Притяжение тёмных планет

Его ладони усыпаны мелкими ранками — дар исцеления не гарантировал мгновенной регенерации, да и Шалфей не любил тратить магические силы на всякие глупости вроде заботы о себе. Подушечки пальцев исколоты шипами и колючками, обварены душистым кипятком линии жизни и сердца, по которым умела гадать Дэри. Под нижними фалангами — мозоли от кинжала, легко ложащегося в руку в случае необходимости — где он только пропадал в кошмарах, когда так нужен? Изящные длинные пальцы оказывались неожиданно крепкими, когда нужно было удержать буйного припадочного, наложить жгут или вставить выпавший глаз обратно в глазницу. Эти руки знали, как правильно выжать сок из свежего сбора, стереть в труху сухие листья в ступке. Тыльная сторона — болезненно розовая, с бледными пятнами меж мелких трещинок. Цыпки выступали всякий раз, стоило подняться северному ветру или намочить руки в холодной воде. Случайные царапины оттого особенно долго заживали на шелушащейся коже, багровели корочки, оставались тёмные полоски шрамов, складываясь в новый узор судьбы, только с другой стороны ладоней. Ранки всегда щипало при приготовлении лекарств — Шалфей никогда не носил перчаток. Эти руки — умелые, испещрённые шрамами — обязаны справиться сейчас. Не чтобы защитить — а чтобы сохранить его новый дом девственным, лишённым насилия. Никто и никогда не пострадает в его стенах. Не украсят деревянные пол и стены кровавые пятна, от которых можно избавиться, только предав огню родной дом. Из груди поднялась ярость — как Зэн посмел ворваться сюда и причинить кому-то боль? Это место, свободное от страданий — его личный храм, отстраиваемый годами и увешанный оберегами от духов. Полный света, тишины и покоя. Даже боги почти никогда не беспокоили его здесь. На полу захлёбывалась Хана. Вода шла изо рта, носа, лилась из ушей. Лицо краснело, вздувались на лбу и висках тёмные вены. И Зэн — с безумными горящими глазами, ненавистно смотрел на торжество боли с высока. Ему даже не нужно было шептать заклинание, чтобы оно действовало — на каком несчастном он только успел отточить его до совершенства? Цепкий и мощный захват сбил Зэна с ног и повалил на землю. Шалфей, не сдерживая эмоций, прокричал в нескольких сантиметрах от его лица: — Ты ненормальный? Решил убить её? Кашель, прерываемый жадными вдохами, раздался позади. Зэн словно не видел Шалфея — как надоедливую куклу, он спихнул его с себя, не прилагая особых усилий. Сила в его теле не уступала медвежьей. Хана перевернулась на живот, выплёвывая воду, поползла в сторону дверного проёма, сгибаясь пополам от кашля. Зэн схватил её за ногу и потянул на себя. — Кем ты себя возомнил?! Ты не имеешь права забирать чужую жизнь! — Отвали! — грубый толчок в грудь. Попытки достучаться разбивались о животный инстинкт. Зэн всегда так охотился — загонял зверей грязно — не давал ни шанса на побег, не позволял допустить ни единой мысли о спасении, давил, нападал, убивал. Кто мог подумать, что те же действия он способен направить против эльфа? Зэн ещё несколько раз отшвырнул Шалфея, тупая боль выступала в местах ударов о мебель и косяки. Дрожали склянками закрытые шкафы, сыпались с верхних полок книги. В ладонь впился осколок от разбитого пузырька. Резкий, неприятный запах ударил в нос. Не пришлось читать этикетку, чтобы узнать состав. Высыпав в здоровую ладонь остатки из пузырька, Шалфей прошептал заклинание и швырнул порошок в лицо Зэну. Это давало небольшую фору Хане — та смогла подняться и бросилась прочь из комнаты. После заклинания усиления яды действуют очень быстро, особенно на эльфов. Шалфей поймал под руки ослабевшего Зэна и помог ему мягко опуститься на пол. Он проверил зрачки воина — те бегали, ловя галлюцинации. Сочтя реакцию безопасной, Шалфей поторопился за Ханой. Она бежала вниз по склону. На ходу отстёгивала наручники и роняла их себе под ноги. Хану догонял пёс. — Постой! — бросаясь вдогонку, пытался дозваться Шалфей. Деревья расступались с этой стороны холма, среди них невозможно было затеряться. Прибитая августовским зноем колючая трава царапала босые ступни, ноги оступались на камнях и крупных комьях земли. Чёрные кудри мотались из стороны в сторону в такт безумному бегу. Шалфей вытянул руку, пытаясь схватить их, остановить Хану. Он поражался, как эта невысокая девушка с короткими ножками способна бежать быстрее него? Выкинув руку дальше, он схватился за плечо Ханы — побоялся больно дёргать за волосы. Бегство прекратилось — одним ловким движением Шалфей развернул эльфийку к себе. Её лицо было слишком контрастным — красные от бега щёки и синие дрожащие губы, словно после