Притяжение тёмных планет

В комнате пахло металлом и болезнью. В очередной раз мужчина склонился над миской, страшно кашляя и сплёвывая сгустки бордовой крови. Шалфей сидел рядом с Ульгельмом, положив руку ему на грудь и закрыв глаза. С потоками магии он мысленно полз по покалеченным сосудам в организме больного, выискивая трещины в тканях и регенерируя их через собственные жизненные силы. Он страшно устал. Вот уже неделю Магония и Шалфей — самые сильные целители Мальхина, пытались помочь седому древодельцу, но смерть постоянно наступала ему на пятки, желая забрать себе душу старого эльфа. Никакое лечение не давало результатов. Магония уже сообщила жене Ульгельма, что у её мужа не осталось шансов выжить в этой схватке, и предупредила её держаться близко — быть готовой попрощаться. Обсуждая ситуацию с юношей, наставница убеждала его больше не мучать эльфа и просто давать ему обезболивающее, чтобы облегчить страдания. Но при таком решении приходилось отказаться от лечения, которое уже не несло в себе смысла: применяемые лекарства и болеутоляющее были не совместимы. Молодой целитель с таким решением оказался не согласен. — Ты не хочешь даже дать ему шанса? Мы ещё не всё опробовали! Нельзя так просто сдаваться! — уставший и потерявший много сил после частого использования магии, Шалфей повышал голос на остававшуюся хладнокровной наставницу. Та педантично вытирала полотенцем руки и отвечала: — Хороший целитель должен понимать, когда нужно остановиться и просто избавить больного от страданий. Если ты этого не осознаёшь, значит ты ещё недостаточно опытен. Они переговаривались на веранде, чтобы хозяева дома не могли их услышать. Летний день оставался солнечным, словно смеясь над участью того, над чьей головой сгустились тучи и чья жизнь висела на волоске. Отвратительно весело пели птицы где-то высоко в листве. Миру не было дела до одной единственной жизни, готовой вот-вот угаснуть. — Скольким ты уже позволила так умереть? Совесть не мучает, во снах не являются умертвлённые твоей же рукой?! — целитель не унимался. «Как она может так поступать? Я места себе не найду, если буду знать, что мог помочь, но не сделал этого. Как она может оставаться такой спокойной, когда эльф умирает?» Магония хищно сощурила глаза, под которыми пролегли вечные синяки. На худых от природы щеках проступили резкие тени усталости, которую целители не в первый раз делили на двоих. Тяжело вздохнув, наставница проигнорировала вопросы и ответила: — Поступай как знаешь. Посмотрим, что останется на твоей совести, — повесив полотенце на спинку стула, Магония вернулась обратно в дом. От сказанных ею слов по спине Шалфея пробежал холодок, но от своих суждений он не отступился. «И поступлю.» С готовностью начать сначала, он вошёл в дом без пяти минут покойника. Он вкладывался в магию без остатка, используя её на том высоком уровне, к которому редко прибегал, наученный, что и себе нельзя причинять вреда. Грудь Ульгельма сотрясалась под его ладонью от затяжных приступов кашля, мужчина практически падал юноше в руки — у него просто не оставалось сил удерживать собственное тело прямо. Выплюнув очередной тёмный сгусток в миску, он глухо упал на подушку. Шалфей сухим голосом отдал приказ жене больного: — Принесите свежей воды. Прекратив залечивать сосуды Ульгельма, эльф склонился над сумкой, ища в ней нужные ингредиенты для будущей настойки — на этот раз он решил импровизировать и замешать чрезвычайно сильную и болезненную смесь, — но, как надеялся юноша — действенную. Руки не дрожали, пальцы твёрдо стискивали пузырьки со снадобьями. Шалфей, вспыльчивый по своей натуре и эмоциональный, когда дело заходило о важных решениях, был научен хладнокровию в своей работе. На лице — привычная каменная маска, отточенная до совершенства годами. Даже самому проницательному больному не удастся прочесть в глазах опытного целителя ответы на вопросы, которые мучают не хуже хворы — «Насколько всё плохо?», «Как скоро я исцелюсь?» и леденящий душу «Есть ли надежда?». На руку легла ладонь старика. Шалфей перевёл взгляд на больного. В трещинах на посеревших губах старика багровели пятна крови, седые волосы, намокшие от пота, прилипли к морщинистому лбу, усталый остекленевший взгляд смотрел будто бы сквозь целителя. В каждом вдохе древодельца слышались страшные хрипы, к которым уже привыкли и оставались равнодушны стены маленькой комнаты. — Не нужно, — одними губами произнёс Ульгельм. — Не теряйте надежды, я уверен, это средство вам обязательно поможет. Дайте мне только один час, чтобы приготовить его, — Шалфей убрал с себя ладонь старика и посмотрел на него со всей внушительностью и уверенностью, на которые только был способен в данной ситуации, желая через взгляд поселить их же в душе старика. Ульгельм медленно замотал головой из последних сил. В уголках голубых глаз заблестели слёзы, мужчина прошептал: — Позволь мне обрести покой. Шалфей вздрогнул, но не отводил взгляда от измождённого лица Ульгельма. Он не мог поверить своим ушам — мужчина просил дать ему