достаёт, и лихорадочно думает над всем, что скажет сегодня Леониду.       Бежать от себя смысла нет: он ему нравится, Олег сам это признал. Да чего уж там, парень в эротических снах преследует, а вкладка в Chrome «гей-порно с блондинами» стеснительно соседствует наравне с мессенджерами и финансовыми сайтами около месяца. Осталось только в голос сознаться, что Олежа похоже-таки действительно пидор и сохнет по своему массажисту, да и дело с концом.       Лёня появляется на крыше как призрак. В руках у него поднос с двумя бокалами — один с газированной водой, другой с шампанским — и едва ли не на цыпочках подходит к Олегу, всматриваясь в его задумчивую тревожность. Тот не замечает его и Лёня втихаря взяв бокалы в одну руку, со всей дури лупит подносом об ограду.       — ЙОБ ТВОЮ МАТЬ! — кричит Олег подпрыгивая и хватаясь за сердце. Лёня жизнерадостно ржёт над его реакцией.       — Прости, но ты весь был в себе, я хотел немного отвлечь, — небрежно откидывая чёлку и подавая бокал с водой.       — Этим и до инфаркта довести можно! — злобно принимает он его, тут же отпивая.       — Прошу прощения, Олег Олегович, — с очаровательно-нахальной усмешкой, — обещаю сегодня исправиться.       Они молчат пару минут, просто смотря друг на друга и на то, как ветер играет с их волосами. На небе ни облачка, луна кажется как никогда огромной, а звёзды близкими. Олег хочет что-то сказать, но слова присыхают к языку. Лёня напротив поджимает губы, дабы сдержать весь поток признаний, которые сегодня заготовил ещё с утра, но в голове всё перемешивается, и в результате:       — Ты не знаешь, чья это вечеринка?       «Ебать я диби-и-л» — мысленно отвешивая себе подзатыльника, но почему-то Олег воспринимает этот вопрос с удивительной лёгкостью.       — Отчасти моя, я оплатил половину расходов, — поворачиваясь лицом в сторону заднего двора, где устанавливали пиротехнику. — Всю программу и оформление делала Лидия.       — Зачем? — отпив свое шампанское и чувствуя вальс пузырьков на языке. Олег пожал плечами, пытаясь выглядеть как можно более невозмутимо.       — Многие из присутствующих имеют подпольные бизнесы, конторы и всякое такое. Это неплохая возможность заявить о себе и найти новых клиентов или даже партнёров.       Лёня с пониманием кивает: бизнес всегда и везде бизнес.       — Мы и раньше устраивали такие «званые вечера», — с кислой миной, показывая пальцами кавычки, — но теперь у меня достаточный вес в городе, чтобы привлечь ещё и такую публику.       — Метишь в политики? — с ухмылкой, расслабленно откидываясь локтями на ограду. Олег запивает водой ком волнительного желания в горле.       — Не-е-ет, — брезгливо. — Там нужно слишком часто здороваться за руки, а у меня с этим… — тяжкий вздох. — Ну ты знаешь.       Лёня снова кивает, отставляя бокал.       — Я видел, как ты заставлял себя общаться с этими людьми, — подбадривает, но Олег горько качает головой, — ты сегодня хорош.       Он презрительно фыркает, устремляя взгляд куда-то под небо. Луна серебрит острое лицо, которое под блёклым светом кажется невероятно одиноким и полным печалей.       — Я думал, что уже могу себе это позволить, — с каким-то презрением к себе, — но… кажется, ещё нет.       — Ну, не скажи, — отодвигаясь от ограды и становясь рядом, — ты, по-моему, совершил большой прогресс со дня нашего знакомства. И первого массажа.       Олег улыбчиво хмыкает, ослабляя рукой тёмно-синий галстук и поднимая взгляд. Под звёздами его золочёные глаза отливают олимпийской бронзой.       — Если бы не ты, — с какой-то стеснительной улыбкой, — я бы опять встречал этот вечер дома, а не здесь.       