tempus edax rerum

      Кто-то вскрикнул.       Малефисента дёрнулась, огляделась, всмотрелась вдаль, но никого не нашла. Вскоре вопль повторился, сиплый, но пронзительный:              — Помогите! О, прошу, помогите! Кто-нибудь!              Заранее догадываясь, кого ей предстоит встретить, и раздражённо перелетая серую покрытую слякотью поляну, фея очутилась рядом с деревом, у корней которого торчало два острых уха. Догадка подтвердилась.              Волшебница встречала Ликспиттла лишь однажды, в злополучный день свадьбы Авроры. Откуда ни возьмись этот гоблин очутился прямо подле неё, когда она вновь стала феей после падения с башни, и протянул ей острие веретена — то самое оружие возмездия, которое необходимо было уничтожить, чтобы вернуть свободу всем, кто её заслуживал. Тогда она понятия не имела, кто это, да и не собиралась узнавать — но позже до неё дошли слухи о личности этого ушастого карлика.              Во-первых, он был не гоблином и не орком, а пикси, хоть и мало на них походил. Говоря откровенно, Малефисента сомневалась, что встречала на Вересковых Топях кого-то его вида. Тем не менее он был пикси, что делало ещё более поразительным тот факт, что он так долго проработал на королеву Ингрид, самозабвенно создавая оружие против собственного народа. Что бы им ни двигало, что бы ни рассказывали о его сделке с королевой гуляющие, как туман, по Топям слушки, она не могла полностью простить его — как не могли и жители Болот, похоже, даже сейчас сторонившиеся его, раз уж он так беспомощно застрял в корнях дерева.              Она подняла руку — и вместе с ней из-под земли вырвались сырые грязные корни, придавившие своего заключённого к земле. Тот лежал, зажмурившись.              — И как тут вообще можно застрять? — заявила она громко. Два уха нервно вздрогнули:              — Малефисента? — ахнул он, тут же выпучив глаза. — Что ты здесь делаешь?              — Что значит «что я здесь делаю»? Я живу здесь! — крикнула фея. — Пока что не умерла!              — Но ведь…              — Вылезай или провались под землю!              Ликспиттл заёрзал на месте, скользя в липком коричневом месиве, выкарабкиваясь из-под приподнятой ловушки. Встав в полный рост — едва достигая её талии — он продемонстрировал ей все свои несметные зубы в широкой благодарственной улыбке. Даже выползя на свет, он казался окунувшимся в грязи. Малефисента движением руки избавила его от этой неприятности — спина его дублета снова была чистая, и тогда фея заметила два бугорка на его спине. У неё зазудели крылья.              Вот она, единственная причина, по которой Стражница Топких Болот не вышвырнула предателя за пределы своих земель, когда тот попросился обратно. Его лишили крыльев. Она не могла ему отказать. И без того натерпелся.              Впрочем, она не собиралась вести с ним светских бесед. Она всё равно не умела. Ей тот урок не досказали. Так что, оставляя спасённую жертву наедине с собственной радостью, она развернулась, чтобы возобновить своё гневное шествие.              Разумеется, не тут-то было.              — Подожди, подожди! — вякнул Ликспиттл за спиной. Она услышала отчаянное хлюпанье и прибавила шаг. — Куда ты направляешься?              — Никуда.              — О, волшебно, нам как раз по пути! Шутка, шутка. Ха-ха, — он потёр руки. Вытянул одну вперёд: — На самом деле, я иду домой — я теперь живу совсем неподалёку, буквально в соседней хижине, прекрасное местечко. И, знаешь, — он поглядел наверх, — что-то мне подсказывает, что намечается гроза… Думаю, всё прямо располагает к тому, чтобы переждать непогоду под кровом. Не станем мочить твои прекрасные крылья. Я даже могу чем-нибудь угостить, — улыбнулся он однобоко — и, когда она перевела на него взгляд, извинительно выставил ладони: — Это меньшее, что я могу сделать взамен на своё спасение.              