Притяжение тёмных планет

«10 июля. Из газеты узнал о пропажи ещё одного эльфа (прикрепляю вырезку ниже). Девушка, совсем юная, зовут Ольва. Вышла из дома поздним вечером и не вернулась. Точно так же исчезли Косетт (см. заметку 29 июня) и Аморен (см. заметку 14 июня). Мною установлено, что обе предыдущие жертвы определённо являются тенями, периодичность исчезновения настораживает — в пределах двух недель. Отправляюсь к родным Ольвы, чтобы узнать подробности.» «11 июля. Тяжело выступать как частное лицо без лицензии. Родители девочки озлоблены от горя, в мои доводы о желании помочь не верят, думают, что я пришёл насмехаться. Из контекста я понял, что об Ольве ходили дурные слухи, с которыми семья категорически не согласна. Я допустил мысль, что это не мой случай, раз у девушки такая репутация, однако меня догнал её старший брат — Акилон. Он рассказал, что его сестра — приёмная. Ранее семья проживала на севере от Винсгольма в деревне Серые холмы. Пять лет назад там произошло убийство — и спустя неделю в лесу охотники встретили девочку — испуганную, всю в ранах и в лохмотьях. Она говорила на чужом языке, истерила, пугалась собственной магии — она её не контролировала. Поднимала ветром предметы в воздух, калечила и себя, и других. Семья Акилона вызвалась приютить девочку — мать давно мечтала о дочери, а сама родить не могла. Было сложно — ещё долго Ольва не могла заговорить на эльфийском, через слово понимала речь, много плакала. Со временем всё наладилось, семья её полюбила, а она — их. Однако девочка была больна психически — она выкрикивала бранные слова, жмурилась, делала странные, отрывистые движения, и не могла объяснить причину своих действий. Магия так и не подчинилась девушке до конца — она частенько портила погоду, устраивая сильные бури, нагоняла дождевые тучи. Из-за неё погибал урожай — штормовой ветер ломал стебли растений, если не вырывал их с корнем. Соседи обсуждали Ольву за спиной, сторонились и её, и со временем всей семьи. По началу это касалось только общения, позже — работы. Керамическая посуда была семейным делом, и в какой-то момент односельчане перестали покупать её, а торговцы, перекупающие керамику на продажу, отказались сотрудничать. Дом и лавку пришлось продать, а сами эльфы переехали на окраины Винсгольма, чтобы начать жизнь с чистого листа. Переезд пошёл на пользу Ольве. Семья наскребла денег на учителя, чтобы девушка научилась контролировать магию. Путь эльфийка и перестала нести разруху, но друзей завести не смогла. Посреди разговора она могла начать гримасничать, подпрыгивать на месте, дёргать руками, повторять слова собеседника, словно дразнясь. Поведение отталкивало от неё всех, кроме семьи. Ольва сильно переживала из-за этого, стыдилась себя, и в какой-то момент она перестала выходить из дома куда-либо, кроме как к своему учителю. Я выслушал Акилона и заверил его, что хочу помочь отыскать Ольву. Рассказал ему о похожих исчезновениях, произошедших в других районах Винсгольма. Занятно, что девушки пропадали именно так — выходили из дома ночью и не возвращались, в то время как мужчин похищали посреди дня (см. заметки от 2 июня, 8 июня, 7 июля). Имею мысль, что они уходили добровольно. У меня сложилась следующая теория: похититель знакомится с тенью где-то в городе, встречается с ней в безопасном для девушки оживлённом месте. Эльфийка влюбляется в преступника, и через две недели после знакомства он приглашает её на романтическое свидание — например, прогуляться под луной. После чего либо похищает силой, либо уводит куда-то по доброй воле. А параллельно с охмурением одной девушки он ищет новую жертву, собирает о ней информацию и планирует, как ей понравиться. Я расспросил Акилона о жизни Ольвы за последние пару недель. Видел ли брат сестру с кем-то новым? По его словам, эльфийка ни с кем не знакомилась, только училась и сидела дома. Акилон лично провожал сестру к учителю и встречал с занятий — ей так было спокойнее. Разве что, в здание брат не заходил. Это и будет отправной точкой. «12 июля. Сегодня я навестил учителя Ольвы — Лютвин из Броима. Он проживает по адресу улица Скрипачей, дом 38, 3 этаж, квартира 6. Владеет стихией ветра, обучает детей использованию магии. Переехал в Винсгольм в начале лета — примерно тогда и стали исчезать тени. Я расспросил его о том, когда он последний раз видел Ольву. Он сказал, что ученица не посещала его уроки уже около недели — при последнем появлении она сослалась на плохое самочувствие и попросила отменить уроки, пока ей не станет лучше. При этом Лютвин отметил, что Ольва не выглядела больной — как раз наоборот, она была в хорошем настроении, много улыбалась, глаза светились счастьем. На моё замечание о том, почему его не насторожило подобное поведение и он не сообщил о странностях родителям девушки, учитель отреагировал резко негативно и горячо, с пеной у рта, стал доказывать, что при его количестве учеников он не может уделять слишком много внимания всем. Я продолжил наседать: в чём труд отправить весточку, необязательно ведь посещать семью лично. Лютвин растерялся и не нашёл, что ответить, а после сменил тему, резко вспомнив, что я не показал ему свою лицензию детектива. Тут уже