Притяжение тёмных планет

Звонкий мальчишеский смех отразился от стен и вылетел в распахнутое окно. Выпорхнула из гнезда под крышей ласточка, встревоженная резким звуком, и попала прямиком под ливень. Стелясь как можно ниже к земле, она долетела до следующего дома и юркнула прямиком в крохотное слуховое окно чердака. Дождь сочинял музыку, ударяясь о кровлю домов и густую листву обступавших их клёнов. Капли барабанили по лужам, пуская пузыри по воде. Земля впитывала сырость с наслаждением, затягивая возникшие в долгую засуху трещины, как лечит раны время и забота. Нунель с трудом загнала сыновей в дом. Мальчишки промокли насквозь, и по строгому наказанию матушки обтирались полотенцами. По-летнему лёгкие рубашки и портки сушились на верёвке, пересекающей общую комнату по диагонали. Ливень не остудил разгорячённую от беготни кожу и жажду игры — Корза решил, что битва полотенцами — занятие не менее весёлое, чем салки. С воинственным кличем он замахнулся на старшего брата, выжимавшего длинную косу над медным тазом, и угодил ему по животу. Зэн ответил суровым взглядом. Корза стушевался — неужели ему не понравилась его гениальная идея? Младший стыдливо мял полотенце в руках, раздумывая, просить ли прощения. Улыбка озарила лицо Зэна, и не давая брату подготовиться, он хлестнул скрученным полотенцем прямо по голой спине. Не больно — он всегда рассчитывал силу. Обрадованный Корза с остервенением бросился в бой. Полетела посуда со стола, с грохотом опрокидывалась мебель, так не кстати стоящая между противниками. Одна только кошка, спасаясь, забилась за печку, на ходу слизывая с усов недоеденную сметану. Зэн одним ловким движением вырвал из рук Корзы оружие, и занёс его над головой, ожидая признания своей победы. Младший крутился вокруг старшего, пытаясь допрыгнуть до полотенца. Но сильная разница в росте не позволяла это сделать. Брат лишь смеялся, уворачиваясь и крича «Моли о пощаде». На шум прибежала Нунель из кухни. Оглядев бардак в комнате, она подошла к сыновьям и оттащила обоих за уши. Теперь о пощаде молили оба, обещая, что больше так не будут. С красными после трёпки ушами, поджав губы, они возвращали по местам раскиданные вещи, обиженно косясь в проём кухни на спину общего врага, оборвавшего веселье. Мама вернулась, и проверив порядок, усадила братьев за стол, заставляя пить горячий чай. Зэн и Корза мгновенно позабыли о своей обиде, едва завидели пирожки с щавелем — только из печки. Над тарелкой клубился пар, разнося по комнате глубокий травянистый аромат. Хана сидела в кресле у распахнутого окна, наслаждаясь запахом дождя. С умиротворением она смотрела на мальчишек, уже снова спорящих, кому больше пирожков достанется. Таким Корзу она ещё не видела — ростом он едва ли мог достать ей до пояса. Влажные, по-детски тонкие волосы топорщились во все стороны. Мальчик слизывал с тонких пальчиков растёкшийся сок, размазывал его вокруг беззубого рта, неумело вытираясь. Впалая грудная клетка вздымалась от частого дыхания. Из-за худобы можно было пересчитать все рёбра и позвонки. Вздёрнутый носик, с налипшим тёмным листиком, морщился от удовольствия. На колени прыгнула кошка, посчитав, что стало достаточно безопасно, чтобы выйти из своего убежища. Хана почесала её под подбородком, и красавица с утробным мурчанием выпустила коготки, легонько царапая кожу под тонким платьем. Вернулась с кухни Нунель. Стройную фигуру эльфийки подчёркивало хлопковое домашнее платье с бежевым фартуком поверх него. Каштановые волосы собраны в косу, кругом закреплённую на голове. Тонкий позолоченный обруч с голубым камнем на лбу оплетал её вторым кольцом. Нунель подошла к окну и закрыла ставни, чтобы сыновей не продуло. На обратном пути она чмокнула каждого в макушку. Хана прикрыла глаза, наслаждаясь безмятежностью и прислушиваясь к стуку капель. Жаль, что окно закрыли. В комнате резко потемнело, лишь керосиновая лампа под потолком освещала уют дома. Кошка подставляла голову в тех местах, где её нужно было погладить, и Хана беспрекословно выполняла желания домашней любимицы. Только громкий разговор братьев нарушал тишину. Мальчики сетовали на дождь и строили планы на то время, когда он закончится. Корза по-детски пискляво щебетал, а Зэн басил и хрипел — у него ломался голос. Распахнулась входная дверь, впуская в дом невысокого крепкого вида мужчину. С его плаща и кожаных доспехов капала на пол вода. Он снял капюшон — огромные голубые глаза устало оглянули комнату, но потеплели, стоило им наткнуться взглядом на мальчиков. Дети с радостными возгласами побежали встречать отца. Посыпались вопросы. Корза обнял мужчину за ногу — выше просто не доставал, а Зэн остался стоять в стороне — ему уже было не по возрасту приветствовать отца настолько тепло. — Ну что, ты его поймал? — спросил Зэн. Встав на стул он закинул на бельевую верёвку мокрый плащ. Корза с упоением принял из рук отца ножны и отнёс их на положенное им место. Меч волочился по полу — мальчику не хватало сил поднять его, но он гордился тем, что сегодня удостоился такой чести. — А как же! Ты сомневался? — весело отвечал отец, отстёгивая наплечники и кладя их на пол, чтобы вода стекла на тряпку. — Огромный вепрь? С большущими зубами и рогами? А сколько меня нужно поставить друг на друга, чтобы показать его рост? — расспрашивал Корза, прыгая вокруг отца, не в силах устоять на месте от возбуждения. Отец прятал свою усталость за улыбкой и терпеливо отвечал: — Пятерых тебя. А клыки страшные, длиной от локтя до кончиков пальцев, — отец выставил предплечье вперёд, показывая размеры зубов вепря. Затем он резко выкинул руку вперёд, сложив пальцы вместе ковшом, и дёрнул вверх, разрезая воздух. — Он ими вспарывает брюха насквозь. Глаза детей — такие же голубые, как и у отца — округлились от ужаса и восторга. Нунель, выйдя из кухни, подошла к мужу и нежно поцеловала его в щёку, упрекая: — Зачем ты такие страшные вещи детям рассказываешь? Корза спать потом не сможет. — Смогу, ещё как смогу. Папа, всё-всё мне рассказывай, без утайки! Мужчина притянул жену за талию и чмокнул в висок. Нунель наигранно брезгливо поморщилась: — Да ты весь мокрый, раздевайся поскорее. Голодный. Дети, все вопросы после того, как папа поест и отдохнёт. Лучше помогите мне на кухне. Дружная команда матери и сыновей строем двинулась на кухню. Застучали тарелки, зазвенели кастрюли — гомон и беспорядок переехал на новое место вместе с мальчишками. Хана с интересом осмотрела отца семейства, которого прежде не видела в своих снах. Из разговоров Корзы с друзьями и семьёй, она знала, что мужчина был воином высокого ранга и часто пропадал на охоте в лесу, защищая окраины Мальхина. Его голову украшал золотой обруч — шире, чем у жены, без камней, но зато наполовину исписанный неизвестными Хане знаками. Комната потемнела и словно поверхность воды, картинка пошла рябью. Приглушённо слышались затухающие голоса, расплывался силуэт мужчины, широкими шагами уходящего в спальню, нежная шёрстка кошки исчезла из-под пальцев, провалившихся в никуда. Миг темноты нарушил яркий свет голубого небосклона, смотрящего сверху и будто задающего вопрос «проснулась?». В полдень река слилась с знакомым, бескрайним озером, отражавшим серые тучи. Ему не было ни конца, ни края — уходя вдаль, Зеркало прятало горизонт, не давая различить, где вода, а где небеса. Держась закруглённого берега, Хана и Даэрон молча шли к деревне. На закате они свернули в чащу, и как только из сумерек показался первый огонёк, послышалось сухое и горькое: — Пора прощаться. Ветер играл с чёрными волосами, подкидывал пряди вверх и, минуя их, зарывался в тёмные, словно крепкий чай, кудри. Нервно сглотнув комок в горле, Хана коротко кивнула в ответ, не в силах подтвердить прощание вслух. Она помнила слова Даэрона о том, что с этого момента ей нужно держаться от него подальше, не верить ни единому слову. Остались позади совместные приключения, ночные разговоры под диском всевидящей луны, нежная музыка, срывавшаяся со струн старенькой лютни. Ушли в прошлое пьяные признания и слёзы, серьёзные разговоры и терпкий чай без сахара, греющий руки и залечивающий душу. Хана подозвала к себе Банши, чтобы шёл рядом, и не оглядываясь, двинулась дальше. Позади шорохом травы под ногами удалялся бард, привычно закинув мешок с лютней на плечо и, насвитывая, мелодию, которой только предстояло обрести форму в нотах и смысл в песне. Возможно, она будет рассказывать об их маленьком приключении — Даэрон оденет воспоминания в красивые метафоры, расскажет о пожаре в темнице, о тёмном шамане, ещё сто раз назовёт её дворянкой в куплетах. Заколдует мелодию и сыграет ей при следующей встрече, и Хана не сдержит обещания — пойдёт за ним, как крыса за крысоловом. Пока что весёлый бард с грустными песнями казался самым тёплым эльфом, которого только повезло встретить на своём пути. Хана усмехнулась своему тщеславию — это для неё приключение! А Даэрон повернёт за очередным клёном к