***
— Дереву две тысячи лет. Легенда о нём гласит, будто бы росток проклюнулся из семечка ровно в тот миг, когда Дариаль воплотил своё последнее заклинание в жизнь и разделил Землю пополам. Он успел произнести свою последнюю волю, прежде чем закрыть глаза навечно. Его дети услышали её, простились с почившим отцом и отправились разносить весть о случившемся по всему миру. Два сына и две дочери — они разошлись на четыре стороны света. Младший сын отправился на юг. В середине своего пути он дошёл до лагеря партизан, которому только предстояло стать большой и богатой деревней. Эльфы были в растерянности — уверенные, что борьба ещё продолжается, они строили ловушки, отправлялись в разведку и удивлялись, когда не находили следов противника. Словно бы люди отступили — во что слабо верилось. Это нагоняло страх, что впереди ждёт ещё большая катастрофа: внезапная и тщательно спланированная атака, которая застанет их врасплох, стоит чуть-чуть ослабить бдительность. Младший сын Дариаля всех успокоил — поведал, что война с людьми окончена, но предупредил о последней воле своего отца: стоит эльфу отнять жизнь у другого эльфа, как человек придёт на место убитого и расскажет всему свету о свершившемся грехе. Эльфы обрадовались окончанию войны. Они целовали посланнику руки, благодарили Дариаля за возможность зажить спокойно. Однако один из местных остался недоволен. — Чтобы эльф и пролил кровь эльфа? Такого в жизни не произойдёт, наши единственные враги — люди! К чему этот глупый завет? Юноша улыбнулся недовольному и мягко ответил: — Я буду только рад, если воле моего батюшки не будет суждено воплотиться в жизнь. Пусть любовь каждого к брату нашему будет так же горяча, как огонь, распаляющий твою кровь, храбрый воин. Воин гневливо нахмурил брови, прочитав несуществующую лесть в словах посланника. Он не унимался: — А люди? Они понесут наказание за всю боль, что причинили нашему народу? — Нет, — беспристрастно отвечал юноша. — Раскол забрал из мира людей всю магию до последней капли. — Почему наказание досталось только нам? Они значит, заживут спокойной жизнью, а эльфы должны чувствовать вечный упрёк из-за вестников преступления? Качая головой, посланник серьёзно взглянул в лицо воина: — Это не наказание, а мера сдерживания. Ведь если все будут жить мирно и не прольют крови, как ты в этом убеждаешь, то и человек сюда не явится? В ином случае, вам же будет лучше знать об опасности. Воин промолчал в ответ, а разговор быстро позабылся толпой. Местные предложили посланнику переночевать, прежде чем он продолжит своё путешествие — ещё многим нужно было рассказать о расколе миров и предупредить о новом законе. Юноша согласился. Домов здесь не было, только незаметные землянки в густом лесу — укрытия на время войны. Клинок разрезал нежное мальчишеское горло легко и быстро, словно лист бумаги. Сын Дариаля не успел ни вскрикнуть, ни открыть глаза. Он лежал на земле, красивый, юный и безмятежный, будто бы продолжал видеть сны. Багровая кровь окропила подстилку из трав, ручьём дотекла до ростка и напоила юное создание. Магия напитала будущее дерево силой погибшего юноши. Оно выросло крепким, высоким, жизнестойким. Когда неизвестная болезнь убила все деревья на сотни метров вокруг тысячу лет назад — один только ягодный тис остался стоять. В него била молния — некоторые ветви перестали плодоносить, но дерево всё ещё крепко держалось корнями за эту землю. Вместе с древом росло и поселение партизан, превращаясь в красивую деревню, чьи жители не позабыли о первой эльфийской крови, пролитой не человеком. Угадай, как звали погибшего юношу? — Мальхин, — заворожённая сказкой прошептала Хана. — В честь него была назвала деревня. Шалфей кивнул, подтверждая её догадку. Эту легенду он рассказал Хане утром перед самым отправлением на Суд. Ему было положено явиться раньше, как не хотелось идти рука об руку с подозреваемой, чтобы поддержать её. Но Хана не выглядела напуганной. Она не боялась или позволяла