***
Погода портилась с каждым днём всё сильнее. Ветер, ещё недавно гулявший среди крон, потоком стелился у самой земли, и пока Владимир добирался до места, успел пожалеть, что отстегнул от шинели меховой воротник. Часть персонала, что отправилась с ним, ютилась рядом с ящиками медицинской утвари и также куталась в тёплую одежду. Смотря на их растерянные лица трудно было представить, чтобы кому-то ещё предоставили выбор. По словам главврача, здешний госпиталь скоро расформируют. Силы противника давно теснили войска обратно в лес, и оставаться дальше в том же месте становилось опасно. Однако приказа ещё не поступало, госпиталь функционировал и страдал от нехватки рук. Вокруг лагеря дорога была сплошь исполосована глубокими колеями. Шатры стояли друг к другу вплотную, с первого взгляда трудно было отличить медицинские блоки от солдатских ночлежек. С тем, чтобы найти командующего, возникли проблемы, и Зимову пришлось прилично оторваться от остального персонала. Однако поиски прошли не зря, бородатый мужичок в поношенном кителе объяснил парню географию лагеря, а затем, ухмыльнувшись, сказал, что «доброго доктора» искать нужно в третьей с юга постройке. Судя по описанию, нужный человек находился прямо у входа. Мантия на нём уже далеко не белая, рука с трубкой мелко подрагивала, как и вторая, опущенная в карман. А стоило Владимиру подойти ближе, как серьёзность во взгляде сменилась брезгливостью. — Оставшийся фельдшер? — Хирург, — поправил Владимир, про себя отмечая, что фельдшеров с ними не было в принципе. — Почему не зашёл с остальными? — Отчитывался перед командующим за доставку физрастворов и оборудования. — Отчитываться нужно передо мной, — отрезал мужчина. — Назови присланный состав полкового набора. — Иглы стандартных калибровок, щипцы, скальпели, катетеры, большие и малые пилы и ножи для ампутации, — с готовностью ответил Зимов. Мужчина коротко кивнул, окинул парня оценивающим взглядом, вытряхнул табак из трубки и сунул её в карман. — Григорий Фёдорович Молов. Звать будешь по имени. Идём за мной. Владимир нырнул под свод шатра и поравнялся с его быстрым шагом. — Начальство хочет, чтобы мы калечили пациентов. Присланные кадры могут лишь десмургией заниматься, и если будут только повязки класть на перелом, то на какой чёрт занимают место в госпитале. Молов подвёл его к деревянным ящикам, задвинутым под полевую кушетку. — Уже оперировал? — Да. — Будешь мне ассистировать. Остальным скажи бдеть за сном солдат под командованием старшей медсестры. Зимов подозревал, что молодняк будет иметь недостаток квалификации, но резкие суждения Молова малость вгоняли в растерянность. Мужчина поднял крышку одного из ящиков и протянул Владимиру мантию. — По планам, через четверть часа должен вернуться пятый отряд. Будем разбираться с теми, кто от него остался. Как и ожидалось, Молов был требователен к работе, до дурного практичен и строг. И одновременно с этим оказался одним из лучших хирургов, с которыми Зимову доводилось работать. Когда Молов брался за скальпель, его руки, как по команде, прекращали дрожать. Тон становился сухо приказным, и ни одна эмоция не проскальзывала на лице до конца операции. С таким же строгим видом после он пускался проверять работу остального персонала, как тень, всегда снуя за спинами врачей. Такой подход Владимира более чем устраивал, на рабочем месте сохранялся порядок, а разговоры по делу ограничивались краткими указаниями, которые Молову не приходилось уточнять. Опыт позволял Владимиру иногда справляться едва ли не молча, работа их внезапно синхронизировалась так, словно они знали друг друга не один год. Общий язык находился во всём: от планирования лечения