умереть. Он не впервые слышит подобное — раненые в агонии выпаливали вещи и похуже, и сами бросались на стол за острым скальпелем, но немощный, ослабленный старик говорил осознанно, во впалых побледневших глазах светилась неприлично живым светом ясность и трезвость ума. — Я не могу, — надтреснувшим голосом произнёс целитель, роняя голову на грудь и пряча лицо от старика. Не потому что нельзя выдавать эмоции — ему казалось, что он видит тень от стоящего за изголовьем кровати Центария. Старик приподнял голову, опёрся на локоть и наклонился к эльфу. Тихо и искренне, хрипя голосом Ульгельм сказал: — Шалфей… Спасибо. И рухнул в постель мёртвым грузом, обессиленно прикрывая глаза. Кажется, теперь кашель отступил на дольше, чем обычно, давая эльфу возможность поспать. Юноша повернулся к изголовью кровати. Не показалось — в тёмной дымке, полупрозрачный, Центарий явил себя целителю. Владелец снов со слишком добрым для бога смерти лицом кивнул Шалфею. Эльф всё понял, бросил последний взгляд на постель. Иссохнувшееся тело старика серым пятном утопало в пожелтевших от пота простынях. Юноша запечатлел эту картину в сознании и отправил в архив другим — он помнил последний образ каждого, кому не сумел помочь. Шалфей нашёл Магонию на маленькой светлой кухне, занятой приготовлением лекарства, тихо бросил ей: — Он просил закончить. Дашь ему болеутоляющее? Объяснять ничего не было нужно — наставница и ученик понимали друг друга без слов. Юноша не мог найти в себе силы вернуться в ту комнату, вновь чувствовать металлический привкус крови на губах и видеть, как смерть нависает над постелью, опускаясь всё ниже. Магония кивнула, по-матерински погладила скулу юноши и нежно ответила: — Мы не всесильны. И ты не можешь винить себя за это, — она убрала руку и встала в дверном проёме, — Ступай. Теперь здесь нужен только один из нас. Шалфей кивнул в знак согласия. Собрал в сумку расставленные по столу опустевшие склянки и вышел из дома, столкнувшись на пороге с женой Ульгельма, держащую в руках ведро свежей воды из колодца. Немного моложе мужа, сейчас эльфийка казалась старше самого измерения, измождённая переживаниями и страхами. Юноша тихо сказал ей: — Он просил, чтобы вы поскорее вернулись. Больше ему было нечего сказать. *** Вернувшись домой эльф стянул с себя одежду и лёг в незастеленную кровать. Дом, который юноша всегда держал в чистоте и стерильности, подобающей целителю, сейчас полностью отражал состояние своего хозяина: вещи были разбросаны везде, стол заставлен грязной посудой вперемешку с склянками лекарств и толстыми книгами. Последнюю неделю Шалфей работал даже когда его сменяла Магония: юноша утопал в книгах в поисках того самого рецепта, который смог бы исцелить Ульгельма, затачивал собственные навыки на новое заклинание — не давал себе никаких поблажек и не отвлекался. Даже об исчезновении Ханы юноша узнал случайно — проведавшая его Мята рассказала, что девушка ушла из деревни. Её видели дежурившие ночью воины, когда та удалялась в сторону озера. Шалфей не сильно удивился — каждая тень предпримет попытку вернуться в мир людей, и обычно они идут к тому месту, в котором произошло перемещение, в надежде найти ту самую лазейку, через которую смогут снова провалиться домой. Но эльфийка так и не вернулась. — Шалфей, нужно попробовать её отыскать! А вдруг с ней что-то случилось? — девочка нервно дёргала зелёные косички и отвлекала юношу от варки заготовок под лекарство. — Я сейчас не могу. Слишком много забот, — отвечал целитель, полностью поглощённый делом и слушающий Мяту вполуха. Юноша ходил из одного конца комнаты в другой, ища и добавляя в котелок на печи нужные ингредиенты. Девочка мешалась под ногами и пыталась отвлечь его внимание на себя, следуя за Шалфеем по пятам. — Но ведь кроме нас с тобой никто не захочет ей помочь! У неё никого нет. Неужели ты совсем не понимаешь? — не унималась Мята. — Ульгельму становится хуже, я не могу его оставить, и разорваться тоже не могу. Как только мы с Магонией поставим его на ноги, я обязательно отправлюсь поискать её, — юноша попытался пойти на компромисс с юной целительницей. — Сколько времени на это уйдёт? Уже может быть слишком поздно! Если что-то делать, то сейчас! — девочка выдернула из рук Шалфея пучок сушёных трав и наконец заставила его посмотреть на себя. Шалфей нахмурился. В мятежных снежных глазах мелькнула тень раздражения. Он строго посмотрел на юную целительницу и поучительно, на правах старшего по делу, произнёс: — Если попытаешься помочь всем, ты не спасёшь никого. В твоём возрасте пора бы понимать это, если ты хочешь стать хорошим целителем. Учись делать выбор, и лучше помоги Магонии, ей сейчас тоже тяжело. Я сочувствую Хане и её проблеме, но не могу постоянно опекать её. Да и не должен — она мне никто. То, что я обнаружил её первым не делает меня ответственным за неё. Мята разочарованно положила травы на стол и с вызовом взглянула на Шалфея. — Делает! Ещё как делает! Ты привёл Хану сюда, дал защиту, показал, что она может на тебя рассчитывать, а