***
Полковые врачи всегда были охочими до разговоров, особенно о жизни вне фронта. Рано или поздно, но тоска по дому брала каждого, и, улучая удобный момент они с горящими глазами расспрашивали у новоприбывших, как обстоят дела в столице. Определённый в качестве временной замены одного из почивших на службе, Владимир тоже стал жертвой допроса, но сразу признался, что рассказывать ему особенно нечего, так как он сам далее госпиталя носа обычно не суёт. Но воодушевлённый персонал надежду терять не привык и всё же стряс с гостя мало-мальски интересные подробности. — А на Бульварной, значит, также музыканты? — с ностальгией в голосе произнёс один из врачей, небрежно скручивая цигарку на импровизированном столе. — Эх, сюда бы их для поднятия духа. Раньше переезды с места на место ещё навевали мысли интересоваться обстановкой, но сейчас Зимову всё казалось одинаковым — те же палатки, те же люди в форме, те же обязанности. Теперь Владимир в такие места с прежней охотой не рвался, да и головой, как вынужден был признать, находился совсем в другом месте. Он здесь пробудет меньше недели и лишь потому, что уже был в полковом отряде и имеет опыт, а после вернётся в город, с щемящим ощущением на сердце ожидая возвращения Застрелова. Назвать его оправившимся от смерти Норова было нельзя, но избегать работы он не думал вовсе. Владимир запомнил лицо Евгения перед уходом, и вид приятеля не шёл у него из головы. Пытаясь понять насколько велик риск уходить на фронт в его состоянии, парень усиленно всматривался в этот фрагмент воспоминания. Сейчас все дни представлялись ему фрагментами, состоявшими из встреч с Евгением, и из-за возросшей тревоги только такие дни хотелось по-настоящему помнить. — До меня дошла молва о том, что у вышестоящих снова всё неспокойно. Команда врачей, кружком собравшихся вокруг Зимова, дружно обернулась, заметив стоявшего у входа мужчину. В покатой палатке свет падал рассеянно, и его взгляд из-под поникшей белой шапочки казался суровым. Владимир удивлённо вскинул брови — этот господин был одним из мастодонтов полковой медицины, и, по слухам, именно его методы шунтирования студенты сейчас практикуют в академии. — А разве ж у них бывает спокойно, Кирилл Павлович? — с досадой пробормотал сидевший подле медбрат. — А Владимир Алексеевич как считает? — взгляд врача тут же упал на Зимова. Парень на секунду прикрыл глаза. Куда с большей охотой он бы поговорил с выдающимся хирургом о его методах работы. Политику же он обсуждать вовсе не любил, да и сейчас все разговоры на эту тему были переливанием из пустого в порожнее. Немного помедлив, парень откинулся спиной на один из опорных столбов и пожал плечами, собираясь выдать хотя бы вежливый ответ. — Один мой друг служит в военной полиции, и его в срочном порядке вызвали на работу по причинам, которые разглашать не стали даже ему, — Владимир опустил глаза на дрожащий огонёк керосиновой лампы. — Не берусь рассуждать, что происходит у вышестоящих в головах, но надеюсь, что это не обернётся для страны трагедией. — Хм, а куда могут срочно дёрнуть полицию? — спросил врач, незаметно скидывая цигарку в карман. — Кто ваш друг, если не секрет? Чтобы его допустили до чего-то важного, поди должен быть статусным человеком. Опускаться до сплетен Кирилл Павлович желания не имел, и тут же дал это понять. — Придерживайтесь личных границ в таких вопросах, а то на правду напоритесь, — поморщившись, отрезал мужчина, уже отодвигая шторку входа, но вдруг задержался и тихо бросил напоследок: — Молова на вас нет. Владимир опешил от этих слов и, чуть запоздало, поднялся и побежал вслед за хирургом. Нагнать его получилось в другом отсеке, в котором, по счастью, парню разрешено было находиться. Здесь часто проводили совещания и кому попало обычно было воспрещено даже ошиваться рядом. Владимир