мне пришлось ретироваться. Акилон, утверждает, что сестра не стала бы прогуливать уроки — мол она очень ответственная, понимает важность контроля магии, что если она натворит дел, пострадает вся семья. Меня же волнует поведение Лютвина — зачем ему было так остро реагировать на мои замечания, оправдываться? Ну да, забегался, сплошал, поверил на слово девочке. Вместо того, чтобы сказать это, мужчина рьяно защищался, что он не обязан отчитываться перед её родителями. Но Ольве всего семнадцать лет — и он несёт за неё ответственность в часы занятий.» Буквы запрыгали перед глазами, и без того корявый почерк стало ещё труднее разобрать. Шалфей злобно обернулся на извозчика, но ничего ему не сказал — дороги были неровными, то и дело на пути встречались кочки, и колёса старой повозки подпрыгивали на них. — На лошадях было бы проще, — проворчал Шалфей, пытаясь вновь сосредоточиться на чтении дневника Корзы. Зэна, сидящего напротив, лицом к дороге, тоже знатно потряхивало — он вцепился побелевшими пальцами в края открытой повозки. Лицо его позеленело от дурноты. Шалфей спросил: — Укачивает? — Нормально всё, — отмахнулся воин, шумно сглатывая комок в горле. — Читай давай. Дорога была второстепенной, а потому кишела невысыхающими ямами с дождевой водой и многочисленными кочками. Тропа узкая, лесная — низко наклонялись коричнево-серые ветви багрянника, цепляли макушки его листья. Солнце пробивалось сквозь густую крону чётко очерченными лучами, подсвечивая поднимающуюся над дорогой пыль. Слышалось громкое дыхание запыхавшейся лошади — копыта так и норовились подвернуться на очередном камне. Прохладный ветер приносил из чащи леса вязкие ароматы диких ягод. Шалфей вдохнул их полной грудью, пощурился, когда любопытный солнечный луч заглянул в его снежные глаза, и снова склонился над дневником. «13 июля. Утром я сдал профессиональный экзамен. Уже на днях получу лицензию, и смогу допросить Лютвина по всем основаниям. Документы — такая морока, но последние месяцы не прошли зря. Я не жалею, что потратил столько времени на подготовку. В следственном комитете мало занимаются пропавшими без вести, а ведь это востребованное дело — сколько безутешных эльфов ищут своих близких. Я вижу это направление перспективным для себя. Уволюсь со службы в Мальхине, с концами перееду в Винсгольм. Я уже присмотрел помещение для своего агентства — над ним есть квартирка. Заберу Чату с собой, и наконец, мы будем жить вместе. А дело о тенях, которое я непременно раскрою, станет моим дебютным.» — Ты знал, что Корза собирается переехать? — спросил Шалфей, отрываясь от чтения. Зэн не удивился вопросу — он уже изучил этот дневник вдоль и поперёк, и всё ждал, когда напарник дойдёт до этого момента. — Нет, не знал. Мы почти не пересекались — он всё лето отлынивал от службы, редко появлялся и в отряде, и дома. Я, конечно, спрашивал, где он пропадал. Он говорил «в Винсгольме», и на этом всё. Братья были не очень дружны самого детства. Шалфей помнил, как Зэн вечно отчитывал их с Корзой за долгие прогулки по лесу, твердил о его опасностях. Отвешивал обоим подзатыльники за малые провинности вроде разбитого горшка с цветком или за посиделки на крыше дома, откуда дети легко могли упасть и разбиться. Он всегда был таким — угрюмым, невесёлым, ответственным. Зэн никогда не участвовал в их мальчишеских играх, считал их слишком детскими. Зануда проводил всё время за книгами или помогал родителям по хозяйству. Сам он приобрёл друзей, только когда пошёл обучаться владению оружием. Прирождённый мечник — фехтование заменяло Зэну воздух в лёгких. Он больше времени проводил на арене в спаррингах, нежели где-нибудь ещё. Наставник восхищался им, возлагал большие надежды, а товарищи равнялись на молодого мечника. Перед каждым ровесником на арене стояла цель одолеть Зэна. К шестнадцати годам его приняли в отряд воинов. Зэн хорошо показал себя в весеннем нападении виверн — каждый год, выходя из спячки, чудища словно по расписанию слетались в Мальхин — озлобленные, голодные и разъярённые, они готовы были порвать любого на куски. Эльфы прятались в подвалах домов, пока обученные воины обороняли деревню. В тот год нападение отбили быстро: Зэн одолел вожака стаи — огромную непреступную виверну с размахом крыльев десять метров и яростным огнём в глазах. Шалфей не видел это лично, но о подвиге новобранца рассказывали все кому не лень. Приземистый, но широкоплечий, тяжёлыми мускулистыми руками Зэн оглушил виверну, угодив ей прямо в глаз толстой рукоятью. Миновал острые когти на концах перепончатых крыльев, распахнувшихся от страха. Клыки твари клацнули на головой воина — он во время пригнулся. Зэн покрепче перехватил руками толстую железную цепь, и, игнорируя крики командира, выставил руки перед собой, натягивая её. Зловонная пасть виверны раскрылась в несостоявшемся укусе. Зубы застряли в звеньях, не дававших сомкнуть челюсти. Отрывисто дыша, Зэн перемотал пасть чудища, ему удавалось уворачиваться только от каждого второго удара когтистых лап. Из вспоротого доспеха ручьём лилась на талый грязный снег густая кровь. Не обращая внимания на раны, новобранец взял оба конца цепи в одну руку, с неприсущей шестнадцатилетнему эльфу