до деталей подхода, а после и в коротких нерабочих диалогах, на которые Молов был невероятно скуп. Как только работа заканчивалась, хирург брался за трубку вновь дрожащими пальцами и уходил на окраину лагеря, где меньше всего появлялись люди. Владимир поймал его как-то раз за этим занятием, и мужчина, на удивление, предложил ему закурить. Зимов рассуждал об их неожиданном сходстве и не был уверен, что это хороший знак. Есть популярный образ армейцев, умеющих лишь воевать. После отстранения от службы они славятся тем, что наматывают круги по собственному двору с задумчивым видом вплоть до конца жизни — давно ставшая карикатурной фигура. Владимир и не мог подумать, как оказался к ней близок. Странно усматривать черты своего же поведения в других, особенно те, что только начинали появляться из-за профдеформации. Отчуждённость, излишняя прямота, внимание к деталям, больше походившее на перфекционизм. Владимир наблюдал за своим непосредственным начальством, понимая, что Молов уже стал этим армейцем. Отдача работе давно перекрыла его собственную личность, и если вынуть мужчину из привычной среды, то он окажется совсем неадаптированным к жизни, потому как та всегда ограничивалась врачеванием. Молов, наверняка, сам всё про себя знал. Просто продолжал с осознанием, что по-другому жить уже не сможет. И на Владимира изредка смотрел так, что невольно возникало много вопросов. Должно быть, тоже видел сходство, понимая, что не лучший пример для подражания. Две недели тянулись, как месяц. Владимир, сперва привычно не замечавший усталость, вдруг осознал, что готов засыпать стоя, а нагрузка на полевой госпиталь была такой, что впору не спать вовсе. Тихих дней ждали долго, вздохнуть с облегчением удалось только в начале третьей недели, и Зимов с непривычки удивлялся, что половина пациентов входит в госпиталь сама. На импровизированных костылях и хромая, но входит, и даже не валится на пороге. Солдат выглядел слегка потерянным и, видя, что весь персонал уже чем-то занят, Владимир подошёл к нему сам, помогая опереться на плечо и допрыгать до ближайшей кушетки. — У меня тут… — начал было мужчина, но Владимир быстро его перебил: — Обширные раны икры и бедра. Ложись. Солдат с готовностью растянулся на кушетке, подтягивая поражённую ногу следом. Владимир быстро осмотрел повреждение, подтянул чужую штанину выше к бедру и стал готовить инструменты, на ходу спрашивая есть ли ещё жалобы. — У меня жар, но не сильный, — радушно отозвался солдат. — Зато тепло. Такой дубак на улице. Владимир оглянулся на мужчину и с удивлением обнаружил, что тот улыбается. Парень замер, всматриваясь в его беззаботное выражение лица, пока не услышал от солдата вопрос всё с той же улыбкой: — Что-то не так, доктор? Зимов тут же вышел из ступора и ближе пододвинул ящик с инструментами. Он часто вспоминал Застрелова, и часто думал, что действительно ему благодарен. За то, что помогал отвлекаться. В первую встречу тот окрестил врачевание пучиной скуки, но, хоть Владимир и не был с ним согласен, то, что Евгений предлагал ему в свободное от больницы время, его устроило гораздо больше тихих будней на съёмной квартире. Зимов бросал взгляды на весёлого солдата и понимал, что скучает по такому же взгляду Евгения. Тому, как смешно он щурится и как складки трогательно собираются у век. Сейчас казалось странным и дальше называть его приятелем, но чего-то более подходящего не приходило на ум. Уж точно не пошло звучащее «любовник». Под конец недели стали говорить о том, что противник совсем близко. По военной этике врачей убивать нельзя, а раненых обязаны лечить вне зависимости от принадлежности к стороне конфликта. Однако никакая этика не спасает от реальности, и Молов сказал, что если наша сторона не сможет оттеснить их обратно, то в ближайшие дни придётся уходить.***