купания в холодной воде. Чёрные пряди липли к лицу и шее, не успевшие высохнуть после ванны. Она посмотрела на него снизу вверх. В глазах дрожали крупные, не успевшие пролиться слёзы. Хана держала себя в руках из последних сил. Она пыталась что-то сказать, но сдавленный голос предавал — будто бы она продолжала задыхаться. — Я… я не могу так больше… Я хочу домой! Ладонью она прикрыта искривлённый в гримасе боли рот. — Плевать, что отчислили, плевать, что брат сделает! Я хочу сбежать от этого кошмара! Слова искажались всхлипами и рыданиями. Вся боль, которую Хана прятала сама от себя, весь пережитый ужас захлестнул её с невероятной силой. Мысли прыгали с одной на другую, путались в паутину. Хана бессвязно бормотала о чём-то, понятном только ей. Беспокойно кружил Банши, не зная, чем помочь хозяйке. Щемящая боль стиснула сердце при взгляде на неё. Поддаваясь неизвестному порыву, Шалфей притянул Хану к себе, заключая её в объятиях. Он перебирал её влажные волосы, гладил по затылку, баюкал какой-то мелодией. Тоненькие пальчики хватали его за рубашку, мяли ткань, сжимаясь в кулаки. Хана не замолкала ни на секунду — всё бормотала что-то невнятное, и плакала, плакала, плакала. Лицом она утыкалась в грудь Шалфея — он чувствовал, как одежда впитывала горячие слёзы. Больше всего на свете он желал унять боль Ханы — этой маленькой новоиспечённой эльфийки, на которую свалилось слишком много бед, страданий и несправедливости. Банши беспокойно топтался рядом, скулил. Вставая на задние лапы, передними он опирался на Хану, доставая ей до самого плеча. Шалфей аккуратно отодвинул пса, вынудив его отойти. — Я ненавижу этот мир! — прокричала Хана, ударяя ладонью по груди Шалфея. Он стерпел, лишь сильнее прижал к себе за талию и уткнулся носом в мягкие волосы. Они пахли персиками, хотя в его ванной не было ничего с таким вкусом. Ультрамариновые всполохи возникли перед глазами — очертания знакомой опушки поплыли. Ощущение, словно из-за перепадала давления потемнело в глазах, закружилась голова. Солнечный день Мальхина окончательно расплылся, и на замену ему родился менее густой лес, покрытый дымкой от тумана. Пасмурное небо ложилось на плечи, оставляло влажные поцелуи на коже. Шалфей вздрогнул, понимая, что это больше не Конхейр, и стал ещё активнее гладить Хану по голове, плечам. Та, казалось, не заметила перемены, и всё сильнее распалялась: — Как они только посмели сделать это со мной? Тут в моде душить людей всеми возможными способами? У вас конкурс на самое изобретательное удушье? Она срывалась в истерику, смеялась сама с собой. Мир замигал переменами — за долю секунды пасмурное небо Улимма сменяло солнечное лето Конхейра. Шалфей устойчивее встал на земле, боясь упасть от нахлынувшего головокружения. В глазах рябило от контраста цвета, кожу то обжигало горячее солнце, то остужала туманная морось. Хана не понимала, что творит. Она то прижималась к Шалфею, как детёныш к матери, сетуя на свою тяжёлую судьбу, то хлестала его ладонями по плечам, царапала сквозь рубашку. Происходящее поднимало внутри волну первобытного ужаса. Шевелились волосы на затылке. Шалфей молился ненавистным ему богам, чтобы это поскорее прекратилось, искал способы успокоить Хану и боялся её отпустить — она была как спасательный круг сейчас. Бросишь — и унесёт в открытое море. Его укачивало, как на карусели от бесконечных прыжков по мирам. Их окружили возникшие из неоткуда шары — от энергии и необузданной силы воздух наполнялся густым напряжением. Чёрные материки с синим свечением лавы под корой — так выглядели те самые тёмные планеты. Они кружились кольцом вокруг, и насчитать точное число не представлялось возможным. Не выдерживая натиска неизвестной силы, Шалфей зажмурился. Пара новых ударов прилетела в грудь — но он её не отпускал, держался. Хана кричала что-то ещё, но Шалфей её не слышал. — Прости, это я снова не уберёг, — мягкий поцелуй в макушку. — Я обещал тебе быть полезным, но не могу обеспечить тебе даже базовую безопасность. Кому-то другому следовало быть на твоей стороне. Планеты испарились. Солнечный день, клонящийся к закату, вытеснил сырой мрак потустороннего мира. Чувствуя, что качка прекратилась, Шалфей аккуратно отпустил Хану и взглянул в её лицо. Заплаканная, с алыми опухшими губами, она выглядела несчастнейшим эльфом на свете. Потухшие чёрные глаза смотрели куда-то в пространство. Она выбилась из сил. — Это не твоя вина, — дежурно, словно по привычке, сказала Хана. — Ты не всесилен. Но я очень ценю твою помощь и поддержку. Спасибо. Складывалось ощущение, словно последние минуты, полные ужаса Шалфея, для Ханы прошли