силой тряхнул голову виверны. Дезориентированное, испуганное чудище вопило прямо ему на ухо — слух возвращался потом целый месяц. Зэн вынул из ножен на поясе меч, и, перехватив его по удобнее в руке, вогнал в сердце виверны. Остальные чудища, недобитые воинами, кинулись наутёк, с ужасом глядя на павшего вожака стаи. Серебряный обруч, полученный после той мартовской ночи, и сейчас украшал голову Зэна. Та самая цепь позвякивала звеньями на его поясе, рядом с верным мечом в ножнах. Кофейного цвета волосы были собраны в хвост на затылке, а голубые глаза стали ещё более холодными, чем прежде. Словно водная гладь, которую вот-вот скуёт в лёд колючий мороз. Шалфей помнил, сколько гордости и восторга светилось в этих глазах после той битвы. Изрядно потрёпанный, Зэн две недели провалялся в целительском доме. Корза частенько захаживал туда, и брат, хитро улыбаясь, рассказывал ему и Шалфею, что слух вернулся уже через неделю после нападения виверн — он только прикидывался глухим, пока разъярённый глупостью новобранца командир не успокоился. Где был тот сумасбродный мальчишка? Его место занял угрюмый, замкнувшийся в себе мужчина с болью, навеки поселившейся в искалеченной душе. Ни дня не проходило, чтобы он не винил себя в смерти Корзы. Плевать, что брат был уже взрослым — Зэн должен был во время оказаться рядом, взять за шкирку, встряхнуть, как в детстве, вправить мозги на место — куда лезешь, дурной, убьёшься. Но больше некого было ругать и лупить за неосторожность. Единственная эмоция, леденящая сердце — жажда возмездия. Он желал отомстить за брата, чего бы это не стоило. Шалфей поторопился дочитать. Далее, датируясь девятнадцатым июля, в дневнике шли размышления о связи пропажи Косетт и Аморен с предполагаемым похитителем — Лютвином. Смысла в этом было мало, Корза через слово и сам это подмечал. Выходили лишь голословные, не имеющие логики предположения возможной вины учителя. О своих действиях в Винсгольме Корза не писал, и Шалфей заметил это вслух. Зэн подтвердил: — Он приезжал в Мальхин, поэтому только строил догадки. «17 июля. Сегодня я получил лицензию детектива. Одна бумажка — а передо мной уже раскрывается море возможностей в продвижении дела. Я решил пока не тревожить Лютвина, так как не установил его связи с прошлыми жертвами. Пока я был в отъезде, родилась идея, как заставить похитителя выдать себя. Будем действовать на живца — по дороге в Винсгольм я познакомился с Татой. Она приехала в город на заработки, и я предложил ей выступить в роли наживки за хорошую плату. Само собой, надобность для меня не объяснил, и в подробности не вдавался, чтобы она не испугалась. Защитить я сумею. Много пришлось ей пообещать, чтобы она согласилась. Необходимо новое лицо — я не знаю, насколько осведомлён похититель в жителях Винсгольма, лучше не рисковать. Благодаря общению с (имя жирно зачёркнуто, не разобрать), я знаю много людских слов. Тата запомнила их, и должна будет замешивать в свою речь — для достоверности. Смысл не важен, важно, что у преступника не должно остаться сомнений в том, что она тень — только-только из мира людей, ещё не до конца освоила язык и ничего не понимает. По легенде Тата провалилась в Конхейр* совсем недавно. Она будет подходить к похожим на улицах, спрашивать о том, где она, как называется город, почему у них такие длинные уши и пугаться колдовству. В случае, если ей предложат помочь (в чём я очень сомневаюсь), она должна будет отнекиваться и боязливо уходить. Главное — пустить по городу слухи о новой тени, всегда держаться рядом, чтобы если что застать похищение посреди дня — какие тоже бывали. Но я заметил, что если преступник может поступить осторожнее — он делает именно так. На отчаянные шаги он идёт только в случае, если что-то проходит не по плану. Должно сработать.» «20 июля. Ничего не выходит. Уже три дня Тата ошивается по главным улицам, пристаёт к прохожим. Она привлекает внимание стражи — уже дважды отмазывал её, благо могу теперь тыкать в лицензию детектива. Боюсь, я привлёк к себе слишком много внимания. У меня заканчиваются деньги — каждый лишний день приходится платить Тате за безрезультатную работу. Акилон донимает меня весточками — эти противные письма будят меня каждое утро, громко бьются о закрытые окна сургучными печатями. Всё спрашивает меня о продвижении дела, а в последнем письме и вовсе обвинил меня, что я ничего не делаю. Я бесполезен. На что я рассчитывал? Похититель не так глуп, чтобы необдуманно бросаться на первую попавшуюся якобы тень. Тата — плохая актриса. Сегодня вот разболталась с торговкой на площади о королевской семье — дура. Я прекращаю этот спектакль. Буду ждать, когда преступник попытается её похитить, следить так, чтобы сама Тата ни чего не заподозрила.» «Всё ещё 20 июля. Сообщил о своём решении Тате — она рассвирепела. Сказала, что теперь не отстанет от меня, пока я не поймаю похитителя. Считает, что после всего того, что я заставил её говорить на улицах, она находится в опасности. И чёрт возьми, она права. Её действительно могут похитить, и если меня не окажется рядом, Тата пострадает. Она требует от меня денег и защиты — ведь я лишил её безопасности и возможности зарабатывать иначе — весь город судачит о новой тени. Я сам себя загнал в ловушку, и из-за меня может пострадать эта девушка. Пусть и такая противная, алчная и корыстная.» «21 июля. Я ошибался, как же я ошибался! (Неразборчиво). Тату (неразборчиво) убили. Мне пришлось бежать из Винсгольма. Всё гораздо серьёзнее, чем я себе представлял. (Неразборчиво). Мысли спутаны — я не знаю, где правда, а где ложь, только нечётко помню (неразборчиво). У неё чёрные волосы, она носит костяную маску в виде черепа летучей мыши с огромными ушами. Вооружена канабо. Я (неразборчиво). Она идёт по моим следам — я это чувствую. (Неразборчиво) помощь. Яд (неразборчиво). Я должен успеть спрятать дневник. Нужно к воде, только там я смогу обороняться. (Неразборчиво) не доживу до утра. Зэн, Чата, матушка — простите меня, мне очень жаль!» Половина записи была написана неразборчивым почерком, местами чернила поплыли. Мятая от воды страница пошла волнами. Структурированные скрупулёзные записи обрывались ужасом и паникой, датированные последним днём жизни их автора. Шалфей несколько раз перечитал заключительный абзац, внимательно всматриваясь в неразборчивые слова, пытаясь узнать больше, словно он что-то пропустил в перемазанных чернилами строках. Попытки понять оказались тщетными, и Шалфей поднял недоумевающий взгляд на Зэна, так и не найдя в себе силы закрыть тетрадь. — Ты сказал, что здесь написано место, где можно теоретически поймать преступника. Но Корза и так его повстречал — и здесь нет ни слова о месте происшествия. У нас нет никаких улик, кроме внешности убийцы. Зэн, что мы будем делать в Винсгольме, какой у тебя план? — подозрительно щурясь, спросил Шалфей. Последние слова бывшего друга пульсировали в голове. «Простите меня, мне очень жаль!». Горький ком подкатил к горлу — он словно снова пережил ту ночь, когда узнал о смерти Корзы. Тряска закончилась — повозка выехала на главную дорогу, ведущую в Винсгольм. Лесная тишина расступилась, воздух заполнили голоса проезжающих мимо эльфов и ржание лошадей. Пыль, поднимавшаяся из-под колёс, копыт и ботинок, оседала в дыхательных путях. Горло пересохло, и Шалфей потянулся к фляге промочить горло чистой ключевой водой. Зэн безынтересно оглянулся по сторонам, привычно сцепив руки в замок: — А ты ещё не догадался, кого мы ищем? Я понял всё с первого упоминания. Решил, что если сразу скажу — ты откажешься ехать со мной. Шалфей недовольно поджал губы и нахмурился. Он не любил недомолвок и чувство, когда водят за нос. Закрыв тетрадь, он сжал её крепко в руках, сдерживая свой гнев. — Говори прямо! — процедил он сквозь зубы. Зэн, уловив грозные нотки в голосе напарника, недобро сверкнул глазами, но ответил: — Твою подружку. Это Хана — или как её там, убила моего брата. В этом я не сомневаюсь. Мог бы и сам догадаться. Шалфей отпил ещё из фляги — отвратительный сухой воздух давил со всех сторон, жар поднимался от мостовой, нагретой летним солнцем за день. Зэн несёт какую-то чушь, у Ханы есть непоколебимое алиби — она перенеслась в Конхейр со смертью Корзы, по всем законам последней воли Дариаля. Робкая, тихая, напуганная девушка — разве она способна на убийство? Шалфей озвучил свои мысли вслух, на что Зэн зацокал языком и заговорил тем самым поучительным голосом, как в детстве: — Много ты знаешь черноволосых эльфиек? Разве это неподозрительно — ты нашёл её в ночь убийства моего брата, рядом с местом преступления. Хороша актриса — прикинулась испуганной овечкой, «ничего не знаю, ничего не понимаю, где я?». Отличная тактика — прятаться у всех на виду. И исчезла через пару дней после своего волшебного появления. В душу закрались сомнения. Все события, сложившие вокруг Ханы, состояли сплошь из странностей и недоговорок. Её пропажа выглядела более чем подозрительно, и шла явно не в пользу тени. А тень ли она на самом деле? Вдруг, это тоже какой-то трюк, для отвода глаз. — Даже если так — где настоящая тень? — Шалфей попробовал внести разруху в стройную теорию Зэна. Тот лишь усмехнулся, и нашёл, что ответить: — Точно так же убила. Озеро большое, даже если знаешь, сколько там утопленников, всех не отыскать. Или похитила и передала своим товарищам по ремеслу. Много ли дела, подождать пару часов после убийства и увести куда-то ничего не понимающего человека. Убийство Корзы — дело побочное. Он что-то узнал, и Хана за это не оставила его в живых. Мне плевать на теней, на причины их похищения. Главное, отыскать её, и покарать. Перед повозкой распахнулись ворота величественного Винсгольма. Город встречал во всей красе — высокие каменные здания выстраивались в стройный ряд, будто на параде. Улицу на высоте птичьего полёта пересекали многочисленные гирлянды разноцветных флажков с изображёнными на них гербами королевской семьи, Сокласа и больших домов этого города. По улице тёк запах крепкого мёда из первой таверны на въезде, свежей кожи из мастерской сапожника, сладкой ваты из мелких ларьков. Напарники лениво осматривались по сторонам, избегая контакта взглядами — стоило глазам пересечься, как воздух искрился от невысказанных разногласий. Шалфей не до конца верил в обвинения Зэна, но и сказать ничего против тоже не мог. Всё-таки, он не совсем не знал Хану, и никаким