озеру — и даже не вспомнит о ней. Разве что как о надоедливой мухе, от которой едва отмахнулся, и будет браниться, что потерял столько времени. Лес расступался вокруг домов, но неумолимо стоял между ними, не желая делиться ни единым клочком земли. Хана зашла откуда-то сбоку, а не с главной дороги. Оглядываясь по сторонам, она старалась сориентироваться, в какой стороне охотничий домик. Можно ли было им распоряжаться до сих пор, Хана не знала, но не желая попусту тревожить чужой покой поздним вечером, решила попытать удачу. Прохожие оглядывались ей вслед и перешёптывались. Дети показывали пальцем и дёргали за юбки своих мам. Стараясь не обращать на это внимание, Хана смотрела лишь на дома, узнавая строения и поворачивалась, корректируя направление. Банши плёлся следом, осторожно принюхиваясь к воздуху. Уши навострились, услышав далёкий лай собак. Впереди выросла витражными окнами знакомая библиотека с закрытой на ночь крышей. На пороге стоял Апрель и раскуривал трубку. Хана приветливо махнула ему рукой, как только эльф заметил её. Мужчина нахмурился и тонкой струйкой выпустил изо рта дым, сурово провожая отлынивавшую работницу взглядом. Хана мысленно отругала себя за то, что попалась ему на глаза, и ускорила шаг. Когда до дома оставалось пройти перелесок, её окликнули. Хана остановилась. К ней приближались двое воинов в доспехах. Один постарше, с золотым обручем на голове, второй совсем юный — с железным. Банши зачем-то занял оборонительную позу, присев и зарывая когти в песок. Хана ласково окликнула его: — Всё в порядке, Банши. Мысленно она готовилась к расспросам. Видимо, у эльфов строго с покиданием территории деревни — нельзя просто так приходить и уходить. Она репетировала заранее заготовленные объяснения — что испугалась нового мира, ушла ночью, прибилась к доброму путнику и некоторое время путешествовала вместе с ним, знакомилась с Конхейром. Однако никаких слов не потребовалось — из-под земли вырвались длинные побеги и обвили ноги Ханы. Лианы поднялись вверх и перехватили вскинутые в испуге руки, силой заставляя вытянуть их вдоль тела. Банши прыгнул в атаку, но растение схватило его на лету, потянуло за лапы, скрещивая их, и пёс повалился на землю. Ему перемотало толстым стеблем морду. Испуганно рыча, Банши дёргался в попытках высвободиться, но побеги лишь сильнее сдавливали его тело. Хана подняла глаза к подошедшим воинам. Молодой держал руку направленной на неё и бормотал себе под нос одно и то же слово. — Путы, путы, путы, — его внимание было обращено именно на растения, на Хану и Банши воин не смотрел, концентрируясь на магии. — Что вы делаете? Отпустите! — Хана попробовала пошевелить руками, но безуспешно. Со страхом она смотрела, как одна из лиан закручивается вокруг шеи пса. Банши заскулил. — Вы его задушите, не надо! Он меня слушается, отпустите, он ничего не станет делать! — Так мы тебе и поверили, — заговорил старший воин. Проседь в тёмно-зелёных волосах не вязалась с его молодым лицом. Лишь редкие морщинки лучиками расходились от уголков глаз. Хана в панике задёргалась ещё сильнее, пыталась вывернуть ладонь из захвата. От усилий рука хрустнула в запястье, слёзы брызнули из глаз от резкой боли. Скулёж Банши сошёл на сиплый хрип, тело пса обмякло. Хана смотрела на это с ужасом в широко распахнутых чёрных глазах. Задыхаясь рыданиями, она умоляла отпустить пса. Младший воин, усыпанный веснушками, не дрогнул, и всё продолжал шептать своё заклинание. Вот уже лиана подползла к её шее и стиснула горло, душа не хуже чем гаррота. Воздуха стало не хватать. В глазах потемнело от недостатка кислорода и Хана осела на землю, ища точку опоры. Стебли резали кожу и перекрывали ток крови по венам. На лицо упал лист, случайно выросший на одном из побегов, стягивающем шею. Кленовый лист. — Хана из Улимма, ты обвиняешься в убийстве Корзы из Мальхина. Сопротивление лишь приближает тебя ко дну ямы. *** Сколопендра ползла вверх по ноге, переставляя многочисленные ножки друг за другом. Рыжеватые сегменты её длинного тельца поблёскивали на свету. Усики подрагивали, улавливая чужое дыхание. Миновав таз и впалый живот, насекомое очертило восьмёркой едва вздымающуюся грудь, оплело зарубцованную шею. Крючковатые ножки царапали кожу даже сквозь одежду. Когда сколопендра ступила первыми рядами на щёку, Хана открыла глаза. Несфокусированный взгляд поймал движение усиков и клацающие ногочелюсти. Задохнувшись от ужаса, Хана в панике стала скидывать с себя насекомое. Хватило одного точного взмаха руки — и сколопендра отлетела в дальний угол пещеры свёрнутым клубком. Распрямившись, она поторопилась спрятаться в мелкой норе. Хана истерически махала у лица, наощупь искала насекомое и боялась найти. Она долго не могла успокоиться и всё шарила руками по телу, проверяя, нет ли там кого-то ещё. Подскочила на ноги и тут же ударилась головой — с потолка посыпалась земля. Глаза долго привыкали к полутьме, окружение удалось разглядеть не сразу. Сверху и по бокам маленькую пещеру обступали земляные своды с округлыми углами. Впереди — решётка с мелкими проёмами между прутьями. За ней виднелись корни деревьев и трава, больше ничего нельзя было разглядеть. Высота была совсем ни о чём — хватало только на то, чтобы сидеть, ссутулив спину. Пошарив ладонями по земле вокруг себя, Хана нащупала что-то мягкое и тёплое. В огромном меховом клубке узнавался Банши. Обнимая его за шею, Хана пальцами искала вену, чтобы нащупать пульс, и не находила. Пёс не реагировал на прикосновения. Слёзы потекли по щекам солёными ручьями. Положив голову на мягкий бок Банши, Хана заставила себя успокоиться на минутку, зажала рукой рот, заглушая рыдания. Слух уловил еле слышимое биение сердца. Громко выдохнув, Хана заплакала в полную силу, в перерывах между всхлипами звала пса: — Банши, мальчик, очнись, пожалуйста! Шёпот искажался дрожью. Хана прижимала к себе голову пса, гладила широкий сухой нос, целовала в макушку. Раздался тихий сдавленный хрип. Обрадованная, Хана ещё крепче стиснула его в объятиях, на что Банши лишь слабо повёл ухом. У него не было сил пошевелиться. Собачья грудь едва-едва поднималась и опускалась, хрипящее дыхание отражалось от стен, наполняя сырую пещеру ощущением безнадёжности. Главное, что пёс оказался жив, а с остальным они как-нибудь сладят. Насколько же сильно надо придушить кого-то, чтобы он так тяжело приходил в себя? Хана поняла, что отделалась лишь лёгкими синяками, хотя голос немного осип — но возможно, это от непрерывного плача. Сердце закололо болью, напоминая о себе. Холодный пот проступил на лбу, всё тело охватила тянущая к земле — куда ещё ниже? — слабость. Хана инстинктивно потянулась к сумке, которая должна лежать на правом бедре — но её там не оказалось. Даже если бы и была — лекарство закончилось пару дней назад. Удивительно, что боли не возникли раньше, учитывая долгие дни пешего пути, множество переживаний и физических нагрузок. Хана приняла полулежащее положение, опираясь спиной на земляной свод пещеры. Успокаиваясь, она считала глубокие вдохи и выдохи, каждый из которых ощущался жжением в спине и гортани. Торопливо развязала сначала жилет, потом ослабила шнуровку под ключицами на рубашке. Настало мучительное ожидание. Не хватало хоть каких-то примитивных лекарств, чтобы привычно закинуть их под язык и ждать, пока приступ притупится. Банши боязливо зашевелился и попытался оглянуться на хозяйку, почувствовав неладное. Хана заставила себя ласково произнести: — Всё хорошо, я здесь. Пульс слегка замедлился, вместе с ним затихла боль. Её ощущение заменил сырой холод, окутывавший земляную пещеру в кокон. Нижняя челюсть предательски застучала. Тёплый плащ пропал вместе с сумкой, и спускаясь на четвереньки, Хана поползла в сторону решётки. Обхватив ледяные прутья тонкими пальцами, она попыталась разглядеть хоть кого-нибудь из эльфов. Стояла тёмная ночь, и только керосиновая лампа где-то над пещерой освещала дорогу, находящуюся на уровне лица. Впереди частоколом темнели деревья — их ветви создавали устрашающие силуэты разных тварей, колыхавшихся от сильного студёного ветра — хоть от него можно было спрятаться в землянке, если низко наклониться или лечь. — Здесь кто-нибудь есть? — слабым голосом позвала Хана. — Я не виновата, я не убивала Корзу! Я даже не застала его в живых! Пожалуйста, поверьте! Лязг оружия раздался откуда-то сверху. Прямо перед лицом Ханы на дорогу опустился тяжёлый сапог, за ним — второй. Эльфа можно было разглядеть только до колен — наклонятся или отходить подальше, чтобы дать возможность увидеть лицо, он явно не собирался. — Тихо. Оправдываться будешь на суде, — отрезал грубый голос. Мужчина ударил ножкой копья по прутьям темницы, едва не попав по пальцам. Мерзкий металлический скрежет ударил по ушам. Хана отдёрнула руки и отшатнулась в темноту, решила больше не испытывать терпения своего охранника бессмысленными оправданиями — всё равно не станет слушать. Он упомянул