Притяжение тёмных планет

Телефону было достаточно прозвенеть единожды, чтобы оказаться в руках у Ханы. Громоздкий аппарат с длинным запутанным проводом стоял на рабочем столе, вновь заваленном бумагами. С утра пораньше девушка села за вычитку документов, проверяя их на наличие ошибок и опечаток. Нудное дело клонило в сон, но Хана выпивала одну чашку крепкого чая за другой, пытаясь взбодриться и сосредоточиться. В душе она мечтала о горьком кофе, но он строго-настрого был запрещён. — Хана Магнота слушает. Приятный старческий голос представился секретарём ректора университета и предложил назначить встречу для рассмотрения возможности восстановления девушки в качестве студентки. Хана слушала, затаив дыхание. Мысли сделали сальто в приступе ликования, губы расплылись в улыбке. От накрывшей её волны радости девушка прослушала предложенную дату встречи. — Повторите пожалуйста, я записываю, — Хана зажала карандаш между пальцами и стала писать в уголке лежащей рядом газеты, — двадцать пятого августа, в десять ноль-ноль, верно? Отлично, благодарю вас. До свидания. Девушка положила телефон на подставку и вскочила, подпрыгивая на месте от радости. Ничего не понимающий Банши закрутился под ногами, вопросительно рыча. Хана упала на колени перед ним и стиснула пса в объятиях. «Всё получится, всё получится!» — Мальчик, как насчёт погулять? — обращаясь к Банши, Хана встала и начала одеваться на прогулку. Небо затянуло тучами, в воздухе повисло марево. Близилась гроза, но это не останавливало. Стараясь одеться как можно легче, Хана нашла синие шорты-бермуды, светло-голубую блузу на пуговицах. Она ослабила на шее белый платок-галстук, пришитый к воротнику, чтобы легче дышалось. Рука привычным жестом потянулась за драконьим ремнём, но Хана остудила порыв, так и не коснувшись его. «В моей жизни наконец всё налаживается. В мир эльфов я больше не вернусь. Пусть эта вещь останется в качестве приятного воспоминания. Мне пора отказаться от мыслей о том измерении и заняться тем, чем я живу сейчас.» Хана достала из-под кровати небольшой деревянный сундук. В нём девушка хранила памятные вещи: ленту выпускницы со школы, треснувшие линзы своего первого телескопа, самые ранние и не очень качественные снимки дальнего космоса, ракушки и камни со дна Тихого океана и множество других, дорогих сердцу мелочей. Эльфийская одежда вместе с ремнём отправилась на самое дно сундука. Крышка захлопнулась с жалобным скрипом утраченных времён и сундук вновь скрылся в пыльной темноте. Надёжно закрепив поводок на ошейнике Банши, Хана намотала трос на руку и вместе они вышли из квартиры. Кожу обдало текучим жаром, словно девушка шагнула из прохладного помещения не на улицу, а в ванну, полную горячего масла. Запах выхлопного газа в мареве раскалённого воздуха усилился в несколько раз. И ни единого порыва ветра. Жёсткая шерсть Банши мгновенно взмокла от пота. Пёс вынул язык, мечтая о воде. Хана поторопилась скорее дойти до ближайшего парка и спрятаться в прохладе деревьев. Чёрные волоски, выбившиеся из высокой причёски, неприятно липли к шее. Узкие улочки напоминали засохшие корни растения — на тротуарной плитке отчётливее проступили трещины, стены домов и листья деревьев покрылись слоем мелкого песка и пыли. И ни единого дуновения ветерка. Люди, скованные законами повседневной жизни, работы и приличий, парились в закрытых костюмах. До парка шли недолго, но густоты воздуха хватило для того, чтобы утяжелить дыхание. Тропинки петляли между многочисленными прудами. От воды веяло прохладой. Хана фантазировала в своей привычной манере. «Если бы Луна была живой, кратеры превратились бы в озёра дождевой воды, а их стыки — единственную сушу, покрытую высокими деревьями и травой. Покажешь человеку две фотографии: на одной — этот парк, на другой — терраформированная Луна. И он бы не понял, где что.» Банши, спущенный с поводка, рванул к ближайшему пруду, размером с очень большую лужу. Утолив жажду, пёс зашёл в воду и стал носиться за мальками, резвящимися на самой поверхности. Рыбки быстро уплыли к центру пруда, где начиналась глубина, и ничуть не расстроенный Банши переключился на водомерок. Перебирая тоненькими лапками, те разбегались по зарослям, оставляя после себя круги на воде. Медленно расширявшиеся кольца оказывались через секунду бесцеремонно уничтоженными огромным псом, налетавшим на куст камышей в попытке поймать и съесть хотя бы одну водомерку. Хана наблюдала за ним в стороне и звонко смеялась — было можно, ведь никто не слышал. — Банши, так у тебя ничего не получится. Устрой им засаду! — девушка смахивала с уголков глаз проступившие от долгого смеха слезинки. На душе было хорошо, она сама не понимала, чему радуется. Восстановиться на учёбе ей всё ещё не удалось, до двадцать пятого августа оставалось много дней. Она понимала, что должна испытывать тревогу, накручивать себя, что ничего не выйдет и согласие ректората на встречу — всего лишь формальность. Ещё стоило потрудиться и доказать свою правоту, впереди оставалось