незамеченными. Опустошённая, как это обычно бывает после нервного срыва, она потеряно отошла, выглядывая в траве наручники. Магнит от них она до побелевших костяшек сжимала в кулаке всё это время. — Что ты с ним сделал? — безынтересно спросила Хана. Шалфей подбирал браслет, потерянный чуть поодаль. — Одурманил. Он в сознании, но бредит. Яд ещё долго должен действовать, мы можем вернуться в дом, но держись позади меня. — Хорошо. Хана взяла браслеты в руки, не решаясь застегнуть их. Шалфей без спроса надел наручники на женские запястья. — Так будет лучше. Ты всегда сможешь снять их. Ответом ему стал безучастный кивок. Подъём оказался тяжёлым — Шалфея до сих пор шатало из стороны в сторону, а Хане с трудом давался каждый шаг. Ещё совсем недавно приобретённые силы покинули её. Слегка побаиваясь касаться её, он помог подняться, поддерживая за острый локоть. Банши бежал следом, виляя хвостом из стороны в сторону. Когда они дошли до дома на вершине холма, склон перестал закрывать собой собравшуюся толпу. Здесь стояли и воины в кожаных доспехах и разноцветными обручами на головах, редкие ремесленники в фартуках из близ стоящих домов, любопытствующие женщины-соседки. Шалфей узнавал лица и жалел, что на шум сбежалось столько народу. Завидев Хану, толпа простых жителей сделала шаг назад, словно по команде. Воины обнажили оружие, зарычал пёс, но Шалфей действовал на опережение. Ещё вдалеке он взял Хану за руку и поднял её запястье вверх: — Она закована в висмут и не несёт угрозы! Навстречу из толпы отделился худощавый Хивель с заряженным арбалетом на перевес. Шалфей закрыл Хану собой, и стрела прицелилась прямиком ему в грудь. — Что здесь произошло и почему ты с осуждённой? — басом спросил он. Обычно Хивель так не разговаривает, но сейчас он был на взводе, отчего тон был поистине командным. — Она больна, и я взял на себя уход за ней до суда. Старший Роумель распорядился о её освобождении, — отчеканил Шалфей. Только удостоверившись, что на запястьях Ханы действительно висмут, воины спрятали оружие. Входить в дом Шалфея никто не торопился, даже не смотря на распахнутую дверь. Шалфей дал согласие, и Хивель с воинами вошли. Зеваки из соседских домов ропща разошлись по своим делам, гонимые строгим голосом командира. Прежде всего Шалфей распахнул окно, выветривая клубящийся в воздухе дурман. Зэн лежал там же, где упал — его глаза бегали из стороны в сторону. Он видел галлюцинации, шарахался от них, бормотал бессвязное в бреду. — Матушка, не убивай себя… — слёзно просил Зэн, глядя в лицо вошедшему Хивелю. Тот нахмурил брови и потребовал объяснений. — Он ворвался в мой дом и напал на Хану. Применил к ней заклинание утопленника. Я использовал первое, что попалось под руку, чтобы утихомирить его — дурман-траву. Он видит галлюцинации и не понимает ничего. Эффект продлится не более двенадцати часов. Воины недоверчиво переглянулись. Один из них возразил: — Чтобы Зэн и напал на девушку? Враньё. — Она убила его брата! Ты бы сдержался? — возразил ему другой, по виду ровесник Зэна. — Я никого не убивала! — прошипела Хана из-за спины Шалфея. — И мы это докажем! Хивель удивлённо повёл бровью, уставившись на Шалфея. — Мы? Ты на её стороне? — Предатель! Воины переложили Зэна с пола на лавку, стоящую в этой же комнате. Тот болтал руками, слабо отмахиваясь от прикасавшихся к нему эльфов. Шалфей, порядком раздражённый присутствием Зэна, повёл пальцем у его головы. Дрёма окутала эльфа, но в полное забытье он провалиться не мог — дурман слабо совмещался с усыпляющими травами и заклятиями. — Не нужно такого удивлённого тона. То, что я не готов обвинить первого подвернувшегося эльфа в убийстве, не значит, что я предатель, мне безразличен Корза или я не ищу справедливости. По его вине, — Шалфей указал на Зэна. — Все без особых разборок стали считать, будто бы Хана — та, кого мы ищем. — Всё это выглядит очень подозрительно. Будто бы вы в сговоре, и специально напали на Зэна, — глаза Хивеля потемнели. — Чтобы что? Похитить? Убить? Повлиять на сознание? Хана закована в висмут и она даже не эмпат, — Шалфей грубо схватил Хану за запястье, снова демонстрируя наручник. Она недовольно стрельнула глазами, но возмущаться не стала. — Это ещё доказать надо. Хана вышла вперёд, не позволяя Шалфею отгородить её от разговора. Девичья спина — прямая и жёсткая, словно к ней привязали шест. Опухшее от недавних слёз лицо исказилось злостью. Хана теряла терпение, закипая: — Так докажите! Я — тень, чёрт вас дери. Я пришла на замену Корзе, как это и работает в вашем грёбанном Конхейре. Должен же быть какой-то способ проверить мои слова? Лакмусовая