какой-то суд — она не успела прочитать местный учебник по праву в первые дни нахождения в Конхейре, сочтя его скучным на фоне бестиария. А зря — сейчас бы он был очень кстати, чтобы выступить адвокатом самой для себя. Снова поёжившись от холода, она обратилась с просьбой к охраннику, собиравшемуся вернуться на свой пост. — Здесь очень холодно. Пожалуйста, дайте мне мой плащ, — робко попросила она, тщательно подбирая слова. В иной ситуации стало бы стыдно за эти молящие нотки в голосе, но сейчас перед Ханой стояла задача выжить. Она была слишком измучена, чтобы демонстрировать гордость. — Не положено, — отрезал охранник. И не лень же им было заморачиваться, снимать с неё плащ, прежде чем бросать в клетку. Умно — наверняка и кормить не будут до суда. Думают, что холодной и голодной она во всём признается. Больше не заводя разговора, Хана вернулась к Банши. Она легла рядом с ним, аккуратно утопив руки в длинной шерсти. Тепло пса немного спасало от полного окоченения. Ему хотя бы было не холодно. Поглаживая загривок, Хана приговаривала, что всё будет хорошо и они выберутся, успокаивая не то себя, не то друга. Слабость взяла верх и оба провалились в беспамятство, мечтая о тепле магического костра и компании весёлого барда, который всегда находил, что сказать и как поддержать. Даэрон бы посмеялся, узнай он, что дворянка снова угодила за решётку. Рассветные лучи не попадали в землянку, отгоняемые тенью молчаливого леса. Обхватывая себя руками, Хана пребывала в болезненной полудрёме — ей снились кошмары. Снова что-то о Корзе — будто бы собственные сны и переживания ушли на задний план. Первопричиной он захватывал разум — его страхи становились её страхами, его мир — её миром. Хане даже казалось, будто она больше не была наблюдателем, а стала самим Корзой. Видела его глазами, слышала его ушами и чувствовала его кожей. Жуткая костяная маска оказалась совсем близко к лицу. Тёмные провалы глазниц прятали узкие карие глаза носителя, четыре острых зуба выступали над дерзкой ухмылкой — видна лишь пухлая нижняя губа. Огромные уши маски касались кончиками звёзд над головой. Сильная рука надавила на плечо — и образ сожрала вода. Она вливалась в лёгкие через рот и нос, давила и жгла изнутри. Животный страх сковал тело, ноги от холода свело судорогами. Единственная связь с жизненно необходимым воздухом — сильная женская рука, стискивающая ослабевшее мужское плечо. Сознание взрывалось вспышками, внутренний голос кричал и умолял непослушное тело бороться. Но не было ни сил, ни желания — лишь страх, сковавший мышцы судорогами и мутная вода повсюду — его магия, его обитель, его погибель. Хана подскочила, судорожно втягивая воздух. С неожиданной лёгкостью он затёк в горло, наполняя грудь затхлыми запахами сырой земли. Хотелось бы, чтобы пещера тоже оказалась всего лишь ночным кошмаром. Оправившийся от дурноты Банши поднял голову, вопросительно глядя на неё янтарными глазами. От сердца отлегло — радостно видеть пса целым и в сознании. Хрипы никуда не делись, но он хотя бы обрёл силы сесть. Журчание живота нарушило тишину. Голод напал неожиданно. Хана снова пожалела, что у неё отобрали сумку — в ней можно найти пару яблок и груш, зачерствевший кусок пирога с тыквой и копчёное мясо, припасённое для Банши. Пёс тоже сидел голодный. Грустными глазами он смотрел то на Хану, то на решётку. Выздоровление требовало сил, а силы — пищи. В задумчивости Хана постучала браслетами друг о друга. Идея озарила, как комета ярким светом разрезает ночное небо. Она полезла в карман брюк, пришитый на бедре, и нашла между складок ткани чёрный кусочек магнита. Даэрон настоял, чтобы Хана держала его при себе. Повезло, что его не нашли при обыске — слишком он был маленьким. Остальные вещи из карманов пропали: деньги, флаконы зелий, огниво с кресалом для розжига костра. Вот он, выход! Снять наручи и попытаться силой мысли переместиться в мир людей — только хорошенько постараться. И забыть обо всём, что тут произошло. Как только Хана окажется дома, она будет до конца своих дней носить браслеты, и случайные перемещения не испортят ей жизнь. Отстегнув один браслет, Хана потянулась снять второй — и остановилась. Она же под землёй! И в отличие от Царьгрота, где ей повезло угодить в подвал какого-то дома, здесь кроме леса ничего не было — округу своего летнего пристанища Хана знала наизусть. Выругавшись, как она позволяла себе делать в одиночестве, она застегнула браслет обратно, спрятала в карман магнит и села, обхватив колени. Сколько ещё её здесь продержат? Когда так называемый суд состоится? С чего бы вдруг её вообще обвиняют в убийстве Корзы, если все сразу поняли, что она пришла в Конхейр не по своей воле на замену ему? Что произошло за недели её отсутствия? Шелест травы нарушил тишину. На дороге никого не было видно, но звук шагов звучал всё ближе и ближе — очевидно, подходили откуда-то сбоку. Зашевелился стражник где-то наверху — его тяжёлые ноги в сапогах спрыгнули прямо перед решёткой, поднимая столб пыли. Хана отвернулась, но песчинки всё равно попали в глаза. Жгло слизистую. Хана утирала слёзы, размазывая вместе с ними грязь с испачканных ладоней по лицу. — Что ты здесь делаешь в такую рань? — искреннее удивление мужчины заставило Хану заинтересованно прислушаться. — Здравствуй, Фейм, — поприветствовала его женщина. В твёрдом голосе звенела сталь, неспособная прикрыться вежливостью. Хана узнала её — в памяти тут же возник образ эльфийки, сотканный из утреннего света и влажного от росы воздуха. Её профиль напоминал кошачий — идеально прямой нос плавно переходил в высокий лоб, светлые глаза переливались на солнце, впитывая во взгляд его ласковое тепло. Рыжие волосы золотились на свету — распущенные и всклокоченные ото сна, без украшений — те слетели в траву и теперь Корзе предстояли долгие поиски среди примятых цветов. Распахнутый верх платья оголял острые ключицы, покрасневшие от свежих поцелуев — такими же яркими были опухшие губы эльфийки. Какая бы магия не заставляла Хану наблюдать за прошедшей жизнью Корзы, она не знала ни такта, ни границ личной жизни. Чата и её любовь частенько мелькали во снах. Голос сейчас сильно отличался от голоса из воспоминаний. В них он был смешным, звонким, совсем девичьим — а сейчас едва узнавался холодел с каждой фразой, опускаясь до абсолютного нуля. — Я поговорю с ней, — ни вопрос, ни просьба, ни предложение — сухой факт. Послышался тяжёлый вздох мужчины. — Нельзя. Чата, я сам едва держусь, чтобы лично не утопить её в том же месте. Дождись суда. — Даже если захочу — я ничего не смогу ей сделать, — не отступала девушка. — Пока ещё рано и никого нет — пусти. Я хочу посмотреть в её глаза, пока они ещё видят. Они продолжали спорить. Хана нервно сглотнула, слушая тихий мрачный диалог где-то над ней. Складывалось ощущение, будто они стояли прямо на крыше пещеры — и совсем не заботились о том, что пленница всё слышит. Жестокие фразы бросались сухо и безучастно — но оттого ещё более жутко. Пальцы задрожали от их голосов, страх неизвестности сковал горло, словно недавняя лиана. Хана забилась в тёмный угол пещеры — ей больше не хотелось, чтобы кто-то вспоминал о ней. Пусть оставят здесь, заморят голодом, а пещера зарастёт землёй, превращаясь в могилу — она не хочет покидать её и ещё раз давать шанс миру, который так несправедливо обходился с ней. Банши, почуявший подступающую к хозяйке панику, поднялся и доковылял до неё, сжавшуюся в комок у самой дальней стены от решётки. Он привычно положил голову ей на колени, и совсем по-человечески, сочувствующе смотрел в лицо, улавливая малейшую перемену в эмоциях. Хана была его центром мира, и он разрушался вместе с её миром. Густое, словно горький мёд, молчание нарушилось шелестом одежды и травы под чужими ногами. Банши развернулся мордой ко входу — как мог, закрыл собой Хану. Поверх его жёсткой холки она увидела лицо Чаты, присевшей на корточки напротив клетки. Она сильно отличалась от девушки из снов. В белом одеянии с закрытым горлом, эльфийка светлым пятном разрезала тёмное пространство землянки. В потускневших туманных глазах читались невысказанные проклятия и осознание, что она сказала правду и действительно ничего не может сделать — Чата не владела магией, и не могла причинить Хане никакого вреда. Застыла в немом упрёке и не могла придумать, что сказать. Хана чувствовала, насколько жалко сейчас выглядит — перемазанная в земле, с опухшими от бесконечных рыданий тяжёлыми веками и искусанными в кровь губами. На щеках присохшая к остаткам соли грязь, царапины от лиан. Напуганным волком, загнанным в тупик, она прижималась к стене, не имея возможности удрать и спрятаться. — Ты слабая и тщедушная, жалкое зрелище, — брезгливо бросила Чата, по-птичьи наклоняя голову на бок, и сделала паузу. — Корза был гораздо сильнее, если бы он захотел, свернул бы твою шею, словно куриную, он умеет. Ты чарами лишила его возможности сопротивляться? Эмпатия — самый мерзкий