очень много забот. Но Хана просто устала постоянно грустить. Она отпустила себя, отреклась от завышенных к себе требований и позволила расслабиться мыслям, радоваться этому моменту. «Пусть только сегодня, но я отдохну.» Достав из сумки припасённую книгу, она села в тени ближайшего к пруду дерева, припав спиной к стволу плакучей ивы. Гибкие ветви с выгоревшей на солнце листвой нависли над ней неровным куполом, скрывая девушку от глаз случайных прохожих. Хана любила читать книги, но часто это были научные издания. Сегодня душа требовала волшебства и спокойствия, поэтому она откопала в своей библиотеке фэнтезийную историю, построенную на японском фольклоре. Достаточно быстро её унесли переживания молодого шиноби, ненароком влюбившегося в спасшую его из плена самураев гейшу-кицунэ. Ниндзя терял голову от страха потерять доверие любимой и её саму. Всё, чему его учили — сохранять холод мыслей, не привязываться ни к кому, не бояться смерти — забывалось от любви. Он терял контроль над собой, но был готов отречься выбранного пути, от принципов наёмника, лишь бы гейша верила ему и была рядом. Хана залпом прочла несколько глав и не заметила, как пролетело время. Наигравшийся Банши вернулся и устало лёг рядом, опустив большую серую голову на колени хозяйки. Девушка отложила книгу и ласково потрепала мокрую шерсть между ушами. «Вот бы этот день не кончался. Мне так хорошо здесь.» С ней согласился лёгкий ветерок, нежно ласкавший открытую шею и игравший длинными ветвями ивы. *** — Обходи слева, я зайду справа! — выкрикнул эльф, доставая из-за спины очередную стрелу и натягивая тетиву. Четыре коня с всадниками на спинах настигали большую рысь. Из спины кошки торчала стрела, но она ничуть не сбавляла скорости зверя. Воины на скаку целились в бурую мишень и раз за разом промахивались. Каждую стрелу, не попадавшую в цель, сопровождала отборная эльфийская ругань. Мелькнув между деревьями в последний раз, рысь растворилась в зелёном лесу. Настигнув место, где преследователи видели кошку в последний раз, воины спешились. Эльф, отдававший команды, вновь приказал: — Ищите следы! Упустим в этот раз, залечит раны и вернётся, снова беды не миновать. Хана единственная осталась на коне. Она чувствовала на себе тяжёлую эльфийскую броню, голову стискивал холодный металл. Со знанием дела девушка всматривалась в кроны деревьев, ожидая атаки зверя. — Следы запутаны, обрываются у того клёна, — Корза ступал осторожно, стараясь не топтать землю. Командир оглядел почву под указанным деревом и сказал: — Расширить круг поисков, будьте начеку. Эта тварь может быть где угодно. Хана заметила, как мелькнуло в листве бурое пятно, и выкрикнула: — Сверху! На её предупреждение никто не обратил внимания, но даже если бы её кто-то услышал, было поздно. Рысь камнем упала на третьего эльфа, подминая его под себя и впивая острые когти в защищённые бронёй плечи. Стрела, торчавшая раньше в спине, исчезла. Кошка вгрызлась в глотку воина. Корза среагировал молниеносно, вынув меч из ножен. Он замахнулся на зверя, но лезвие лишь взрыхлило землю рядом с раненым товарищем. Рысь отскочила и оскалилась. С клыков капала алая кровь. Зверь присел перед новой атакой и одним прыжком преодолел расстояние между собой и Корзой. Эльф бросился в сторону, приземляясь кувырком через голову, и встал на полусогнутые ноги. В бой вступил командир отряда. Кошка переключилась на него. Разящие удары крупных лап шквалом обрушились на эльфа, но ни один из них не достигал цели. Командир уворачивался в странном танце, то и дело цепляя кошку острым лезвием меча. Шерсть рыси в местах ранений пропиталась густой кровью. Разъярённый зверь взвыл в леденящем душу рёве, лишь отдалённо напоминающем мяуканье. Кошка продолжала кидаться, но натыкалась лишь на лезвие, не сумев ни разу зацепить командира. Корза держался со спины зверя, закрывая ему путь к отступлению и не подпуская к деревьям. Бой шёл без слов. Хана спрыгнула с лошади и подбежала к раненому эльфу. Тот захлёбывался собственной кровью. Шея кровоточила, тонкие плетения перегрызенной кольчуги впивались в кожу. Девушка попыталась зажать рану руками, не зная, как помочь, но ладони прошли насквозь. На пальцах ни осталось ни капли крови. Эльф приподнялся на локтях и вынул из ножен меч, выставляя его перед собой. Он хрипел и кашлял, но не спускал глаз с воинов, сражающихся с рысью. Хана, понимая, что её никто не замечает и она не способна никому помочь, тоже сосредоточилась на бое, вооружившись для защиты, почему-то уверенная, что может пострадать. В клинке она узнала кинжал Шалфея. Он блестел на солнце, покрытый тонким слоем желтоватого яда. Загнанный в угол зверь рассвирепел: лапой отбросил командира, перешедшего в атаку, впечатав его в дерево. Эльф ударился спиной и осел в корнях, теряя сознание. Кошка ломанулась на единственного оставшегося на ногах противника и впилась клыками в руку Корзы, стискивающую рукоять меча. Юноша закричал от боли и выронил клинок. Кошка разжала челюсти и сомкнула их вновь, прогрызая