"Прикрой меня"

Но с деталями он так и не ознакомил, когда садились в машину, когда пересекали весь город и даже когда петляли по лабиринту грунтовых дорог в поисках удобного подъезда. Машина прыгала по ухабам, скрипя днищем о края особо глубоких ям. Флорида сидел на заднем сиденье, он считал проплывающие мимо ангары, он говорит: — Двадцать девять, тридцать. Милый, держи уже управление крепче, — он смеётся, говорит: — Надеюсь в постели ты более аккуратен, чем на дороге. Кажется, я вновь хочу разбить ему лицо. Он считает: — Тридцать три, тридцать четыре, — бьёт ладонью по плечу, говорит: — Останови пожалуйста, — кивает головой вперёд, продолжает: — Оставь машину в проезде между тридцать четвертым и тридцать пятым. Сворачиваю в тень между волнистыми листами нержавеющей стали, поворачиваю ключ зажигания вправо, мотор затихает. Смотрю в зеркало на лобовом стекле. Лицо такое спокойное, на губах хитрая, игривая улыбка, в лазурных блестящих глазах мечтательный блеск — ребёнок, тридцати летний ребёнок, опять затеял какую-то опасную игру. Смотрю на другое лицо — карие глаза с серо-зелеными вкраплениями, взгляд сухой и шершавый, будто кора какого-нибудь старого дуба. Вдоль лба уже начали углубляться контуры трёх морщин. Тридцатилетний старик. Перевожу взгляд на него, ну уж нет, теперь моя очередь в огонь лезть, я говорю: — Эрвин, я пойду вперёд, — не знаю, что у него за доказательства, но на пустом месте такой уверенности и решительности быть не может, я говорю: — Прикрой меня. Он смеется, снимает с себя кожаную куртку и накидывает мне на плечи, он говорит: — Конечно, милый, будет грустно, если заболеешь. Он выходит из машины, закуривает. Достает свое оружие, проверяет обойму, снимает предохранитель, передёргивает затвор. Делает несколько глубоких затяжек, он говорит: — Я, вообще-то, не курю, — он смотрит на меня, будто оправдываясь, он говорит: — Но сейчас такой момент. Я проверяю свой пистолет, привожу его в боевую готовность, говорю: — Согласен, — вынимаю у него изо рта сигарету, докуриваю несколькими глубокими затяжками, выплываю окурок. Через несколько минут, мы уже стояли перед узкой дверью, вырезанной в сплошном листе нержавеющей стали. Из узкой щели веяло серостью и прохладой, Эрвин говорит: — Что же, во всяком случае вопросами безопасности они не обеспокоились. Или крайне самоуверенны, или крайне глупы. Думаю, второе. Он держит фонарь в левой руке, в правой - пистолет на изготовке, он смотрит на меня говорит: — Скорее всего, их сейчас там нет, пойду проверю, Денвер, наблюдай пока за дорогой, — он стукнул фонариком по рации на плече, он говорит: — На связи, — он улыбается. - Радиосвязи, Денвер. Исчезает в полумраке. Через несколько минут рация прошипела радостным голосом: — Денвер, я прав, эти барыги просто идиоты: здесь мелкий фасовочный цех. Его слова тонут во вспышке шума. В ту же секунду кровь вскипела от выброса адреналина. Сердце бешено колотилось в груди, отдавая эхом пульсации в висках, в ушах. Рация на плече взвыла криком Эрвина, криком боли. Ранение. Я перевожу рацию на волну связи с полицейским участком, я говорю: — Это офицер Денвер, как слышно? — стараюсь унять дрожь в руках, дрожь в голосе, чуть ли не перехожу на крик, повторяю: — Это офицер Денвер, меня кто-нибудь слышит? Секунды ощущаются, как часы, секунды промедления теперь стоят целую жизнь, его жизнь. Эрвин. Рация хрипит голосом дежурного офицера Дилана, он говорит: — Это 4836, слышу вас хорошо. Медленно, все слишком медленно, я кричу в рацию: — Фабричный район, склады на Армстрит, ангар номер тридцать восемь, стрельба, офицер Флорида ранен. Запрашиваю подкрепление! Сквозь эфир шипит и удивлённый голос Дилана: — Денвер, какого черта вы там… Невыносимо медленно, я перебиваю дежурного, крича ещё громче и безумней: — Дилан, блять, быстрее, он умирает. Переключаю рацию на волну Эрвина, вхожу внутрь, в несколько прыжков преодолеваю длинный коридор, с силой выбиваю старую, отсыревшую фанерную дверь, прижимаюсь спиной к ближайшим ящикам, кричу: — Это полиция, ангар окружен, бросайте оружие и сдавайтесь! Тишину разбавляет едва различимый хрип Эрвина. Я выглядываю из-за ящиков, прочесывая пространство лучом фонаря в поисках раненого, в поисках ранившего. Ориентируюсь по хрипу. И вот он чертов Эрвин Флорида, лежит в углу между ящиками прижимая ладони к животу, но кровь неумолимо просачивается через рубашку, через пальцы. Я бегу к нему, стараюсь помочь, убираю его уже ослабевшие и холодные руки от раны, прижимаю рану своими – сильными и горячими. Эхом звенят быстрые шаги, затем скрип металлической двери у обратного конца ангара. Этот ублюдок решил сбежать. Секунда за секундой, капля за каплей жизнь покидала офицера Эрвина Флориду. Сколько бы я его ни просил, как бы ни признавался в любви, он уходил от меня. Из-за меня. Я не знаю, сколько мы так сидели, за спиной послышались шаги. Шаги приближались, приближался заряженный и наведенный на меня пистолет. Это был он, тот самый Валентин. Он щёлкнул затвором для вида. И он говорит: — Петухи, ваш курятник так и не приехал. Подкрепление не успело.