вид магии, который только существует. Залезает в душу, переворачивает всё с ног на голову, касается самого сокровенного, вырывает с корнем, что искала. А ты потом сидишь в своих мыслях и видишь все жирные пятна, оставшиеся от чужого присутствия. Словно кто-то пришёл в твой дом и нагадил — больше не чувствуешь себя в нём в безопасности. И ты смеешь применять эту магию ради собственных целей. Не знаю, кто заковал тебя в наручники из висмута, но готова пожать ему руку в знак благодарности. Хана молча слушала монолог эльфийки и не шевелилась, только глаза бегали по красивому лицу нападавшей. Кошка загнала мышку в норку, а теперь игралась с ней, зная, что ей никуда не деться. Звучала она твёрдо и искренне, и ненависть, плещущаяся на дне зрачков — была неподдельной. Хана представляла в красках страшные картины того, что с ней сделала бы Чата, не владеющая магией, если бы только их не разделяла решётка. Клетка не только удерживала Хану взаперти, но и спасала её от безутешных родственников Корзы. Стиснув пальцы на прутьях, Чата приблизила своё лицо ещё ближе к решётке, опираясь о неё лбом. — Я видела тебя в деревне. Слонялась туда-сюда, как у себя дома. Спряталась на виду у всех, прикинулась невинной овечкой? Ты невероятно тупая и мне непонятно, на что ты рассчитывала, раз решила вернуться. Пришла за свежей кровью? Рассказывай, зачем ты убила… Корзу? — всякий раз, когда Чата произносила имя, которое больше никому не принадлежало, на долю секунды её выражение лица смягчалось. Многозначительная пауза выдавала нерешительность — словно эльфийка сама не верила в то, что говорила. Будто её любимый до сих пор был жив, а происходящее — плохая шутка или дешёвый спектакль. Ответом ей послужило молчание. Теряя самообладание, Чата прикрикнула: — Язык проглотила? Зачем нужно было убивать его? Из удовольствия? Мести? Он что-то узнал и ты заметала следы? За что? Что он тебе сделал?! Банши угрожающе зарычал, готовый кинуться. — Уйми свою шавку, если не хочешь, чтобы его освежевали и пустили на поминальную трапезу. Дрожь рук, спрятанных в мехе Банши, унялась. Пусть прозвучавшее и было пустой угрозой, но Хану это задело больше, чем беспочвенные обвинения, высказанные в её сторону. Она положила ладонь на холку пса и сжала её в руках. Отводя волкособа в сторону, Хана подобралась ближе к решётке. Её захлестнуло чувство несправедливости, гнев подступал из недр больного сердца. Чата — вся такая чистая, светлая и непорочная, стала вызывать не страх, а раздражение. Почему она вообще сидит, словно побитый зверь, и терпит всё это? Она действительно ни в чём не виновата, и не заслужила ни жестоких слов, ни свинского обращения. — Заткни свой рот, — твёрдым голосом отчеканила она. — Удобно поносить меня, пока я по эту сторону клетки? Смогла бы сказать то же самое, стой я перед тобой на равных? — Ты ещё смеешь что-то мне отвечать, сука? — Там, откуда я родом, ненормально бросать всего лишь подозреваемого в подполье, душить его клёном и что ещё вы готовы сделать, дабы свершить своё пресловутое возмездие? Ты нападаешь не на того — я не виновна в убийстве Корзы, я — случайная переменная в этом уравнении. И попала я в ваш треклятый Конхейр по понятной причине, но вы не хотите понимать это, потому что так удобно. Многих теней вы приговорили к непонятной яме или какая тут у вас казнь? О презумпции невиновности слышали? Я тебя просвещу, — Хана процитировала определение, заученное на первом курсе для зачёта по правоведению, — лицо считается невиновным, пока его вина в совершённом преступлении не будет доказана в порядке, предусмотренном законом, и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Так что слушать тебя я не намерена. Когда меня выпустят отсюда, я докажу свою непричастность. И вместо того, чтобы тратить время на оскорбления в мою сторону, лучше бы подумала о том, кто действительно мог убить твоего ненаглядного. Чата опешила, не ожидая такой защиты. Не зная, что сказать, как рыба, она открывала и закрывала рот, словно воздух от неё сбежал. Чуть погодя она совладала с собой: — Ничего ты не докажешь, прекращай отрицать очевидное, тебя это не спасёт. Твоя вина подтверждена. В дневнике… — на этот раз Чата не смогла выговорить имя, — …он написал, кто его преследовал, и соответственно, убил. Зэн и Шалфей составили твой портрет и разослали по всему королевству, подняли на уши стражу — все тебя искали. Повезло, что ты попалась именно здесь, в Мальхине. Смогу воочию наблюдать, как ты станешь гнить, похороненная заживо. Шалфей… причастен к её заключению? Он верит во всю эту чушь? Эльф, который один из немногих отнёсся по-человечески, узнал её лучше всех, которого Хана защитила от виверны — верит в то, что она — убийца? Имя Зэна в списке не удивило — они не были знакомы, но то, что сделал Шалфей, больно ударило по остаткам доверия к местным жителям. Быть может, и крошка Мята сейчас не может спать, зная, что помогала отмываться и одеваться убийце? — Мне сказали, что будет суд, а значит, я смогу всех убедить в своей правоте. Когда он будет? — спросила Хана, изнывая от жажды узнать, сколько ей ещё торчать в земляной тюрьме размерами два на два метра. Чата рассмеялась в ответ ледяным неестественным хохотом, от которого по коже пробежали мурашки: — Суд — это чистая формальность. По большей части он нужен для всеобщего порицания. Он состоится, когда вернутся цалиш и Зэн. Я думаю, тебе не нужно объяснять кто он, ты и так всё знаешь из головы Корзы? На провокации Хана не реагировала, тем более что отчасти Чата была права — ведь магия, связавшая её и погибшего эльфа, насильно заставляла подсматривать за его жизнью. Непонятно, с какой целью это происходило, но и отключить эту функцию она не могла — кто знает, что намудрил в своём заклинании Дариаль? Вернулся стражник и поторопил Чату. Неудовлетворённая отсутствием ответов на свои вопросы, нехотя эльфийка поднялась, в последний раз бросив взгляд в полумрак пещеры. Оставшись наедине, Хана вернулась к холодной стене, обняла Банши и уткнувшись лицом в его бок, закричала, что есть силы. Пёс дрогнул и сложил уши, а Хана всё не замолкала, выплёскивая гнев. Снова закололо сердце, но ей было не до притупления приступа. Смелость, несколько минут назад, испарилась, и гадкое, липкое отчаяние охватило разум, стягивая цепями по рукам и ногам. Хана проклинала тот день, когда посчитала, что не сможет жить, не узнав тайны тёмной планеты. Она винила себя за безрассудство, приведшее её сюда — в эту тёмную сырую пещеру, чьи стены давят со всех сторон и заставляют испытывать столько горьких эмоций и нечестных нападок из единственного окошка. Заламывая пальцы, Хана судорожно пыталась придумать, как будет защищаться и что говорить. Очевидно, устанавливается какая-то связь между погибшим эльфом и человеком, заменившим его в Конхейре. Возможно, тень проживает во снах воспоминания убитого, чтобы найти среди них подсказки, которые наведут на след истинного убийцы. И после того, как его накажут, связь оборвётся и сны покинут её, так как предназначение достигнуто. Информация, которую она в них добывает, может стать доказательством её невиновности. Однако как было поступить, если Хану считают главной подозреваемой? Из разговора с Чатой выяснилось, будто эльфы думают, что она владеет магией эмпатии — может залезать в чужие головы и читать мысли. Тогда ни один рассказ не окажется достаточно убедительным, чтобы доказать ментальную связь между ней и Корзой. Ведь если Хана — убийца и эмпат, она могла узнать любые подробности из его жизни перед смертью. Специально, чтобы использовать потом для доказательства своей невиновности. Картинка складывалась явно не в её пользу. Хана не понимала, за какой конец тянуть запутанный клубок. Массируя виски, она пыталась вспомнить — что ей снилось до прихода Чаты? Единственное, в чём Хана была уверена — там была вода и она была Корзой. Неужели ей приснилось то самое — его смерть, с которой всё началось? Тогда там же, в воспоминаниях, должно быть лицо настоящего убийцы. Мало правды, что она невиновна — теперь Хана должна знать правду о настоящем преступнике, чтобы иметь хоть какую-то возможность переубедить толпу, устанавливающую для неё эшафот в этот самый момент. Устраиваясь поудобнее, насколько это было возможно, Хана поторопилась уснуть, в надежде найти во снах ответы на все вопросы. *** День тянулся нескончаемо долго. Секунды перетекали друг в друга издевательски медленно. Звуков проснувшейся деревни слышно не было — видимо, место находилось в должном отдалении. Стражник сменился с одного на другого — это было заметно, они долгое время громко переговаривались и шутили. Хана не слушала их — она вытянулась на полу темницы, насколько позволяла её длина, и смотрела в потолок. Из него периодически показывались черви, но так же быстро прятались назад, словно и не приходили. Свисали клочья земли, удерживаемые переплетениями сухих корней растений. Попытки найти ответы — одна, вторая, третья — не давали результатов. Проваливаясь в дрёму, она видела лишь безмолвную тьму, которая так часто заменяет сны. Просыпаясь из раза в раз, Хана старалась уснуть снова. Отчаявшись отсутствием результатов и изрядно выспавшись, она попыталась отвлечься. Представляла, чем сейчас занимается её семья. Судя по свету, был полдень — в это время мама пила чай в саду в компании подруг, обсуждая новости ближнего круга — кто женился, кто родил, кто изменил и прочие неинтересные сплетни. Отец наверняка ещё в местах добычи, изучает отчёты и подписывает новые приказы. Хэворд обещал Барбаре приехать домой в конце августа, но вряд ли сдержал своё слово. Возможно, вся семья с ним во главе сейчас сбилась с ног, разыскивая Хану. Она не придумала, как объяснит своё отсутствие, когда вернётся. Была идея разыграть амнезию, но правдоподобность провалов в памяти вроде как сейчас легко диагностируется. Притворяться всё равно придётся — не хотелось, чтобы её упекли в психиатрическую лечебницу за сказки о потустороннем измерении. Размышления о доме успокаивали, несмотря на неопределённость будущего. Уставая от одного потока мыслей она переключалась на другую тему и меняла позу — то свернётся в позу эмбриона, то закинет ноги на покатый свод пещеры, то обнимет Банши. Он тяжело дышал и периодически скулил, посматривая в просветы меж прутьями решётки, тянул носом, ловя запахи недосягаемой свободы. Вместе они то проваливались в сон, то лежали с открытыми глазами, ожидая хоть каких-то перемен в наскучившем бессмысленном протекании часов. Так прошли двое суток. Хане даже пару раз предлагали поесть — она отказалась от принесённой неаппетитной каши и фляги с водой, побоявшись яда, снотворных и зелий. Вдруг ей подсыплют какие-то вещества, чтобы выдавить признание? Учитывая, что её схватили, бросили в полуподземную темницу без каких-либо разговоров и следствия, ожидать от эльфов можно было чего угодно. Хана хотела быть в трезвом уме в тот момент, когда начнётся развязка. Но кое-чего она не учла. Слабость сковывала с каждым часом всё сильнее, учащались боли в груди. Тело затекло и ныло. Оголодавший Банши тоже ослабел — громко урчал его желудок, и Хане было стыдно, что он снова страдает по её вине, но ничего лучше она придумать не могла. Пёс сидел с высунутым от жажды языком. Хана тоже страдала от обезвоживания — в горле и во рту пересохло. Человек может протянуть без воды неделю, и эльф, судя по ощущениям, примерно столько же. Бесконтрольные засыпания превратились в обмороки — Хана не отличала одно от другого. Всё меньше реагировала на тычущийся в щеку мокрый нос Банши и его просьбы о ласке. Последние силы уходили на то, чтобы как можно чаще приходить в сознание, но под конец вторых суток это давалось всё тяжелее. Истощённому сердцу приходилось тяжело — без еды и воды энергия не поступала, и разносить кровь по организму становилось почти невозможным. Когда сон заменился на окончательную потерю сознания, Банши заметил это и протяжно заскулил. Стражник повысил голос на пса: — Завали пасть! — тонкий мальчишеский голос нового охранника звучал неубедительно. Банши завыл ещё громче, не прекращая топтаться вокруг хозяйки. — Заключённая, заставь его замолчать, — попробовал обратиться к ней стражник. Отсутствие реакции разозлило его. Покраснев от возмущения, воин спустился и заглянул в камеру, наклонившись. Пёс беспокойно ходил вокруг лежащей на спине девушки, и заметив внимание стражника, стал умоляюще выть уже ему. Решив, что что-то не так, стражник черкнул пару строк командованию, докладывая о ситуации, и записка улетела сама собой по месту назначения. Расстояние от темницы до Мальхина было невелико, поэтому ответ поступил в течение нескольких минут. Точнее, пришёл сам в виде подмоги. *** Голоса эльфов, вой Банши на ухо дотянулись до самого дна сознания. Ей было больно открывать глаза, шум мешал и раздражал — ей больше ничего не хотелось, кроме того чтобы спать, даже жажда отошла на задний план. Хана не могла разобрать сути разговора, ловила одни только урывки: — …умрёт, если… вернётся сегодня… -… опасна… -… судить будет некого! … правду… Пёс перестал мельтешить и лёг рядом, обрадованный, что хозяйка пришла в себя. Хана пошевелила потрескавшимися пересохшими губами, пытаясь заткнуть говорящих снаружи, но ни единого звука не вырвалось из её рта. Она пожалела, что проснулась — во сне тело не беспокоило её. Не болело, сжимаясь, сердце, не наливались свинцом мышцы, не затруднялось дыхание от покалывания в груди, отдающего в правую лопатку. После затишья все ощущения вернулись, будто бы упали с большой высоты и разбились о тело. Наступила тишина — спорящие замолкли, непонятно о чём договорившись. Послышался лязг ключа, поворачиваемого в замке. Поднялся Банши, вновь готовый защищаться, пусть уже у него не было прежних сил. — Ого, вот это пёс! Красавец! Эй, я друг, не бойся меня. В пещеру кто-то спустился. Чужое дыхание обожгло замёрзшую щёку, чья-то ладонь легла на лоб. Хана поморщилась, не желая приходить в себя. Пальцы нащупали слабо пульсирующую венку на шее, ласковый шёпот пытался привести её в чувство: — Глупая, ты почему не ела? Совсем ослабла. И друга своего голодом моришь, и сама страдаешь. А если бы я не успел? Услышав знакомый голос совсем рядом, Хана вздрогнула и открыла глаза. Взгляд двоился и никак не мог сфокусироваться. Она не понимала, кто перед ней. Первой мыслью было, что рядом оказался Даэрон, но она быстро развеяла эти подозрения — слишком много доброты слышалось в бархатном голосе, да и бард никогда бы не назвал себя другом Банши. — Давай выбираться отсюда. Ты должна мне помочь, здесь очень узкий проход. Кто-то закинул её руки себе на плечи. Опора под спиной исчезла — Хану подняли и скоро бережно переложили на траву. В нос ударил запах прелости и сухость пыли. Крутился рядом Банши — на свободе, не отходил от Ханы ни на шаг. Тёплые руки чуть погодя аккуратно оторвали её от земли и понесли куда-то. — Снова вынуждаешь меня нести тебя на руках. Когда моя очередь кататься? — шутливо бормотал кто-то над самым ухом. Хана наконец сфокусировала взгляд — свет пасмурного дня оказался слишком ярким после тёмной землянки, но она всё-таки привыкла к нему. Шалфей хоть и говорил шутливо, однако совсем не улыбался. Беспокойный взгляд бегал по лицу освобождённой пленницы, подмечая бледную кожу, тёмные провалы синяков под глазами, и красные пятна на шее. Хана сначала сдавленно улыбнулась ему, и тут же испугалась своей реакции — он же враг? Шалфей вместе с братом Корзы начал всё это — из-за него она двое суток провела в темнице, и что он планирует делать теперь? Отнесёт на суд или сразу закопает заживо? Сил хватило только на то, чтобы отвернутся. Шалфей улучил её подозрения, и поспешил убедить: — Хана, я не причиню тебе вреда. Я здесь, чтобы помочь. Я не верю, что ты способна на убийство, и помогу всем доказать твою невиновность. Только сейчас нужно тебя подлечить — ты сильно истощена. От шагов Шалфея отделился звук чужих, до этого синхронных. Хана глянула ему за плечо и увидела лицо веснушчатого воина, идущего попятам за ними. Узнав его, она впилась ногтями в шею Шалфея и уткнулась в грудь лицом, прячась за ним, как за щитом. Воин лишь повёл бровью, заметив реакцию Ханы на своё присутствие. Они шли недолго. Хана то и дело закрывала глаза, не находя в себе силы следить за дорогой. Она думала оттолкнуть эльфа, высказать ему всё, что о нём думает, убежать. Его слова — всего лишь уловка, чтобы отвести подозрения на время. Проще нести спокойного и доверчивого телёнка, чем рыпающегося и знающего, что его ждёт убой. Но сил не было, и желания сопротивляться — тоже. Если будет возможность, сначала она придёт в себя, а после — станет бороться за свою свободу. В какой-то момент почувствовался крутой подъём — обувь стучала о деревянные доски лестницы. — Стой, куда, мы так не договаривались! — возмутишься веснушчатый парнишка, ускоряя шаг. Шалфей пренебрежительно скривился, и не оборачиваясь на воина, бросил через плечо: — До целительского дома далеко, а мне нужно срочно осмотреть её! Хочешь, чтобы она умерла? Тебе выговор влепят за смерть подозреваемой в твою смену. — Какая она подозреваемая, уже точно известно, что это она убила Корзу! — Нет, не она. Ступай, отчитайся, я дальше сам. — Нет, мы либо идём в целительский дом, либо ты возвращаешь её обратно в темницу! — Грех на душу не страшно брать? Что, если воля Дариаля посчитает это за убийство, и на замену ей придёт другая тень? И виноват в этом будешь ты. Парень стушевался. Он ещё немного помялся, поднялся десяток ступеней по лестнице, провожая до самого дома, и ничего не сказав, ушёл. Шалфей ловко отворил дверь локтем и внёс Хану в дом. Слуха коснулся перезвон стекла и колокольчиков, а нос защекотал стойкий аромат диких трав, сушащихся вдоль стен под потолком. В спальне мягкая постель встретила прохладными объятиями. Затёкшее тело восприняло это как