бумажка для таких случаев имеется? Она не привыкла ругаться. Не так её воспитывали. Её учили доносить свои мысли вежливо, Хана умела возразить по-умному, красиво, завуалировать грубость в уместном сарказме или откровенной лести. Но эта маска была ни к чему среди эльфов. Зачем соблюдать приличия, если тебя так несправедливо отправляют на эшафот? Неприступной стеной Хана и Шалфей отстаивали свою правду. Пламенный гнев раскалил угли чёрных глаз, мятежные белые затянула снежная буря. Их раздражало неверие, то, как каждый встречный пытался ткнуть пальцем в ложь, толком не разобравшись. — Не существует способа отличить эльфа от человека-эльфа, — сдержанно ответил Хивель. — А если я скажу, что вижу сны о Корзе? — последний козырь из рукава выложен на стол. — Я вижу всю его жизнь во снах. Я знаю его семью, его дело, я видела его первую любовь, друзей. В подробностях. Преступник мог знать об этом? Это был ещё не суд, но больше не было сил ждать до него. Кто-то ещё, кроме Шалфея, должен убедиться, что она не убийца. — Мог, если он эмпат. Ты преднамеренно перед смертью считала его воспоминания, — влез в разговор младший воин. В руке он держал листовку с портретом Ханы — сейчас лица были очень похожи из-за жуткого выражения лица. Эльф тыкал в строчку «Обладает эмпатией, будьте особо бдительны!». — Не слышал о такой способности теней. Это выдумка! —поддержал товарища второй воин. — Зато я слышал. Все обернулись на Шалфея. Он смотрел в сторону, словно делал вид, что разговор его совсем не интересует. Эльфы затихли в ожидании грядущих объяснений, но их не последовало. — Та девчонка, Дэри? — спросил Хивель. Он был самым старшим из присутствующих и помнил о событиях двадцатилетней давности. Шалфей кивнул, соглашаясь. Хана недоумённо перевела взгляд с одного эльфа на другого, не понимая, о ком идёт речь. Желая поскорее получить поддержку в своей невиновности, она задала зудящий вопрос: — Хоть способ проверить, какой магией я обладаю, имеется? Внимание снова было обращено к ней. — Есть. Он весьма болезненный. Снова боль. Хана внутреннее поёжилась, но твёрдость стали из взгляда никуда не делась. — Отлично. Если не останется другого доказательства моей невиновности, то я согласна на проверку магии. Шалфей посмотрел на неё сверху вниз. Маленькая, худенькая, Хана всего несколько минут назад билась в истерике в его руках — уставшая, напуганная, вытерпевшая много боли. А теперь она стойко стоит на своих двоих и утверждает, что пойдёт на всё, лишь бы убедить общество в своей правоте. Этот мир совсем её не касается. Её семья, друзья, привычная жизнь остались по ту сторону пространства, она знает, что может просто вернуться в свой мир, навеки запереть магию в висмуте и жить как раньше. Возможно, это уже дело принципа — очистить своё имя? Или она просто не знает, как очутиться дома, не умеет? Что двигало Ханой — пока оставалось тайной. — Постараемся избежать этого, — подвёл вердикт Шалфей. От своего плана он пока не отказался — как ни трудно ему будет искать поддержки от той, кого он отвергал многие годы. Хивель удовлетворённо кивнул, и удаляясь, заявил: — Пароно останется здесь. Считай это своей защитой от разъярённых близких Корзы. Воин, ростом с Шалфея, выпрямился по струнке, подчиняясь приказу. Янтарные волосы заплетены в десяток мелких косичек и увешаны деревянными бусинами, с вырезанными рунами на них. Хивель и другой воин забрали Зэна с собой, аккуратно уведя его под руки. Оставшиеся трое переглянулись, не зная, что делать. Повисло неловкое молчание. Шалфей задумчиво почесал затылок и предложил: — Может, чаю? Банши наконец накормили. Шалфей сварил для него каши и яиц, и изголодавшийся пёс с удовольствием опустошил тарелку. Насытившись, Банши сел у ног хозяйки. Пароно оказался тихим парнем, недоверчивым. От чая он отказался, но Хана согласилась с большим удовольствием. Делая вид, будто его присутствие их совсем не тревожит, они завели непринуждённую дружескую беседу. Попытались отвлечься от водоворота неприятных событий на что-то хорошее, непринуждённое. — Я из Винсгольма привёз мармелад. Будешь? — О, в Конхейре он тоже есть? Конечно буду. А чай у тебя какой? — Есть обычный чёрный, ягодный, ромашковый, мятный, имбирный, смесь трав, могу сделать с лимоном, мёдом… — список продолжался очень долго. Хана округлила глаза. Увидев её замешательство, Шалфей рассмеялся. — А что ты думала, я же целитель. И к тому же просто большой любитель вкусного чая. — А с шалфеем у тебя чай есть? — Хана попыталась подавить смешок. Целитель улыбнулся шутке. — Есть, но он лечебный. Если хочешь, в обычный чёрный добавлю листьев