аргументами не мог подтвердить своё чутьё, что это была не она. Перед глазами стоял образ хрупкой девушки с узкими запястьями и большими миндалевидными чёрными глазами, в которых таилась загадка. Таинственная незнакомка ворвалась в и без того беспокойную жизнь большой деревни, перевернула всё с ног на голову и канула в лету, будто её и не было. — Как ты планируешь её искать? — наконец, спросил Шалфей, смирившись с неизбежностью поставленной задачи. По крайней мере, он будет рядом, если Зэн найдёт тень, и не даст ему свершить возмездие на месте, не разобравшись. Напарник слабо улыбнулся, одобряя согласие Шалфея. Повозка остановилась. Зэн расплатился с извозчиком и широкими шагами двинулся вдоль по улице, а Шалфею оставалось только не отставать от него. — Прежде всего, дадим объявления по всему городу, объявим Хану в розыск в министерстве, поставим на уши местную гвардию, они разошлют информацию по всем городам и деревням. Стража будет проверять всех девушек на выезде из города на случай наличия чар, меняющих облик и цвет волос. Этой чернавой ни за что не скрыться, — Зэн говорил словами истинного охотника. Много опасных тварей за всю свою службу он выкуривал из глубоких логов в тёмных чащах, и Хана теперь для него была ровно таким же чудищем, как какая-нибудь виверна или оборотень, пожиравший детей. Сиял под полуденным солнцем обруч на голове воина, испещрённый рунами — по одной за каждое существо, от которого Зэн защитил деревню. «Этта», в виде перевёрнутого треугольника, пронзённого стрелой, означала победу в бою один на один. «Ксиль» — переплетение шести звеньев, замкнутых в круг — удачную работу в команде. Мелькали редкие особые руны, покрытые чёрной краской в рубцах. На металле преобладали очертания первой. Зэн предпочитал работать один несмотря на то, что состоял в постоянном отряде. У него были все качества лидера — воин умело руководил в бою, выстраивал выигрышную стратегию, знал все повадки чудищ и мог предсказать поведение любого. Он справлялся со всем, кроме одного — Зэн так сильно сосредотачивался на охоте, что забывал о безопасности товарищей. Этот факт перечеркнул его карьеру командира на корню. На обруче оставалось пустого места лишь на десяток рун. Когда оно заполнится, воин получит золотой ранг, и повысится по службе. Для него откроются новые возможности — вплоть до вступления в королевскую гвардию на нижние должности. Однако Зэн не оставит Мальхин и семью. В приоритете стояла защита родного дома и любимой матери — только ради этого он и пошёл по стопам отца в мечники. Дни в Вингольме ушли на бюрократию. В министерстве к делу отнеслись серьёзно, изъяли дневник Корзы для подробного изучения. Художник написал портрет Ханы со слов Шалфея — сам Зэн девушку не встречал, и вынудил напарника дать показания. Вместе с изображением ведомство подало заявку в типографию на печать листовок. В подписи жестоко жирным шрифтом было выведено «Подозревается в убийстве», а дальше мелким текстом информация о виновности в похищениях эльфов, словно для приличия. Шалфей попытался препятствовать Зэну в указании имени разыскиваемой — на случай, если они ошибаются и искать нужно кого-то другого. Эльф даже не дослушал — возразил, что по описанию всё равно переловят всех черноволосых девушек, а там уже разберутся, кто виноват. Через пару дней Хана смотрела на прохожих со всех информационных стендов, столбов и дверей. Художник переусердствовал — ожесточил черты лица девушки, добавил ей хитрого прищура и недоброго блеска омутам глаз. Пушистые смоляные волосы ярким коконом обрамляли впалые щёки и тонкую шею. Подозреваемая на портрете совсем не была похожа на ту испуганную кроткую девушку, которой Шалфей запомнил Хану. С грустью глядя на листовки, он проходил мимо, слоняясь без дела. Зэн пропадал в городе днями напролёт, словно надеялся сам найти неуловимую тень. Шалфей считал это глупой тратой времени, как и всю затею с общей оглаской — они ведь предупредили полстраны об убийце, и само собой, виновная в курсе, что её ищут, и уже залегла на дно или сбежала. Но альтернативы предложить не мог, и понимал, что это единственный шанс найти и наказать убийцу Корзы. Называть убийцей Хану у Шалфея язык не поворачивался, даже в мыслях. Чтобы не терять свободное время зря, Шалфей стал воспринимать дни безделья как свой заслуженный отпуск. Он непривычно долго спал, ходил обедать в разные таверны. Ему пришлась по вкусу кухня Винсгольма. В местных едальнях подавали куриную колбасу с рисом и паприкой вместе с тонко нарезанным сыром, начинённым тмином и зеленью, тыквенный суп с куркомой, лапшу, в меру приправленную имбирём. В Винсгольме ни одна еда не обходилась без ароматных неострых специй. Даже чай здесь подавали с корицей и мёдом. В перерывах между обедом и ужином, Шалфей бесцельно разгуливал по Винсгольму. Разглядывал в лавки с камнями и стекляшками — закупал материал для новых ловцов солнца. Ему приглянулись разноцветные бусины разных форм, искусно выточенные в стекле оберегающие руны и медные солнышки, покрытые краской под позолоту. Шалфей любовался круглыми каменными башнями Сокласа, самая высокая из которых принадлежала учёным звездочётам, набредал на улочки ремесленников