защиту. Корза дёрнул рукой, пытаясь вырваться, но клыки лишь сильнее резанули по предплечью. На глаза проступили слёзы боли, пеленой окутывая обзор. Воин взвыл. Рысь занесла лапу для последнего удара, целясь в лицо. Юноша нырнул под неё и обхватил зверя здоровой рукой. Превозмогая боль, воспользовавшись выбросом адреналина в кровь, он поднял кошку и швырнул её прямиком на выставленный вперёд меч раненого товарища, падая следом. Клинок пронзил грудь зверя. Рысь издала последний, предсмертный рёв, переходящий в плачущее мяуканье. Тело вздрогнуло и бессильно повисло на мече, придавливая эльфа. Хана увидела, как закатились янтарные глаза. Хватка зубов ослабла, и Корза высвободил руку. Ручьи крови стекали на землю, обагряя истоптанную траву. Он столкнул труп с товарища и тело безвольным шерстяным мешком упало рядом с Ханой. Пошатываясь, юноша отошёл. Невидящие глаза уставились на мёртвую рысь. Тело кошки озарило ярким сиянием. Хана зажмурилась и отвернулась, не выдерживая силы света. Открыв глаза, она увидела перед собой вместо рыси маленькую эльфийку. Нагое тело девочки было покрыто множественными резаными ранами, в груди зияла кровавая дыра. В спутанных русых волосах застряли комья грязи, глаза — спокойно закрыты, словно в безмятежном сне. Корза шумно выдохнул. По телу прошла крупная дрожь, глаза уставились на убитую им девочку, словно эльф позабыл, что секунды назад это был страшный зверь, который чуть не погубил всех присутствующих. Хана не испытала никакой тревоги и жалости к убитой. Призраком она оставалась на земле, и впитывала каждую деталь происходящего. Только сейчас она заметила на лбу Корзы ободок. Она сняла свой и сравнила украшения — они оказались идентичными. Невзрачные раздвоенные пластины пересекались на лбу, сплавленные между собой на месте креста. Оклемавшийся командир с трудом встал на ноги и пошатываясь, подошёл к Корзе. — С первым тебя, — грустным голосом поздравил он юношу и похлопал его по плечу здоровой руки. Позади раздался топот копыт. Хана обернулась и встретила знакомое лицо. Шалфей спешился и поспешил к эльфам. Он прошёл мимо девушки и опустился рядом с лежащим навзничь эльфом, стискивающим грязной ладонью рану на шее. Снежные глаза целителя ничего не выражали. Посреди ясного неба раздался грохот грома. *** Первые капли дождя, прокатившиеся по щеке, разбудили Хану. Новый раскат грома, сопровождаемый яркой молнией, отрезвил. «Снова этот Корза. Почему он снится мне каждый раз, стоит закрыть глаза?» Последние дни Хана каждую ночь видела сны. Они всё реже были связаны с реальностью и всё чаще переносили её в мир эльфов. И в каждом сне был загадочный, незнакомый ей юноша Корза. Сюжеты показывали самые яркие фрагменты его жизни: встречи с любимой девушкой по имени Чусин, дурачливые драки со старшим братом — Зэном, тренировки меча и магии, деревенские праздники. Почти в каждом сне эльф был разного возраста — она видела его и ребёнком, и подростком, и взрослым юношей. В сегодняшнем сне он выглядел лет на шестнадцать и ещё не носил косу: каштановые волосы острижены коротко, детские черты лица лишь немного начали заостряться на скулах и линии челюсти, горбинка на носу стала более выразительной. Неизменными оставались ясные голубые глаза — Хана уже знала их наизусть. Большие, напоминающие чистое весеннее небо, добрые и совершенно искренние. Девушка не могла себе объяснить причину этих сновидений. Она видела то, что не успела узнать о мире эльфов: например, она знает, что Корза — маг воды, и способен переносить её из сосуда в сосуд одним усилием воли. Когда он делает это, он сосредоточенно повторяет одно и то же слово «Место, место, место…», словно дрессирует собаку. Тоненькими каплями, вода, подчиняясь, поднимается высоко над одной чашей и по дуге перетекает в другую. Говоря «Сфера» Корза может разбить жидкость на десяток мелких пузырей, переливающихся на солнце всеми цветами радуги. Девушка решила, что это заклинания, но искренне недоумевала, почему они звучат простыми словами и несут в себе прямое значение выполняемого действия. В фэнтезийных книгах, которыми она увлекалась время от времени, колдуны произносили сложно читаемые, непонятные даже для них самих фразы. Сегодня она увидела во сне, как поняла, первую победу Корзы над волшебной тварью, о которой не имела ни малейшего понятия. Ни в одной людской сказке она не слышала о рысе-оборотне, и уж точно не помнит, чтобы читала об этом в эльфийском бестиарии. «Мне кажется, что я вижу его воспоминания, потому что во сне никто меня не видит, и я ни на что ни могу повлиять. Но кто этот эльф? Почему я должна наблюдать за его жизнью?» «Возможно, хоть я и вернулась в своё измерение, я всё ещё связана с миром эльфов. Но почему? Это на всю жизнь?» Хана посмотрела на наручные часы. Было пять вечера. Девушка вынула из сумки пузырёк и выпила по расписанию очередную таблетку. Дождь усиливался, и ива больше не защищала от воды. Хана собрала сумку и поспешила в сторону дома. Банши, недовольный дождю, плёлся следом на