Ха! Когда-то ей обещали больше. Когда-то давно… Прежде, чем он… Прежде, чем они оба… Пока они совсем с ума не сошли, и…              — Разумеется, я пойму, если ты откажешься, учитывая, что мы не то чтобы в чудесных отношениях… И ты занята с сегодняшним праздником…              И подумать, что он когда-то был её слугой! А теперь позволял себе попирать её! Ступать к ней со своим уставом! Мерзкая птица! Он просто…              — …да и у тебя, как у Феникса и Стражницы Топей, предводительницы Тёмных Эльфов, наверняка всегда уйма дел…              — Я свободна, — сказала она.              И через десять минут они были в его лачуге.              Точнее, она про себя прозвала его жилище лачугой, пока не зашла внутрь. Стоило ей, наконец, выпрямиться из позы вопросительного знака, чтобы пролезть во входную дверь, как ей осталось только безмолвно глядеть по сторонам.              Она никогда не видела настолько сложно устроенного пространства. Хоть дверь и была крохотной, потолки в его хибаре были по-королевски высокими — и вдоль каждой стены вверх тянулись огромные тёмные шкафы, заставленные чем только ни придётся. В сумерках, царивших внутри, она едва могла разобрать хоть что-нибудь, но различала толстые плетёные корешки книг, заваленные набок, букеты цветов, грустно глядящих вниз из вазы, как понуренные головы, целая кипа свёртков, травы и камни, ловящие бусинки света, ещё одна куча свёртков и банки — очень много банок. В воздухе витал тяжеловатый запах.              — Берегись! — крикнули у её ног — и тут же перед нею пролетел — нет, проехал? — Ликспиттл. Воздух прогремел скрипом и треском. Пикси стоял на неком несуразном пьедестале с бортиком и ловко водил рычагом. Раз! — и он отъезжал в сторону, два! –поднимался наверх, как по волшебству, хватал в когтистые руки что-то с верхних полок. Три! — с таким же треском, свистом и лязгом машина опускалась и уезжала в обратную сторону, к столу.              — Разве ты не покончил с этим? — крикнула фея ему вслед — тот остановился у огромной длинной столешницы. На ней не было ни дюйма пустого места: зато были весы и гирьки, лупы на любой глаз и вкус, огромные глиняные горшки и чугунные поддоны, свечи и лампы, колбы и перья. Сгрудились в кучу свёртки на свёртках, ступки и песты, пробки и крышки, щипцы и ремни. Где-то валялись раскрытые оставленные на середине книги с размашистыми чёрными буквами и кляксами на страницах. Огромное стекло на ремешках и какая-то кожаная маска, которую он натянул на нос и рот, зацепив за огромные уши, и потёр руки, согреваясь.              — О, я только начал! — крикнул хозяин всего этого хлама. Он взял что-то со стола и, проехавшись немного, швырнул в доселе скрытый во мраке очаг, постучал парой звонких камней — там почти сразу зажёгся огонь. Он вернулся к верстаку. — Теперь я наконец-то могу делать, что хочу, заниматься поисками свободно ото всех!              Малефисента ступила вперёд, к столу, пригибаясь под висящими под потолком кувшинами. Нужно было следить за крыльями и рогами. И здесь её собираются потчевать?              — И что же ты тут ищешь? Философский камень?              — Ха-ха! Нет, гораздо интереснее, — шевельнул ушами тот — и тут же вновь двинулся прочь и вернулся с подобранной со стола книгой. Пролистал пару страниц. — Впрочем, у алхимиков можно набраться достаточно интересных вещей… Вот, — он потянулся за огромным выпуклым стеклом и направил его над страницей, держа книгу перед собой между ними. Картинка вдруг стала большой и блестящей. — Вот, например, какая мерзость.              Она смотрела на зелёный круг с головой.              — Уроборос! — произнёс Ликспиттл. — Змей, пожирающий собственный хвост. Символизирует вечность, бесконечность, круг жизни и смерти, саморазрушение, постоянное перерождение и ги…              — Довольно! — захлопнула Малефисента книгу прямо в его руке — тот пошатнулся. — Ещё одно слово о вечности, и бесконечности, и перерождении, и я кого-нибудь придушу, — произнесла она, впиваясь взглядом в фолиант. Она бы бросила и его в кипящий котёл, но это могло испортить вкус. Она так ничего и не съела на празднике. — Ты обещал мне угощение.              Ликспиттл улыбнулся. Маленькие белые зубы.              Орудуя рычагом, как собственной рукой или крылом, он перебегал с одной части стола к другой, складывая, наваливая, скидывая прочь, пока не осталось достаточно места, чтобы поставить хотя бы два блюдца. Оркестру стеклянных бутылок, мраморных ступ и скрежетавшего дерева подыгрывало бульканье котла и приятный аромат оттуда, частично убивший странную вонь. Ей здесь почти что нравилось. Больших окон — или хотя бы средних — не было, но, судя по всему, тучи немного расступились, и даже вышло солнце. Золото проникло в комнату, и дерево казалось теплее, и надписи на корешках книг — а картофель в каллен скинк, что он гордо подал им, и лепёшка к нему так вообще казались жёлтыми и румяными.              — Прошу! — сказал он тогда, разворачивая свою престранную машину так, что бортик стал спинкой его стула. Она присела на низкую табуретку напротив, чувствуя пыль на полу кончиками крыльев. И даже так она была на пару голов его выше.              Картофель был очень даже сносным, пикша отдавала приятным дымным вкусом, всё как надо. Не хватало хорошего эля. Но она не собиралась пить из чужого кувшина.              Ликспиттл ел быстро и почти пугливо, а это означало, что он скоро закончит — и им опять придётся разговаривать. Оттягивая этот момент, она лениво пыталась прочесть надписи на книгах. Что-то там, кажется, даже заканчивалось словом «…магии». Рядом стояла огромная банка с неясным содержимым.              — Я думала, ты занимался этим только, чтобы выторговать свободу у Ингрид, — проговорила она.              — Ну, можно сказать и так, — пожал плечами Ликспиттл — прозвенела отставленная им тарелка. Он надел обратно маску, оставленную на время трапезы. — Я действительно был… не в восторге от службы на неё, хоть она и обустроила мне превосходную лабораторию, не хуже этой… — он опустил голову. Тут же вздёрнул, блеснул ей своими маленькими зелёными, почти жёлтыми глазами. — Но я был заинтересован в науке и до неё. Да и она была не первой, кто решил воспользоваться моим умом.              А, да, вот. «О тайнах природы и искусства и ничтожестве…»              — Тебе лучше не говорить, что ты работал на Стефана, мелкий гадёныш, — шикнула фея.              — Нет, что ты! Я совсем не работал на Стефана — он даже не позволил бы мне, ведь я тоже волшебное существо. Я и видел его всего… несколько раз… И у меня остались отнюдь не приятные впечатления, — он потупил взгляд. — Я видел, как он принёс твои крылья…              Она сумела не дёрнуться — не дёрнуть даже кончиками крыльев, которые, казалось, как будто помнили больше неё.              — Брр, ужас, — всё лепетал тот. — Я бы не смог работать при нём — тем более что он вышвырнул меня с королевского двора, как только сел на трон поудобнее, даже не попросил у меня договора, когда, казалось бы, должен был…              — Ты работал на короля Генри? — перебила его Малефисента. С бурлящей ненавистью она вспомнила его и его армию, и их коней, и их броню, и их железо, и их порох, и их огонь.              — Король Генри пытался работать со мной, — надавил Ликспиттл, — в последние недели своей жизни. Но и он не выполнил своей части договорённости, — он стукнул своим маленьким кулаком по столу. — В наше время никто не ценит хорошего договора… Все эти монархи только и могут, что избавляться от таланта, когда он стоит слишком дорого, а потом подбирать его с улицы, заставляя работать в кромешной тьме в подвале своего дворца лишь за то, чтобы иметь право на жизнь! Ингрид приняла меня, как изгнанника, а потом в мгновение ока я превратился в раба, — понурил он голову. Даже волосатые уши его и то согнулись, как будто под весом обиды. — Не знаю, почему я только поверил её лжи о том, что она отпустит меня на свободу — она ведь лишила меня её. Она лишила меня крыльев…              Её покоробило. Она не умела успокаивать. Она едва ли могла успокоить саму себя — не тогда, когда в голове до сих пор стояли последние часы, их вой, шум и жгучая обида, и все месяцы до этого, и кроваво-красная битва больше года назад, и двадцать лет войны, король за королём… У неё стучало сердце. Она глядела на Ликспиттла и видела клубы алого дыма в небе, и её тошнило. Она глядела на Ликспиттла и видела кровоточащую спину, и от этого её тоже тошнило. Её тошнило от запаха сейчас и тогда.              — Но, это всё байки прошлого! — тряхнул головой карлик, поправляя свои жёлтые волосы. Откинулся на спинку. — Сейчас у меня новая жизнь! Свободное плавание! Могу заниматься чем угодно когда угодно и где угодно. Никакой ответственности ни перед кем, кроме себя самого…              Небеса…              — Прелестно, — буркнула Малефисента, отставляя тарелку, отворачиваясь. — Гнусный болотный гоблин живёт лучшей жизнью, чем я.              — Разве?              — Самой не верится, — фыркнула она. Ей тоже хотелось откинуться на спинку, но её не было — но с крыльями она бы и так не смогла. Ей всё надоело. — Чем здесь пахнет?              Ликспиттл поднял брови, карикатурно принюхался и махнул рукой.              — А, это окопник. Наперстянка и окопник, — он указал пальцем на одну из колб, из которой прозаично торчали стебли понурых цветов, синих и фиолетовых. Он привстал, собрал тарелки одну на другую. Двинулся с места. — Знаешь, заживляет раны, успокаивает… Легко настоек наготовить, от отёков помогает. Можно выручить хорошие деньги или обменивать на… что-то вроде этого, — он поднял со стола и продемонстрировал всё ту же книгу. — Но в чём ты можешь мне завидовать?              — Ты только что сам сказал.              — У меня есть расслабляющие цветы?.. Ха-ха! Я понял, — махнул он. Вернулся обратно — по-прежнему держа тарелки. Забыл вилку. — Не надо мне завидовать — это мне стоит завидовать тебе! Ты свободна ото всех, ты вольна пользоваться любой магией, даже самой опасной, наводить ужас, подчинять себе любого…              — О, ещё бы, — Малефисента повела вилкой по столу. — Подчинять любого. Я была бы рада подчинить себе своего собственного слугу. Не говоря уже обо всём остальном… — прошипела фея, водя дальше. Прибор хотя бы не был железным, а каким-то желтоватым и тёплым — но это не значит, что ей нравилось ими есть. Даже здесь эти правила и указания… — То, что ты называешь вольностью, является чудовищной работой. Свобода ото всех! — хмыкнула она без радости. — Как бы не так. Я бы всё отдала за выходные от этого кошмара.              Дзинь! Ликспиттл уронил на стол тарелки. Они гулко стукнулись друг о друга.              — Отчего же ты раньше не сказала! — крикнул он, дёргая ушами. — Как хорошо, что ты оказалась в моей обители — я ведь этим и занимаюсь!              — Чем?              — Волшебными договорами! — донеслось издалека — он уже мчался прочь с тарелками.              — Я думала, ты копаешься в металлах и подлизываешься к тиранам?              Он приковылял вновь — с тёмной колбой и торчащим пером.              — Это была служба. Она заняла какое-то время. Сейчас я могу заниматься тем, что у меня получается лучше всего — угождать другим! — ухмыльнулся он. — Ну же, ну же!              — Замечательно, — буркнула Малефисента. — Только этого мне не хватало.              — Посмотрим-посмотрим… — с грохотом Ликспиттл плясал позади неё, копошась на собственных полках. Там оказалось намного больше свёртков, чем казалось поначалу. Они приятно шелестели и казались даже не бледными, а почти жёлтыми. — Эврика!              Через секунду он снова был перед ней, в этот раз с огромным бумажным листом, вмиг развёрнутым и приглаженным перед ней.              — «Сделка всей жизни»!              Заголовок блестел жёлтым золотом, переливался в свете бегущего пламени свечи неподалёку, умирающего огня в очаге. От него тянулись рисунки и окантовка, так же искусно разрисованные, такие же сверкающие охрой и киноварью. Сделка всей жизни. И внизу: «Никаких забот».              — Ты подумай об этом! — сказал Ликспиттл неожиданно тепло. — Ты будешь свободна выражать себя, как хочешь, когда и где хочешь, использовать свои силы, как тебе вздумается, не думая о каждом своём шаге — не надо будет ни о ком думать, ничего принимать во внимание!       — Ну конечно…       — Конечно! Всё будет, как тебе хочется, как раньше! Когда всё имело смысл!              Она глядела на блеск букв, и голова шла кругом… Ликспиттл глядел прямо на неё. Малефисента перевела взгляд. Огромный лист. Витиеватый инципит. Абзацы угловатого текста.              — Ладно, говори сразу: в чём подвох?              Пикси рассмеялся — смех отпрыгнул от ручек кувшинов и спрятался в жёлтых корзинках.              — Да никакого нет подвоха, только моя благодарность — за моё спасение сегодня, да и за то, что когда-то вызволила из когтистых рук… копыт королевы Ингрид, — заверил он, беря колбу со стола и наливая тёмную водянистую жидкость. — Никакого подвоха нет, только одна маленькая, совсем только одна малюсенькая деталь, совсем од…              — Ко-о-нечно, я так и знала, — поднялась она с места, готовая уйти — голова тут же ответила усиленной болью. Ладно. — Ну и что тебе надо?              — Один день, — поднял он голову.              — …День.              — Видишь, какая щедрая и удобная сделка — два дня по цене одного!              — Тебе нужен от меня день?..              — Ну естественно! — тот почти подпрыгнул на месте и чуть не пролил чернила. — Никакая сделка не работает просто так, тем более волшебная, ты наверняка знаешь. Любой долг требует выплаты, — покачал он головой, — тем более такой, что меняет само течение твоей жизни! А, я уверяю тебя, после этих выходных ты сама себя не узнаешь! И всё за один день, вот и всё! — он снова со скрежетом отъехал к очагу.              «Я…», огромный прочерк для имени, «…именуемый в дальнейшем «заказчик», и…», огромный прочерк с уже написанным именем Ликспиттла, «…именуемый в дальнейшем «Исполнитель», подписали договор о возмездном оказании услуг. Цель документа: обеспечить процедуру на следующих условиях».              С древесным хрустом и шуршанием погас огонь. Послышалась мелодичная возня.              «Заказчик поручает, а Исполнитель принимает на себя обязательства за вознаграждение оказать в пользу Заказчика следующие услуги: …», а затем неряшливым почерком: «Исполнение желания: Абсолютная свобода от прошлой жизни на 2 (два) дня».              «Исполнитель обязуется оказать услугу лично не позднее…», и снова рукой: «С момента подписания договора».              Пикси приехал обратно с пером.              «Стоимость оказываемых услуг составляет»… И прописью: «1 (один) день». Какая-то отдельная графа с мелкими квадратиками, текстом и пустой строчкой. «Указанная сумма уплачивается Заказчиком Исполнителю в таком порядке и сроки:…» И вновь: «С момента подписания договора».              — Ну-у?              «Настоящий договор составлен в одном экземпляре и действует до…» Небрежной рукой: «Навсегда».              Края улыбки Ликспиттла было видно даже за маской.              — Мне не нравится, как это звучит, — сказала она, тем не менее.              — Тебе не о чем переживать, — махнул он морщинистой рукой. — Никто даже не поймёт, что тебя не было — после путешествия ты вернёшься прямо туда, откуда ушла, не пройдёт ни минуты! Никто тебя не хватится, не будет надоедать лишними вопросами. Но, как я уже говорил… — он отъехал назад, — это только твой выбор. Ты свободна выбирать.              Он положил перо на стол между бумагой и чернильницей и небрежно поправил маску.              — Разумеется, если ты не согласна — ничего страшного.              Она провела глазами по краям страницы. У неё был выбор, и она собиралась подойти к этому серьёзно — как ко всему на свете. Хоть она и устала взвешивать каждый свой поступок. Рисунки, рисунки — благо, никакого текста, никакого мелкого шрифта. Только люди, зелёные полоски, тёмный текст с буквами, потоньше и потолще, ровными и прямыми. Может, здесь и нет никакой загвоздки. Ей надоело везде их искать.              — …И какой день мне следует отдать взамен?              Ликспиттл расслабил плечи и развёл руками:              — Ох, ну я даже не знаю, абсолютно любой подойдёт. Конечно, лучше всего день из далёкого прошлого, такой, какой ты и так не помнишь — его и не жалко. В договоре как раз есть на этот случай есть графа самого часто используемого варианта, — он ткнул пальцем в строки после «один день», — хотя, конечно, ты можешь написать свой.              Малефисента взглянула на варианты.              — День моего рождения? — нахмурилась она. — Мне кажется, это… не такой день, который можно кому-то отдать.              — О, не о чем беспокоиться! Тем более тебе! Ты же Феникс! День рождения? У тебя ещё сотня их будет! — хохотнул он. — Мне же хватит всего одного.              Задумчиво Малефисента глядела, как он разворачивает лист к себе и ставит прочерк напротив слов «День рождения» и подписывает бумагу в самом низу. Осталось только подписать ей самой.              — Возможно, ты прав, — сказала она.              Возможно, ей нужно было время для себя. Она ведь об этом и говорила! Ей нужно было отдохнуть — без гнусных обязанностей и издержек со всех сторон. Без короны, давящей на виски, без жужжания в голове, без проблем фей, и людей, и Топей, и её семьи, и её собственных… необъяснимых… Всё будет, как раньше.              — Я же говорю, выходные! Два дня и две ночи, до рассвета — абсолютная свобода ото всех!              — Да. Свобода.              С глаз долой — из сердца вон. Она взяла перо.              — Никакой оглядки! — сдёрнул Ликспиттл маску.              — Я и не должна была никогда оглядываться. Или обдумывать каждый поступок.              — Можешь перестать прямо сейчас. Давай.              Она обмакнула перо. Взяла поудобнее. Занесла над строкой. Начала писать имя. «Ма».              — Подпиши, — улыбнулся Ликспиттл.              «Малефи». Ликспиттл подпрыгнул. Перо приятно скользило в руке, свободно, хотя стол потряхивало.              — Подписывай! Подписывай!              «Малефисента».              — Подписывай! — крикнул Ликспиттл — и вдруг замер. — Ты… подписала?              Фея подняла голову, чтобы встретиться с его изумлённым, почти смиренным взглядом.              — Как видишь, — буркнула она, пожимая плечами. — Ну, умник, и что теперь?              — Теперь… теперь... — Ликспиттл улыбнулся во все зубы. — Хороших выходных!              И растворился в клубе золотой пыльцы.              А потом исчезло перо, и стол, и стены вокруг полетели и порвались на куски, чёрные крохотные обрывки, несущиеся вместе с ней в золотом вихре, кружащиеся, сталкивающееся, бьющие…              Малефисента раскрыла крылья. Её откинуло дальше, как от удара. Вниз головой, в золотую пропасть. Золото, золото, холодный ветер и крик — растворяющийся крик, подбирающийся всё ближе, как призрак, к её горлу…              Она кричала. Она упала на землю.