теперь бросаешь её! Нашёл удобный случай увернуться от этой ответственности и ухватился за него! Осуждение, высказанное детским голосом, воспринимается сильнее. Шалфей действительно почувствовал себя предателем, помнит — что пообещал, но выбирая между обещаниями и долгом юноша всегда выбирал последнее, наученный горьким опытом. Он знал своё место и свои обязанности, обременённый ими лишь из-за дара по рождению. Громко наступая на деревянные половицы, девочка зло направилась к выходу. Не оборачиваясь, она выкрикивала: — Я не хочу быть целителем только потому, что родилась под звездой Календулы! Я не выбирала такой судьбы! И ты мне не учитель, чтобы поучать! — Стоять! — Шалфей в два широких шага остановил Мяту и у двери, крепко схватив девочку за плечо. Та попыталась вырваться, но безуспешно — сила ребёнка не способна противостоять силе взрослого мужчины. — Ты не пойдёшь её искать. Убийцу ещё не поймали, не забыла? — Мне всё равно! Кто-то должен хоть что-то сделать, пока вы все остаётесь безразличными! Целитель присел на корточки и оказался лицом к лицу с девочкой. Маленькие острые ушки Мяты побагровели от гнева, дышала она громко, яростно и со свистом, всем своим видом показывая непокорность. Юноша выдохнул. Он прекрасно понимал чувства девочки — и он когда-то не хотел быть целителем, не желал идти по этой дороге только из-за того, что ему когда-то повезло обрести столь редкий и нужный обществу дар. Шалфей заговорил уже спокойно: — Мята, я прекрасно понимаю твои чувства, но сама подумай, чем ты сможешь помочь Хане, если она действительно попала в беду? Как бы не было неприятно это слышать — но ты пока ребёнок. Ей не поможешь, сама пострадаешь. Я не могу отпустить тебя. Ты права — я тебе не учитель, не брат. Но ты для меня не посторонняя, значишь очень многое, и я не переживу, если с тобой что-то случится. Пожалуйста, не пытайся что-то предпринять. — Я прекрасно понимаю, что ничего не смогу сделать, — девочка стыдливо опустила глаза в пол, успокоившись под действием тёплых слов эльфа. — Я поэтому и пришла за тобой. Кроме тебя и меня, до Ханы никому нет дела, просто потому что она — чужая, нездешняя. Но это неправильно! — Согласен, это неправильно. Извини, но пойми меня, сейчас я не смогу отправиться на поиски. Я вылечу Ульгельма и возьмусь за это. Договорились? — А если будет слишком поздно? — губы девочки задрожали, хотя та старательно пыталась это скрыть. Юноша отпустил её плечо и по-отчески погладил Мяту по голове. — Думаю, что всё будет хорошо. Ты, наверное, устала. Иди домой, отдохни. Я придумаю что-нибудь, чтобы Магония не сердилась на тебя за отлынивание от учёбы. Или встреться с друзьями. У тебя на это почти никогда не бывает времени. — У меня нет друзей, как будто ты не знаешь! Юноша тихо засмеялся, разряжая ситуацию. — А я тебе кто, не друг? — Друг, но ты постоянно занят, и сейчас тоже. — Тогда проведи время так, как любишь, а я обещаю взять выходные в ближайшее время. Свожу тебя в Белые горы, искать Светоцвет. Разумеется, после поисков Ханы. Глаза девочки расширились от удивления, и та с восхищением в голосе произнесла: — Ты тоже считаешь, что он существует?! — Думаю, не зря о нём слагают столько легенд. Сможем убедиться в этом сами. Ну так что, друг, ты согласна? — подыграл Шалфей, всеми силами стараясь убедить Мяту поступить именно так, как они договорились. — Хорошо, но ты только обязательно сдержи своё обещание! Закрыв глаза, юноша мысленно пробежался по всем пунктам, которые пообещал Мяте. Теперь у него будет свободное время, чтобы сдержать слово. По крайней мере он предпримет попытку найти Хану в окрестностях, хоть и понимал, что это бесполезно — прошло слишком много времени. На самом деле, всю прошедшую неделю Шалфей не думал об эльфийке, занятый другими заботами. Куда она могла отправиться и так долго не возвращаться — загадка, которую ему никогда не разгадать. В лесах достаточно опасных существ: встреться ей виверна или же простой волк, девушка обречена. «Она умная, наверняка вышла на торговые пути и присоединилась к какой-нибудь компании купцов, отправилась в город. Там действительно можно узнать больше. Учитывая, с каким усердием она изучала карту, думаю ей не составит труда сориентироваться в окрестностях.» В желудке предательски заурчало, но юноша не сдвинулся с места. От одной мысли о еде тошнило. Шалфей мечтал забыться сном и стереть из памяти кошмар последней недели и понимание того, что он сам снова болен, а возможно — никогда не исцелялся. Центарий истощил не только обречённого — видения всегда оставляли отпечаток на душе, как бы Шалфей не объяснял себе, что видит неправду. Ещё месяц назад юноше казалось, что о исцелился и больше не будет видеть подобного рода галлюцинации. Страдания раненых филанских воинов, смерть Корзы и теперь — неудача в лечении Ульгельма — привели его к тому состоянию, которое он старательно пытался избегать. Шалфей сосредоточился на собственном дыхании. «Какие страдания нужно испытать, чтобы так спокойно отказаться от собственной