и лавки с сувенирами, прогуливался по скверу с мелкими многочисленными прудами, стелящимися в низинах между искусственными холмами. Воздух в городе пах иначе, нежели в деревне на природе — озоном, словно после дождя, но как-то не по-настоящему. Искрилось голубыми всполохами электричество, передаваемое от крыше к крыше по стальным пикам без каких-либо проводников. Ухоженная белая брусчатка без единого ростка на стыке плит — на ней звонко стукали каблуками ботинки от собственных шагов. Шалфей случайно вышел на улицу Скрипачей — ту самую, где проживал Лютвин из дневника Корзы. Здесь было много детей — по близости находилась школа. Шалфей всматривался в застеклённые окна домов, словно надеясь узнать в одном из силуэтов учителя из записей. С того самого названия улицы, случайно прочитанного на торце одного из домов, Шалфей стал бродить, задаваясь вопросами. Здесь бывал Корза? Где именно он столкнулся с своим убийцей? Что такого он увидел или узнал, что заслужил такую жестокую расправу? Но равнодушные стены хранили свои тайны так же молчаливо, как их оберегают покойники в могилах. Вернувшись в комнату, которую он снимал в одном из постоялых дворов, Шалфей не спешил ложиться спать. Он перепроверил сумку с лекарствами и ядами, сто раз достал и положил на место, вспоминая, где что находится, будто без этого не знал расположение вещей наизусть. Пролистал книгу, взятую с полки на первом этаже — путеводитель по достопримечательностям Винсгольма. Привычно безынтересно распахнул большую газету на дешёвой бумаге, вычитывая новости последних суток. Глазами он искал какую-нибудь заметку о пропавшем без вести, но всё было спокойно — похититель залёг на дно, как ему и полагалось в текущей ситуации. Маясь от безделья, он не придумал ничего лучше, кроме как лечь спать, хотя вечер был не совсем поздним. Стук о стекло разогнал постепенно застилавшую разум дрёму. Недовольно проворчав что-то в полусне, Шалфей распахнул окно, и вместе с прохладным ветром впустил в комнату весточку. Мудрёно сложенное в оригами письмо на летучей бумаге упало на босые ноги, достигнув адресата. Шалфей подобрал весточку и развернул её: «Я нашёл Тату. Приходи скорее, З.» И адрес. Повезло, что он за эти дни хорошо изучил город — он сразу узнал указанное место, ужинал в едальне неподалёку. Быстро собравшись, Шалфей привычно перетянул мокрые после бани волосы в низкий пучок и заперев комнату, отправился к месту назначения. На землю опускались сумерки, но Винсгольм уже зажёг свои голубые электрические фонари — обычное дело для города и редкость даже для самой богатой деревни. Обычно в это время на небе уже можно было увидеть самые яркие вечерние звёзды, но освещение беспощадно пожирало пространство и не уступало далёким одиноким светилам. Эльфов на улицах поубавилось, но тише не становилось — шумели громкими голосами таверны, встречавшиеся на каждом шагу, играли уличные музыканты за копейки от редких зрителей. Местом встречи оказался хиленький деревянный домик из гниющих досок, резко выделявшийся на фоне праздных домов. Шалфей коротко постучался, и Зэн тут же отворил ему — будто ждал под дверью. Прихожая, сливавшаяся с комнатой, встретила полумраком, лишь дрожащее пламя свечи на столе освещало бедно обставленное помещение. Две незастеленные кровати с жухлыми пожелтевшими простынями, маленький стол, при нём — одна табуретка. В углу спрятался старенький ручной умывальник. С низкого потолка свисала паутина — Шалфею приходилось сутулиться, чтобы не зацепить её макушкой. Зэн по-хозяйски подвёл его к кровати — на ней сидела пухленькая невысокого роста девушка. Засаленные сиреневые волосы заплетены в тусклую тонкую косу, голову перематывала какая-то тряпка с кровавыми разводами. Опухшее от слёз лицо девушки скривилось в неприятной гримасе. Она раздражённо сверкнула впалыми глазами на Шалфея и поджала губы. — Будь добр, осмотри её, — сухо бросил Зэн, не торопясь объясняться. Шалфею дважды повторять не приходилось. Он подошёл к девушке и присел рядом с ней на кровать. Несчастная в отвращении отсела подальше, глядя исподлобья испуганным зверьком. — Я помогу, не бойся, — попытался наладить контакт Шалфей. — Как тебя зовут? — Тата, — ответила девушка, расслабляя свою оборонительную позу. — Тата. Какое нежное имя, — ласковый щебет располагал к нему девушку. — Голова болит? Девушка опустила руки от груди, и с ногами забираясь в кровать, развернулась корпусом к Шалфею. Её кожа была вся в тёмных разводах, словно она размазывала грязь мокрыми тряпками вместо того, чтобы нормально помыться. Тата надкусывала заусенцы и никак не могла отнять руку ото рта. Вдоль ногтей на обоих руках кровили мелкие раны. — Очень сильно болит. Вот здесь, — свободную руку она приложила к левому виску, перемотанному тряпкой. — Разреши взглянуть, — дождавшись кивка, Шалфей осторожно размотал импровизированный винт. Под волосами, пропитанными спёкшейся кровью, зияли мелкие незаживающие раны, словно от шипов. Не гноились — и хорошо. Не выдавая своих эмоций от представшей перед ним картины, Шалфей попросил Зэна принести чистой воды. Сам достал из сумки свежий бинт и платки. Осторожно промыл и обработал раны. Тата шипела от боли, но