шалфея? Глупо было смеяться над этим, но после пережитых тревог и в осознании, сколько неприятностей ждут впереди — трудно было сдержаться. Хана согласно кивнула. Эльфийский мармелад на вкус отличался от того, к которому она привыкла. Мало сахара, натуральный вкус фруктов и ягод, ещё он оказался совсем не прозрачный. Тыквенный мармелад и вовсе внешне напоминал кусочки варёной моркови — но во рту таял сладко и пряно. — Я себя так хорошо чувствую, — прислушиваясь к ощущениям в груди, заметила Хана. — Я же теперь совсем здорова. Как ты это сделал? Шалфей закусил щёку изнутри, подбирая слова: — Не совсем. Понимаешь, магия не способна взять и вылечить. Она только помогает, ускоряет регенерацию. Я легко затягиваю мелкие раны, но… если речь идёт о заболеваниях, то организм должен излечить себя сам. В случае с твоим сердцем всё несколько сложнее. — Как же так? У меня же совсем ничего не болит, — она опустила растерянный взгляд в кружку, глядя на своё отражение в тёмной чайной поверхности. — Я снял симптомы, но не устранил первопричину. Мы можем подобрать для тебя лекарства, я буду зачаровывать их, чтобы лучше подействовали. Это поможет полностью вылечить тебя, но займёт много времени. Зато по итогу ты будешь абсолютно здорова. В чёрных глазах затаилась надежда. Лучшие врачи среди людей утверждали, что Хана всю оставшуюся жизнь должна наблюдаться в больнице и принимать лекарства. Говорили, что её сердце неизлечимо больно. Имело смысл задержаться в мире эльфов. Она подняла глаза, полные благодарности. Она обязана ему бесконечно многим — за доверие, за защиту, за крышу над головой. За надежду жить полноценной жизнью, не доставлять неудобств своим родным. — Ты говоришь правду или просто пытаешься меня утешить? — Не имею привычки лгать. — И ты меня вылечишь? Шалфей ослепительно улыбнулся — да, он сможет. — Как мне отблагодарить тебя? — спросила Хана, но резко себя поправила. — Точнее, сколько это будет стоить? Это же твоя работа… — Насчёт денег не переживай. Но от благодарности не откажусь. Шалфей поднялся, обошёл стол и остановился позади Ханы. Его руки обхватили спинку её стула, а сам целитель наклонился. Из-за ворота рубашки выпал перстень — на длинном шнурке он раскачивался, как маятник. От Шалфея исходил терпкий запах трав. Горячее дыхание обожгло шею, когда он наклонился к уху Ханы и прошептал: — Одна процедура — один секрет. — Но у меня не так много секретов — смущённо похлопала ресницами Хана. Шалфею нравилась её реакция на его близость, проступивший на бледных щеках румянец. Он слушал учащённое дыхание. Давно не испытывал удовольствия смущать девушку. — Любой факт о твоём мире — для меня тайна. Хочу, чтобы ты раскрывала мне их. Одна за другой. Он изучал её профиль — узкий прямой нос, губы — тонкая верхняя и пухлая нижняя. Кожа вокруг глаз оставалась припухшей, но это добавляло ей очаровательной искренности, которой он не заметил при их первой встрече. Не ледяная кукла — а живой эльф с горячим, ранимым сердцем внутри. Пышные чёрные ресницы прикрыли глаза, не давая прочесть плескавшиеся в них эмоции. — Договорились, — тихий, скромный ответ. — Чё вы там шепчитесь? — скрипуче поинтересовался Пароно, подходя к столу. Шалфей плавно встал и лениво посмотрел в сторону воина. Расслабленная поза прятала в себе стальную уверенность, и воин недовольно поджал губы — ему отнюдь не понравилось то, с каким пренебрежением глянул Шалфей. — Говорите так, чтобы я вас слышал. Не то чтобы мне интересны ваши диалоги, но я обязан быть в курсе на случай, если вы захотите сговориться. — Так мы уже сговорились. Правда, Хана? Сговорились выпить ещё по чашечке чая. А ты, — Шалфей нарочно ткнул пальцем в плечо воина, показывая, что тот подошёл слишком близко. — Смотри и глотай слюнки. Быть может передумаешь и присоединишься. Как гостеприимный хозяин, Шалфей подлил из заварочного чайника ещё не успевший остыть напиток. Отпив пару глотков, он удалился в другую комнату, оставив Пароно и Хану наедине. Такой подлости она не ожидала. Смутилась, хотела пойти следом, но одёрнула себя. Что ей, ходить за ним как утёнок за уткой? Не вечно же Шалфею нянчиться с Ханой. Попытавшись найти в себе смелость, она заговорила с Пароно: — У вас чудесные волосы! Словно расплавленный янтарь. Вы косы сами плетёте? В её словах не пряталось ни капли лести. Хана действительно была поражена: и цветом, и причёской. В голове промелькнула мысль, что будь у мужчин из её мира такие волосы, они были бы в сто раз привлекательнее. Пароно недоверчиво посмотрел на неё — в его глазах Хана всё ещё была опасной убийцей. Он осторожно ответил: — Жена и дочка заплетают. Старая