— Твой ход, Зинка, — довольно произнёс парнишка, прикрывая ухмылку веером из карт. — Опять жульничаешь, — зевнула девушка, выкидывая на стол трёх разномастных королей. — Просто я хороший игрок, — парировал он, козырями покрывая карты и кладя сверху последнюю оставшуюся у него шестёрку. — Просто нельзя давать тебе тасовать колоду, — заметила Зина, бросая на стол остальные шестёрки, которые так и не успела вывести из игры. — Кхм, шухер, — её соигрок картинно кашлянул в кулак, и кивнул на Зимова, молча наблюдавшего за их игрой в тихом уголке. — Владимир, ты же ничего не скажешь, верно? — пропела девушка, неторопливо собирая карты в кучу. — Он же любимчик Молова, того и гляди сам чёрствой коркой покроется. Парень был одним из фельдшеров, которых Григорий Фёдорович так невзлюбил. Он приехал сюда раньше Зимова и давно успел испытать на себе немилость старшего хирурга. — Я шёл забрать ящик с оборудованием, — добро улыбнулся Владимир, — но если Дмитрий желает мне помочь, то удерживать его за игрой не стану. Фельдшер язвительно усмехнулся и забрал у девушки колоду, начав мастерски перебрасывать в пальцах карты. — Спасибо, господин начальник. Владимир сам не заметил, как заполучил странную репутацию среди медперсонала. Молова уважали как врача, но как человека материли при любом удобном случае и, видя, что Владимир без труда наладил с ним контакт, общественное мнение стало скидывать и на него часть презрительных взглядов. Впоследствии Молов перебросил на Зимова долю власти над врачами, и такое невиданное доверие только подкрепило невольную неприязнь. Владимир донёс ящик до шатра и поставил его в угол, в сторону отодвигая опустевший. — Доктор, я снова к вам! Улыбчивый солдат на сей раз держал на перевязи руку, крепко прижимая к груди. Владимир невольно улыбнулся в ответ и посадил его на один из полых ящиков, в виду того, что до ближайшей свободной кушетки ему пришлось бы непозволительно долго хромать. — Как угораздило? — участливо спросил Зимов, разматывая импровизированную повязку на чужом предплечье. — Дак в окопе лежал, раз сейчас не походишь шибко. Стрелять же могу ещё и ого-го как, — хмыкнул мужчина, — да только и враг наш стрельбе обучен. Спасибо, что не изрешетило. Одна пуля прошла насквозь, а вот вторая твёрдо засела в плече. Владимир ухватился за кожу щипцами, раздвигая края раны, когда до ушей донёсся шум от взрыва. Пальцы дрогнули, и солдат зашипел, стискивая здоровую руку в кулак. — Кажись… Провалились наши, — натужно прохрипел мужчина, выдыхая сквозь зубы, когда Владимир вынул из-под кожи пинцет с толстой пулей. Взрывы впервые было слышно так близко от лагеря. Зимов развернулся к столу, скидывая в ванночку инструменты, когда поймал на себе взгляд Молова. Впервые за всё время в нём было столько тревоги. Раненых привезли через час, и их оказалось так много, что как никогда стала ощущаться нехватка рабочей силы. И если ранее персонал мог показывать характер, то сейчас к Владимиру беспрекословно обращались за помощью, причём так часто, что в один момент он готов был разорваться от невозможности быть в двух местах одновременно. Зимов стоял над пациентом со скальпелем в руках, когда с улицы закричали, что нужна помощь с носилками. Парень оглянулся, ища глазами, кого можно было спровадить, заранее зная, что не найдёт. Он наклонился к ассистировавшей медсестре, второпях протягивая скальпель. — Сделаешь поперечный разрез на плече, выпустишь гной, наложишь повязку, и после ждёшь меня. Девушка понятливо кивнула, тут же перенимая работу, а Владимир