поводке, фыркая и возмущаясь. — Что ты, мальчик, ругаешься. Совсем недавно плескался в воде и доволен был. Чем тебе дождь не по душе? Парк оказался абсолютно пуст. Прохожие разбежались по домам. Хана замедлила шаг, позволяя себе промокнуть. Молнии и гром напомнили ей о встрече с тёмной планетой, о необычной красоте Мальхина, об шушукающихся за её спиной эльфах, всё твердившими вслед «тень», словно оскорбление. Их мир отпустил её, но не до конца, напоминая о своём существовании странными снами с участием одного и тоже же юноши. Банши ткнулся холодным мокрым носом в бедро остановившейся хозяйки, как бы намекая «Идём, тебе может и нравится дождь, а мне вот — нет». Через пару шагов в глазах потемнело. Мир погрузился в тёмно-синюю дымку. Девушка испугалась, пёс зарычал. По телу пронеслось знакомое чувство, обволакивающее кожу лёгким покалыванием. Когда Хана распахнула глаза шире, и стоило пелене развеяться, как парк исчез — вместо него её окружал неизвестный город. Банши резко дёрнулся в сторону. Не ожидавшая этого девушка оказалась утянута поводком и, не устояв на ногах, упала на пыльную плитку, тем самым спасаясь от несущейся на всех парах запряжённой четвёркой лошадей кареты. *** За пару дней путники преодолели достаточно большое расстояние, поднимаясь всё выше в Белые горы. Несмотря на то, что эльфы отвлекались на долгие привалы, и иногда сходили с маршрута, любуясь местностью, на исходе третьего дня они разбили лагерь совсем недалеко от вершины Волчьей горы — самой низкой в хребте. По легенде, именно здесь нашёл свой покой юноша из легенды, и именно здесь должен цвести Светоцвет. Мята была в восторге. Каждая находка эльфов сопровождалась шёпотом восхищения. Встречались горные бараны — кудрявые, грязно-серые, они легко сливались со скалами, но зоркому взгляду девочки всё-таки удалось заметить их вдалеке. В небольшом отрезке леса, расположившегося на пологом склоне, Шалфей заметил лисицу и тут же привлёк внимание Мяты. Красавица с рыжим густым мехом и белым воротничком махнула пушистым хвостом, прячась в зарослях. Но самым удивительным открытием было встретить редкий вид насекомых, не впадающих в спячку. Это случилось, когда Мята убежала далеко вперёд, пока Шалфей, нагруженный тяжёлым походным рюкзаком, медленно шёл через трудно проходимую из-за снега тропу. Из-за плотного переплетения ветвей юноша не мог разглядеть подопечную, и поэтому крикнул вслед: — Не убегай далеко от меня! Девочка лишь звонко ответила ему: — Ты сам говорил, здесь никого опасного не водится. И я не далеко! — Это не значит, что ты не можешь где-нибудь расшибиться. Я за тебя отвечаю, не подставляй меня! Мята не ответила и не послушалась, убегая глубже в лес. Шалфей тяжело вздохнул и постарался ускорить шаг, чтобы догнать девочку и хорошенько отчитать. Копна зелёных волос мелькнула где-то впереди и пропала из виду, загораживаемая тяжёлыми заледеневшими ветвями. Рыская среди сугробов, Мята искала следы животных. Находя, она шла по ним, но раз за разом терялась — местные звери умело запутывали любого преследователя. Девочке быстро наскучили бесполезные поиски. Её внимание привлекло небольшое дупло старого дуба, располагавшегося немного выше её роста. Мята уверенно взялась руками за край и подтянулась, заглядывая внутрь. Чёрно-белая живая пелена закрыла весь обзор. Маленькие тельца, потревоженные бесцеремонной любопытной эльфийкой, пытаясь спастись, врезались в лицо девочки. Напуганная до смерти Мята пронзительно закричала. Одно насекомое попало прямиком в раскрытый рот. Девочка, не переставая визжать, стала отплёвываться. Разжав руки, она мягко плюхнулась на спину в сугроб и забрыкалась в снегу. Шалфей, едва услышав визги попутчицы, сбросил тяжёлую ношу и кинулся в глубь леса на выручку. В мыслях пронеслись страшные картины предположений случившегося: Мята споткнулась о корягу и сломала ногу, или встретила волков, которые не должны больше водиться в горах, или сорвалась со скалы и теперь висит над пропастью, держась за выступ скользкими ладошками. Юноша выбежал на нужное место и не сразу увидел девочку — настолько глубоко она утопла в сугробах. Ориентируясь на её голос, он подбежал к старому дубу и склонился над Мятой, ища глазами причину её криков. Девочка заливалась слезами, мгновенно стынущими на морозе. — Что случилось? Где болит? — целитель задавал вопросы, не торопясь поднимать девочку, подозревая, что она упала и всё-таки что-то сломала. Он зубами стащил с ладоней тёплые рукавицы и принялся расстёгивать дублёнку Мяты, чтобы считать её состояние магией. — Н-ничего… — девочка перестала кричать, увидев старшего, но продолжала плакать. — Я просто испугалась… Она отмахнулась от Шалфея и привстала на локтях. Круглое лицо покраснело ни то от рыданий, ни то от мороза. Белая шапка потерялась в сугробе, и в растрёпанных светло-зелёных кудряшках скомкался снег. — Кого испугалась? — юноша поднял подопечную на ноги и принялся отряхивать её. Напуганная и расстроенная Мята не противилась, запрокидывая голову вверх