традиция Мальхина. — Расскажите? — попросила Хана, разворачиваясь к нему лицом и кладя локти на спинку стула. Пароно прошёлся по комнате — он устал стоять. Поняв, что Хана полностью под его контролем, он позволил себе взять стул и присесть по центру маленькой кухоньки. Топор на его поясе смотрелся грозно — лезвие ничем не было прикрыто. — Если ты холост — носишь одну косу. Однако, если у тебя есть супруга и дочери, то они вместе заплетают много кос и надевают бусины. Любовь моих девочек усиливает действие рун. Они защищают меня и уже не раз отводили от меня опасность. — Очень милая традиция, многие ей следуют? — она попыталась вспомнить кого-нибудь из воинов с косами, чтобы ответить на свой вопрос. Отчётливо представила себе Корзу — у него был длинный колосок через плечо. Зэн ходил с хвостом — наверное, это тоже что-нибудь значило. — Не сказал бы. Вернулся Шалфей. В его руках было два письма из желтоватой бумаги. Стоило ему отворить окно, как письма унесло ветром. — Что это? — спросила Хана. — Летучая бумага. Пишешь на ней письмо, и оно само найдёт своего адресата. У людей такой нет? — Нет. Зато есть телефон! — нашла чем похвастаться Хана. Она вкратце объяснила заинтересовавшимся эльфам что это такое. — У каждого телефона есть свой номер. Набираешь конкретный, и можешь услышать своего собеседника. Правда с собой телефон не поносишь — он проводной. Но при необходимости можно найти, откуда позвонить. Хана расправила мизинец и большой палец, а остальные прижала к ладони. Руку поднесла к уху и несколько раз качнула. — Этот жест означает «созвонимся». Если сложить руку так, то она напоминает телефонную трубку. Пароно и Шалфей внимательно медленно повторили за Ханой и посмотрели на неё, ища одобрения. — Да, правильно, — улыбнулась Хана. Шалфей мысленно сравнил Око с телефоном. Отличий оказалось больше, чем сходств, ведь когда используешь Око, ты подглядываешь за эльфом без его ведома. Как бы между делом, он спросил: — А как называется город, в котором ты родилась? Брови Ханы приподнялись от неожиданного вопроса. Но скрывать было нечего: — Милборн. А что? — Да так, хотел услышать, как звучат слова на твоём родном языке. Это первое, что пришло в голову. Хана почему-то нахмурилась. До этого вопроса она была готова рассказать тысячу вещей о людях, но теперь расстроилась. Она сделала ещё несколько глотков чая и попросила возможности прилечь отдохнуть. — Конечно. Ты можешь лечь в той же комнате. Я постелил чистое. — Спасибо, — на выходе обернулась Хана. Банши удалился в спальню вслед за ней. Пароно подскочил и поспешил за ней, но Шалфей преградил ему дорогу. — Собираешься над душой сидеть? Дай ей отоспаться! Воин нахмурился, угрожающе кладя ладонь на рукоять топора. Пытался припугнуть — но в ход бы точно не пустил. — Я уже объяснил, что не могу оставить её без присмотра. Это приказ. Нравится тебе или нет. Он было хотел обогнуть Шалфея и пойти дальше, но тот выставил руку, загораживая дверной проём: — Ладно. Но в комнату не заходи. Будешь снаружи. Если что-то произойдёт, ты в любом случае это услышишь и вмешаешься. Это было не предложение. Пароно недовольно вздохнул, но согласился. Вместе они уселись на пол напротив друг друга. Пароно подпёр спиной дверь в комнату, где отдыхала Хана, Шалфей — противоположную стену. — У тебя других дел нет? — раздражённо бросил воин. — Ничего я ей не сделаю, пока она не предпринимает попыток к бегству и не проявляет агрессии. Чего ты так печёшься об этой девчонке? Крутя отцовское кольцо между пальцами, Шалфей хмыкнул и с хитрецой посмотрел на Пароно. Ответа не последовало, на что воин выругался одними губами. Спустя некоторое время раздался стук. Шалфей поплёлся открывать, немного злясь. Не дом, а проходной двор. За дверью его ждала Мята со свёртком в руках. Он успел позабыть, что отправлял весточку. — Она тут? — настороженно спросила подопечная. Её, очевидно, пугала мысль о том, что она была так близко с настоящей убийцей. Но Мята всё равно пришла по просьбе Шалфея, и тот спохватился — он же совсем ничего ей не объяснил. — Проходи, — пригласил он. — Хана не преступница. На суде это подтвердится. Тебе нечего бояться. — Я не боюсь, — обиженно буркнула Мята и протянула ему свёрток. — Как ты просил. Мать Мяты была швеёй, и Шалфей попросил её поделиться какими-нибудь непроданными нарядами. В маленькую ладошку упало несколько монет. — Загляну к вам при первой возможности. Подопечная не торопилась уходить. Она переминалась с ноги на ногу, тянула время. Мята всегда делала так, прежде чем засыпать Шалфея вопросами. Светло-зелёные волосы собраны в два пучка на