себе показать это. Прямая спина, вздёрнутый подбородок и ни капли сомнения в глазах. На худом теле — знакомое платье. Не понятно, как Хана раздобыла его, ведь она не выходила из дома, находясь под чутким контролем Пароно. Видно, Шалфей не единственный её друг — крошка Мята постаралась. Чёрное платье с высоким горлом и короткими обтягивающими узкие плечи рукавами, пуговицы на груди и струящийся до колен подол. Тугой пучок на голове делал худое девичье лицо ещё строже, убранные волосы открывали острые уши. Во всём её облике читалась строгость и непокорность. — И раз у тисового дерева произошло первое на этой земле преступление, то и Суд проводить стали там же, — Шалфей заканчивал последние приготовления, укладывая в сумку свежеприготовленные на рассвете настои, в надежде, что они ему сегодня не пригодятся. — Иронично, — хмыкнула Хана. Как Шалфей не отвлекал её историями, а увести от мрачных мыслей не мог. Хана замыкалась в себе, как моллюск в ракушке. Всё глубже погружалась в раздумья и готовилась к тому, что её ждёт. Но Шалфей не сдавался. — Ирония ещё в том, что тис считают деревом смерти. — Это имеет отношение к богу Центарию? — неожиданный вопрос застал Шалфея врасплох. Внутри его передёрнуло от упоминания сущности, являвшейся ему чаще остальных богов. — Нет, — Шалфей быстро собрался с мыслями. — Всё гораздо проще. Кора тиса обладает бактерицидными свойствами и убивает микробы. — Что? Ты знаешь, что такое микробы? — лисьи глаза прищурились в недоверии. — А ты нет? — не понял вопроса Шалфей. Хана немного оживилась и принялась объяснять: — Я то знаю. Просто это удивительно! Ты эльф-целитель. Ты лечишь магией, травами да припарками. И тут говоришь мне, что знаешь о том, что такое микробы. Диссонанс получается. Я даже микроскопа у тебя не видела! Шалфей залился звонким смехом. — То есть ты хочешь сказать, что чтобы знать о существовании микробов, бактерий, инфузории туфельки, нужно обязательно иметь микроскоп и проверять это лично? Знаешь, это даже обидно, что ты считаешь эльфов… Да нет, меня необразованной деревенщиной. Тонкие пальчики растёрли виски. Новый факт о мире эльфов не укладывался в голове. — Так у вас что, настолько сильно развита наука? — А ты считаешь, раз магия есть, то и мир познавать не надо? Мы не настолько ограниченные, — без злобы отвечал Шалфей, расплываясь в белозубой улыбке. Реакция Ханы позабавила его. — Да нет, я не это имела в виду… — побоявшись обидеть союзника, оправдывалась она. — Прости, просто я не видела у вас медицины в привычном мне понимании… Но целителя было не остановить. — Я и что такое молекула тоже знаю! И атом! И электроны с протонами различаю! — жарко отстаивая свою образованность, Шалфей тыкал указательным пальцем в столешницу раз за разом. Хана примирительно замахала руками: — Верю, верю! Шалфей бросил взгляд на часы у окна. Пора было отправляться к тису, из-за которого разгорелся спор. Подойдя к Хане, он ободряюще растёр её плечи и произнёс напутственные слова: — Не волнуйся. Возможно, будет тяжело, и обстановка будет давить, но всё будет хорошо. Мне нужно прийти на место пораньше, поэтому я сейчас ухожу. Пароно сопроводит тебя. Не обещаю, что всё пройдёт быстро. Но постараемся вместе, чтобы всё осталось позади, как страшный сон. И наклонившись к самому уху Ханы, чтобы стоящий в этой же комнате Пароно не услышал следующих его слов: — Не забудь взять ключ от наручников. Это может понадобиться. Хана кивнула, что поняла. Где бы ни было её волнение, как бы глубоко она не запрятала его за маской хладнокровия, Шалфей почувствовал её учащённый пульс, скользнув ладонью по запястью. Он тоже переживал, что что-то пойдёт не так. И пусть все волнения окажутся напрасными.***