тут же выскочил из шатра. Носилки явно видели лучшие времена, и парень не зря боялся за их ненадёжность: первого солдата донести удалось, а под вторым опоры с треском проломились. Остальные успели среагировать, но у Владимира соскользнула рука, и за вторую его утянуло вниз, ударяя о землю всей тяжестью человеческого тела. На мгновение от боли в запястье потемнело в глазах, но Зимов не упал. Выпрямился, скрипя зубами, и, видя, как солдаты подхватывают раненого за ноги, поспешил им помочь. Было трудно оценить степень повреждения, но когда мужчину водрузили на койку, Зимов покрутил рукой перед носом, убеждаясь, что всё не так критично, чтобы сажать себя на скамью запасных. — Владимир, помоги! Парень сперва обернулся на пациента с абсцессом, бегло отметив, что за него взялся Молов, и уже после на зовущий голос. Недавний любитель карт вместе с солдатом прижимали к кушетке эпилептика. Паренька так сильно бил приступ, что двух человек едва хватало, чтобы удержать его на месте. — Нужно вколоть анестетик, — крикнул Дмитрий, кивая на лежащий рядом шприц. — Держи его руку у локтя, — распорядился Владимир. Он понимал, что фельдшер сейчас лучше справится с уколом, но вот сам Зимов удержать пациента бы не смог. Да и в вену попасть удалось в итоге только потому, что Владимир не выдержал и надавил на плечо пострадавшей левой. Он разжал трясущиеся пальцы и, не глядя, отложил опустевший шприц. Пульсацией стало отдавать в голову, и парень с тихим шипением подтянул к груди медленно немевшее запястье, тут же сталкиваясь с пытливым взглядом фельдшера. — В чём дело? — Растяжение, не сильное, — процедил Владимир, как его тут же сжали за плечо, потянув в сторону от кушеток. — Что ты… — Не дури, тебе ещё с людьми работать, — отрезал он, доставая из кармана эластичный бинт. — Границы растяжения? — Лучезапястный сустав, — ответил Зимов, чувствуя, как онемение добралось до пальцев. Его руку быстро перехватили в предплечье и заставили локтём опереться о стол. Владимир оглянулся на вскрик и увидел, как солдат в панике хватается за одежду медсестры, неверящим взглядом сверля плечо, за которым больше не было левой руки. Поток мыслей вновь невольно вернулся к Застрелову, и Владимира охватило беспокойство. Евгений ведь тоже сейчас на границе, но в отличие от Зимова не подстрахован врачебным статусом — никто не будет разбираться, если станут стрелять. Тяжёлое чувство растеклось в груди и заныло где-то под сердцем. Он вдруг вспомнил, что значит бояться потерять, и теперь чётко понимал куда отправится в первую очередь, после того, как госпиталь расформируют. Владимир долго водил глазами по шатру, рассматривая всеобщую суматоху, когда снова наткнулся на Молова. Мантия запятнана кровью, на дрожащих руках раскиданы следы от мелких порезов. Он напоминал человека, застывшего посреди бури. И смотрел на Зимова в упор, не отрываясь.***
Большую часть раненых отправили прямиком в городской госпиталь для оказания дальнейшей помощи, но полевой шатёр всё равно был наполнен людьми. Для утомившихся врачей не осталось даже свободных тюфяков, и, когда Владимир выбирал место, куда будет падать от усталости, обнаружил, что даже широкие бочки с постеленным сверху полотенцем стали для кого-то сносной постелью. Не оставалось ничего, кроме как лечь на кучу тряпья в траве, подложив под голову мантию. Сейчас меньше всего волновало, что, засыпая, вынужден дрожать от холода. Все эмоции остались на хирургическом столе и скрипучих кушетках. Когда с утра удалось продрать глаза, Молов был рядом. Стоял, облокотившись на деревянную подпорку и медленно выдыхал пахучий дым. Вокруг шумным строем сновали солдаты, грузя тележки и готовясь к