терпела, закусив нижнюю губу. В завершение Шалфей нанёс по краям рассечённой кожи мазь из полыни и мягко, стараясь сильно не надавливать, перевязал голову Таты, пряча выбившиеся пряди сиреневых волос за уши. Откупорил пузырёк с обезболивающей настойкой, прошептал усиливающее заклинание и развёл его в кружке с водой. Тата выпила всю кружку до дна, морщась от горечи. — Я оставлю тебе бинтов и баночку с мазью. Меняй перевязку каждый день, пока раны не зарубцуются. Голову мой осторожно, без мыла, прохладной водой. Будешь делать, как я скажу, и всё скоро заживёт. Тата послушно кивала словам Шалфея, исподлобья поглядывая на Зэна, истуканом стоящим совсем близко с кроватью, скрестив руки на груди. — А теперь, как договаривались. Выкладывай всё, что знаешь, — тоном, не терпящим возражений, потребовал Зэн. Тата недовольно нахмурилась, отвернувшись от эльфов и уперевшись взглядом в стенку. Шалфей поставил поближе табурет и пересел на него, готовый слушать. — Да нечего рассказывать, — отмахиваясь, начала Тата. Она по-крестьянски растягивала гласные, мычала в паузах и постоянно шмыгала носом. — С вашим Корзой я познакомилась на подъезде в город. Нас подвозил добрый дед на одной телеге, вот мы и разговорились. Я рассказала, что еду в Винсгольм на заработки, что никогда там не бывала. Корза предложил поработать на него — прикинуться дурочкой из Улимма**, зачем — не объяснил поначалу, но большую сумму обещал. Научил меня всяким иноземным словечкам, типо «телеграф», «церковь», «поезд», и всё такое непонятное. Я приставала к прохожим, спрашивала где я, что с их ушами. В основном все отмахивались и презрительно вытирались там, где я их дотрагивалась. Противная работёнка, мне не понравилось. В придачу Корза снимал мне комнату рядом со своей, кормил. На площади от торговцев я подслушала, что эльфы пропадают посреди бела дня. Меня это насторожило, и я выпытала у Корзы, что он как раз расследует эти происшествия, а я, понимаете ли, выступаю в роли наживки! Я испугалась, мы поругались, но я не переставала играть на публику — опасно не опасно, а деньги мне нужны. Потом Корза сказал, что лавочка закрывается, платить он мне больше не будет и я могу быть свободна на все четыре стороны. Знаете как мне страшно было! Встала в позу, мол, никуда не пойду, пока он преступника не поймает, ходить позориться по улицам больше не буду, а раз меня теперь все знают как местную сумасшедшую, то и на работу не возьмут, пусть продолжает платить. А что, справедливо! Мы поругались очень сильно, я разревелась и убежала посреди ночи. Дура потому что. Сама не знала, куда бегу. Он догоняет, кричит, вернись да вернись. А чё вернись, сам же хотел от меня избавиться? Забегаю в какой-то переулок, а там тупик. Затаилась там, чтобы переждать, пока отстанет, а мне навстречу выходит девушка. Волосы чёрные, как вороново крыло, а лицо под маской спрятано. Она представилась мне именем Рорьян, сказала, что слышала, будто мне нужна работа. А сама такая страшная, глаз из прорезей маски не видно, говорит сладко, и маска сама такая жуткая — на череп летучей мыши похожа. Я знаю, видала их дохлых. В один момент голос — будто бы мой, в голове заговорил. Убеждал пойти за ней, предлагал хорошую лёгкую работу. А я хоть и бедная, но до бесчинства не опущусь. Закричала что есть мощи, чтобы выкинуть эту чертовку из своей головы. А она возьми и огрей меня какой-то палкой. Не знаю, сколько провалялась без сознания, но пришла в себя, а пошевелиться и сказать ничего не могу. Вижу только, как через пелену, два эльфа борются. Я потом только поняла, что это были Рорьян и Корза. Он её повалил на колени, связал, и допрашивал о чём-то. Она сначала стушевалась, а потом как царапнула его чем-то по руке и высвободилась. И давай шептать загробным голосом какие-то угрозы, что-то про знамение. Корза весь окоченел, сжался, как щенок напуганный. Она наверное к нему в голову залезла, а он никак не мог власть над собой возыметь. А потом вы думаете что? Взял, да сбежал! Он меня бросил, только пятки сверкали. Благо, девка обо мне забыла. Постояла, помучалась, верёвки перерезала да и ушла за ним следом. Я к утру очухалась, голова болит нещадно, кровь из головы течёт и течёт, не останавливается. Бабка меня в том переулке нашла и к себе приютила. Ненормальная она — я в себя прийти не успела, она потребовала, чтобы я за приют ей по хозяйству помогала да ноги массировала. А мне страшно из дома выйти, вот и помыкаюсь — уже не знаю, сколько тут тухну. Боюсь, что Рорьян вспомнит обо мне и вернётся. У меня после её колдунства в голове до сих пор каша — пугаюсь, будто бы мысли не мои, хотя голос родненький, свой. На этом длинная история, начавшаяся со слов «да о чём тут рассказывать», завершилась. Тата замолчала и принялась с новой силой грызть ногти и пугливо поглядывать в сторону покосившейся двери, словно её ночной кошмар в эту секунду мог ворваться в дом и закончить своё дело. Шалфей с Зэном молча переглянулись, переваривая сказанное. Подробностей хоть и было немного, но новую пищу для размышлений Тате удалось им подкинуть. — Ты видела лицо нападавшей? — нарушил тишину Зэн. Тата помотала головой: — Корза, конечно, стянул с неё маску, но темно