Шаг был слишком быстрым, рваным. Чем быстрее они дойдут, тем быстрее начнётся Суд. А чем быстрее начнётся Суд, тем быстрее он закончится. Верно же? Лес уступил права выжженной прелой траве, и вдалеке показалось дерево смерти. То самое, из легенды. Хана замедлила шаг. Её пробил озноб несмотря на неистовый жар. Тис дрожал в раскалённом воздухе, словно мираж среди пустыни. Даже трава — золотистая, как песок. Надо сбросить скорость, добавить в поступь твёрдости, лицу — уверенности, глазам — гордости. Хана не понимала своих чувств. Она одновременно и злилась, и дрожала от страха. Неизвестность пугала, а осознание происходящего вызывало жуткое отторжение. Как она может кого-то убить? Глупости, и Суд — глупость. Много всего видела на свете за свою недолгую жизнь, много разных занятий перепробовала, во всяких ситуациях бывала, но в такой — впервые. Выступать в роли осуждённой, когда не сделал совсем ничего плохого. Разве что сбежала из тюрьмы пару недель назад. Принесла в жертву запретной магии двух лошадей. Будто бы она этого хотела и делала нарочно! Надевая ледяную маску, она запрятала эмоции вглубь себя. Оковы на запястьях нагрелись, обжигая кожу — то был не августовский жар. Ворох проглоченных эмоций будил магию, запертую в белом металле. В неприметном кармане, спрятанном за тёмной тканью юбки, лежал магнит. Удобно достать его за долю секунды — Хана проверила. Эльфов было немного, что уже обрадовало. Гораздо проще убедить десяток, чем разъярённую толпу. Почему-то она думала, что вся деревня придёт к тису, чтобы участвовать в Суде, как толпа зевак приходила к костру инквизиции, где собирались жечь ведьму. Пока что эльфы казались цивилизованнее, чем люди в средние века. Хана ловила разные взгляды. Мудрый сиреневый принадлежал знакомому ей Цефлаю, сухой золотистый — целительнице Магонии, нежный белый — союзнику Шалфею. Были здесь и незнакомые лица. В тройке совета стоял высокий мужчина в богатом обмундировании и платиновом обруче на голове. Его глаза смотрели грозно исподлобья. Хана проглотила подступивший комок, но он никуда не делся. — Почему тень не связана? — басом обратился к Пароно незнакомец. Воин не нашёлся что ответить и поспешил исправить положение. Хана покорно протянула руки — Пароно продел в специальные отверстия на наручниках цепь и закрепил её. Запястья свели так близко, что самым удобным оказалось сцепить пальцы в замок. Взгляд Ханы зацепился за тёмное пятно на стволе. Она прищурилась и разглядела собственный портрет — уродливый, злобный, приколотый к стволу длинным острым кинжалом. Она видела эти листовки раньше, только мельком. — Теперь, когда все на месте, начнём… — голос цалиша прозвучал, словно из-под воды. — В присутствии Совета трёх лик, яута, свидетелей и обвиняемого, выясняются обстоятельства смерти Корзы из Мальхина, сына Нунель и Никамира, брата Зэна. Её поставили спиной к широкому стволу, и обступили полукругом. Впереди — Магония, Цефлай и Сондронэр — тот самый Совет трёх лик. Остальные эльфы — знакомые и незнакомые, образовывали второй ряд за спинами совета. Мелькнула рыжая макушка — Чата держалась позади, но Хана не сомневалась — с того места ей прекрасно видно всё. Шум крови в собственной голове заглушил фразы Цефлая. Хана видела, как шевелились его губы, но не могла различить слов. Она прикрыла глаза и сосчитала до десяти — нужно было успокоиться. Наконец, морок спал и Хана стала понимать происходящее: — …назови своё настоящее имя, — говорил Цефлай. — Хана Магнота, — нарочно громко сказала она — боялась, что голос осипнет. — Начнём с простого вопроса. Хана Магнота, ты обвиняешься в убийстве Корзы из Мальхина. Ты признаёшь свою вину? — Нет. Лицо Зэна перекосило от отвращения, но Хана не дрогнула. Сондронэр неприятно рассмеялся: — Видно, уважаемый цалиш, просто не получится. Вы позволите мне продолжить Суд? — Приступайте, — Цефлай махнул рукой, утопленной в многочисленных рукавах. Хана вся сжалась внутри. Если цалиш выглядел строгим мудрым дедушкой, то Сондронэр пугал её своим грозным видом и резким басом. Казалось, что на лицо ей падала не тень огромного древа, а его собственная. Воин одним только своим присутствием испытывал Хану на прочность. — Правда ли, что ты — гостья из