голове, на лоб падала неровная густая чёлка. Мята подняла на него круглые глаза с жёлтыми крапинками у зрачков. — Где она была? Подопечная глядела на него совсем по-взрослому. Во взгляде читалось «Не обращайся со мной, как с ребёнком. Расскажи, как есть». Шалфей наклонил голову — прядь пепельных волос упала ему на глаза. — Я не уверен, что имею право об этом рассказывать. Дождёмся суда, и тогда все всё узнают. — Понятно, — не стала препираться Мята. — С ней можно встретиться? Вопрос прозвучал неуверенно — будто ей не очень этого хотелось, но она всё равно зачем-то спрашивала. Вспомнив о Пароно, сидящем под дверью, Шалфей помотал головой: — Она спит. — Ясно. К вечеру небо стали затягивать кучевые облака и поднялся сильный ветер. Он гнул деревья, ударял ветвями по стенам дома. Жуткий стук наполнил дом — пели переливами ловцы под потолками, но они больше не разносили солнце по комнатам. Мята ушла задолго до начала бури. Перед тем, как отправиться по делу, Шалфей заглянул в спальню. Хана спала беспробудным сном — непогода не могла дотянуться до неё. Тонкие черты лица, словно вырезанные из белого фарфора, разгладились. Спящей Хана казалась совсем юной, по-настоящему невинной. Веки подрагивали — быть может, прямо сейчас она видела сны о Корзе. Какого это — подглядывать за чужой жизнью? Шалфей и раньше задавался этим вопросом. До жути странно было слышать из уст любимой девушки об эпизодах жизни своего погибшего отца. Он одновременно хотел и не хотел слушать об этом. Шалфей умолял Дэри рассказать ему о жизни отца — о его детстве, юности до встречи с мамой, но мог и оборвать её посреди истории и попросить никогда больше не упоминать о нём — и так до следующего раза. По родителям он всегда скучал. Завидовал с малого возраста другим детям — у них была семья. Магония заменила ему семью, но не мать — всё-таки она была наставницей, и её дело — обучить Шалфея целительству. Пригреть, утешить, обласкать — эти обязанности матери она не выполняла. Слишком сильно иссохла и обросла колючками её душа, повидавшая многое за две сотни лет. Оттого Шалфей и тянулся к Дэри с самого детства — ведь тень, пришедшая после смерти отца, хранила воспоминания о нём. Если он что-то забудет — Дэри расскажет и даже покажет. Она колдовала ему добрые, тёплые сны, где его семья цела, мать — здорова, отец — жив, а больные не умирают у него на руках. Возможность видеть родных через призму магии Шалфей любил даже больше, чем свою подругу. Она это чувствовала и сделала для себя вывод — пока она будет полезной, Шалфей будет её любить. Дэри лезла из кожи вон, чтобы сделать для него больше, развивала свой дар — ради него. И переборщила. Вина была на нём. Он считал, будто бы сам подвёл Дэри к этой идее, только признаться вслух смелости не находил. Жестоко, неподобающе он оттолкнул её. Поступок мальчишки. А теперь придётся идти к бывшей возлюбленной на поклон. Собирался он скрипя сердце. Но больше обратиться было не к кому. Шалфей коснулся босой стопы Ханы — нога оказалась ледяной. Но спала она так крепко, что ни холод, ни чужие прикосновения не могли её разбудить. Здоровый, долгожданный сон. Он укрыл её одеялом. Свёрток с одеждой оставил на стуле рядом. Договорившись с Пароно, чтобы он никого не пускал, Шалфей вышел из дома. Тёплая накидка защищала от холодного ветра. На руках открылись старые ранки, зачесалось пространство между пальцами. Пряча ладоши под мышки, он побежал по старой знакомой дороге. Вниз по деревянной лестнице, прямо, повернуть у дикой яблони, перейти мостик, перекинутый через полноводный ручей, чьё дно устелено крупными булыжниками. Вверх по склону, заметить орешник — и невдалеке показался крохотный домик Дэри. Она жила на отшибе, в старом охотничьем домике, который уже не использовался по назначению. Ей выделили его, как только Дэри стала достаточно взрослой, чтобы жить одной. Самая маленькая тень в истории Конхейра не обрела семьи в лицах приёмных родителей и сама захотела поскорее уйти. Четыре стука: три подряд, один с задержкой — их условный знак. Он сделал это не из ностальгии, а чтобы не создавать сюрпризов. Чтобы поднимаясь открыть дверь, Дэри знала, кого встретит на пороге. Горький смешок. Серые глаза блеснули как-то загадочно. Что-то среднее между «Рада тебя видеть» и «Я не удивлена». Казалось, будто она обо всём уже знала. Что случилось, зачем пришёл. О ком просит. Неприятно, неловко было сейчас быть на её месте — стоять на пороге, теряться в догадках — а впустит ли? Не захлопнет ли дверь перед лицом? Он не многое потеряет, если она откажет в помощи. Ему ничего не будет. Зато Хане придётся болезненно, мучительно