жизни?» Вполне возможно, что Ульгельм уже умер, и прямо сейчас его оплакивает жена, а Магония стоит на той самой веранде, испытывает те же чувства, что и он сейчас. Только была разница: она стояла там и наблюдала воочию, как ушла очередная эльфийская душа, слышала рыдания безутешной жены, а он оставался в своей постели и захлёбывался жалостью к самому себе. «Я снова ушёл, бросив всё на других. Сначала Цефлай не дал мне поговорить с матерью Корзы, теперь я оставил Магонию. Я жалкий слабак, только храбрюсь и делаю вид непоколебимого. Наверное, стоит вернуться…» Но юноша так и остался лежать в собственной постели, а мысли скоротечно утопали в пучине снов. Зима выдалась снежной. Укутанный в сковывающие движения меховые ткани, но от того не менее резвый, мальчик нёсся впереди, подразнивая отстающего друга. — Шевелись, растяпа! Нужно успеть, темнеет быстро. По-детски белокурый, будущий целитель не поспевал, постоянно проваливаясь в снег. Он был не таким пронырливым и быстрым, как Корза — худощавый и низкого роста, Шалфей совсем не был приспособлен к физическим нагрузкам. А путь был далёкий. — Да скоро уже? — вспылил мальчишка, очередной раз провалившись по колено в сугроб. — И почему нельзя было идти по тропе? Заливистый смех прозвучал на весь лес. — Это тебя ещё считают умником? Нет здесь тропы, неженка! Шевелись! Шалфей прокричал в ответ что-то злобное и обидное, но Корза его не слышал, убежав далеко вперёд на самодельных снегоступах — у белокурого таких не было, и он начал подозревать, что дело совсем не в его неуклюжести. Вся одежда была в крупных комьях снега, щёки горели от мороза, а белые безмятежные глаза сливались с побледневшей вокруг кожей. Мальчишка раздражённо хлюпнул носом, но сдаваться не собирался и решил набраться терпения, хотя и не понимал, чем примечательна эта вылазка, тайный побег от взрослых в чащу леса и стоит ли наказание того, что они обнаружат. Шалфей скоро догнал Корзу, потому что тот остановился и приложил к обветренным губам варежку, покрытую инеем. — Теперь тихо, — приказал он и осторожно, несвойственной ему поступью стал обходить дерево. Шалфей последовал за ним, заворажённый — никогда не видел друга таким осмотрительным. «Да что же такое мы там встретим?» Через несколько шагов Корза остановился и пригнулся, рассматривая что-то под разросшимся орешником и тихо отводя ветки. Обнаружив то, что искал, Корза весело махнув рукой подозвал Шалфея. Мальчишка подошёл и встал рядом, вглядываясь в темноту корней, и шумно втянул воздух от восхищения. Под орешником оказалась тщательно спрятанная от чужих глаз норка, в тёплом гнезде из веточек и листочков посапывали шестеро крохотных, едва опушившихся зайчат. Снежная сказка и восторженный шёпот Корзы растворились в белом цвете, переходя в грязно-серый, с багровыми пятнами на бурой земле кошмар. Во сне ему являлся пережитый ужас последних двух недель: эльф слышал стоны раненых воинов, видел свои руки, залитые по локти чужой кровью, посеревшее лицо Ульгельма и его стеклянные, покрытые мутной пеленой голубые глаза. Старик, стоя на своих двоих, склонился над Шалфеем и шептал ему на ухо: — Ты сделал недостаточно. И всё повторял одну единственную фразу вновь и вновь, навязчивым шёпотом, хрипя и разражаясь кашлем, он не умолкал. Юноша закрыл уши руками, пачкал щёки и волосы жидкой, почти чёрной кровью. Но это не помогало: стоны, харкание, жуткий шёпот слились в симфонию и поселились в его голове, и вот уже его губы шевелились, складывая слово, замершее в своём удушающем смысле: «Недостаточно.» Дурак тот, кто назвал сон беспамятством. Память не покидала юношу ни во сне, ни наяву. Последний удар был нанесён, стоило ему поднять глаза на фигуру, бесшумно вставшую перед ним. Он почувствовал, как белым туманом она вошла в его сознание, поднявшись из самых потаённых уголков памяти. В идеально оглаженной одежде, с золотыми украшениями, цепочками обвивавшими тонкую талию, собранными волосами и толстыми прядями у лица, опускавшимися до самой груди, босая и покрытая пеплом. Тёмная снежная буря бушевала в глазах, кривая улыбка исказила красивые черты, а маньяческий смех заглушил другие звуки. Она бросила под ноги юноше то, что всегда приносила с собой. Голову его отца. И тогда Шалфей закричал, и во сне и наяву. Заметался в кровати, но остался неподвижным в своём сне, лишь запустил пальцы в корни своих волос и с силой сжал, мечтая вырвать их вместе с головой из шеи. Вместе с хребтом. Обычно на этом моменте, в его крике всё прекращалась и он просыпался в холодном поту. Но кошмар не заканчивался. Это было ещё не всё. Рядом с фигурой эльфийки встала её одна. Абсолютно чёткая, вся в тёмном одеянии не из их измерения и грубой кожаной обуви. С одежды, волос и кожи стекала сверкающая прозрачная вода. Шалфей прекратил кричать и безумными глазами посмотрел на возникший образ. Запуганным зверем он отшатнулся. — Хана, это ты? Ты ведь ушла. Вместо ответа фигура показала руку, которую до этого прятала за спиной. Держа за волосы, она подняла на уровне лица Шалфея