награду за долгие мучения, и Хану потянуло в сон с новой силой. Если мир решил смилостивиться и подарил возможность выспаться в удобной кровати — грех этой возможностью не воспользоваться. — Не спать, Хана! Тебе нельзя отключаться, — Шалфей похлопал её по щекам, приводя в чувство. — Говори со мной, чтобы не уснуть. Нежный свет проходил через призму ловцов и рассыпался на калейдоскоп солнечных зайчиков. Хана, послушно приоткрыв глаза, наблюдала за движением под потолком. Там колыхались причудливые вещицы. Ни одна не повторялась — в каркасах октаэдров прятались крупные полудрагоценные камни, с золотых цепочек свисали флуоресцентные кристаллы и резные фигурки зверей и насекомых, покрытые перламутром. Звенели друг о друга разноцветные стёклышки — и ветер обретал голос. Он пел песни без рифм, вкрадчиво и нежно, рассказывал тысячи историй одновременно и не давал возможности сосредоточиться на одной — отвлекал внимание от чего-то очень неправильного. Два длинных, но совсем нешироких окна тянулись под потолком с восточной и западной стороны стены. Будто специально построены, чтобы ловить солнечные лучи весь день и наполнять комнату переливами света. В отличие от них, остальные окна в доме были не застеклены — закрывались на простые деревянные ставни. — Где Банши? — хрипло спросила Хана единственное, что пришло в голову. — Этот милый пёсик? Его так зовут? Не переживай, он во дворе. Лапы ему потом помою и впущу. И накормлю от души — надеюсь, он потерпит, пока я присматриваю за тобой. Поставив перед кроватью стул, Шалфей сел и выставил руки ладонями вниз: одну — над головой Ханы, почти касаясь лба, другую — над сердцем. Его губы зашевелились, шепча неразборчивые слова. Кожу обдало едва ощутимым холодом — пробежались мурашки. Что-то ловко двигалось по артериям и венам, аккуратно ощупывало внутренние органы, дотрагивалось до костей. Было странно ощущать постороннее присутствие в груди и в голове, но это, на удивление, не доставляло дискомфорта. Непонятно, как Шалфей оказывал такое воздействие, но он делал это с предельной осторожностью. Он не смел отвлекаться, чтобы ненароком не причинить магией боль. Внезапно Шалфей убрал руку от головы Ханы себе на сердце. Сожмурив глаза и не прерывая своего заклинания, он скорчился, как от боли, сжал рубашку на груди в кулак. Блестящий пот выступил на висках. Хана следила за действиями Шалфея, ничего не понимая. Глядя на побледневшего целителя, она захотела остановить процесс, чем бы он ни был — и положила руку ему на ладонь, висящую над её сердцем. Шалфей вздрогнул и прекратил шептать — непонимающе уставился на Хану. Та отпустила его и отвернулась к стене. — Давно у тебя болезнь сердца? — спросил Шалфей. Хоть он и не успел разобраться в ситуации достаточно, всё-таки то что нужно, он успел прочесть. — С детства, сколько себя помню, — она облизнула пересохшие губы. Шалфей дал отпить воды из фляги — Хана позволила себе помочь и с наслаждением приникла к горлышку. — По чуть-чуть пей, не торопись, — Шалфей положил ладонь на затылок, помогая держать голову навесу. — Ты принимаешь какие-то лекарства? — Принимала, несколько дней назад закончились, — напившись, ответила Хана. Недовольно цокнув языком, Шалфей поучительно сказал: — Тебе нужно хорошо есть, мало двигаться и не волноваться, чтобы не провоцировать приступы в отсутствие приёма лекарств. Хана посмотрела на него тяжелым взглядом исподлобья, ничего не говоря. Шалфей, поняв, что его претензии неуместны, виновато промолчал. Переходя от слов к действиям, он приподнял женскую рубашку и залез шершавой ладонью под одежду. Ощутив тепло чужой кожи, Хана дёрнулась, вцепившись руками в запястье, но Шалфей успокоил: — Я хочу подлечить тебя магией, но не смогу этого сделать без тесного телесного контакта. Прости, но придётся потерпеть, — мягко, но не принимая возражений, объяснил Шалфей. Хана коротко кивнула, отпуская руку. Стыдливо отвернувшись, она стала считать свои вдохи и выдохи. Покраснела бы от смущения, не будь смертельно бледной от тяжести пережитых дней. Причудливые фразы на неизвестном языке поднимались к потолку, переплетаясь с мелодией ловцов. Звон колокольчиков проникал в искусство магии, дополняя его в нужных местах, докручивая заклинание до совершенства. Что-то шевелилось в сердце, двигало клапаны, учило его, как правильно качать кровь. Подкручивались нужные шестерёнки, до этого расшатанные и заставляющие всю конструкцию барахлить. Боль, последние несколько дней не покидавшая грудь ни на минуту — уходила не просто на задний план — а с концами. Дышать стало свободнее — Хана с удовольствием втянула воздух полной грудью, впуская в лёгкие терпкие ароматы сушёных трав. Ими пахли не только веники, развешенные по углам. Аромат шёл из-под неплотно прилегающей к телу мужской рубашки — тяжёлый запах полыни и лёгкий привкус лимона. Шалфей навис над Ханой, кончики пепельных волос падали ей на лоб и щёки, щекоча кожу. Она смотрела в глаза, прячущиеся под полуприкрытыми белыми ресницами — ловила их снежный взгляд, направленный в никуда. Землянично-яркие губы целителя, находились слишком близко, так, что горячее дыхание обжигало кончик носа. «Красив. Очень красив.» Она невольно залюбовалась целителем — такой внешности, как у него, не встретить среди людей. Красота Шалфея, несмотря на всю свою белизну, не казалась холодной- напротив — она была свежей, изящной, словно цветущий яблоневый сад. Посчитав неприличным так долго смотреть на целителя, Хана отвела взгляд в потолок, пересчитывая ловцы. Их обилие сбивало с счёту, и приходилось начинать заново. Параллельно она прислушивалась к своим ощущениям и дивилась могуществу магии целителя — Хана ещё никогда не ощущала себя настолько здоровой, бодрой. Окончив лечение, Шалфей отстранился, и спросил: — Как ты себя чувствуешь? — голос прозвучал сдавленно, как после сильной физической нагрузки. Целитель приложил не мало усилий и вымотался. На лбу проступила испарина. — Отлично! Как тебе это удало… — на радостях Хана подскочила на постели и тут же рухнула вниз. Её встречу с деревянным полом предотвратила отменная реакция Шалфея — он успел поймать её за плечи. Устало рассмеявшись, он предостерёг: — Я рад, но всё же не торопись с резкими движениями. Я, конечно, подлатал тебя, но от истощения это не избавило. Полежи, я пока соображу, что приготовить. Хана послушно откинулась на спинку кровати — да, слабость никуда не исчезла, и в животе урчало. Шалфея долго ждать не пришлось — скоро он вернулся из кухни с подносом, полным еды. От отвара в кружке поднимался столб пара, разносился по комнате насыщенный терпкий аромат. — Сначала выпей, — указал Шалфей. Хана поморщилась — запах отдавал горечью, страшно было представить, каков отвар на вкус. Она пригубила немного из кружки, и едва сдержалась, чтобы не выплюнуть всё обратно. — Что это? — с отвращением спросила Хана. — Отвар из иссопа. Он поможет тебе восстановить силы, — объяснил целитель. — Может я поем, посплю, и они как-нибудь сами восстановятся? — включился режим дипломатии. Не до конца размельчённые листья лекарственных растений застревали между зубов, и ощущение горечи никуда не исчезало. Шалфей строго покачал головой. — Надо выпить, пока горячий. — Но он такой горький! — капризничала Хана. Когда мучения прекратятся? Сначала чуть не придушили, потом заперли на двое суток в подземелье, а теперь заставляют пить такую гадость. Почему она постоянно делает, что скажут? Скажут — отдай коня в жертву, и она отдаёт. Говорят остановиться — она останавливается и её заключают под стражу. Вероятно, соглашаться на всё — не самая удачная тактика, неприятности всё равно не обходили стороной. Но отвар иссопа, иронично, стал последней каплей. — Я не буду это пить! Со стуком поставив кружку обратно на поднос, чуть не расплескав густую смесь, Хана посмотрела на Шалфея исподлобья, как на злейшего врага. Легко сопротивляться этому дружелюбному, участливому целителю. Шалфей опешил от такого заявления — меньше всего он ожидал, что Хана начнёт перечить — девушка показалась разумной, понимающей, что и для чего делается. На мгновение он растерялся, не зная что сказать. Он старался быть хорошим, внимательным, так почему в ответ получает пререкания? Как поступить теперь — неужто придётся уговаривать эту взрослую эльфийку выпить иссоп, словно маленького ребёнка? Шалфей разозлился: — Лекарям в своём мире ты тоже перечишь? Тогда я не удивлён, как ты довела своё сердце до такого состояния. И у него были все причины злиться — разве не мало он делает ради Ханы, которую знает от силы дня три? Бросается посреди ночи из Винсгольма в Мальхин, чтобы опередить жаждущего отомщения Зэна, подговаривает воинов, чтобы вызволить её, тратит собственные силы на сложное лечение — и никакой благодарности или хотя бы покладистости в ответ. — Ты ничего не знаешь! — обиженно поджав губы, ответила Хана, но Шалфей уже думал о другом — о более важном. — Так просвети меня! Расскажи, где