доказывать то, что она не обладает эмпатией. На поверхность всплывёт её загадочная сила, и даже среди своих, местных, такое разглашение не сулит ничего хорошего. Без лишних слов они вошли в дом. Шалфей недоумевал, как Дэри выживала в таких условиях. Комнатка, совмещённая с кухонькой, печка общая и для купальни за перегородкой, и для приготовления еды. У неё всегда было темно — крохотные окна хоть и застеклены, но плотно закрыты тёмными шторами. Одна только керосиновая лампа освещала помещение. Противоположности. Шалфей любил свет, простор, воздух. Он специально отстроил такой дом — на вершине холма, чтобы лес не мог украсть у него ни единого солнечного лучика. Окна на западе и востоке под самым потолком — его задумка. Множество комнат, в которых он бывал так редко — простая прихоть. Дэри словно бы ни к чему не стремилась, ничего не хотела, раз продолжала столько лет сидеть в этой конуре. Он даже не знал, чем она зарабатывает на жизнь — не интересовался с момента расставания. И сейчас не было бы его ноги здесь — если бы не Хана и его странная, но такая живая тяга к этой девчонке. — Помоги в суде, пожалуйста — твёрдо, не теряя гордости попросил он. Откажет — не страшно — повторял себе раз за разом. Но было бы лучше, если бы согласилась. Ей не нужно было ничего объяснять. Она знала, что Шалфей уговорил командира освободить Хану из сруба, знала, что тот приютил её у себя дома. Знала, что лечит, защищает. Дэри достаточно было знать пару фактов, чтобы предсказать дальнейшее поведение Шалфея. Они росли вместе — сиротка-целитель и чужачка-эмпат. Один — надежда Мальхина, другая — свидетельство позора эльфийского народа. — Почему я должна это делать? — спросила Дэри. Её пшеничные волосы были собраны в две косы и падали на пышную грудь. Раньше она выглядела гораздо младше, хотя уже достигла того возраста, когда эльфы застывают во времени, и внешность меняется очень медленно, когда нельзя сказать — ему двадцать или пятьдесят? — Потому что я прошу, — хотелось добавить «и потому что ты всё ещё меня любишь», но это было бы слишком жестоко. Приди он с любой другой просьбой, она бы откликнулась без раздумий. Бросилась бы и в огонь, и в воду, лишь бы уверить, что она снова полезна. Лишь бы вернуть утерянное доверие. Но он просил о другой девушке. Это причиняло много боли. — Если я не стану помогать, её кинут в яму, — ухмыльнулась Дэри. — Как бы это сейчас не звучало, но разве это не единственная надежда, что мы когда-то будем вместе? Шалфей решил не раскрывать все карты. — Если её кинут в яму, то я буду до конца жизни помнить, что ты могла помочь — но не стала этого делать. — А если спасу, то ты привяжешься, полюбишь! Ты ведь уже привязался, да? Я же вижу. О ком-то постороннем ты не стал бы просить, — Дэри всплескивала руками, ревностно стреляла глазами. — Это не так! — горячо выдохнул Шалфей. Он просто пытается поступить по-доброму — защитить несправедливо осуждённую эльфийку. Разве это плохо? Повисло молчание. Дэри скрестила руки на груди и обиженно надула пухлые губы, словно ребёнок. Шалфей сжимал и разжимал кулаки, успокаивая себя. — Я соглашусь, только если ты пообещаешь мне кое-что, — Дэри подняла указательный палец. — Вот моё условие. Шалфей вопросительно приподнял бровь. Насколько предсказуемой она сейчас окажется? — Смотря о чём просьба. — Когда я приду к тебе за помощью, ты не откажешь. Что бы я не попросила — ты поможешь мне. Одолжение, значит. Шалфей задумался, стоит ли ему соглашаться. Если она попросит о том, чего он не в силах выполнить. Или не захочет? — Может сразу скажешь, что тебе нужно? Дэри облизнула пересохшие губы. — Я пока не знаю. Но раз выпадает такая возможность — хочу в будущем заручиться твоей поддержкой. И томно прикрыв глаза, загадочно добавила: — Мало ли, что может случиться. — Я исполню только то, что не будет причинить вреда. Мне или кому-либо ещё. — Конечно, — по-лисьи хитро улыбнулась Дэри и протянула руку. Шалфей скрепил договор крепким рукопожатием в надежде, что он об этом не пожалеет. Ветер ударил в лицо беспощадным ледяным потоком. Словно лето в один миг распростилось с августом и передало права осени. Отрезвляющий воздух напомнил — лето подходило к концу. Пусть здесь, на юге, тепло держалось до середины октября, но переменчивая погода не создавала сомнений — скоро и это место скуют холода. Он ненавидел осень, как и многие. И причины одинаковые. Рано темнело небо, зябко было оставаться снаружи и природа медленно, но верно умирала. Никто ведь не любит смерть. По возвращении домой Шалфей узнал от Пароно, что в Мальхин вернулся цалиш. Утром он назначил Суд Леса.