свою добычу и небрежно уронила, не дав разглядеть. Голова покатилась к нему вопреки всем законам физики и застыла лицом вверх. Мёртвым взором на Шалфея уставился Корза. И юноша снова закричал в ужасе. Тело стало выламывать в агонии, кожу облизывали невидимые языки пламени, но больнее было смотреть в неживые глаза отца и друга, которые так удачно прислонились друг к другу лбами. Мука длилась целую вечность, но и та обрела свой конец. Лёгким тёплым касанием на щеку легла узкая ладонь, и всё исчезло, обращаясь в тихую пустоту. Почудился запах черники и красной смородины. Дери стояла на коленях у изголовья кровати и нашёптывала заклинания вперемешку с ласковым прозвищами: — È solo un incubo… милый, спи спокойно… Non è tutto vero… прогоняй сколько хочешь, а я всё равно не уйду, я всегда буду рядом, я не брошу… Centarium calma la sua anima. Присесть даже на краешек кровати эльфийка себе не позволяла, и на всю ночь осталась стоять на коленях, стражем снов юноши, хранителем его покоя. Не поможет Центарий — поможет она. Напряжённые черты лица Шалфея разгладились под действием её чар. Она не стала наколдовывать ему хорошие сны — после них просыпаешься и разочаровываешься в том, насколько неидеальна реальность. Вместо этого она создала оздоравливающую пустоту и тишину. Лунный свет достаточно освещал комнату и играл серо-голубыми оттенками и звенящих от лёгкого сквозняка ловцах солнца, которыми был увешан весь потолок. Она не верила во всю эту чушь о том, что они изгоняют тёмных духов, и знала, что Шалфей в это тоже не верит, но Дери нравился уют разноцветного стекла, хоть он и казался ей обманным. Сама девушка не хранила у себя дома никаких предметов для красоты, считая это отвлекающим хламом. Эльфийка любовалась лицом юноши, и сожалела обо всём, что произошло. Ей так хотелось просто наклониться и поцеловать его, как раньше, он бы даже не проснулся из-за чар. Мысль была заманчивой, но девушка боялась сделать что-то против его воли. Не из уважения, а из страха она отказалась приближаться к нему, и держалась на расстоянии вытянутой руки. Дери просто необходимо вернуть доверие эльфа, а для этого придётся поступиться с собственными желаниями. Не привыкать. Она давно поставила перед собой цель, ради которой приходилось переступать через себя: быть робкой, тихой, лишь бы рядом. Дери ушла с рассветом, почувствовав приближение его пробуждения, и осталась незамеченной, предварительно стерев из памяти сны, мысленно проклиная ту девушку, которая принесла эльфу новый кошмар и новые мучения. *** Хэворд сидел в своём автомобиле белый, словно полотно, и пытался унять дрожь в пальцах, проклиная сестру всеми небесными карами, не зная, что делать и что думать. Пытался успокоиться — торчал в машине вот уже десять минут, восстанавливая учащённое от страха дыхание. Пора было возвращаться в особняк, пока никто не заметил его отсутствия, и снова играть свою роль, но выбросить из головы сложившуюся ситуацию ему не удавалось. Он предполагал, что она может рвануть в столицу выяснять подробности отчисления в деканате и пытаться договориться о восстановлении, но был абсолютно спокоен на этот счёт — на выездах из Персикового леса несли вахту его люди, которые не должны были позволить Хане покинуть границы территории. Да, конечно, сестра могла уйти через лес и добраться пешком до железнодорожной станции, хоть и идти до неё добрых три часа — мужчина прекрасно знал всю упёртость породы собственной семьи и понимал, что это будет вторая попытка, которую предпримет девушка, лишь бы отстоять своё достоинство и будущее. Но одно появление Ханы на выезде должно было стать сигналом его подчинённым, что теперь нужно удерживать её в доме любыми способами и сторожить круглые сутки. Когда Хэворд приехал и не обнаружил сестры, он порядком удивился её предусмотрительности, решив, что она сразу ушла из Персикового леса пешком — девушка прекрасно ориентировалась в этой местности. Но было в этом исчезновении множество подозрительных факторов — Хана оставила нараспашку и двери в дом, и ворота во двор. Неужели она сразу обо всём догадалась и ушла налегке, а брошенное жилище оставила незапертым для отвода глаз? Хэворд трижды чертыхнулся и ушёл вглубь дома с целью осмотреть комнату девушки. Порывшись в бумагах на её столе, мужчина обнаружил папку с документами на обучение. Вот оно — подтверждение того, что сестра не отправилась в столицу. Без этих бумажек она даже на территорию университета не попадёт, не то что сможет что-то доказать. А без удостоверения личности Хана не сможет билет на поезд приобрести, чтобы поехать хоть куда-то. В нижнем ящике стола Хэворд нашёл письма родителям, вскрыл их и пробежался глазами. Девушка сообщала отцу и матери одну и ту же картинку: получила из деканата сообщение об отчислении, уезжает в город выяснять обстоятельства случившегося. И дата: 27 июля. Коротко, ясно и лаконично. О брате Хана ни разу не упомянула, как и об их разговоре. Никакого скрытого послания матери донести явно не пыталась. Мужчина усмехнулся. Мнимая