ты была столько времени? Почему так внезапно исчезла, кто заковал тебя в наручи от магии, и почему все ниточки в деле об убийстве Корзы ведут к тебе? Глядя на Шалфея с нескрываемой враждой, Хана залпом осушила кружку с отваром и поперхнулась от горечи. Она сама не поняла, зачем это сделала, но хотелось сделать что-то, что отсрочит необходимость отвечать на вопросы. — Ты же сказал, что не веришь в мою причастность? — потеряно спросила Хана, всё ещё морщась от неприятного привкуса. Шалфей остыл, но былое тепло и забота ушли из его голоса. — Не верю. Но и логичное оправдание этому найти хочу. Пока что опираюсь на одни только предчувствия, что ты не виновата. Убеждён ли я в этом? Нет. Он хотел повременить с этим разговором, но уже не выдерживал груза тайны. Отставив поднос с нетронутой едой в сторону, Хана задумалась, стоит ли рассказывать Шалфею всё. Даэрон говорил держать произошедшее с ней в тайне — мог бы он подумать, что её обвинят в убийстве? На эту ситуацию его совет распространяется? Вероятно, нет. — Я расскажу, только если ты пообещаешь мне. — Что пообещаю? — зачёсывая выбившуюся прядь за ухо, отвечал Шалфей. — Будь на моей стороне, — опуская глаза в пол, тихо говорила Хана. — Просто потому что я прошу. Ты знаешь, у меня никого больше нет. Я одна в этом мире. Будь моим союзником. Тяжело вздохнув, Шалфей запустил пятерню в распущенные волосы — узел на затылке ослаб и распался, и шнурок для волос теперь валялся на полу под стулом. Что ему ответить на эту просьбу? Почему он должен не смотря ни на что быть на стороне того, кого он совсем не знает? — Ты убила Корзу? — проигнорировав просьбу, спросил Шалфей. Хана серьёзно посмотрела ему в глаза, надеясь что данный жест будет казаться эльфу таким же искренним признаком честности, как и человеку. — Не убивала. И Шалфей поверил. Оглядев белые браслеты на её руках, оценил, что если вдруг она обладает магией эмпатии, то не сможет воздействовать на его сознание. Значит, желание поверить — полностью только его. — Тогда я буду на твоей стороне. Облегчённо выдохнув, Хана откусила булочку, взятую с подноса — она оказалась морковной, с маком. Вспоминая щавелевые пирожки из недавнего сна, она улыбнулась, подмечая — не могут эльфы приготовить обычный хлеб, и это было замечательно вкусно. Пережёвывая сладкую булочку, Хана подбирала слова. — Я проваливаюсь в свой мир. В Улимм. Это произошло сразу после нашей последней встречи. И она рассказала ему обо всём, что произошло, только опуская подробности жизни в мире людей. О том, как провалилась в мир эльфов далеко на севере, в Царьгроте, как познакомилась с Даэроном, как они шли в Мальхин. Рассказала о его идее носить наручи, чтобы предотвратить бесконтрольные перемещения. Шалфей слушал, не перебивая. Голос Ханы то сходил на шёпот, то повышался и в нём появлялись истеричные нотки. Беспокойно крутя в руках шнурок для волос, Шалфей смотрел перед собой, лишь иногда кидая сосредоточенный взгляд на Хану. Говорила она складно, хоть и с волнением, но задавать вопросы и сбивать её с мысли Шалфей не собирался. — Я очень испугалась, когда лианы обвили меня и Банши и принялись душить. Я не сопротивлялась, но никто не слушал меня. Я думала они убьют Банши. Добавлять, что нападавшим был тот юноша, который провожал их до дома Шалфея, Хана не стала. Она рассказала ещё про то, что к ней приходила Чата с угрозами. — Ну и дела… — протянул Шалфей, выслушав историю. Лгала ли Хана — он не мог уловить. Никогда ему не приходилось слышать, будто бы тени прыгали из Конхейра в Улимм и обратно. Но Хана говорила честно, искренне — и Шалфей решил пока что принять это за истину. — Я понятия не имею, почему все решили, будто я убийца. Объясни мне, — попросила Хана, не долго вытерпев молчание. Реакция Шалфея на её историю пока мало интересовала — существовала проблема серьёзнее, и в ней предстояло разобраться. Обвязав шнурок вокруг руки, Шалфей встал и подошёл к окну. Приоткрыв штору, он глянул на дорогу, что-то проверяя. — Корза занимался расследованием пропажи теней в ближайшем крупном городе, в Винсгольме. На последних страницах он в панике рассказывает о том, кто на него напал — эльфийка в маске, с чёрными волосами, — сделав акцент на последних словах, Шалфей многозначительно обернулся на Хану, следя за её реакцией. Та гневно всплеснула руками и возмутительно протянула: — Да что все прицепились к моим волосам! Среди людей черноволосых каждый второй, в некоторых странах каждый первый, а здесь мои волосы никому покоя не дают! Не уж то правда такой редкий цвет? Я хоть и немного эльфов повстречала на своём пути, но точно убедилась, что волосы и глаза могут быть всех цветов радуги. — А чёрными от рождения быть не могут, — Шалфей отмерил комнату очередной раз. Бесконечно подглядывая в окно, словно в нехорошем предчувствии, он не мог найти себе места. — Только среди фей это самый распространённый цвет. А их трудно повстречать на этом берегу, почти невозможно. Поэтому первые подозрения пали на тебя. Потом Зэн подумал, как это странно, что именно ты оказалась тенью после смерти Корзы. Эльф, полностью походящий по описанию на нападавшего. Спрятаться у всех на виду — разве не самая умная тактика? Но долго прятаться нельзя, пока никто не догадался, и потому ты сбежала при первой же возможности, а деревня списала это на страхи тени. — Чата говорила о чём-то таком. Значит, это Зэн главный продвиженец этой теории? Он брат Корзы? — вникала Хана. — Да, благодаря ему тебя всякая собака узнает. Неужели не видела листовок с портретом? Они на каждой стене. Хана помотала головой. В голову закрались мысли — может, их видел Даэрон? Но сдавать не стал, из-за того что в долгу перед ней. Тогда при чём здесь его предупреждение не верить ему, если вернётся? Разве не логично, что Хану схватят при первой же возможности, и ему не достанется награда за её голову. Значит, причина его слов той ночью, полной признаний, крылась в другом. — Давай придумаем, как можно убедить всех, что я не виновата. Если я расскажу правду, то в неё поверят? — Очень сомневаюсь. Это звучит столь же неубедительно, как если людям сказать, что существует параллельный мир. Ты бы поверила, если бы сама не оказалась здесь? Вот и они не поверят. — А если я сниму браслеты и попробую исчезнуть у суда на глазах? Даэрона это убедило. Шалфей усмехнулся, словно Хана предложила что-то очень глупое. — Тебе не позволят. На суд обычно любому подозреваемому надевают наручи из висмута, а тут — какая удача, ты уже закована. Сомневаюсь, что даже если ты умудришься быстро их снять, то исчезнешь быстрее, чем на тебя их наденут снова. Насколько я понял, ты не способна по собственному желанию перемещаться, так ведь? Либо ты не освоила ещё дар, либо это происходит по какому-то закону природы, нам не ведомому. — В каком смысле — дар? — удивлённо спросила Хана. Она много раз слышала, что эльфы называют так свои способности к стихиям. — В самом прямом. Я — целитель, как Мята и Магония, у Корзы был дар управления водой, у Зэна тоже, а у тебя — эти перемещения. Других странностей же не было? А магия у теней проявляется всегда, её просто не может не быть. Даже если у многих эльфов магия выродилась в крови, то у теней она всегда имеется. Наверное, это их поблажка, так Дариаль позволил им защищаться от нового враждебного мира. Однако это лишь моя гипотеза. История не знает ни единой тени или эльфа, кто мог бы свободно путешествовать между мирами. Сощурившись в слабо скрываемом недовольстве, Хана сухо заметила: — Ваша история не сильно интересуется попаданцами. Качели — то она просит Шалфея быть на её стороне, то всем своим видом показывает: она не эльф, она человек, и не признаёт текущий порядок вещей. Так у них ничего не выйдет. — В любом случае, мы не знаем правды, — компромиссно подвёл итог Шалфей. Хана поджала колени под себя — на чистой простыне остались крошки от земли. Расстроившись, она стыдливо втянула голову в плечи. Заметив это, Шалфей махнул рукой, как бы говоря «Не стоит беспокоиться». — Что тогда делать, Шалфей? — тихо спросила Хана. — Есть у меня одна идея. Придумал по дороге из Винсгольма. Только надо кое с кем договориться. — А успеешь? Когда суд? Почему с ним тянут? — не унималась Хана. Шалфей успокоил: — Успею. Суда ещё не было, потому что ждут цалиша, ну и без Зэна никто не начнёт. Если второй уже наверняка здесь, то Цефлай вернётся только завтра. Он окинул Хану быстрым взглядом с ног до головы, словно заново замечая её состояние — перепачканную одежду, измазанную землёй кожу, колтуны в чёрных волосах, к которым обращают так много внимания — и отнюдь не из-за их красоты. — Поешь, я пока приготовлю ванну. Оставь все заботы мне, а переживания — до завтрашнего дня. Сегодня тебя никто не тронет. Улыбнувшись ему впервые за весь день, Хана признательно кивнула, и принялась за обед. Салат оказался с булгуром, насыщенный зеленью и свежими овощами. Есть приходилось деревянными