отъезду. Мужчина бросил на Зимова взгляд, и, дождавшись, когда парень поднимется с земли, коротко бросил: — Сегодня уезжаешь вместе с теми, кого отправят в городскую лечебницу. Онемевшие от холода мышцы тяжело поддавались, однако Владимир всё же смог раскрыть рот от удивления. Он собирался возразить, и его спешно перебили. — Остальные уезжают через три дня, поступил приказ, — бросил Молов, словно говоря о чём-то незначительном. — Тогда почему я не еду с остальными? Мужчина отвёл взгляд, едва уловимо нахмурившись. — Я хочу знать причину такого решения, — настаивал Зимов. — Подчинённые обязаны выполнять приказы, а не устраивать начальству допрос. Владимир в недоумении протёр глаза, и шагнул ближе, боясь, что спросонья от него может ускользать смысл чужих слов. — Я смогу вам… — Видел, как ты кинулся помогать с носилками. Это не твоя обязанность. Берёшь на себя слишком много. Вот, — он поднял подрагивающую ладонь со свежими порезами. — Капкан зажевал половину брюшной полости, но я увидел надуманную возможность и попытался снять тиски. Это не моя обязанность. Моей обязанностью было в отчёте написать, что он издох. Руки у хирурга рабочий инструмент, а не расходный материал. На лице мужчины мелькнула тень эмоции, которую Владимир отдалённо мог назвать сожалением. Молов поднял на него серьёзный взгляд, сжимая в пальцах затёртое дерево трубки. — Ты находишься под моим руководством. Если будешь проявлять характер, я сообщу главврачу, что ты представляешь опасность для пациентов. На этом всё. Владимир молча уставил взгляд в удаляющуюся спину. Он привык получать приказы, также как и привык их исполнять. А ещё знал, что человеческий фактор на войне решает многое и не всегда это хороший исход. Кто бы знал, что гнуться под его влиянием могут даже такие люди. Время отъезда Владимир чуть не проворонил за помощью с пациентами — хоть эти обязанности с него Молов не снял. Парень перекинул через плечо кожаную сумку, торопливо выходя из шатра — всё было готово к отъезду. В телеге его поприветствовал басовитый голос одного из офицеров: — Заждались вас, господин врачеватель. Владимир извинился, устраиваясь на жёсткой сидушке с противоположного края. — Ревизию продовольствия вы проводили? Вопросы имеются. Офицер поднял взгляд от одного из документов. Зимов, взглянул на бумаги, и, про себя отметив в чьи ещё обязанности входило заполнение таких отчётов, отрицательно покачал головой. — Григорий Фёдорович мог, — парень пожал плечами, — он раньше встал, должно быть, успел по складу пробежаться. — Григорий Фёдорович не ложился, — со вздохом ответил офицер, звучно захлопнув папку. Заметив заинтересованный взгляд Владимира, мужчина поморщился, почесал переносицу и неспеша объяснился: — Я в военной полиции с четыре месяца по госпиталям езжу, и с Моловым судьба сталкивала уже не раз. Его вместо караульных на ночь ставить можно, чтоб ребята отдыхали. Пока не убедится, что всё отработано, его пинками в постель не загнать. Проснёшься, бывает, по естественным причинам, выходишь из палатки, а он смолит под деревом, как чёрт в ночи. После утром идёшь к оврагу умыться, а он всё по лагерю шастает. За первых петухов отвечает. Офицер закинул папку в щель между ящиками, надвинул на нос кивер и откинулся назад, укладывая руки за голову. Владимир какое-то время молчал, смотря перед собой, а после двинулся ближе к основанию телеги. Взгляд скользнул выше и остановился на всаднике, командующем упряжью, и в памяти незамедлительно всплыл знакомый образ, заставляя слабо улыбнуться. Пальцы легонько прошлись по потемневшим бинтам на запястье. Стоило признать — впервые за долгое время ему действительно хотелось вернуться домой.