самостоятельность сестры только сыграла бы ему на руку — никаких скандалов с Сильвией через полстраны. Паззл совсем не складывался. Девушка будто бы только что вышла на прогулку и наверняка шатается где-то в окрестностях, как дикий зверь со своим не менее диким псом. Быть может, она решила заняться разборками после приёма? Или вовсе отказалась от этой затеи и покорно пойдёт под венец, всё-таки умом понимая, что это лучший вариант её жизни? Выяснить ответы на эти вопросы он сможет только если встретится с ней. Мужчина вышел из дома и остановился на дороге перед ним, гадая, где в этих лесах девушка могла гулять и в какую сторону лучше пойти, чтобы обнаружить её как можно скорее. До начала приёма оставался один час, половина которого должны будут уйти на путь до имения. Хэворд медленно закипал, не решаясь сворачивать с дороги на поиски в надежде, что сестрица сама скоро объявится. Долго ждать не пришлось. Со стороны леса навстречу Хэворду выбежал поджавший хвост волк, скуля мужчине что-то на своём собачьем. Банши, казалось, плакал и постоянно бросал взгляд в сторону озера. Мужчина выжидал, думая, что скоро на просторе появится и хозяйка дикой собаки, но поведение волкособа настораживало его. Пёс, покорно глядя в глаза снизу вверх, подошёл к мужчине и потянул его зубами за штанину, привлекая к себе внимание и явно желая что-то показать. В голове Хэворда промелькнуло: «Неужели решила утопиться?» Шуганув необычайно податливого пса, мужчина пошёл вслед за ним, убегавшим в сад. Пёс периодически останавливался и смотрел назад, проверяя, идёт ли человек за ним. Хэворд не отставал, в груди нарастало беспокойство. Он не любил свою сестру и честно себе в этом признавался, но он не простит себе, если она убьётся из-за ультиматума, который он ей поставил. «Ты же не такая слабая. Ты бы никогда так не поступила. Что ж этот чёртов волк не перестаёт скулить?» Под конец он почти бежал. Мысли хаотично метались в голове, паника нахлынула волной восьмибалльного шторма и рухнула, сметая всё на своём пути. Хэворд сбежал по склону к берегу и уткнулся взглядом в непривязанную лодку, качавшуюся на лёгких волнах у самой кромки воды. Пёс топтался около неё, не решаясь войти в воду, и как только мужчина встал подле него запрокинул голову и по-волчьи завыл. Хэворд около минуты смотрел пустым взглядом на лодку, потом глянул на горизонт — спокойную воду, которая ничего ему не расскажет, как не проси. Он оттянул галстук и пошире, раскрывая ворот — ему стало трудно дышать. Осознание давило на совесть: она всё-таки утопилась, и случившееся — его вина. Мужчина сел на песок, не сводя глаз с лодки, обхватил голову руками. Пустые мысли возникали и пропадали незапомнившимися. Банши понимающе подошёл к Хэворду и доверчиво положил голову на колени человеку, разделяя его горе. Мужчина не знает, как долго просидел на берегу, но когда нашёл в себе силы встать, солнце клонилось к закату. Волкособ продолжал лежать подле него, и кажется, даже немного задремал. Мужчина ласково почесал за ухом, будя Банши: — Вставай, приятель. Нам пора. Пёс повиновался человеку, которого никогда не любил и устало поплёлся следом, низко повесив серый хвост. Хэворд накормил пса и запер его в будке ради его же блага — мало ли, выкопает яму под забором и убежит к озеру тосковать, а там его найдут охотники и примут за волка. Банши не сопротивлялся. Не притронувшись к еде, упал на лежанку и грустными янтарными глазами проводил удаляющуюся фигуру мужчины, видневшуюся ему через окошко. Мужчина пообещал себе позаботиться о любимом друге покойной сестры, поражаясь, насколько преданным может быть собака. Больше он не видел в Банши дикого зверя, и стал понимать чуткую натуру Ханы, которая выбрала себе в друзья именно этого доброго и сострадательного волка. Он отправился на приём один, по дороге придумывая, как обставить отсутствие сестры — рассказывать о трагедии в общественности, да ещё и на долгожданном приёме в юбилей хозяйки имения Гриссель Бристоль, объяснять, почему не вызвал полицию, чтобы те прочистили озеро в поисках тела, мужчина не собирался. Он честно себе признавался — ему страшно возвращаться в Персиковый лес, смотреть, как выловят труп Ханы, участвовать в опознании, вести диалог с полицией. Хэворд хотел как можно дальше оттянуть момент, когда он посмотрит в её мёртвые, очаровательные чёрные глаза, прежде чем закрыть их навсегда. «Почему у тебя чёрные глаза? У нашей матери они зелёные, у отца — карие, как и у меня. Почему твои такие чертовски чёрные, словно бездна? Слишком долго смотрела в ночное небо и впитала в себя его цвет?» Но страшнее всего было звонить матери и рассказывать ей о случившемся. Она знает Хану — что та никогда бы не покончила жизнь самоубийством, ведь она борец. Всю жизнь её дочь борется с болезнью, она дважды одолела смерть и никогда добровольно не пошла бы к ней в руки. Сильвия всё бы у него выведала, а он бы сдался под материнским натиском и всё бы рассказал. Про подстроенное отчисление, про их разговор, про то, как он занёс