Сквозь страх и презрение

      Когда он закрывает глаза, то становится легче. В такие минуты Лёня ощущает себя мертвым, а у мёртвых ничего не болит. Не должно во всяком случае. А ещё у мёртвых нет воспоминаний, что терзают. Лёня хотел бы умереть только ради этого, ведь он помнит. Всё помнит: лицо Ермоловой с ехидным прищуром и шероховатость дешёвой бумаги распечаток; разбитый взгляд Олега и его севший голос; удивление бабушки, когда он в тот же вечер решил забрать её из Летиции; хаотичный сбор вещей, и то как хотел вылететь из уже ставшей родной квартиры, подаренной семейством Амурских. Помнит каждое слово, взгляд, интонацию, жест так досконально, будто весь тот чёртов день ему по секундам в мозгу выжгли. Но с этими воспоминаниями ещё можно было жить, ведь дальше… Дальше началась агония.       Без лекарств, точнее наркотиков, Ольге Карловне быстро стало плохо. Началось что-то вроде синдрома отмены, который усугубился воспалением и ужасной болью. Хотя это, скорее, были мучения. Истязания. И ничего уже не могло помочь. Днем она ещё держится: разговаривает, улыбается через силу, но не ходит — ей даже руку больно поднять.       Ночью стонет во сне: негромко, протяжно, хрипло, как старая, но до конца верная собака. Лёня несколько суток не спит, держа её за руку. В такие ночи он проклинает Олега за то, что тот вытворил, но изменить что-то уже нельзя.       Дальше хуже: с каждым днём она стонет всё громче, доходя до крика. Через месяц бабушка уже выла и плакала, задыхаясь от болезни и отсутствия «лекарств». Лёня держится, разговаривает с ней, обхаживает, попутно стараясь найти подработку. К родственникам обращаться за помощью не хочется — легче на лбу маркером нарисовать: «Я хреновый внук» и пройтись по набережной.       Иногда она всё же берет свою боль под контроль. В один из таких, последних, дней она подозвала к себе Лёню, через силу шепчя:       — Лучше не станет. Просто смирись, — и гладит по руке.       Леонид впервые не отрицал её слов, молча кивнув. Бабушка умирала — он, наконец, это признал. В тот день Лёня понял Олега и его слова про «дар», ведь, если ты не чувствуешь боли, смерть воспринимать гораздо легче.       А дальше… Дальше был Ад. Казалось, будто в Ольге Карловне кроме артрита было ещё с десяток болезней, которые уничтожали её изнутри. Лёня уже не выдерживает этих стонов и хрипов. Начинает часто уходить из дома, якобы по делам и часами торчать у подъезда с банкой пива в руках или медленно брести вдоль набережной. Уходить для него всегда было легко, но впервые он презирал себя за это.              — Ты ещё куришь? — голос сестры звучит бесцветно. В последнее время вообще всё казалось довольно тусклым. Олег пожал плечами.       — Не помню, а что?       — Запах пропал, — то ли грустно, то ли удивлённо. Брюнет впервые ухмыльнулся за столь долгое время, опустив голову.       — Надо же, — смирившись, — даже это забрал.       Он не просил себя жалеть: жалость для сопливых детей и слабаков, а он сильный. Вроде как. Лидия единственная, кто в это не верит, но ей можно, и от этой мысли Олегу почему-то легче.       Весна почти закончилась — каких-то пару дней и каникулы, отпуска, увольнения. Но у Олега нет на это времени: надо делом руководить, с головой уйти в работу, закручивать себя, как гайку, до такой степени, чтобы бывалые уголовники при встрече с ним крестились.       Лидия единственная всё понимает и не пытается вытащить на свет Божий банальностями, типа: «В море ещё полно рыбы, найдёшь себе кого-то получше». Она просто приходит пару раз в неделю и сидит рядом с ним в кабинете, в тишине, до темноты. Тогда Олег осознаёт, что у него самая лучшая сестра на свете и говорит ей это, держа за руку.       В офисе Олегу легче находится: Лёня был там всего-ничего, а вот в машине хуже — водительское сидение напрочь пропахло лаймом и мятой, хоть бери и весь салон меняй. Но настоящий кошмар дома — им там буквально каждый угол пропитан, хотя Олег три раза генеральную уборку сделал. Но даже в темноте его преследуют образы — вот здесь на кухне вместе готовили; вон там, у окна, целовались; на диване смотрели тупые ментовские сериалы, обнявшись и смеясь, а на втором этаже и того круче… Настоящий музей памяти.       