Улимма? — с некоторой издёвкой задал вопрос Сондронэр. — Вы спрашиваете, человек ли я? Да, человек. Будьте добры, называйте всё своими именами. Руки хотелось скрестить на груди, закрыться от этого жуткого эльфа, и Хана делала всё прямо противоположное своим желаниям. Хотела промолчать — язвила. Хотела убежать — стояла на одном месте. Она играла роль — прятала свой страх за едкими замечаниями. Сондронэр кашлянул, не ожидая такого ответа, но возражать не стал. — Знала ли ты когда-либо Корзу из Мальхина, Хана Магнота? Повисла долгая пауза — Хана раздумывала, как будет лучше ответить. Она всегда придерживалась такой позиции — лучше потратить чуть больше времени на раздумья, чем быстро выпалить первое, что придёт на ум. Сондронэр расплылся в жуткой улыбке — только второй вопрос, а обвиняемая уже мнётся. Очевидно же, виновата! Хана хотела незаметно посмотреть на Шалфея, но побоялась, что этот взгляд заметят и у целителя будут проблемы. — Я его — да, он меня — нет. Позвольте объяснить, что я имею в виду. Со слов Шалфея, который ввёл меня в курс дела, — Хана позволила себе тот желанный взгляд, Шалфей ободряюще кивнул ей «продолжай». — В ночь моего перемещения погиб юноша по имени Корза. Получается, что именно весть о его смерти я принесла в ваш мир. Знала ли я его до этого? Конечно, нет. Я не застала его живым. Но каждую ночь, засыпая, я вижу сны о его жизни. Хана замолкла, а по немногочисленной толпе пробежался первый ропот. Она облизала пересохшие губы — хотелось пить из-за жары. Хана была готова продолжать мысль, но сделала паузу, давая эльфам переварить услышанное. В диалог вступила Магония, до этого момента хранившая молчание: — Мне известно об этой способности теней. Это правда. — Но правда ли, что эта тень — тень Корзы? Нам никак не проверить её слова. Она может лгать! — Хана знала, эта очевидная мысль должна была рано или поздно прозвучать. — Ваше право ставить под сомнение каждый мой ответ, но позвольте и мне спросить: какой тогда смысл в этом разговоре? Не лучше выслушать мою версию до конца, прежде чем начинать искать правду? — Хана старалась говорить вежливо и выглядеть сдержанной, хотя чувствовала, как собственные нервы натянулись, словно струны лютни Даэрона. — Молчать! — рявкнул Сондронэр. — Ты слишком много комментариев себе позволяешь. Неразумно — перечить тем, кто может сжечь тебя на ведьмовском костре, но Хана терялась в негодовании от ситуации: её приставили спиной к стволу, связали, окружили, ставят под сомнение каждое её слово, повышают голос как на собаку. Сжав руки в кулаки, громким голосом она произнесла так, чтобы все слышали: — Я — человек, и человеком буду. Судите меня по своим законам, раз я на вашей земле, и правы будете. Истина мне известна и я нахожусь здесь, чтобы донести её до каждого, кто усомнится. Я буду перед вами честна и открыта, так и вы будьте справедливыми ко мне. Порыв горячего ветра зашумел сухой игловидной листвой тиса. Эльфы загалдели, словно птицы, и не разобрать было, кто что пытается сказать. Цалиш поднял бледную руку, призывая к тишине. Все умолкли мгновенно. — Не будем превращать Суд в фарс. Пожалуй, расспрос продолжу я. Хана прикусила язык, чтобы не поправить Цефлая, проглотила колючее «допрос». — Вернёмся ко снам. Ты видишь Корзу в своих снах, верно? Хана кивнула. — Можешь рассказать какой-нибудь факт из его жизни, который открылся тебе во сне? — Цефлай говорил мягче, чем Сондронэр, и от этого стало чуточку легче. — Зэн, выйди вперёд, ты будешь подтверждать, говорит ли Хана правду. Коренастый, знакомый Хане в жизни один только день и то в неадекватном состоянии, Зэн вышел вперёд. Его взгляд окатывал ледяной водой, и в лёгких ещё холодели воспоминания о том, как болезненно эльф может применять к живому существу магию. Хана стала дышать медленнее и глубже — проверяла, способна ли это делать. В короткую паузу она принимала решение, с какого факта про Корзу начать. Все воспоминания с Чатой однозначно отлетают — слишком