Лёня ухмыляется, задумчиво опуская голову. Если бы не Олег, в его жизни многое бы не случилось, как хорошего, так и не очень. А ещё, если бы не он, то Лёня даже бы и не знал, что может вести себя так открыто, проявлять какую-то наглость или храбрость. Всю жизнь он был младшим, затюканным, затравленным. Если бы не брат, что постоянно защищал его от нападок в школе, и бабушка, с её жизненной премудростью, Лёня бы даже ходить прямо не смог. Шлёпал бы по дороге жизни, опустив голову и боясь поднять взгляд, тем более, что в России это само по себе делать сложно.       С Олегом он чувствовал, как сквозь душу прорастают крылья, под сердцем начинают петь птицы, а мысли сами по себе становились громче, выразительней. С ним можно было в голос мечтать, говорить о каких-то планах, не бояться, что тебя осудят или осмеют, а может даже помогут. Олег дал не просто шанс, а возможность надеяться на большее и это большое получить. Стать личностью, которая не боится открыть завтра на рассвете глаза…       — Олежа… — голос опасливо дрожит, и Лёня прочищает горло, перед следующими словами. — Есть у меня в голове один вариант того, как ты можешь научиться заново касаться людей, но-о… — незаметно облизывается, — нужно, чтобы ты мне полностью доверился.       — Я тебе и так доверяю, — не задумываясь, пожимая плечами.       — Ты не понимаешь, — нервно почесав затылок, опираясь рядом с Олегом на кирпичную ограду так, что их локти соприкасаются. — После того что я сделаю… между нами всё изменится.       Тот удивлённо поднимает длинные брови.       — Мы не сможем воспринимать друг друга так, как раньше, — вздох. — Я точно не смогу.       Под сердцем Олега начинают взволнованно порхать бабочки.        — Ты готов к этому? — тихо и чётко спрашивает парень, пряча в вопросе ещё что-то, едва уловимое, но всё равно заметное. Он молчит пару секунд, а потом улыбается, сам, медленно и неуверенно положив свою руку поверх его гладкой ладони, сплетая пальцы вместе.       — Думаю… я давно готов к тебе, — признаётся под первый разрыв фейерверка. Разноцветные искры бросают свою сияющую тень на их лица, становясь курантами. Лёня притягивает Олега к себе за галстук, целуя и смело закрывая глаза. Тот сильнее сплетает их пальцы, растворяясь в чужих губах и радостных взрывах в небе. Бежать больше некуда, отнекиваться тоже. Нужно быть взрослым и принять все факты как есть, тогда жить станет значительно проще.       Лёня целует напористо, жарко, будто хочет оставить свой след на его зубах. Его язык шаловливым угрём кружит во рту, опьяняя легким привкусом шампанского и такой сладкой надеждой. Олег не хочет дышать, но лёгкие так отчаянно сжимаются в борьбе за жизнь, что, кажется, сейчас усохнут. Когда их поцелуй прерывается, оставляя тонкую липкую паутинку слюны, то хватит и секунды, дабы увидеть все несказанные слова, не заданные вопросы и не озвученные ответы во взглядах.       Вспышки фейерверков оседают на дне глаз разноцветным бисером. Леонид хватает мужчину за грудки, поворачивая и прижимая спиной к старой перегородке с такой силой, что она едва не трещит, осыпаясь отсыревшей штукатуркой. Он упирается коленом между его разведённых ног, одной рукой приобнимая за шею, а второй снова сплетая их пальцы вместе. Олег кладёт свою руку ему на талию, несмело притягивая ближе. Лёня ухмыляется в новый, голодный поцелуй, плавно проведя ладонью по его шее, груди, расстегивая пуговицы на пиджаке и крепко сжимая сверкающую от разноцветных бликов пряжку на штанах. Тот удивлённо пялится на него, ещё слегка осознанным взглядом.       — Ты сам разрешил, — сладко напоминает Лёня, целуя в шею, прикусывая кожу, оставляя свой ядовитый след на ней. Олег прижимает его голову к себе, впервые зарываясь пальцами в тонкие белые пряди.       — Разрешил-разрешил, — захмелело шепчет, в промежутке неожиданной тишины между новыми взрывами в небе. Лёня расстегивает ему ремень, пуговицу, молнию на штанах, целенаправленно запуская ладонь в горячее и твёрдое пространство.       — Сними перчатки, — не так приказывает, как напоминает Олег, и Лёня нарочито медленно стягивает их зубами, нахально улыбаясь. Фонтан из вспышек в небе отливает золотом на его волосах, застревает на грани зрачков синим, а на влажных губах алым, превращая парня в падшего ангела. Олег с иронией вспоминает то время, когда латекс на этой сверкающей коже был обязательным условием работы. Теперь страх грязи кажется несущественным на фоне того тепла и наслаждения, которое создают эти юркие пальцы. Леонид оголяет жилистые руки, закатывая рукава и прикладывая ладонь к губам Олега.       — Облизывай, — приказывает, гипнотизируя не моргающим взглядом, в котором тонут океаны из света и стекла. И Олег подчиняется, не моргая, медленно проведя языком по внутренней части его тёплой руки, от кисти до подушичек пальцев. Он не сознается, конечно, но даже есть из этих рук готов. Змей подчинил тигра, но не приручил, и мужчина с ухмылкой прикусывает ему указательный палец. Лёня игриво шикает, улыбаясь и снова глубоко целуя, быстро запуская влажную ладонь под нижнее бельё Олега, нащупывая там возбуждение и желание.       Эти движения брюнет знает уже наизусть, но теперь они более сильные, властные, уверенные, как и его рука, что до боли сжимает светлые волосы на загривке. Он чувствует не только свой стояк, но и Лёнькин, желая лично коснуться его пальцами. Провести по нему рукой, сжать внизу так, чтобы он сам застонал! Но ладони ошпаривает от самой мысли, и Олег понимает — рано. Пока рано, но со временем всё будет: и стоны, и крики, и мольбы о продолжении. Он не любит оставаться в долгу и обязательно всё возвращает. С процентами, если нужно.       Мысли о возможном будущем настолько вязкие и густые, что полностью отключают от внешнего мира. Есть только небо, в котором каждую секунду сгорают тысячи маленьких звёзд, звуки взрывов то ли сердца, то ли фейерверков на улице, прохладный ветер за шиворотом и парень его мечты, что трётся всем юным телом, добывая из Олега первобытное пламя. Но когда желанные губы смело касаются покрасневшей головки члена, в мужчину бьет молния. Он резко опускает глаза вниз, видя его хищную улыбку и совсем не вяжущийся с ней нежный взгляд.       — У тебя… довольно н-необычный мет-тод лечения, Змееловов, — задыхаясь, краснея, не веря в происходящее и боясь даже морганием его разрушить.       — А я любитель нетрадиционной медицины, Олег Олегович, — подмигивая, становясь коленями на грязное покрытие крыши и резко пододвигаясь максимально близко к бёдрам любовника.       — Надеюсь, она действенна, — откидываясь на ограду и придурковато улыбаясь. Парень забавно причмокивает, слащаво вздыхая.       — Поверьте, не пожалеете ни о единой секунде со мной.              У него мягкий, едва ли не шёлковый язык и горячий до безумия. Когда он ласково проводит им по стволу члена, Олегу хочется закричать от наслаждения. Он добела закусывает губы, впиваясь руками в старый шершавый кирпич и запрокидывает голову. Вспышки фейерверков и возгласы опьянённых праздником людей заглушают все ощущения, растаяв на кончиках ресниц. Лёня двигается медленно, глубоко, почти сразу касаясь острым носом мягкой поросли его волос. Зная маниакальную любовь Олега к чистоте, он более чем уверен, что за своими причиндалами тот следит так же ревностно, как кот, доводя до блеска.       