осторожно кашлянул за его плечом, привлекая внимание. — Вы знакомы с Григорием Фёдоровичем? Мужчина, наклонившийся было к столу удивлённо нахмурился, поворачиваясь к нему лицом. — А вы по какому вопросу интересуетесь? — Я был его подчинённым во временном госпитале, — пояснил Владимир. — Мне пришлось уехать раньше, чем он был полностью расформирован, а ситуация на фронте была не из лучших. Хотел узнать… — Какое похвальное беспокойство, — перебил мужчина, удивлённо хмыкнув. Казалось, за излишнюю смелость он сперва хотел парня отчитать, но вдруг передумал. — Я-то считал, что подчинённые Молова ему желают только камни в почках поувесистей. Кирилл Павлович нацепил на нос очки и снова отвернулся к столу, начав рыться в стопке бумаг. — Последний раз виделись, когда генерал-штабс распределял по территориям. Здравствует Григорий Фёдорович, как и всегда до этого, — не успел Владимир облегчённо выдохнуть, как тут же удивлённо замер. — Но можете порасспрашивать командира полицейским взводом, Застрелова. Они как раз тринадцатый сектор проезжали, авось, что скажут. Владимир на секунду потерял дар речи. — Кого, простите, расспросить? — Отряд полиции пришёл с каким-то донесением, — уточнил мужчина, не заметив чужого волнения. — Командующий сейчас у руководства, но скоро отчаливает. Расспросите. Если он будет расположен к диалогу, разумеется. Не успел парень обдумать это предложение, как штора входа распахнулась, и при виде фигуры на пороге Владимир вовсе обмер от удивления. В тусклом свете лампы лицо Застрелова казалось очень бледным. Он поправил съехавшую на лоб конфедератку и хотел было обратиться к Кириллу Павловичу, но при виде Владимира встал, как вкопанный. — Женя? Впервые Зимов видел его на службе — в строгой форме и с маской серьёзности, замершей в лице. Однако стоило Владимиру её подметить, как та начала таять, растворяясь в приветственной улыбке. У Зимова от этой улыбки в секунду защемило в сердце. Хирург обернулся, окидывая пару оценивающим взглядом и выдохнул. — Личные разговоры прошу вести за стенами совещательной. Евгений тут же наклонился вперёд, хватая парня за руку и ныряя за штору, а после чудом пустой отсек с продовольствием отгородил их от переговаривающихся людей снаружи. Стоило им расцепить руки, как Владимир торопливо подтолкнул Евгения к стоящим стопкой ящикам, тут же обхватывая руками его лицо. Он слишком давно не сталкивался с такой тревогой за близких людей и теперь просто не знал, что делать с собственной растерянностью и желанием помочь. — Ты как? — парень быстро прошёлся ладонями по коже, отмечая здоровую температуру, бегло осмотрел глаза, а когда руку положил на грудь, забираясь под расстёгнутый китель, Евгений со смешком перехватил его пальцы. — Прямо здесь меня собрался раздевать? Зимов почти успел возмутиться тем, как пренебрежительно восприняли его беспокойство, но взглянув в его лицо, увидел широкую улыбку, такую искреннюю и радостную, что комок напряжения тут же развязался в груди. — Я в порядке, — сказал Евгений, понизив голос, и протянул руки навстречу, прижимая Владимира к себе. Сквозь рабочую одежду тепло пробивалось с трудом, но от одного только касания это тепло тут же расстилалось в груди. Парень, почти не думая, потянулся следом, сжимая Евгения в объятиях, и облегчённо выдыхая в мягкий ворот его рубашки. — Ты откуда здесь взялся? — пробормотал он шёпотом, чувствуя, как мурашки бегут по телу. — Мы делегацией переправляли какую-то важную шишку в чужой стан, — ответил Евгений тем же быстрым шёпотом, руками широко водя по спине. — Пришли отчитаться. Парень вдыхал его запах, прикрывая глаза и чувствовал, что на душе наконец-то стало спокойно. — А ты как? — с тихим смешком спросил Евгений, пальцами проезжаясь по тёмным спутанным волосам. — Из-за тебя думать забываю о медицине, — скомкано