интимное, и не её же попросили выйти вперёд. Значит, нужно было рассказать о том, что знали только Зэн и Корза. О весёлой драке полотенцами и вкусных пирожках с щавелем в далёком? Нет, это слишком просто. Зэн стоит перед ней — весь такой холодный, прожигает Хану ненавидящим взглядом. Наверняка жалеет, что убить не получилось, и считает Суд бесполезной тратой времени. Надо затронуть самые нежные струны его души, надо заставить его поверить, что никакая магия эмпатии не способна добраться до тех воспоминаний, о которых она сейчас всем поведает. И нужный фрагмент удачно вспомнился. — Это было весной. Снег едва растаял. Земля была мокрая, скользкая. Братья гуляли в лесу — искали для матери подснежники. Было холодно. Корза ходил ещё в зимнем тулупе из заячей шерсти. Он был очень рад, что зима закончилась. Бегал, резвился, птиц распугивал, а Зэн строго его осаждал. Лениво так — нет подойти да за руку взять и вести рядом с собой. Казалось, словно он вообще не хотел никуда идти. Раздражался, рявкал на младшего. А Корза был слишком рад, не мог поубавить свои эмоции — он же ребёнок. Зэн переменился в лице. Он вспомнил тот холодный мартовский день — осознание продолжения промелькнуло в его глазах. Хана стала говорить быстрее, боясь, что Зэн не даст ей дорассказать: — Земля мокрая, скользкая. Корза упал в ручей. Полноводный — снег ведь только сошёл. Он захлёбывался — даже вскрикнуть не успел. Тулуп от воды потяжелел — сразу ко дну пошёл. Зэн не скоро заметил, что что-то не так. А когда сам к ручью вышел, увидел только тёмное пятно в бурлящей воде. Растерялся, не знал что делать. Закричал, заплакал. Вспомнил, что магией воды владеет — заклинание произнёс, руки вперёд выставил, да только ничего не получалось. А время уходило. Наконец, сообразил прыгнуть в воду — быстро скинул верхнюю одежду и бросился в ручей. Корзу не сразу нашёл, у самого конечности свело от ледяной воды. Но всё-таки брата нащупал, на берег выволок. Корза воду выплёвывал, плакал, дрожал от холода. Хана наклонилась вперёд, и теперь она буравила Зэна взглядом — осуждающим, строгим. Она обращалась только к нему — в глазах когда-то старшего брата застыл ужас от воспоминаний пережитого. — Ты домой его не повёл. Испугался, что отец по шее даст. Развёл костёр, раздел брата, укутал в свою куртку и отогрел. Вы до ночи просидели у того костра. Корза плакал: «Пойдём домой, пойдём домой, к маме хочу!». А ты не пускал, хотя идти было совсем ничего. Уговаривал, давай не будем родителям ничего рассказывать: «Пусть это будет наш маленький секрет». И пока Корза не сдался, домой идти отказывался. Сырой тулуп в доме спрятал, заклинаниями сушил глубоко ночью, чтобы никто ничего не понял. Как потом матушка боялась, что её младший сын умрёт от воспаления лёгких. Корза долго болел. Магония приходила, лечила. Никто не понимал, почему он заболел. Корза воды начал бояться, а объяснить никому не мог почему — брату же обещал. Пора подступала учиться магии, и он — маг воды, до паники, до истерики боялся подходить к любой воде. Ахнула Магония, прижимая руки к сердцу. Эльфы с укором уставились на Зэна, зашептались, а он стоял, в холодном поту, сжимал и разжимал кулаки. Ему было так стыдно за тот случай, много времени ушло, чтобы заставить себя забыть. И тут Хана — эта жестокая, острая на язык ведьма открывает его шкаф и из него сыплются скелеты. Выбившиеся из причёски витые чёрные пряди упали Хане на глаза, и мстительная улыбка растянулась на её худом лице. Зэн словно опомнился, кто перед ним: — Она эмпат! Перед тем, как убить Корзу, она хорошенько порылась в его голове! Заранее придумала прикинуться тенью, чтобы никто ничего не понял! И все воспоминания, которые она успела прочитать, будет рассказывать под предлогом того, что пришла из Улимма с его смертью! Это же очевидный обман! Пот проступил на его лбу, и горячие обвинения сыпались одно за другим. Хана вздохнула, понимая, что перегнула палку. Растрогать своего главного обвинителя