и что-то высматривая между деревьями. — Их, — она указала пальцем на кроны деревьев, и Шалфей проследил за её взглядом. — Кто это? Среди ветвей мелькали чёрно-белые крылышки, вспыхивающие голубым отблеском в лучах холодного закатного солнца. Напуганные не меньше Мяты, насекомые в хаотичном танце кружили над головами путников, словно не зная, куда им теперь податься. Казалось, их паника никогда не прекратится. — Морозницы, — на выдохе ответил Шалфей. — Ну ты и дурёха, Мята. Юноша продолжил стряхивать снег с одежды девочки, но теперь грубее, чем раньше. Он не на шутку разозлился и сухо отчитывал подопечную: — Ты хоть представляешь, как ты меня напугала? Теперь от меня — ни на шаг. — Я не виновата! — пререкалась Мята, отталкивая юношу. — Ничего же страшного не случилось, чего ты завёлся! — Ты знаешь, что я себе надумал, пока бежал сюда. Я отвечаю за тебя перед твоими родителями, — в тихом голосе звучала жёсткость и непреклонность. — И если это тебя не убедит, то скажу так: ты выбрала меня в наставники. А наставника полагается слушаться. Поэтому теперь — идёшь в ногу рядом со мной. Мята не нашлась что ответить и притихла. Даже ребёнок знал и понимал один из главных эльфийских законов — наставника нельзя ослушаться, особенно когда ты выбрал его сам. «Пусть вопрос пока и не решён, но её выбор сделан. Попросив меня об этом, она признала мой опыт и мою силу. Теперь обязана подчиняться.» «Что ж, даже удачно, что так вышло — как ещё мне контролировать эту несносную в нашем импровизированном походе.» Холодный порыв ветра отбросил стаю бабочек в глубину леса, и те, наконец обретя ориентацию в пространстве, стройной тучкой двинулись вперёд, подчиняясь потоку воздуха. Сохраняя абсолютное молчание, путники вернулись за рюкзаком, брошенным в чаще леса, и стали придерживаться тропы к вершине. Мяту Шалфей нагрузил не сильно тяжёлым мешком с провизией, чтобы девочка приобщалась к их делу. Она насупилась, но не возразила. Вскоре целители вышли на небольшую поляну, где снег был тоньше и виднелись редкие проталины. Земля была усыпана кустами с тёмно-бордовыми и чёрными пятилистными цветами, нагло проталкивающимися сквозь мерзлоту. Над ними кружились морозницы, которых несколько минут назад спугнула Мята. Шалфей решил нарушить молчание и вернуть настроение себе и девочке. — Чёрный морозник — цветёт в холодное время года. Самое стойкое к холодам. В горах всегда зима, и для бабочек это единственное пропитание, — юноша остановился и сбросил с плеч ношу, стал раскапывать снег вокруг куста, спугнув тройку бабочек, питавшихся нектаром. — Кстати, ядовит, но и полезен. Если сварить его корневища в уксусе, отваром можно промывать гнойные раны. Надо пополнить запасы. Мята неохотно присоединилась, всё ещё обиженная на юношу, но всё-таки помогла раскопать снег вокруг куста. Шалфей достал два ножа и один протянул девочке. Стал объяснять, как правильно срезать корневище, показывал на собственном примере. Увлёкшись процессом, стал пересказывать, чем ещё полезно растение. — Целебных свойств у него много — это и слабительное, и мочегонное, и кровоостанавливающее. Помогает от выпадения волос. Но использовать его нужно крайне осторожно, он опасен для сердечников, может спровоцировать остановку сердца. Противопоказан беременным и кормящим. Ты будешь изучать и использовать его только лет через пять. Девочка слушала вполуха, но Шалфей чувствовал, как постепенно тает напряжение между ними. Юноша даже пожалел, что так резко отреагировал и отругал её, умом понимая, что по-другому своевольную подопечную не приструнить. Ему не нравилось то, что он заставил её подчиниться только по закону наставничества. «Хотелось бы, чтобы она видела во мне друга, а не сурового старшего. Была бы Мята постарше, мне было бы проще с ней…» — Расскажи какую-нибудь легенду об этих бабочках, — попросила девочка, пытаясь сменить тему. Ей было совсем не интересно слушать очередную лекцию о целебных растениях — не для этого она сбежала в горы от Магонии при первой же возможности. Юноша поднял голову и понял, что она перестала помогать ему. На плечо эльфу села отдохнуть морозница — одна сторона её плотных крылышек была покрыта узором снежинок, другая напоминала древесную кору. — Честно говоря, я мало знаю о них, — ответил Шалфей, прерывая свою работу и уставившись на хрупкое насекомое. — Вроде где-то слышал, что морозницы — это души сильфов. Какая-то часть магов воздуха не преодолела барьера, сдерживающего эльфов от жестокости и кровопролития. Их перебили во время войны, но души сильфов обрели оболочку и превратились в зимних бабочек. Говорят, что морозницы бессмертны, и их не становится больше. Сколько обратилось эльфов, столько и бабочек существует на свете. — Я кажется, одну такую съела, — поёжилась Мята, вспоминая, как одно насекомое попало ей в рот. — И как на вкус? — усмехнулся Шалфей, укладывая вырезанные корневища в холщовый мешочек. — Ужасно! Не такими я ожидала на вкус души эльфов! Закончив пополнять запасы, путники двинулись дальше. Солнце