ответил Зимов. — Значит, мой план сработал, — рассмеялся приятель. Слышать этот смех над ухом Владимир был готов весь оставшийся вечер. — Я всё-таки выселил из тебя скрягу. Парень лишь бессильно улыбнулся в ответ. Не было похоже, чтобы приятель скрывал плохое состояние, пытаясь увиливать, и Зимов был рад, что Евгений справился. Что где-то в рабочих буднях затерялось терзающее чувство потери, и он готов идти дальше. Однако за пару недель душевные раны не лечатся, он это знал. И собирался крепко держать Евгения за руку до тех пор, пока серьёзное ранение не превратится в еле заметный шрам. — Мне уже нужно бежать, выдвигаемся с минуты на минуту, — шепнул Застрелов, — а я ещё вашему главному врачевателю должен разговор. Владимир подавил порыв только вцепиться в Евгения сильнее. Они отстранились, встречаясь прощальными взглядами, и в памяти Зимова расцвёл новый фрагмент дорогих сердцу воспоминаний.***
В начале следующей недели снова объявили переговоры — по слухам, изменились цели соседнего государства. Либо ситуация на фронте стала очевидной, либо не обошлось без русских «парламентёров», сумевших снова принудить соседей к политической сделке. Так или иначе постепенно напряжение стало стихать, а вместе с тем и народные волнения. В конечном итоге, это коснулось и военного госпиталя, в который смелее стали пропускать посетителей, часто невзначай обращавших внимание врачей на собственную болячку. Чем отстаивать очередь на приём и проходить платную консультацию, куда выгоднее упомянуть рядом с прикованным к постели, что «в ноге стреляет» и «в голове жужжит», надеясь, что врач, стоявший подле, даст им совет-панацею. Безотказно это, естественно, не работало, но злоупотреблять ситуацией стали с той прытью, с какой люди всегда клюют на что-либо с маркой бесплатного. Пришедшую под предлогом визита к мужу Лопухову уставший дежурный врач чуть было не выставил сразу, но одна из медсестёр внезапно остановила её, прося снова показать насторожившее покраснение. — Михаил Петрович, и вовсе это не ожог, — покачала головой девушка, осматривая чужое запястье. — А я что говорила! — встрепенулась Лопухова. — Ничего я и не жгу, откуда бы ожогу взяться! Названный Михаил Петрович надвинул очки на нос, внимательней рассматривая скопление красных точек на коже, после чего удивлённо хмыкнул, и через двадцать минут в коридоре стояло уже с десяток врачей, озадаченно строивших предположения насчёт природы кожного заболевания. — М-м, псориаз. Судя по плотности и цвету. — Да нет, же обычный дерматоз, который вылечат прогулки под солнцем и регулярное питание. — Да где вы видели такой дерматоз! Ещё скажите, что эдакое насмотрели в академическом учебнике, от уж первоклассный атлас человеческих болезней. — А есть у вас версии справедливей? — Да большая часть болезней в человеке от нервных расстройств, что тут думать-то. Женщина растерянно хлопала глазами. В лучшем случае она рассчитывала на какую-нибудь справку для отпуска от работы, даже и не сомневаясь, что с рукой не случилось ничего опасного. — Не слушайте их, это несерьёзно — вы просто расчесали кожу. — Да, в нервном припадке, — ехидно подытожил кто-то из врачей, и Лопухова окончательно растерялась. Владимир с улыбкой слушал их споры, пробираясь через переполненный коридор. И сам бы остановился посмотреть на неизвестную болезнь, но главврач опоздания прощал в последнюю очередь. — Значит, просишь себе выходные? Владимир хмыкнул про себя на неофициальный тон и кивнул склонившемуся над бумажками начальству. Сейчас приток людей в госпиталь уменьшился втрое, и врачи наконец могли уделить пациентам достаточно внимания. Владимир относился к своим обязанностям с прежним рвением, но потребность в количестве рабочих единиц также упала, а потому его легко могли заменить на пару дней, ведь, оказалось, даже