не получилось — слишком сильно ей хотелось насолить Зэну, уколоть его, отомстить и она рассказала больше, чем собиралась. И теперь придётся расплачиваться за эту маленькую слабость. — Тишина! — рявкнул Сондронэр, грубо утягивая Зэна обратно в ряд. — Цалиш говорит. Цефлай поднял вопрос: — Откуда эта мысль, что обвиняемая обладает магией эмпатии? Зэн выудил из сумки тетрадь в кожаном переплёте. — Из дневника Корзы. Так же в Винсгольме мы нашли девушку, которая последняя видела и Корзу, и нападавшую. Она рассказала, что Корзе удалось обезвредить и связать эльфийку, но та зашептала, влезла в голову и заставила его бежать. А сама пошла следом. В последних записях брат упоминает, что его сознание спутанно, и он не отличает правду от лжи. На это способен только эмпат. Хана, уставшая от нападок, влезла в разговор: — Я не обладаю магией эмпатии! У меня… — Всё убеждение Зэна в том, что Хана является убийцей, строится только на том, что у нападавшей, и у Ханы чёрные волосы. Уверен, без этого факта Зэну не пришло бы в голову обвинять Хану, — ехидно подметил Шалфей, до этого молча наблюдавший за происходящим в стороне. Хана удивлённо взглянула на него. Шалфей только покачал и одними губами произнёс: «Ещё не время». — Не только поэтому! — Зэн стал оправдываться, словно напроказивший мальчишка. — Это ведь очень умный ход: прикинуться тенью своей жертвы. — Тогда где настоящая тень Корзы? Она в любом случае должна бы оказаться по близости, исключений никогда не было! — заметила Магония. — Хана её и убила, а тело спрятала! Она самозванка! — выкрикнул один из незнакомых свидетелей. Снова поднялся шум. Толпа разбилась на два лагеря — тех, кто поддерживал Зэна и тех, кто Шалфея, хотя сам он больше не высказывал никаких мыслей. Громко ругались Сондронэр и Магония, было видно — они явно друг друга недолюбливают, и дело Ханы — лишь повод поскандалить друг с другом. Один только Цефлай, не обращая внимания на толпу, о чём-то глубоко призадумался. Хана удивлялась шуму — она считала, присутствующие достаточно сильно уважают цалиша, чтобы соблюдать порядок. А оказалось, что у эльфов всё как у людей. Мысль вызвала у Ханы усмешку. Она устроилась поудобнее, припав спиной к стволу тиса. Прижавшись затылком к коре, Хана разглядывала ясное голубое небо сквозь крону дерева смерти. Напряжение, копившееся внутри, куда-то испарилось. Никто её не убьёт. Эльфы — все такие из себя благородные, высокоморальные — просто не смогут прийти к единому мнению. Они такие же порочные, как и люди. Так же, как и люди, готовы грызть друг другу глотки. Эльфы и люди — ничем не отличаются по своей натуре. Не глядя на толпу, Хана ловила клочки яростных споров и улыбалась нелепости происходящего. Когда она открыла глаза и посмотрела вперёд, то увидела перед собой круглое девичье лицо в обрамлении светлых волос. Две причудливые косы, украшенные стеклянными бусами, падали на пышную грудь незнакомки. — Здравствуй, — голос задорный, серые глаза смотрят с лёгкой хитрецой, изучающе. Девушка по-птичьи наклонила голову — и бусы в волосах зазвенели, ударяясь друг об друга. Как Хана могла не услышать её приближения? — А ты красивая. Про такую красоту говорят «хищная», — незнакомка не ждала ответного приветствия. Она и не думала представляться. Девушка подняла глаза на портрет, приколотый к стволу. Оказывается, он висел над самой головой Ханы. — Тю, какой страшной нарисовали. Совсем непохожа. Наверное, Шалфей специально тебя похуже описал, чтобы такую лапочку не поймали. А может художник хотел нагнать ужаса? Думаешь, удастся сжечь портреты? Хана отодвинулась от ствола и обернулась, изучая портреты, о которых говорила эльфийка. Рядом висел второй: пожелтевший от времени, мятый от влаги лист бумаги с изображённой на нём женщиной — беловолосой, с изящными и очень знакомыми чертами лица. Во взгляде крылось лёгкое безумие — расширенные зрачки вытесняли радужку, чей цвет не удавалось распознать. Ещё одна гиперболизация художника? — Что