клонилось к закату, Шалфей, не дожидаясь наступления сумерек, глазами искал, где разбить лагерь. Пещера, вроде той, где они остановились в прошлый раз, была бы идеальна для защиты от ветра, но как назло лесополоса не заканчивалась и голые скалы не становились ближе. Юноша решил не тратить время и остановился под высоким кедром. Мята заметно устала, но весь путь держалась стойко и не жаловалась, за что Шалфей был ей благодарен. В походе не до капризов. — Мы что, будем ночевать здесь? — досадно спросила девочка, оглядывая заснеженное пространство. — Да, выроем землянку в сугробе. Времени на это уйдёт много, так что пока разведи костёр. В мешке есть травы, у меня в рюкзаке котелок. Свари чай, согрейся. — В сугробе?! — глаза девочки округлились. — Мы же замёрзнем! — Отнюдь нет. Внутри будет тепло, — успокоил Шалфей. Мята хмыкнула, но спорить не стала — юноша никогда не заставлял в себе усомниться, а в навыках выживания ему уступит любой. Мята часто задавалась вопросом — откуда Шалфей так много знает и почему умеет приспособиться к любым условиям. Бывает, время от времени целитель надолго уходит из деревни, часто по поручениям цалиша и с воинами. О своих приключениях он никогда не рассказывал, даже если девочка очень настойчиво спрашивала. Мята догадывалась — раз не делится историями, значит, на то есть свои причины. Несколько дней назад например вернулся с рассечённой бровью, взбудораженный. Сказал, что не нашёл Хану и отпросил Мяту у родителей отвести в Белые горы в поход. Подопечная понимала — дело не в том, что Шалфей торопится выполнить все обещания — он от кого-то бежал. Юноша выбрал сугроб покрупнее, постучал по заледеневшему панцирю, проверяя его на прочность, и стал рыть тоннель припасённой лопаткой. Дело действительно заняло много времени. Мята успела развести костёр, поужинать, вскипятить чай и продрогнуть до костей, наблюдая, как старший в потёмках рыл яму в снегу. В какой-то момент юноша скрылся в сугробе полностью, лишь выбрасываемый наружу снег говорил о том, что Шалфей ещё не закончил. Наконец, юноша вылез из импровизированного убежища — вспотевший и запыхавшийся, пригласил Мяту внутрь. Девочка проползла на животе через узкий тоннель и оказалась в крохотной снежной комнатке, напоминающей звериную берлогу, только побольше. — Вот это да! К-красотища! — зуб на зуб не попадал от холода. Девочку бил озноб, но мороз не выбил из неё восхищения, сопутствующего их весь поход. Мята расстелила на снегу покрывало из непромокаемой шерсти и села, пытаясь рассмотреть в темноте снежный купол. Из тоннеля показалась рука Шалфея — рукав облеплен крупными комьями снега. В ладони юноша протягивал девочке кружку, проговаривая: — Я его зачаровал, чтобы не заболела. Извини, что пришлось долго ждать. — Н-ничего, спасибо — Мята приняла цветочную настойку, которую сама недавно сварила. Обжигающий напиток быстро отогрел девочку благодаря магии. — Ну и узко тут. И что, прямо всю ночь будет тепло-тепло? Шалфей заканчивал приготовления ко сну снаружи, и сквозь толщу снега слышно было его приглушённый ответ: — Да. Места, конечно, мало, но так будет точно тепло. Вскоре юноша закончил и пролез внутрь сугроба с вещами. Рюкзаком он запечатал проход, но дышалось в берлоге всё равно легко благодаря небольшому отверстию вверху купола. Тусклый свет ночных звёзд едва освещал пространство. Глаза быстро привыкли к темноте и его оказалось достаточно, чтобы путники смогли разглядеть очертания друг друга. Шалфей лёг напротив, свернувшись калачиком. Было понятно, что спать будет неудобно, но к неудобствам он привык. Девочка придвинулась к нему, подгибая локоть себе под голову, и заговорщески зашептала: — Мы как самые настоящие звери! Здорово ты придумал, мне нравится. Шалфей улыбнулся уголками губ и ответил: — Рад угодить лисёнку. Что, по вкусу норка? — Не то слово! Мята ещё долго щебетала о разном. Дневная обида оказалась позабыта, что не могло не радовать Шалфея. Он изредка отвечал сонным голосом — строительство утомило его, но девочке и не нужно, чтобы старший поддерживал беседу. Ей необходимо было выплеснуть эмоции, накопившиеся за день, прежде чем путешественница провалилась в сон. Юноша поправил на девочке шапку, чтобы та не соскользнула во сне, и задумался о своём. Поход отвлекал от навязчивых мыслей, но отдых вернул их вновь и раскрыл ещё сильнее. Шалфею не давала покоя картинка матери, опять всплывшая перед глазами. Всё такая же красивая, проницательная и больная, она смотрела мятежными белыми глазами на него. Интересно — она помнит его? Скучает? Жалеет ли о содеянном? Шалфей устал задаваться вопросами, зачем она убила отца. Просто счёл женщину больной, как и все в деревне. Она всегда была не от мира сего. Видела богов, делилась своими видениями с сыном, рассказывала древние легенды, которых не сыщешь в книжках. Помнил взгляд отца. С какой грустью он смотрел, когда заставал разговоры жены о её видениях. Но так же помнил, как он гладил её по голове, соглашаясь со всем сказанным. Любил, не