палочками — один из обычаев эльфов, но опыт походов в японские рестораны здесь выручил. Палочками Хана орудовала так же ловко, как и другими столовыми приборами. В салате попадались кусочки перца и лимона — ни то, ни другое она не любила, но сейчас сочетание казалось безумно вкусным, особенно под морковные булочки. В отличие от бани в охотничьем домике, в большом и уютном доме Шалфея была самая настоящая ванная. Стены были отделаны деревом, как во всём доме, ванна — каменная, из гранитной и мраморной крошки. Внутри уже была налита горячая вода, но никакого слива не было — очевидно, наливать и сливать воду приходилось вручную, вёдрами. Рядом остывала печка. Вода оказалась в меру горячей, а помещение проветривалось маленьким оконцем под потолком. Хана удивилась, насколько всё было продумано — от слишком разогретой воды и обилия пара ей бы стало плохо. Расслабившись, она нежилась в воде. Та окрашивалась в бурный от грязи, смываемой с кожи и волос. Не смывались только ссадины и синяки от недавнего нападения. Затёкшее от лежания в тесной темнице тело ныло, но горячая вода снимала ощущение скованности с мышц. Сначала Хана пользовалась простым травянистым мылом, затем стала с удовольствием перебирать бутылёчки — различные масла пахли цветами, мёдом, орехами. Нашлась даже глиняная маска для лица. Хана допустила мысль, что Шалфей живёт с девушкой — обычно парни не уделяют так много внимания содержимому их ванной комнаты. Однако она могла ошибаться — неправильно перекладывать людские стереотипы на другие расы. Руками Хана обхватила крепкие бортики ванной и откинулась на спинку, наслаждаясь чистотой и тишиной, разрезаемой безобидным стуком капель, ударяющихся о пол. Они падали с волос и кончиков пальцев. Раздался короткий стук в дверь, за ним последовал вопрос: — У тебя всё в порядке? — Да! — крикнула в ответ Хана. — Твою одежду я застирал. Женских вещей у меня, конечно, нет, но я оставил рубашку и брюки на пороге. Они мне маленькие, значит, тебе должны хоть чуть-чуть подойти. — Спасибо! Безмятежность разлилась по ванной, расслабляя мышцы и разум. Она словно в гостях у доброго друга — не было никакой темницы, никаких кошмаров. Присутствие Шалфея за стенкой дарило ощущение безопасности, подкреплённое его обещанием. Хана покраснела и окатила себя остывающей водой, зачерпнув ладонями. Она стыдилась своих слов. «Будь на моей стороне» — какая наглость, просить о подобном. Было странно и одновременно приятно, что он согласился. Даэрон, Шалфей — доказательства того, что всё-таки не всем всё равно на неё и её проблемы. Есть в этом чёрством к чужакам мире те, кто готов протянуть руку помощи незнакомцу, те, кто хотят тебя узнать. Но даже их присутствие и участие не способно перекрыть испытанного страха, оставившего отпечаток на душе. Впечатления о Конхейре было не исправить. Закончив купание, Хана вылезла из ванны. Она успела подмёрзнуть, пересидев в остывшей воде. Наспех вытерлась полотенцем, промокнула волосы и боязливо приоткрыла дверь, быстро поднимая одежду. Белая рубашка на завязках — из хлопка, персиковые брюки — из льна. Одежда оказалась велика. Хана утонула в рубашке, достающей ей до середины бедра. Штанины пришлось много раз подворачивать — они оказались слишком длинными. Не спадали брюки только благодаря тоненькому поясу на талии. Волосы Хана оставила распущенными, чтобы они быстрее высохли. Что делать с ванной, она не знала. Наверное стоило найти где-то ведро и начать вычерпывать воду. Только куда её относить? «Шалфей меня лечит, кормит, готовит ванну и стирает мою одежду. Ах да, ещё собирается отмазать меня в суде. Я села ему на шею.» Выйдя из ванны, так и не решившись помочь уборке, Хана встретилась с Шалфеем в коридоре. Целитель ослепительно улыбнулся — чистой ему гостья нравилась больше. — Твоего товарища я накормил, в дом заходить он не захотел. Сторожит снаружи, — отчитался Шалфей, и Хана в очередной раз поблагодарила его, не зная, что сказать. Целитель лишь сдержанно кивал головой в ответ. Хана прошлась по комнатам, осматривая убранство. Дом у Шалфея был большим, уютным. Вспоминая, как вести светские беседы, Хана начала с комплиментов, отнюдь не лестных: — У тебя очень уютно. Это ловцы солнца на потолке, я правильно понимаю? Шалфей ходил за ней по пятам, будто бы не знал, чем себя занять. Он смущённо улыбнулся, когда Хана обратила внимание на потолок. — Да, это моё хобби. Люблю смотреть наверх просто наблюдать за бликами. Окна под потолком специально построены, чтобы впускать как можно больше солнечного света. — Ты их сам делаешь? — удивилась Хана. Своими руками она ничего не умела делать — в детстве гувернантки и матушка учили её вышивать, но выходило из рук вон плохо. Рисовать тоже не получалось, да и удовольствия это не приносило. Игра на фортепьяно ещё кое-как давалась, но создавать вещи своими руками не выходило — это искусство осталось для неё непостижимым, да и не очень то и хотелось. Наверное, поэтому она и не старалась. Шалфей кивнул. — В свободное время. За месяц выходит по паре ловцов. — Это очень красиво. Я никогда не бывала в подобном доме. У эльфов это считается каким-то оберегом или их вешают просто для красоты? — У нас считается, что оберегом может стать любая вещь. Главное — подумать, что она наделена нужными тебе силами. И скорее всего боги благославлят твой оберег. Шалфей дотягивался до какого-нибудь ловца и легонько толкал его рукой — тот цеплял второй, тот — ещё два, и неровный колокольчиковый перезвон наполнял комнату. Хана попыталась дотянуться до самой низкой подвешенной на цепочке звезды, но рост не позволял этого сделать. Решив, что прыгать на месте в попытке достать будет неподобающе, она отказалась от этой затеи, как вдруг крепкие руки обхватили Хану за талию и приподняли. Золотая звёздочка оказалась прямо на уровне глаз. — Что ты делаешь? — хлопая ресницами от неожиданности, спросила Хана. — Помогаю, — лукаво щурясь, отвечал Шалфей. — Ты же хотела дотянуться? Вот твой шанс. — Да это так, не стоило… — промямлила Хана, пальчиком легонько раскачивая звёздочку. И решив воспользоваться возможностью, расшатала ещё несколько ласточек с раздвоенными хвостами. Шалфей, убедившись, что Хана наигралась, мягко поставил её на пол. — Ты один живёшь? — она вспомнила бутылочки в ванной комнате. Шалфей снова остановился у окна, посматривая из-за шторы. Не оглядываясь на Хану, он отвечал: — Да, на этот счёт можешь не переживать. Никому не придётся объяснять твоё присутствие. Расхаживая из стороны в сторону, не зная, куда себя деть, Хана придумывала всё новые и новые вопросы. Шалфей терпеливо отвечал, хотя казалось, что мыслями он был совершенно в другом месте. Что-то его беспокоило. С заметной периодичностью он проверял дорогу к дому, словно кого-то ждал. — Почему ты согласился мне помочь? Вопрос на фоне остальных бытовых прозвучал неожиданно и волнительно. Опешив, Шалфей отвлёкся от окна и серьёзно посмотрел на Хану. — Должна быть причина, чтобы помочь хорошему эльфу? — сведя тёмные брови на переносице, спросил вместо ответа Шалфей. Хана спрятала руки за спиной, чтобы не выдавать их дрожи. — Откуда ты знаешь, что я хорошая? Я даже не настоящий эльф. — А что делает человека — настоящим человеком? — склонив голову на бок, Шалфей изучающе оглядел уши Ханы, которые так трудно было спрятать за волосами. Его манера отвечать вопросом на вопрос раздражала. Намеренно проигнорировав, Хана отвернулась. — Плохой человек или эльф, смотря кем ты себя считаешь, не стал бы защищать меня от виверны. Возможно, я просто хочу отплатить тебе за то, что пришла тогда на подмогу. Может, я хочу с тобой подружиться, чтобы больше узнать о мире людей. Кто знает, что мной движет — даже мне это неведомо. Не всё хорошее нужно объяснять, но всё плохое — обязательно. Чтобы не допускать плохого. Хана вновь посмотрела на Шалфея. Он переоделся в домашнее, костюм походил на её — только что был ему в пору. Взлохмаченные пепельные волосы едва доставали до плеч. Стоял у окна — весь такой неряшливый, обаятельный, благородный и мудрый. Как такому не улыбнуться? Из угла, в котором находилась Хана, через проём прекрасно обозревался коридор и входная дверь. Но это не дало ей преимущества, когда та с силой распахнулась и ударила о стену, а в доме показался мужчина. Коренастый, но всё равно выше неё — широкоплечий, разъярённый, как тигр. Фамильные голубые глаза выдали брата Зэна раньше, чем это можно было понять по чертам лица. Эти глаза — дикие, засекли цель. Широким шагом он направился прямо на Хану. Путь ему преградил Шалфей. Он попытался что-то сказать, но Зэн занёс тяжёлую руку и одним хлёстким ударом откинул целителя в сторону. Хана, не дожидаясь, когда угроза подойдёт, отбежала в сторону, но её поймали за шкирку, словно котёнка, и притянули к себе. Она брыкалась, цеплялась руками и ногами за мебель — но куда ей против силы воина? Зэн одним движением уложил Хану на лопатки. И лёгкие наполнились водой.