у Зимова приоритеты могут смещаться с работы на личную жизнь. Блуждающий по кабинету взгляд упал на окно, и парень невольно вскинул брови — первый снег в этом году. Такое каждую зиму завораживало — как первые снежинки медленно кружились в воздухе, расстилаясь одеялом на промёрзшей земле. За сменой времени года всегда наблюдаешь с долей благоговения, внутри вместе с тем начинает теплится надежда на перемены, а сейчас и вера в лучший исход затянувшихся политических дебатов. Заметив, что внимание Владимира приковано к чему-то у него за спиной, главврач обернулся, заинтересованно хмыкнул и хотел было что-то сказать, но дверь кабинета вдруг со скрипом распахнулась. — Платон Алексеевич, нужен ваш совет! — молодой санитар выпалил фразу на одном дыхании и тут же осёкся, понимая, что помешал. Главврач красноречиво выдохнул и, не глядя, кивнул Владимиру, давая понять, что не имеет возражений насчёт его отпускных. Зимов коротко поблагодарил мужчину и, уходя, с улыбкой обратился к санитару: — Вы по поводу Лопуховой? Парень энергично закивал, и Владимир поспешил покинуть кабинет, с трудом сдерживая смех — его наверняка отправили к начальству старшие врачи, боясь показать пробелы в знаниях. Когда он шагнул за пределы госпиталя, ботинки провалились в снег наполовину, и Зимов надеялся, что пока он будет добираться до чужого дома, обувь не промокнет насквозь. Он поднял голову и сощурился, чувствуя, как на лицо падает снег, холодными каплями стекая по щекам. Наверняка, белые хлопья прелестно смотрятся на светлых волосах.***
Валивший из трубы дым парень увидел раньше, чем сам дом. Мысль о том, что внутри тепло тут же вызывала облегчение — хоть он не промок, но продрог основательно. Владимир улыбался, глядя на расчищенные ступени, лишь слегка припорошённые снегопадом, улыбался, толкая открытую входную дверь, а после и встречая в холле Евгения, задумчиво спускавшегося за чем-то на первый этаж. От разницы температур тут же стало щипать промёрзшие кончики пальцев, а морозный воздух, ещё застывший в горле, не давал сделать полный вдох. После грандиозной попойки дом уже пришёл в порядок — на полу стелился новый ковролин, а в прихожей вовсе заменили всю мебель. Парень скинул шинель на ближайший шкаф, сияющий дороговизной, и подул на ладони, насмешливо оглядывая домашнюю одежду Евгения. — Добрый вечер, — Застрелов подошёл ближе с улыбкой оглядывая трясущегося Владимира. — Как добрался? — С трудом. А тебе идёт розовый халат, — ехидно отметил парень. — Эй, — в чужих глазах негодования прибавилось примерно настолько, насколько Владимир и рассчитывал, — это вовсе не халат, эт… Зимов шагнул вплотную, руками ловко забираясь под расшитую узорами ткань и дрожащими пальцами проехался по невероятно тёплой коже. Евгений чуть не подпрыгнул на месте, содрогаясь от холода, и удивлённо охнул, пока парень с блаженным выражением лица смыкал руки на его спине. Приятная дрожь волной прошлась по позвоночнику, пока холод растворялся в долгожданных объятиях. — Это шлафрок, — шутливо проворчал Застрелов, смотря, как Владимир зарывается носом в его нижних одеждах, — я за этот лиловый кашемир отдал целое состояние. — Угу, — довольно прогундел Зимов. Он отдалённо чувствовал, как чужие пальцы ложатся на затылок, ероша запутавшиеся промокшие волосы со спавшей лентой. Владимир переставал дрожать, постепенно согреваясь, и почти растворялся в окутавшем ощущении уюта. — Тебя отнести к одеялу? — предложил Евгений, и парень фыркнул, поглаживая его спину оттаявшими пальцами. — Ты очень мягкий, тебе говорили? Владимир провёл носом по чужой груди, думая, что сейчас любая ванильная чушь с его уст будет звучать, как чистая правда. — Ага, но я впервые настолько рад это слышать. Зимов поднял на Евгения внимательный взгляд, и приятель тут же рассмеялся, взлохмачивая тёмные