смотря ни на что. Уверен — любил отец любил мать даже в тот момент, когда проснулся от ножа в сердце. Шалфей помнил, как в ужасе распахнув глаза тот смотрел на жену. Судорожно ловя ртом воздух, пытался что-то сказать, но из глотки доносились одни только хрипы. Из последних сил протянул руку и коснулся её щеки. Хищная и безумная, она нависла над ним. Белое лицо не выражало никаких эмоций, только голова качнулась навстречу ладони, прижимаясь к ней щекой. И он, десятилетний мальчик, стоял в дверном проёме, давясь слезами. Не пытался убежать — ждал, когда мама с той же любовью всадит нож в сердце своему сыну, исполняя волю очередного мерещившегося ей бога. Стоило руке отца обессиленно упасть, как она встала, накинула багровый капюшон и прошла мимо, скрываясь в ночи. Кинжал остался в груди её мужа. Никто не видел, как она покинула деревню после содеянного преступления. Шалфей все следующие сутки провёл в постели, рыдая над телом отца. Его обнаружили потерявшие семью жители деревни, когда было уже поздно догонять убийцу. Шалфей не испытывал ничего, кроме боли утраты обоих родителей. Горный ветер бил о снежный купол. Редкие удачливые снежинки залетали в убежище через окошко, и мягко падали на шерстяные одеяла. Мята тихо посапывала и изредка елозила, устраиваясь поудобнее. В какой-то момент воспоминания Шалфея перетекли в сон и оборвались в темноте небытия. *** Скрип снега затих и идущий остановился аккурат около землянки. Ветра уже давно не было, и Шалфей различил звуки шагов ещё издалека. Спал он крайне чутко, слышал — словно кошка, но даже так понимал, что дело не в идеальном слухе. Чужак хотел, чтобы его заметили. Ни один зверь не позволит себя обнаружить. Существо, кем бы оно ни было, обладало сознанием и знало, что внутри сугроба кто-то есть. Юноша вынул кинжал из ножен и крепко сжал рукоять. Приподняться не решился — малейший скрип снега выдаст, что он больше не спит. Чужак навернул пару кругов вокруг сугроба, нарочно громко шагая. От шума проснулась Мята. — Что… — Шалфей тут же прикрыл ей рот свободной ладонью, не давая задать вопрос. Девочка испуганно выдохнула, и стихла, различив в темноте старшего. Звуков оказалось достаточно, чтобы существо убедилось в том, что его обнаружили, и стало удаляться вглубь леса. Заманивая. Шалфей дождался, когда шаги станут неразличимы, и сел. — Что происходит? Кто это? — спросила Мята. Голос девочки дрожал от страха. — Белые волки? — Нет, — прошептал в ответ юноша. — Я не знаю кто. «Он ещё вернётся, если за ним не проследить. И не факт, что в следующий раз будет так игрив.» Шалфей расстегнул плащ, чтобы было проще добраться до склянок с ядом, покоящихся в кармашках на кожаном ремне, а в душе надеялся, что те ему не пригодятся. Но если для защиты Мяты потребуется убить, он сделает это, не боясь последствий. Юноша поднялся и откупорил выход из убежища. Девочка схватила его за рукав. — Не оставляй меня! — умоляюще прошептала она. «Я не могу бросить её без присмотра. Но если возьму с собой, наверняка подвергну опасности. Это ловушка.» «Кто ещё мог подняться так высоко в горы, и с какой целью? Разбойникам здесь не на ком поживиться, даже если здесь их пристанище — слишком далеко от трактов.» «Наверное, оборотень. Вроде того, кто лет десять назад выкрадывал детей из Мальхина и сжирал в своём логове. Корза расправился с ним и получил бронзовый ранг воина. Пожалуйста, пусть я не прав. На меня ему будет всё равно, а вот Мятой он непрочь поживиться. Мне и спрятать её негде, если он смог найти нас здесь.» — Ты пойдёшь со мной, — решился Шалфей, взвесив все за и против. Юноша протянул девочке припасённый когда-то в городе артефакт — механическую рогатку, взятую в поход на крайний случай. — Направишь на врага. Придерживай рукоять у основания и тяни за конец. Внутри осталась пара зарядов. Атакуй и беги вниз по склону, до того ручья, который мы вчера видели вдалеке. Там найдёшь сторожку — в ней живёт лесник, я его знаю. Он тебе поможет. — А как же ты? — Я найду тебя чуть позже, — Шалфей искренне старался верить, что не врёт. «Зачем я только взял её с собой. Самонадеянный — «В Белых горах безопасно!». Как бы ей не пришлось поплатиться с жизнью за мою чрезмерную уверенность.» Он вылез из убежища первым. Восход подавал свои первые признаки, и было не так темно, как глубокой ночью. Серый туман зловеще стелился по земле, скрывая под собой чёрный морозник в редких проталинах. Шалфей обогнул берлогу, высматривая следы непрошенного гостя, и на своё удивление обнаружил, что снег остался идеально гладким. Ничего не понимая, юноша огляделся. Шаги ему не померещились — Мята ведь тоже их слышала. Тогда кто так нарочно пытался выдать своё присутствие? Мята ползком выбралась из землянки и подбежала к Шалфею. — Мне страшно, — всхлипывая сказала она, стискивая в руках рогатку. Шалфей не предпринял попыток успокоить подопечную — пусть знает, что её страх не напрасен. Юноша всё ещё пытался понять, куда делся чужак, и крутил головой, высматривая движение в тенях деревьев. Внезапно