над ней руку, про выгодный ему брак, который он собирался устроить и как оставил Хану без права выбора. А выбор всё-таки остался за ней. Сестра сама всё за себя решила. Как и всегда. Может быть он рано уехал? Может, стоило только сориентироваться, не растеряться, не побрезговать, нырнуть в воду, найти её? Возможно Хана упала в воду за пару минут до его прихода, и он бы успел? Хэворд судорожно стал заводить машину, но остановился, так и не повернув ключ, понимая, что после такого количества потерянного времени предпринимать что-то было поздно. Он приехал на приём, не понимая зачем. Его присутствие не имело никакого смысла — разве что отвело бы взгляд полиции от его причастности к происходящему. Хэворд, натянув улыбку, выдержал около часа светских разговоров и бальных танцев. Потом, под предлогом, что хочет перекурить и проветриться, ушёл и заперся в машине, сдерживая истерику из последних сил. «Вернись, пожалуйста. Я никогда не подниму на тебя руку, я не стану тебя ни к чему принуждать, я буду содержать тебя до конца своих дней или помогу обустроиться в жизни. Только будь живой. Ты моя семья.» *** Девушка испуганно прикрыла лицо кочергой и зажмурилась, но удара не последовало. Рука брата дрожала в нескольких сантиметрах от неё, на покрасневшем от злости лице проступили белые пятна. Второй рукой от схватил себя за предплечье и прижал его к телу. Всё ещё дезориентированная после странных происшествий, Хана с трудом сфокусировала взгляд на мужчине. Хэворда пробил озноб, он отступил на шаг от девушки, с ужасом смотря на свои руки. — Прости… Прости меня, — голос мужчины дрожал, пока он шептал извинения. Его взгляд стал хаотично перебегать по земле, но поднять его он был не в силах. Девушка подошла к нему, но тот отошёл от неё, выдерживая дистанцию. — Хэворд, что такое? — тихо спросила девушка, роняя кочергу на землю. — Я… Я думал, что ты погибла… — ответил Хэворд, сквозь рубашку впивая ногти в кожу предплечья. — Но я здесь… Всё хорошо. Сестра осторожно подошла и заключила брата в объятия, ненавязчиво заставляя его перестать сжимать собственную руку. «Неудивительно. Меня долго не было, он испугался, что я совершила суицид, не желая идти на поводу его интересов. Наверное, лодку обнаружил первым. А боится, потому что знает, что его могут привлечь к ответственности. Но ведь от любых доказательств можно избавиться, с его то влиянием. Не верю, что он так боится, только потому что действительно считал, что я умерла. Почему я успокаиваю его? Он хотел разрушить мою жизнь, наговорил столько гадостей — а мне его жаль?» Мужчина поддался мягкому натиску и разжал хватку, роняя руки и отпуская себя. — Как хорошо, что ты жива, — выдохнул Хэворд и порывисто обнял сестру в ответ, утыкаясь носом в её макушку и вдыхая аромат персикового леса, сроднившегося с девушкой за недолгие летние месяцы. Хана утешающе гладила брата между лопатками, пока тот успокаивался и переставал дрожать под её руками. Как странно — возможно, они обнимались впервые в их жизни, впервые кто-то кого-то утешал и впервые проявлял по отношению к другому какие-то чувства. Когда Хана лежала в больнице под кислородом, Хэворда не было рядом, но она помнит, как тот через мать передавал ей любимые конфеты, которые продавали только в одном маленьком городке возле мест добычи и которых нигде не сыщешь. Она не знала, что брат чувствовал, когда ему сообщили о её приступе, но была уверена, что как минимум равнодушие. Теперь же она видит, что у этого, как она всегда считала, мерзавца, если сердце, чувства и он испытывает страх за близких. Наверное, дело всё-таки не в страхе за самого себя. Или, по крайней мере, не только в этом. — Где ты была? — отстраняясь и снова примеряя на лицо маску контроля, спросил Хэворд. На мгновение девушка растерялась и беспокойно ощупала свои уши. Обычные, человеческие. Что произошло и где она была, она не могла объяснить даже сама себе. «Если я скажу правду, он не поверит и сочтёт сумасшедшей. Нужно придумать убедительную ложь, а для себя я попробую разобраться потом.» — Решила поплавать по озеру, весло уронила в воду. Решила бросить лодку и добраться вплавь, но ближе было к другому берегу. Посидела там, обсыхала на солнце. Вернулась вдоль берега, и понимаю что Банши пропал. Стала искать и звать его, отчаялась под ночь, возвращаюсь, а он тут заперт, — в голову пришла гениальная мысль перевести разговор в другое русло, и заставить брата отвечать на вопросы, лишь бы он не задавал свои. — Это ты сделал? На этих словах Хана отошла в сторону будки и снова склонилась над замком, который даже не погнулся после её попыток сломать его. Хэворд остался стоять в стороне, спрятал руки в карманы и объяснил: — Да. Носился, искал тебя, скулил. Это он привёл меня к озеру. — А где ключ? Брат протянул девушке ключ и позволил выпустить пса. Шоковое состояние хоть и сходило, но ещё затормаживало его размышления и действия. Будь он в себе — не позволил бы выпустить волка. Хана быстро провернула ключ и сняла замок. Обрадованный возвращением хозяйки