Спит Олег, как ни странно, крепко, но понимает — это ненадолго. Постельное бельё — то единственное в квартире, что он ещё не поменял. Рука не поднялась. Простыни держат в себе запах, поэтому он закутывается в них с головой (плевать, что духота и +27) и ему кажется, что Он рядом — обнимает, жмёт к себе, трётся носом о ключицу… Поэтому спит Олег хорошо, но просыпается тяжко.       Кажется, что дни идут бесконечным потоком, превратившись в череду закатов-рассветов. Всё, что есть у него сейчас, это воспоминания и презрение к самому себе. Ровно до тех пор, пока басовитый голос Володи не заставляет, наконец, поднять голову.       — Сынок, не занят? — по-отечески, грузно заваливаясь в кабинет. — Я узнал, кто нас взломал.       Так начался июнь.              Она умерла так, как он всегда боялся — в мучительном одиночестве и боли, что были её недостойны. Лёня в тот день вышел в магазин за чем-то и замер возле прилавка. Там был новый кассир, нечеловечески похожий на Олега. Он пялился на него пару минут или больше, пока тот хриплым басом не поинтересовался: «Чё надо?». Оцепенение тут же рассеялось, и он, заплатив за покупки, мирно побрёл домой, где его уже ждало скрюченное в предсмертной судороге, остывающее тело с широко раскрытыми мутно-зелёными глазами.       Похороны состоялись через пару дней. Приехали все: старые знакомые, бывшие пациенты и сотрудники. Даже мать и Кирилл смогли оторваться от своих сытых, лоснящихся достатком миров. Они же всё и организовали, так как Лёня был явно не в себе.       В день похорон на небе ни облачка. Летают бабочки, цветут цветы, повевает лёгкий ветерок… Идеальная погода для прогулки под руку по набережной. Лёня на секунду закрывает глаза и видит это: себя в майке, её в забавной шляпке с розами (всегда платки ненавидела) и зелёную набережную для прогулок, полную ленивых отдыхающий, что шлёпают своими вьетнамками, будто ластами.       Глухой звук погружения светлого деревянного гроба в землю заставляет открыть глаза. Лёня молча бросает последние горсти сухой, глинистой земли, чувствуя, что ещё чуть-чуть и сам бросится в яму. Но Кирилл держит крепко, молча вцепившись в локоть беловолосой гарпией — он видит, что с ним творится, и не отходит от него ни на шаг. Парень кратко кивает, замечая периферийным зрением знакомую фигуру в дорогом чёрном костюме, что топчется поодаль ото всех, под тенью кладбищенской ели.       «Олег?» — с какой-то надеждой пролетает в голове мысль. Лёня сильно зажмуривается, а когда открывает глаза, мужчины уже нет.              Машина заехала в ворота неприглядного загородного дома с зелёной крышей — Олег знал, что это дача Змеелововых. Он не спешил пока обманываться, хоть навязчивые конспирологические идеи так и лезли под череп. Володя остановил машину, паркуясь возле разлагающегося под морским бризом, запорожца. Сошки приехали сюда час назад, на минивене, но даже сквозь закрытые входные двери были слышна их ругань и звуки ударов. Мужчина заглушил мотор, но выходить наружу не спешил.       — Прежде чем мы войдём, скажи, имя Ермоловой Софии тебе о чём-то говорит? — басовито, слишком устало вздыхая. Олег, сидя сзади, поморщил лоб.       — Н-нет, вроде.       — Она бывший член «Крыс», — его узенькие карие глазёнки сверкнули в зеркале заднего вида странной тоской. — Той банды, что тебя похитила в детстве.       — Почему она жива? — резко, беспристрастно, хмуря стрелы бровей и прожигая водителя взглядом.       — Она сдала твоему отцу информацию о том, где тебя держат, — тут он поворачивается к нему, насколько позволяет огромный живот. — За пол лимона баксов.       — Крыса среди Крыс… — понимающе вздыхает Олег, потирая переносицу. — А чего ей надо?       — Денег, — безразлично пожав плечом. — И защиты. Её ищет Интерпол за кибер-тероризм и взлом нескольких европейских банков. А ещё подозревают в убийстве одного британского магната — вроде как смогла сломать его кардиостимулятор.       Олег не на шутку удивился.       — Я вижу, технарь она со стажем.       Володя опять странно вздыхает, опуская глаза.       — Да, опыт у неё не маленький, — потирая могучий подбородок. — Думаю, она хотела сначала шантажировать тебя, но решила действовать через твоего друга.       — Это не шантаж, а месть какая-то, — раздражённо вздыхает Олег, открывая двери машины, просто чтобы вдохнуть вечерний влажный воздух. На границе горизонта начали собираться тучи, вспыхивая немыми молниями. Крёстный хмурится, сдвинув брови, сжимаясь и выпадая из реальности. В последнее время он слишком задумчивый, и Олег видит это.       — Володь, — на удивление мягко, пока никто не слышит, — есть ещё что-то?       — Есть одна мелочь, — странно кривясь и выходя из машины. Брюнет делает то же самое. — В девяностых мы хорошо знали друг друга.       — Дружили? — без обвинений или негодования.       — Встречались, — вздыхая с горечью, а потом резко переводя взгляд на крестника. — София… моя бывшая невеста.              Дома теперь пахнёт почти как в детстве. Мать готовит, брат помогает закончить ремонт, но всегда все молчат, будто бабушка и была тем самым поводом хоть раз в месяц поговорить друг с другом. Зато в квартире есть какие-то звуки, шорохи, голоса, и поэтому Лёне кажется, что он не одинок и всё хорошо, просто немного непривычно.       Первым уходит Кирилл. Собирается долго, явно скрипя сердце и чувствуя себя виноватым. А ещё назойливо просит Лёню уехать с ним. Обещает визу сделать, поможет снять квартиру и устроится где-нибудь в его Гентсвиле.       — Ты же хорошо знаешь английский и руки у тебя золотые, — сочувственно пилит брат, всё той же гарпией держа за плечо. — Давай, у тебя там всё получится, — и уже чуть тише. — Да и шансов найти себе кого-нибудь парня намного больше чем тут…       Лёня отрицательно машет головой.       — Не могу, — глухо, — кто-то должен за квартирой и могилой присматривать.       — Ну, ты же не жрец какой-то в некрополе, Лёнь… — напутственно. Парень поднимает на него взгляд, полный изумрудного отчаянья и злости.       — Я жил ей, Киря, — в сотый раз пытается вбить эту простую истину в прагматичный мозг брата. — Она для меня была всем, — потом чуть тише, не желая расстраивать лишний раз. — Дай мне время.       И Кирилл отпускает его плечо. Он наиболее спокойно отреагировал на новость о смерти бабушки, постоянно «успокаивая» Лёню тем фактом, что она была слишком старенькая, больная и благодаря его уходу продержалась гораздо больше, чем средняя пенсионерка в России. Даже мать в какой-то момент жёстко пожурила его за это бездушие, говоря, что в «пиндосии» он стал совсем чёрствым.       Уже в аэропорту он несмело обнимает Лёню на прощание, говоря на ухо:       — Прости, ты прав.       Его пузатый авиалайнер неторопливо взлетает в тёмное летнее небо, подмигивая огоньками. Лёня до рези в глазах провожает его без грусти и сожаления. О самой главной причине своего желания остаться он благоразумно смолчал.              Курить его приучил именно Володя, сам дав когда-то в семнадцать лет сигарету. Так можно было без тактильного контакта ощущать нужную мужскую близость. Человек всегда откровенен, когда у него что-то во рту.       Они стоят, прислонившись спинами к машине, и курят, не так от нужды, как от желания немного расслабится и на пару минут отгородить себя от того, что вокруг них происходит и будет происходить. Володя выдувает целых зверей из дыма, в то время как у самого Олега сигарета лишь испускает тонкие струйки, подобно благовонию в буддистском храме.       — Познакомились мы в одном баре, — с какой-то неуместной анекдотичной интонацией, начинает он. — Я её сначала за биксу принял, а она мне в рожу харкнула. Через час я её уже за гаражами оприходовал, хотя… скорее она меня — бумажник стырила, зараза, пока штаны надевал.       — Романтика, блин, — небрежно кивая головой и ухмыляясь.       — А то! — почему-то гордо. — Потом вернула, но уже с номерком. Две недели с телефона не слезал, на третью понял, что влюбился.       Олег хихикнул, умиляясь крёстному, но ни капли не удивляясь. Из дома снова послышались женские крики и удары. Оба подняли глаза на старое деревянное крыльцо.       — Можешь не идти… — с пониманием. Владимир отрицательно качает головой, глубоко затягиваясь.       — Нет, мне уже давно на неё наплевать, так что за то, что вдруг у меня сопли пузырями пойдут, не волнуйся.       Он говорит это настолько твёрдо и спокойно, что у брюнета даже сомнений нет — так и есть.       — Я слишком поздно понял, что она за фрукт, — продолжает, как дракон выдыхая дым из ноздрей. — Пока задаривал шубами и золотом, она трахалась ещё с парой блатных. А среди них был и тот мелкий извращуга Миша Скороходов — глава «Крыс».       Олег неприятно поморщился — в воспоминаниях мельком всплыл щуплый мужик с редкой светлой шевелюрой и странным взглядом. Видел он его мельком, один раз, когда его тащили в подвал, но образ почему-то отпечатался в мозгу кислотной вмятинкой.       — Когда я узнал об этом, она уже говорила твоему отцу о том, где тебя искать и сколько это стоит. Пристрелить хотел, но Олег отговорил.       Он сплюнул на окурок и бросил его на землю. Крестник сделал последнюю тягу и раздавил свой бычок дорогим ботинком. Потом расстегнул пиджак и полез во внутренний карман, доставая свой ТТ и перезаряжая.       — Со мной будет иначе, — твёрдо, под звук упавшей челюсти Володи.              Мать уехала через два дня. Собиралась молча, быстро, будто сбегая. Аналогии десятилетней давности напрашивались сами собой, но теперь Лёня не будет её слёзно умолять остаться, наоборот — помогает паковать вещи. Пока они ждут такси, она говорит, что может забрать сына к себе, в Москву. Там, мол, и жизнь лучше, и возможностей больше, да и столица не провинция.       — Будешь жить со мной в одном доме, — умасливает, поглаживая по предплечью, — комнату я тебе приготовлю. Помогу устроиться или в институт поступить, с мужем и его дочерью, наконец, познакомлю…       — Не надо, — не моргая и не сводя глаз со светофора.       — Будешь приезжать сюда раз в неделю, — убирая пальцами несуществующие пылинки. — От Москвы полдня тряски в поезде, так что и за квартирой присмотришь, и за бабушкой.       — Нет, мам, — мягко, — раньше хотелось, а вот сейчас как-то…       Женщина дуется, выпячивая губы — Лёня ещё в детстве перенял у неё этот жест, доведя до умилительного очарования.       — Не глупи, малыш, — напутственно. Слово режет по ушам, тупыми ножницами — только бабушка имела право его так называть. С уст матери это ласковое прозвище звучит как издёвка.       — Я останусь, — сквозь зубы. Она тут же убирает руку, понимая, что биться головой в эту стену не имеет смысла. Она свой долг перед матерью исполнила в полной мере — выросла, выучилась, работает, родила ей внуков и достойно похоронила, так что теперь совесть чиста.       Пока водитель загружает небольшую дорожную сумку в багажник, она крепко-крепко прижимает Лёню к себе, клятвенно обещая перезвонить. Блондин машет ей рукой до тех пор, пока машина не скрывается за поворотом. Потом устало треплет себя по волосам и возвращается домой. В темноте он укутается в лёгкий плед, включит тошнотворного Малахова и уснет под его визгливый голос в бабушкином кресле, сжавшись калачиком и не желая просыпаться.              — Привет Олежик, как делишки?! — слова врезались в уши колючей проволокой. Мужчину мелко затрясло в паническом припадке: скулы свело, дыхание спёрлось, ноги приросли к порогу. Он слишком хорошо знал этот голос.       — Вижу, узнал меня, да, детка? — женщина посреди прихожей — нелепо привязанная за ноги скотчем к стулу и с пластиковыми стяжками на руках — улыбается так, будто выиграла в лотерею. Губа разбита, фингал под глазом, бровь рассечена и костяшки в крови. Даже такой она внушала знакомую животную панику. Володя видит, как побледнел и напрягся Олег, нашёптывая ему в ухо манту: «Тихо-тихо, спокойно». Не сразу, но помогает.       — О Вовка, здорова! — жизнерадостно и лукаво. — А я тебе не рассказывала как!..       Глухой удар тут же прекратил её будущий поток слов. Невзирая на свои габариты, двигался Бык подобно коту — быстро и бесшумно, за секунду преодолев расстояние от порога к центру комнаты. Ермолова качнулась, голова неестественно откинулась в сторону, но потом сразу же вернулась на место. Пара сошек, куривших возле окна, неприятно айкнули, почесав челюсти — рука у Владимира Артёмовича была чугунная. Женщина сплюнула кровь на деревянный пол, тихо посмеиваясь.       — Прости, тут какая-то крыса пищала, — спокойно поворачиваясь к Олегу и потирая пальцы, — а у меня на писк аллергия.       Тот лишь мягко вздыхает, ухмыляясь, снова ощущая контроль над собственным телом. Пленник и жертва поменялись местами, но его плен будет быстрым и в разы болезненным. Олег неторопливо берёт из маленькой кухоньки старый деревянный стул, садясь напротив Ермоловой, скрестив руки и ноги в ожидании, когда она начнёт дышать.       — Зубы целы ещё? — флегматично. Женщина шмыгнула носом, гордо вздёрнув маленький подбородок.       — Есть парочка, — ухмыляясь розовым от крови губами. — Хороший удар, Володя, не растерял хватку, — подмигивая не до конца заплывшим глазом. Тот злобно рыкнул, садясь на старый, продавленный диван у стены и внимательно следя за происходящим. Женщина кивком откидывает слипшуюся чёлку с глаз, дабы внимательней рассмотреть возмужавшего Олега.       — Ладно, — гордо хрипя, — я знаю, зачем ты здесь и, прежде чем ты что-то спросишь или скажешь, да, это я взломала сервера в Летиции и спёрла все твои данные, — Олег нервно дёрнул уголком рта. — Но этого могло и не быть, если бы Володя милостиво предложил мне защиту.       — С хера ли?! — со стороны дивана. Женщина, насколько позволяет положение, поворачивает в его сторону голову.       — Ну как, я же спасла малыша Олежку из плена! — переводя взгляд на невозмутимого брюнета. — Он тебе не рассказывал?       — Рассказывал, — с механическим спокойствием, — но вот я ему не рассказал, что именно ты та тварь, которая вколола мне первую дозу!       Глаза Софии удивленно расширились.        — Думала, что из-за галлюцинаций или повязки на глазах я ничего не видел? Не замечал, что именно ты всегда открывала двери и бросала на пол шприц, говоря: «Хочешь? Подними»? Не чувствовал боли от каждого касания и укола? Не видел твоей татуировки спрятанной под свитерами и рубашками? Нет, Софт, видел, годами, в кошмарах.       Всё это он говорил с таким леденящим покоем и уверенностью, что сошки у окна пугливо поёжились. Среди тигров многие знали эту историю с похищением Амурского в детстве, но воспринимали её скорее как байку для шпаны.       — Тварь, — тихо шикнул Вова, уже готовясь встать с дивана и добавить бывшей подруге, но Олег взглядом убедил не двигаться.       — Так что назови мне хотя бы одну причину тебя тут не кончить?       — Духу не хватит, — ухмыляясь. Олег резко встаёт с кресла, на ходу вытаскивая из-за пояса ТТ и приставляя его дуло ко лбу женщины.       — Проверим? — всё так же холодно, но София замечает, как нервно двигается его кадык.       — Не твой это метод, Олежа, — мягко улыбаясь. — Ты контрабандист, ворюга, мошенник, но не убийца. Мокруха это уже совсем иной уровень. Ты и твоё окружение вряд ли потянут. Да и в целом, это плохая идея — пристрелить меня в доме бывшего люб!..       Внезапный удар дулом по лбу заставляет женщину замолчать, а многих мужчин лишний раз напрячься. Олег до скрипа сжимает челюсть, грозно рыча:       — Не советую продолжать.       То, что случилось между ним и Лёнькой, здесь никого не касается. Ермолова с пониманием вздыхает, видя, что мужчина на грани.       — К тому же, — уже чуть спокойней, немного опуская пистолет, — что мне мешает вывезти тебя в лес и прикопать под сосной?       — А ты сам меня закапывать собираешься? — так же спокойно, будто полностью контролирует ситуацию. — Ведь что мешает хотя бы одному из твоих мальчиков не сдать тебя?       В подтверждение слов, пара пацанов возле входных дверей странно хмыкнули. Ещё несколько переглянулись. Олег сразу смекнул, что хоть это и дешевая провокация, но с ними она может сработать.       — И ты опять в тупике, малыш, но выхода на сей раз два, — умудряясь ещё и шеей похрустеть. — Первый — ты меня отпускаешь, и я в отместку за сегодняшний вечер анонимно отсылаю кому надо много твоих интимных секретов. Итог — ты теряешь всё из-за скандала, а возможно даже сядешь в тюрьму.       Мужчине стало нехорошо. Он уже догадался, что у неё есть данные на все его дела и сделки, не говоря уже о романе с Леонидом. Это само по себе крамола и не только в воровском обществе. К тому же лишних проблем для любимого он не хотел.       — Второй, — продолжает улыбчиво, — ты меня убиваешь, но тогда придётся как-то разбираться уже с другими, куда более сложными проблемами. Итог — ты потеряешь ещё больше, чем у тебя есть сейчас.       Смерть Ермоловой самый очевидный выход из ситуации, но Олег понимал, что хоть его мотив вполне оправдан, никто из присутствующих не обязан проникаться его историей. Парни с улицы сюда приходят охранять склады, бить рожи и перевозить контрафакт, а не убирать трупы в лесополосе, а значит рано или поздно кто-нибуть да сдаст.       Он со вздохом отступает назад под тихий сдавленный смешок женщины, которая могла, казалось, даже исламских террористов заставить себя уважать. Теперь Олег вдруг понял, за что в своё время ей так увлёкся Володя — эта женщина умела держать, и не только за яйца. Мужчина опустил голову: перед глазами поплыли круги и вспышки, внезапно стало трудно дышать.       — Ну что, Олежа? — с откровенной победой в голосе. — Первый вариант или второй?       И тут у него в мозгу что-то перемкнуло. Глаза загорелись неестественным алым пламенем, мышцы натянулись, нервы потрескались, кожа зачесалась. Он резко приставил пистолет Софии к плечу и утробным, тигриным рёвом ответил:       — Третий!       Выстрел разорвал часть её рубашки, оставляя жирный пороховой след. Пуля прошла на вылет, впиваясь в старый деревянный пол. Ермолова вскричала от жгучей боли, задёргавшись на стуле, пока Олег спокойно перевёл пистолет к другому её плечу.       Снова выстрел — пуля, наверное, застряла в теле или костях, ведь крови совсем мало. Женщина воет от боли, задыхаясь и матерясь, но и этого Олегу показалось мало. Схватив её за связанные руки и подняв их над её головой, он приставляет пистолет к её ладоням.       Третий выстрел — пуля пролетает насквозь, рикошетом отбиваясь от стен и разбивая окно. Сошки перепугано прячутся, матерясь и офигивая от увиденного. Теперь она плачет, смотря на кровоточащие ямы на руках, пока Олег пафосно и молча разрежает пистолет.       — Заткните эту тварь и не дайте ей истечь кровью! — приказывает паре ближайших парней, что встали за дверью в какую-то комнату. — Отвезите в Летицию и скажите там врачам, чтобы зашили как надо, но пусть сделают всё так, чтобы эта сука руку даже на уровень пупка не могла поднять. Ясно?       Все молчат, разинув рты. Даже Вова, который боится лишний раз вдохнуть, моргает ошарашенным взглядом.       — НУ, ЧТО ВСТАЛИ!!! — кричит грозно, и кажется, что сейчас его глаза как у Супермена, выстрелят лазерами. Тут же сошки, как по команде, начинают движения — забирают Ермолову, попутно освобождая, вытирают кровь с пола, убирают в самом доме. И посреди этого хаоса, гранитным столбом, стоит Олег, взглядом контролируя процесс. Володя медленно встаёт с дивана, подходя к нему.       — Олег, дай пистолет, — едва ли не просит. Тот молча отдаёт ему оружие и обойму, нервно поправляя волосы.       — Мне надо на воздух, — с дичайшей усталостью выходя на крыльцо. Володя решает молча его проводить.              Тишина. От неё никуда не спрятаться и не деться, приходится включать в доме всё подряд, чтобы симулировать жизнь. Лёня почти никуда не выходит, разве что за провиантом. Депрессия полиэтиленовым пакетом душит сознание, и даже настежь открытые окна не помогают. Единственное, что спасает, уборка — мусора после ремонта хватает, но он растягивает этот процесс на неделю.       Часто звонит Карина — постоянно зовёт к себе на посиделки. Лёня уже устал по кругу слушать её россказни, но никогда не отказывает. В основном говорит она, иногда к ней подключается Шумахер, а иногда кот, мурлыкая на коленях, но в целом это хорошая отдушина на пару часов. Дома ведь уже никто не ждёт.       Перекладывая свои вещи в шкафу, теперь уже по цвету, он случайно нащупывает что-то в нагрудном кармане одной из рубашек. Зажигалка Олега — парень проводит пятым пальцем по выбитому носорогу, ощущая прохладную сталь. Воспоминания сжимают сердце, и через секунду он со всего маху выкидывает её в открытое окно. А потом вечером долго ищет её во дворе, как дебил, светя фонариком в телефоне и радуясь стальному блеску в кустах, будто подарку. Так он сделает пять или шесть раз, пока, наконец, не осознает, что выбросить Олега из головы не может.       Поднимаясь к Карине в гости, он встречает на лестнице Руслана с пакетом мусора. Оба замирают на секунду, вглядываясь друг в друга. В серых глазах шатена мелькнёт сожаление, грусть, тоска и запоздалое прозрение. В мутно-зеленых глазах Лёни… нет ничего. Сначала он удивится, ведь всё-таки не чужой человек, но даже сердце не дёрнулось. Парень спокойно пройдёт дальше, как проходил бы мимо каждого встречного — просто сосед, просто Руслан, просто живёт над ним, в квартире вместе со своей беременной девушкой. Карина сразу же откроет двери, затаскивая к себе, пока культурист ещё пару минут будет стоять столбом, размышляя о чём-то.       К страху тишины в доме добавился ещё и страх темноты. Свет включать не хочется — и так, за электричество счета накрутили будь здоров, и Лёня развлекает себя тем, что чиркает Олеговой зажигалкой. Однажды, не моргая и всматриваясь в пламя, он слышит чей-то вздох. Из кухни. Парень осторожно входит туда, но там глянцевая пустота и порядок. В это время тихо скрипит его собственная кровать, будто на неё кто-то сел. Парень возвращается, окаменев — на постели, как ни в чём не бывало, держа в руках зажигалку, сидит Олег, в привычном костюме и галстуке.       — Привет, — мягко. Сердце захлебнулось от эмоций.       — Что?.. Как ты?.. Откуда?!       — Соскучился, — так жалобно, что хочется заплакать. Парень прижимается голой спиной к дверному косяку, стараясь не терять равновесия.       — Прости, Лёнь, — нежно, интимно, ласково, — но я без тебя не могу.       — Простил, — сквозь слёзы, делая шаг на встречу…       Звонок телефона буквально детонирует в мозгу! Парень тут же вскакивает, поднимая голову — он уснул на кухонном столе. Звонит мама, долго расспрашивая как дела, дрова и прочее. Сынок отвечает односложно, замечая на столе ту самую зажигалку, под мягким светом которой провалился в сновидения. Чиркнул раз, второй — газ закончился, а значит, придётся-таки идти на улицу, что бы купить баллон и её заправить. Может, хоть на грани сновидений, но между ними будет какой-то шанс?..       Первый летний ливень, как святая иорданская вода. Он смывает с его плеч и души все кошмары, терзавшие годами. Олег стоит под этой прозрачной стеной, немного задрав голову, и смотрит, как сошки погружают скулящую Ермолову в багажник минивена.       — Сынок, зайди в дом, ты весь промок, — зовёт Вова на крылечко. Олег ещё немного подставляет лицо дождю и идёт к нему, опираясь на перила. Средь шума и мелкой возни у них остаётся ещё пара минут, прежде чем крёстный отвезёт женщину в Летицию. В том, что он проследит за её правильным «лечением», Олег не сомневается.       — Почему ты иногда называешь меня «сынок»? — откидывая мокрые волосы.       — Твой отец попросил, — спокойно, будто ответу ровно столько же лет, сколько и вопросу. — Лечение и склеп твоей матери, плата Ермоловой за инфу, а потом ещё твое лечение. Нужны были большие деньги, а это значило идти на риск. А где риск, там и пули.       Олег понимающе кивает, начиная ощущать лёгкий холодок меж лопатками.       — Он взял с меня слово, что я буду тебе как отец. Даже в этой мелочи, ну чтобы ты не озлобился после всего, что пережил.       Мужчина поджимает губы, пытаясь сдержать чувства. Со своей ролью Вова справился на все сто двадцать процентов.       — Спасибо, — неожиданно положив ему на плечо свою мокрую руку. Тот смотрит на неё, будто она не человеческая, а потом сам обнимает Олега, по-отечески хлопая по плечам. Они простояли бы так вечность, если бы вспышка молнии не заставила расцепиться.       — Ничего, — стараясь не показывать скупых слезинок на щетине, — теперь всё это в прошлом. Парни вынесли из хаты ноутбук и пару телефонов Софт. В них столько всего и на всех, что можно целую контору по торговле информацией открыть.       — Хорошо, — кивает Олег, — займись этим позже.       Дождь немного утихает, но новый удар грозы открывает ему второе дыхание.       — Честно, — обращается Володя, стряхивая лишнюю влагу, — я думал, что ты её пристрелишь.       — Я тоже думал, — не отводя взгляда от уже закрытого багажника минивена, в который по одному залезали промокшие приспешники. — Даже хотел, но он бы меня за такое не простил.       — Он? Отец что ли?       Мужчина качает головой, горько улыбаясь.       — Лёня.       Крёстный удивлённо вскидывает брови.       — Ты говорил, что он вроде ни при чём. Его здесь нет даже.       — Он здесь, — указывая пальцем на лоб. Вова с пониманием кивает. — И здесь.       Олег прикладывает ладонь к груди, там, где сердце. Тот смотрит на крестника в недоумении, хлопая узкими глазёнками и, когда Олегу кажется, что намёк прошёл мимо, тот вдруг краснеет, шумно втягивая носом воздух и выдает удивленное: «Оу!..».       Мужчина усмехается, потирая шею — он не ждёт поддержки или понимания, но ему кажется, что сказать об этом правильно — Володя открылся перед ним, значит пришёл и его черёд.       — Знаешь, — после самой неловкой в жизни паузы, в потугах рожая слова, — я не поддерживаю такие «отношения», и вообще, это как-то мерзко, но-о…       Олег незаметно смотрит на Вову периферийным взглядом.       — Поскольку это Лёня, я тебя понимаю.       — И что?       — И не буду мешать, — спокойно, под облегчённый вздох Олега. Послышался сигнал машины, и Володя, кряхтя и прикрывая лысину от дождя рукой, сходит с крыльца, пытаясь загрузить себя на пассажирское сидение.       — Спасибо, — шепчет тот на прощание, чувствуя небывалую свободу и покой на сердце.              Дождь валит немилосердно. Лёня взял зонт, но ему кажется, что от такого ливня он вряд ли спасёт. Уже давно за полночь, на перекрёстке пусто, ни одна машина не ездит, но он смиренно ждёт зелёный свет, чтобы перейти дорогу. Пакет с провизией из магазина уже успел промокнуть и парень переживает, как бы не испортился баллончик с газом. Он решает найти его, пока стоит в ожидании и спрятать в карман штанов.       Пальцы скользкие, не сразу нащупывают прохладный металл, который по закону подлости закатился в самый низ пакета. Лёня выгружает хлеб, колбасу и молоко, пытаясь удержать их одной рукой и зажав зонт между подбородком и ключицей. Когда вожделенный баллон оказывается в руках, Лёня присматривается к его целостности, и резкий порыв ветра сдувает зонт на дорогу. В это мгновение загорается зелёный свет. Лёня, быстро сложив всё обратно в пакет, подбегает к зонту, подбирая его, надеясь успеть перейти дорогу…       Водитель фуры надеялся быстро проскользнуть на перекрёстке, чтобы успеть доехать вовремя. Последнее, что Лёня увидел перед тем, как его ослепили фары — бледное лицо Олега.        Дальше боль и темнота…