впереди загорелся огонёк. Бедно-жёлтый, словно от тёплой свечки, он неподвижно сиял в темноте метрах в десяти от путников, невысоко над землёй. Юноша, приняв его за знак, двинулся вперёд, прижимая кинжал к бедру. Мята засеменила следом. Стоило эльфам подойти на расстояние, когда источник света стало возможно разглядеть лучше, огонёк сдвинулся с места и поплыл вперёд, заманивая вглубь чащи. Шалфей насторожился и оглянулся, подозревая, что это отвлекающий манёвр и кто-то может напасть со спины. Но позади никого не оказалось. Юноша столкнулся взглядом с большими, полными страха глазами Мяты. Сердце защемило — лишь бы он сумел защитить её, как пообещал. Сложив указательный и средний палец, юноша коснулся лба девочки, мысленно накладывая простенькое успокоительное заклинание. Оно не избавит подопечную от страха, зато при встрече с опасностью Мята сможет совладать с собой и не застынет на месте. Девочка ничего не возразила, и кажется, успокоилась даже больше, чем должна была. — Как ты думаешь, что это? — осмелев, спросила она. — Я не знаю, — честно ответил Шалфей. Знаток легенд не знал, как объяснить свет впереди, как объяснить, кто смог поскрипеть снегом и не оставить ни единого следа на нём, кому вообще понадобилось привлекать к себе внимание эльфов. Отступать и возвращаться не было смысла — кто знает, как отреагирует неизвестное, если его не послушают. Они продолжили свой путь, отдаляясь от лагеря. Огонёк не ускорялся и не замедлялся, всё так же плыл вперёд, освещая близ стоящие от него деревья и подсвечивая кромку тумана у земли. Достаточно скоро он погас в движении, и из-за него показался другой источник света, чуть дальше и ниже, чем прежний. Шалфей понял, что лес закончился, и впереди виднелся обрыв. По бокам высились горные скалы, а огонёк горел над кустом у самого края пропасти. — Да это же Светоцвет! — на выдохе выдала Мята, и ускорила шаг. — Идём скорее, мы нашли его! «Очень похоже на цветок… Неужели это и правда он. Не может быть, это ведь просто сказка для детей.» — Мята, стой, я сомневаюсь, что… Шалфей не успел договорить. Огонёк на глазах разросся и распался на множество мелких, вроде того, который вывел эльфов к обрыву. Разъярёнными насекомыми точки света бросились в их сторону, по земле прокатился хищный звон, от которого закладывало уши. Юноша бросился вперёд, отталкивая девочку себе за спину, и выставил кинжал перед собой. Полоснув по приблизившемуся огоньку, он разрезал его пополам, но кусочки вновь обрели форму сферы и устремились к лицу. Шалфей выкрикнул: — Беги! Яркий поток света закрыл обзор, звон в ушах нарастал и превращался в визг. Юноша, не зная, что делать, стал отмахиваться кинжалом, но разрезанные огоньки только усиливали свой свет и множились в количестве. Шалфей зажмурился и бил вслепую, но это не приносило результата. Он почувствовал, как что-то тёплое залезло под ворот свитера и вынуло наружу шнурок, висевший на шее. — Нет! Свободной рукой Шалфей перехватил его и потянул на себя. Визг вокруг словно преобразился во что, отдалённо похожее на требование «Отдай!». Ещё один огонёк прижался к шее сзади и стал нагреваться, обжигая кожу. Юноша вскрикнул от боли и тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя назойливое нечто. Свет ослеплял даже сквозь зажмуренные глаза. — Отдай, что они хотят, — посоветовал хриплым голосом кто-то. Наконец, огоньку удалось пережечь шнурок, и яркий свет с восторженным криком отстал, возносясь вверх к небу и унося с собой тонкую верёвочку. Отдаляющийся звук долго утихал эхом в горных скалах. Шалфей уткнулся лицом в предплечье и тяжело дышал, боясь открыть глаза. Ему казалось, что если он это сделает, то поймёт, что ослеп. Шея горела болью от ожога, хотелось взять ком снега и прижать его к ней, лишь бы остудить. — Всё закончилось. Они получили, что хотели, и больше не вернуться. Если, конечно, у тебя не найдётся что-нибудь ещё. Юноша убрал руку от лица и открыл глаза. Смотреть было больно. Щурясь, он оглянулся, и увидел расплывчатый образ, идущий ему навстречу. Мята, задыхаясь слезами, обогнала его и врезалась в Шалфея, ища в нём утешения. Старший прижал девочку к себе и ласково провёл по волосам, всё ещё пытаясь рассмотреть подходящий к нему силуэт. Когда зрение стало понемногу возвращаться, он разглядел старика. Низкорослый, с посохом в руках, в длинном подпоясанном балахоне, которое казалось сшитым сплошь из разноцветных заплаток. Лысая голова ничем не прикрыта, лицо — сморщенное, словно изюм, от глубокой старости, кончик носа гнулся к тонким губам. Над глазами выступали острые надбровные дуги без какого-либо намёка на сами брови. — Лесник Борей? — узнал старца Шалфей. — Он самый. — Кто это был? — спросил юноша, кивая в сторону скал. — Блуждающие огоньки. Заманивают путников сюда и выкрадывают у них самое дорогое сердцу сокровище. Скольких они уже так обокрали на том веку, что я здесь — не пересчитать. Шалфей стиснул в руке то, что успел спасти. Огоньки не заметили, что он удержал отцовский перстень.