Кожа мягкая, девственная, к самой головке змейкой проходит одинокая вена, которую Лёня ласкает языком. Олег откидывается ещё больше, зажмуриваясь так сильно, что под веками тоже горят разноцветные огни. Он ещё держится сознанием за что-то — кажется, оно называется гордость — но, когда Лёня полностью до конца заглатывает член так, что головка касается нёба и начинает урчать, не выдерживает, вскрикивая и кончая.       Горячая сперма обжигает глотку и гланды, густой рекой скатываясь в желудок. Лёня отдалённо чувствует её солоновато-пресный привкус похожий на обезжиренный йогурт. Он крепко держится руками за приспущенные штаны любовника, боясь случайно вдохнуть эту жидкую лаву. В глазах темнеет от возбуждения, но голос Олега, его хриплый стон, полный отчаянной неги и рыка, заставляет держать себя в руках, а не тут же раздеться и отдаться ему прямо на крыше. Олег ещё не готов к такому. Пока не готов.       Когда брюнет, наконец, открывает глаза, кое-как собрав себя воедино после ошеломительного оргазма, первое, что видит — золотые и изумрудные вспышки последних фейерверков, что оглушающей волной толкают вперед. Не сразу, но он поднимает голову, фокусируя взгляд на Леониде, который стоит и тыльной стороной ладони стирает остатки семени с губ. И в оглушающей секундной тишине Олег принимает единственно правильное решение — с силой притягивает его за воротник к себе, обнимая, сжимая, вдыхая до одури пряный аромат ландыша и мяты, которые источают его волосы, и трется подбородком о острые плечи.       — ТЫ теперь мой, понял? — с нажимом рычит, бегая руками по спине парня, вспоминая свой утренний сон. — Только мой и никак иначе!       Лёня обнимает в ответ, сжимая между пальцев дорогую ткань пиджака.       — Понял, понял, Олежа, — ласково положив голову на плечо, упиваясь страстью и луной над ними. — Как увидел тебя в ту февральскую ночь в Меридиане, сразу всё понял.       Оба замирают от признаний, а потом блондин, не расцепляя объятий, дотягивается рукой до своего недопитого бокала с шампанским, полоща им рот. Олег с истомой ждёт и Лёня, запрокидывая голову глотает пузырящуюся жидкость, с размаху разбивая дорогой фужер.       — На счастье, — объясняет с улыбкой и Олег искреннё смеется, до удушья целуя своего Лёню.              Самолёт прилетел с опозданием на два часа, но она не против. Мрази из Интерпола остались далеко позади; в Россию и в лучшие времена мало кто из этой конторы совался, а уж теперь, во время гибридной войны и хуевой политики, это чревато только лишними проблемами. Женщина неспешно сошла с трапа самолёта, вдыхая ночной воздух города, смешанный с испарениями реактивного топлива и звуками интеркома. По худым неприкрытым плечам ударил ночной сквозняк, и она поспешила пройти регистрацию, чтобы, наконец, забрать свой драгоценный багаж и выйти из аэропорта.       Сонный таксист молчаливо погрузил её сумки в багажник, спросив только отрешённое «Куда?». Женщина назвала адрес отеля, легко заскакивая на пассажирское сидение и захлопнув двери.       — Я закурю, — не спрашивая, тупо ставя перед фактом. Водитель лишь плечами повёл, мол: «Как хотите». Вожделенная доза никотина прошлась по венам, разгоняя темную кровь. Женщина опустила окно, смешивая дым с ароматами асфальта и бензина. Разноцветные вывески ударили по воспалённым глазам, спрятанным за чёрным стекляшками очков.       — Давно не виделись, родной, — хрипло улыбнулась она весеннему городу, — с днем рождения.       И струсила пепел в окно правой рукой, на которой была вытатуированная огромная, ощетинившаяся бешеная крыса.