было, и у меня перед глазами пелена стояла после удара. Не разглядела. Белёсая вся только, как мертвячка, это точно помню. — Где это произошло? — Не помню я, темно было. Я же петляла, уже и не найду это место, — Тата отвечала так, словно хотела поскорее прекратить расспросы. — Спасибо за информацию, — скупо бросил Зэн, и кивнув Шалфею, направился в сторону выхода. — Э-э, а деньги? — бросила вдогонку оживившаяся Тата, подскакивая на ноги прямо на кровати. Та жалобно скрипнула, вторя девице. Зэн, удивившись наглости девчонки, ничего не сказав, бросил на пол монету. Та, звонко ударившись о пол, закатилась под кровать. Тата, позабыв об эльфах, бросилась доставать её. — Зачем ты с ней так жестоко? — глядя с упрёком, говорил Шалфей по дороге на постоялый двор. — Не люблю таких, душу готовы продать за медняк. И не люблю трусов, прячущихся по норам при малейшей неприятности, — процедил сквозь зубы Зэн. Он явно был недоволен, и рассчитывал узнать у Таты больше, чем оказалось на самом деле. — Она простая девушка, магией не владеет, не от простой жизни приехала работать, совсем одна. И всей этой ситуации по-настоящему испугалась, — защищал Тату Шалфей. — Ну так и работала бы, а не кидалась на лёгкие деньги, совсем не думая своей головой! И сдалась она убийце. О такую руки морать стыдно даже последней сволочи. Если бы Рорьян хотела, Таты бы уже не было в живых, уверен. Шалфей промолчал, не желая распалять конфликт. Зэн шёл, сжимая кулаки до побелевших костяшек пальцев. Мускулы на угрюмом лице подрагивали от раздражения. Забурлила вода во фляге и зазвенели пузырьки с лекарственными настойками и порошками. — Угомонись, у меня так все склянки полопаются, — укоризненно подметил Шалфей. Зэн разжал кулаки, и вода в сумке успокоилась. — Извини, разозлился, — Зэн устало протёр лицо, смахивая несуществующий пот — ночь выдалась прохладной. — Я надеялся на большее, куда большее. Единственная полезная информация — то, что Хана эмпат, при чём не по годам сильный. Хотя кто разберёт, сколько ей лет — можно лет сто выглядеть молокососом. Теперь понятно, как ей удаётся так легко водить других за нос. Редкая тварь. Я думал, эмпаты только в сны влезать умеют, как Дери. Шалфей проигнорировал то, с какой уверенностью Зэн назвал убийцу по имени Ханы, а не Рорьян, как рассказывала Тата. Его пугало, сколь сильно с каждым днём укреплялась уверенность воина в том, что он знает личность виновника. Зэн не хотел думать иначе, и имя Ханы вырывалось из его уст с ожесточённым нажимом. Ненависть в голосе обращала безобидные четыре буквы в проклятье. — Эмпаты разные бывают, очевидно. Кто-то через сны действует, а кто-то — залазит напрямую в голову. Теперь я понимаю, почему Корза писал, что не отличает ложь от правды, и почему так резко сорвался в Мальхин. Она наверное, что-то страшное заставила его представить. Зэн хмыкнул, не отвечая на рассуждения Шалфея. Его широкий шаг сошёл до спокойной ходьбы. На лицо была усталость — уже много дней Зэн не давал себе нормально отдохнуть, с утра до ночи носился по городу, и всё безрезультатно. Он и сам понимал, что теперь будет ещё труднее вывести убийцу на свет. Мало того, что преступник был предупреждён, так ещё имел способность запудрить мысли любому, кто встанет на его пути. Единственной надеждой оставалось только то, что Рорьян рано или поздно проколится, или возобновит свои похищения. — Думаю, нужно попробовать выманить её на живца. Не так, как это делал Корза — громко и на весь город. Осторожнее, неприметнее. Естественнее, как оно бывает, когда тени по-настоящему появляются в Конхейре, — предложил Зэн на пороге своей комнаты. — Утро вечера мудренее. Обсудим это завтра, — отмахнулся Шалфей от непонравившейся ему затеи. Практика показала, что это гиблое дело. Но как и прежде, он не мог предложить альтернативы, и потому решил не спорить и отсрочить разговор хотя бы до наступления нового дня. — Тихой ночи. Шалфей облегчённо выдохнул, оставшись один. Пусть он и бездельничал весь день, но вечер его знатно утомил. Хотелось выбросить из головы тяжёлые мысли, вопросы и догадки, одолевающие его который день. Как хорошо жилось прежде: дом-работа-дом, болячки стариков да царапины детишек — всё, что беспокоило его раньше. Сделать бы сейчас новый ловец, с колокольчиками — да подвесить под потолком, а утром пораньше проснуться дома, чтобы любоваться переливами солнечных зайчиков, прыгающих по комнате, да наслаждаться тихим умиротворяющим перезвоном. Что ещё сердцу нужно? Утро выдалось пасмурным. Через незакрытое окно в комнату нагнало прохладу. Влажный воздух лизал пятки, и проснувшись, Шалфей почувствовал, что нос не дышит. Как обычно понимая, что болеть некогда, он прошептал заклинание, и простуду как рукой сняло. Нужно поосторожнее с открытыми окнами. Ступая босыми стопами по остывшему полу, он почувствовал, как к ноге что-то прилипло. Зевнув, он оторвал от пятки мятый, сложенный бабочкой лист — так складывала письма только Магония. Готовый к очередным нравоучениям от наставницы, Шалфей развернул весточку из летучей бумаги и пробежался глазами по короткой строчке, выведенной каллиграфическим почерком: «Хана вернулась в Мальхин. Её взяли под стражу. Магония.»