волосы, упавшие парню на лоб. — Ну что, нести? — бодро поинтересовался он. — Хочешь добить во мне остатки мужественности? — Ты и без меня с этим справляешься отлично, — ехидно заметил Застрелов, ладонью прикрывая ухмыляющийся рот, и тут же почувствовал, как его ущипнули за бок. — Ладно, а чай хоть будешь? — Даже не отказался бы от чего покрепче, — Владимир чмокнул Евгения в губы, с сожалением в лице вытягивая руки из его одежды. — Ого! — Евгений удивлённо выпучил глаза. — А вот такое твоё настроение я упускать не собираюсь. Зимова со смехом потянули в сторону спальни, а после и к прозрачному стенду с хрустальными графинами. Застрелов обнял его за талию, взмахнул рукой и с видом учёного шинкаря попросил выбрать что-то из его коллекции. — Виски, — ответил Владимир, улыбаясь. — Такой, чтобы одеяло не понадобилось. Распахнулась стеклянная дверца, по бокалам разлили дорогой алкоголь, и парень сел на край кровати, с довольным видом отпивая терпкого и крепкого. — Мне, главное, не переусердствовать, — заметил он, смотря, как Евгений склонился над стендом, возвращая на место графин. — Начальству не по нраву придётся похмелье. Приятель со смешком повернулся, и свет из окна ярким столпом упал на его фигуру. Светлые волосы сверкнули золотом на контрасте с лиловой тканью шлафрока, а глаза в свете лучей искрились привычной радостью и озорством. — Бог простит, — подмигнул Евгений, присаживаясь рядом. — Это не смертный грех. — Боюсь, по этой части мне уже не стоит бояться, — прищурился Владимир. — С точки зрения смертных грехов, мы натворили распутства на семь жизней вперёд. — М-м, ну планку не держим, — покачал головой Застрелов, будто бы случайно придвигаясь ближе, — совсем никудышный результат. Зимов вытащил из-за ворота спавшую ленту и пригладил спутанные волосы, отмечая, что Евгений не сводит с него взгляда, всматриваясь в каждое движение — любуется. Владимир сделал ещё глоток, отставил бокал и потянулся рукой к его лицу, чтобы заправить за ухо светлую прядь. — Тогда твой прекрасный халат придётся снять. Мечтательное выражение тут же как ветром сдуло с чужого лица. — Ты!.. — Застрелов чуть не покраснел от такого заявления, решительно отодвигая ви́ски. Попытки Владимира сдержать смех только больше возмутили его. — Это итальянская ткань! Первый сорт! Да в таком премьер-министры ходят! — Да-да, — давясь смешками вторил Зимов, когда его резко опрокинули на кровать. Застрелов навис над лицом Владимира, и его смешно сведённые брови хмурились в детской обиде. — А ты знаток большой моды, значит? — Мои родители — купцы в достатке, — с улыбкой заявил Владимир. — Что-то да знаю. — У тебя рубашка с брюками не сочетается. — Рубашка не сочетается? — Зимов ладонью прикрыл рот, боясь рассмеяться прямо ему в лицо. — Ну вот эта рубашка, — пояснил Евгений, рукой проезжаясь по ткани в районе рёбер, чтобы после сомкнуть на них пальцы. Владимир дёрнулся, давясь смешком, и тут же руками упираясь ему в грудь. — Ты моднее, я понял, — закивал парень, пытаясь перекатить Евгения в сторону, но тот лишь вздёрнул бровь и сильнее подмял парня под себя. В последний момент Владимиру удалось слегка его оттолкнуть, и они со смехом перекатились по кровати несколько раз, пока Зимов не оказался сверху. Приятель недовольным больше не выглядел ни на грамм, напротив, притянул парня ближе, укладывая себе на грудь и смыкая руки на пояснице. Владимир ладонью упёрся рядом с его плечом, устраиваясь удобнее, когда они столкнулись взглядами и замерли в этом положении, ещё пытаясь отдышаться. Зимов в его глазах видел столько нежности, что сердце в груди сжималось от нахлынувших ощущений. Владимир провёл пальцами по чужому лицу, прослеживая линию челюсти, оглаживая подбородок, слегка поалевшие щёки. Он столько ждал, чтобы вновь коснуться этого тела, чтобы ощутить рельеф