пёс бросился на неё, повалил на землю и стал облизывать лицо и руки, показывая, насколько волновался и как скучал. Девушка рассмеялась и упала на землю под тяжестью Банши, позволяя ему выразить свои чувства и ласково взлохмачивая шерсть за острыми ушами. — Ну всё, всё, мой хороший. Я тоже рада тебя видеть. — Хана, объясни мне пожалуйста, как так вышло, что лодку прибило к одному берегу, когда тебе было ближе выплыть к другому? — вопрос прозвучал обыденно, но в нём слышалась угроза, намекающая: «Я тебе не верю и заставлю тебя рассказать правду.» Девушка села на землю, успокоившийся Банши распушил волчий хвост и расположился рядом. Хэворд стоял прямо, невозмутимо глядел сверху вниз на сестру — было видно, он смог взять себя в руки. Беспокойство за Хану испарилось из языка его тела, но осталось лёгкой тенью в карих глазах. Способность анализировать ситуацию вернулась к нему, и он смог задать тот самый логичный вопрос, который может дать трещину в идеально выдуманной картинке девушки. Хана испытала дежавю. «Снова я сижу на земле, пока он нависает надо мной.» Девушка встала, пытаясь избавиться от чувства превосходства, исходящее от брата и морально давящее на неё. Она непринуждённо ответила: — Я видела, тоже очень сильно удивилась. Но думаю объяснение есть — ключи, бьющие под озером, заставляют воду циркулировать в определённую сторону. Наверное, они как раз сосредоточены у дальнего берега, и смогли оттолкнуть лодку к другому. По крайней мере, это единственное объяснение которое я вижу. На самом деле Хана понятия не имела, как работает циркуляция воды в озере и возможно ли то, как она обставила ситуацию. Но лгала она без всякого страха быть пойманной. «Даже если я вру, зачем мне это? Зачем мне скрывать, почему на самом деле лодка оказалась по одну сторону озера, а я по другую? Уверена, ты прямо сейчас пытаешься найти подвох и логичное объяснение, почему мне выгодно лгать. И не находишь. Тебе никогда не придёт в голову то, что случилось на самом деле.» Хэворд пожал плечами, делая вид, будто бы он с согласен с сестрой и что действительно — ничего странного не произошло, всему есть логическое объяснение. — То есть, ты не собиралась на приём, о котором я тебя предупреждал? — между делом заметил брат, сводя разговор в нужное ему русло. Хана понимала — инициатива безбожно утрачена. — Почему нет, собиралась, просто времени ещё было много и я решила развеяться. Извини, что так вышло, — Хана пожала плечами, будто передразнивая брата и играя с ним в игру «обычный разговор, никакого напряжения и недоговорок нет». Хэворд сопоставил всё и для себя понял, что на самом деле задумала Хана. Сестра оказалась хитрее него — она не собиралась сбегать в столицу. Девушка бросила лодку непривязанной у берега, спряталась от назойливого пса — волкособ ведь не может быть актёром, подстроила самоубийство, а сама наблюдала за действиями и страданиями брата издалека. Знала, что в конце концов тот не сможет не поехать на приём — ему невыгодно отсутствовать на важных встречах, ведь на них речь может идти не только о помолвке младшей сестры, но и о работе, на них же регулярно заключаются сделки. Но при этом Хана понимала — ему придётся вернуться, чтобы предпринять какие-то действия по случаю её смерти, но какая радость — она здесь, жива и невредима, просто попала в передрягу, которую преподнесла чертовски логично. Из картинки выбивались только письма родителям — видимо их девушка действительно думала отправить после того, как провернёт трюк с суицидом и сорвёт помолвку. Хана просто не до конца всё продумала, рассчитывая, что брат не станет рыться в её вещах. Мужчина оскорбился — младшая сестра не только обвела его вокруг пальца, но и сыграла на его чувствах. За последнее на неё нет смысла обижаться — он не удивится, если Хана действительно считает его бессердечным мерзавцем. Брат не давал ей повода думать иначе. Но сегодня он смог сам для себя убедиться в обратном — ему небезразлична сестра. И если бы он потерял её по-настоящему, это стало бы страшной, невосполнимой утратой. Хэворд мысленно улыбнулся осознанию — всё-таки хорошо, что его опасения оказались лишь маленькой проделкой своевольной девчонки, нежелающей идти под венец. Она жива. Он сдержит обещание, данное самому себе — никогда не поднимет руку на сестру. Но только одно обещание. Мужчина выдаст девушку замуж так, как ему выгодно. Но пойдёт другим путём. Отныне Хэворд не будет откровенен с Ханой, не станет прямолинейно к чему-то принуждать, рассказывать о своих планах. Если сестра хочет поиграть со старшим братишкой — так и быть, они сыграют в эту игру. Но победителем из неё выйдет он. В какой-то степени, он даже загордился Ханой. Это же было нужно придумать такую схему и удачно всё провернуть. Девушка не стала поднимать скандал, приплетать родителей через полстраны — она решила противостоять ему в одиночку, тихо и через хитрость. Мужчина видел в ней все лучшие черты семьи: упрямство, гордость и гибкость ума. И так и быть — он оставит за ней эту маленькую победу.