кожи под пальцами и всматриваться в глаза Евгения, видя отражение своих же эмоций. Чувственное молчание прервалось, когда Евгений робко разомкнул губы. Мимолётные сомнения на его лице сменились решительностью. — Я всё никак не мог собраться с мыслями, чтобы сказать… — проговорил он с небольшой заминкой. — У меня к тебе чувства. Гораздо большие, чем обычная привязанность. Владимир улыбнулся в ответ, а Застрелов, казалось, перестал дышать. Парень подул ему на лоб, сметая упавшие волосы и кивнул, закусив губу, сам толком не осознавая, что вкладывает в свой ответ: — Мгм. Видимая напряжённость ситуации казалась ему донельзя смешной, ведь Евгений даже побоялся сказать слова признания напрямую. Когда Владимир вновь потянулся к чужим волосам, Застрелов перехватил его руку, разглядывая парня с нарочитым удивлением. — Так, значит? Зимов пропустил смешок, а Евгений только сильнее вскинул брови. — То есть этим принято отвечать на признание? Ну-ка погоди, я правильно услышал? Владимир охнул, когда вдруг снова оказался на спине, и сверху его придавил чужой вес, а после поморщился, когда на кончик носа ему опустился указательный палец. Евгений тихо рассмеялся после недолгой паузы, а потом вдруг заглянул ему в глаза, произнеся уже гораздо серьёзнее: — Я понимаю, что мои чувства могут быть невзаимными. Я первый к тебе полез, и ты мне ничего не должен. Не дурак — понимаю. Владимир покачал головой, укладывая ладонь ему на щёку. — Дурак, какой же ты дурак. В глазах Застрелова вопросом повисла забавная растерянность. — Что? На лице Владимира растянулась широкая уверенная улыбка, он обхватил лицо Евгения уже обеими ладонями. — Я тебя люблю, — мягко произнёс Зимов. Застрелов от неожиданности замер и лишь нерешительно приоткрыл рот. Таким неловким и потерянным парень не видел его ни разу. Владимир тут же картинно выдохнул, опуская руки. — Значит так принято отвечать на признания? Евгений внезапно ожил, и в рот Зимову впечатались его губы. Владимир, смеясь, обнял его за шею, притягивая ближе, а после ответил на его напор с не меньшей охотой. И каким нужно быть дураком, чтобы не понять? От радостного чувства в груди будто расцветали цветы. Прикосновения губ, пальцы, смыкающиеся на коже, и слова о взаимности, до сих пор звучащие в ушах. Владимир и не ждал этого признания, но то, как несмело Застрелов заявил о своих чувствах, как вёл себя из-за волнения — всё говорило о том, как редко он произносил подобные слова всерьёз. Говорило об искренности, которую парень сейчас ощущал всем телом, которую отдавал с тем же нетерпением и желанием. Их чувства не предстали яркой вспышкой — они были подобны новому течению в реке. Как влившийся в общий строй свежий поток, они окутывали, проникали насквозь — дополняли. Как новый важный элемент в бесконечном жизненном пазле из совпадений. Евгений отстранился не сразу и только, чтобы прижаться к щеке Зимова и коротко на выдохе сказать: — Люблю тебя. Владимир улыбнулся краешками губ. Так естественно сейчас звучали эти слова, и так трепетало сердце от одного их звучания. Парень провёл рукой по оголившейся шее Застрелова, ныряя пальцами под нижние одежды, чтобы огладить тяжело вздымающуюся грудь. — Мгм. — Ухмыляется лежит, — проворчал Евгений, прикусывая Владимирову мочку уха. — Ещё и руками снова лезет… Вов, чтоб тебя. — М? — парень слабо коснулся губами кожи на шее, понимая, что уже настоящая муть перед глазами от поволоки чувств. — Если мы продолжим, тебе снова будет трудно сидеть, — низко проговорил Застрелов. — Такое бог точно не простит, — промурчал Владимир, носом утыкаясь в изгиб шеи рядом с кадыком. Евгений отстранился, чтобы заглянуть парню в глаза, и теперь можно было отчётливо разглядеть краску на его лице. — Если какие-то догмы запрещают мне любить тебя в полной мере, то пошли они ко всем чертям.