значит «сжечь»? — спросила Хана. — Все листовки сожгут, если ты окажешься не при чём. Логично же? — Дэри, что ты здесь делаешь? — удивлённо спросила Магония. — Тебе нельзя здесь находиться. Наконец, эльфы прекратили свои склоки и обратили внимание на новое лицо. Очнулся, словно ото сна, цалиш. Дэри очаровательно улыбнулась. — Именно я вам и нужна, чтобы разрешить эту непростую ситуацию, — она произнесла последние два слова нараспев и игриво подмигнула Шалфею. Дэри стояла, сцепив руки в замок за спиной и перекатываясь с носка на пятку. Будто бы здесь не расследовали дело об убийстве эльфа. Словно она проходила мимо и зашла поздороваться к соседям. Эльфы смотрели на неё с подозрением и неприязнью. Похожие взгляды Хана ловила на себе в первые дни пребывания в Мальхине. Она пыталась найти объяснение такой странной реакции, но не могла догадаться, в чём дело. — Что ты предлагаешь? — спросил Цефлай. Он словно и без того знал, зачем пришла Дэри, а вопрос задал, что ответ услышал Суд. — То, что я — эмпат, вы знаете наверняка. А эта пташка для нас загадка. Она, безусловно, готова нам всё поведать, но никто не будет уверен в правдивости. Свидетелей нет. И я вызываюсь покопаться в этой тёмной головушке, — Дэри бесцеремонно пригладила Хане волосы, — чтобы узнать — лжёт она или нет. Советники цалиша, в отличие от него самого, удивились предложению. Сондронэр поспешил поставить идею под сомнение: — Увидеть настоящие воспоминания ты, конечно, можешь. Но кто сказал, что ты расскажешь нам правду, а не сочинишь чушь на ходу? Хана сдержалась, чтобы не закатить глаза. Опять один и тот же аргумент. А как её слова они собирались проверять? Интересно, какой вердикт вынес бы Суд, если бы выслушал её, не отвлекаясь? Подставить под сомнение можно как её слова, так и собранные против неё доказательства. Видно, эта игривая эльфийка — тот самый козырь в рукаве, припрятанный Шалфеем. Дэри регулярно бросала на него двусмысленные взгляды, никого не стесняясь. — Я могу в этом помочь, — Шалфей выудил из сумки пузырёк с зелёным содержимым. Хана узнала его — это тот самый, над которым целитель корпел всю ночь перед Судом. — Наставница, ты позволишь Дэри принять его? — Сыворотка правды? Не у меня надо спрашивать, — Магония повернулась к Дэри. — Ты знаешь побочные эффекты? Головокружение, тошнота, рвота в течение следующих двадцати четырёх часов. Хана всплеснула руками. Эльфы изобрели детектор лжи? — Подождите! Это же мне надо? Не проще, если я выпью сыворотку и всё расскажу? Зачем эти ухищрения? Цефлай поспешил объяснить: — Мы не знаем, как сыворотка правды действует на людей. Она может сработать, а может и нет. И мы этого никак не проверим. — Но тело у меня очень даже эльфийское, — Хана покрутила головой, позволяя окружающим хорошо разглядеть её длинные острые уши. — И всё же, оно такое не с рождения. Переместившись в Конхейр, оно претерпело трансформацию. Одно дело — урождённый эльф, чей организм наука досконально изучила, и совсем другое — оборотень вроде тени, — цалиш поспешил оправдаться, хотя ему это было и не по статусу. — Извини за такое сравнение, не знаю как помягче назвать. Хана затаила очередную обиду, но пререкаться не стала. — Радуйся, милашка, тебе плохо что ли? Это я проведу следующие сутки в обнимку с ведёрком, — Дэри уже запрокидывала пузырёк, опустошая его. — Шалфей, мог бы и сахарку добавить, чтобы подсластить. Такая гадость! — Не ребёнок, потерпишь, — буркнул Шалфей. Казалось, будто он не рад присутствию Дэри. Эльфы замолкли в ожидании дальнейшего развития событий. Даже самые недовольные заворожённо следили за ритуалом. Кто-то принёс скамью, чтобы немолодые советники смогли присесть. К горлу подступил комок. Хана только сейчас поняла — Дэри будет копаться в её голове. Как это ощущается? Что именно она будет искать и сколько личного увидит по пути? Хана хотела было возразить, но Дэри уже оказалась слишком близко и было поздно. Эмпат потянула её за руку, попросила сесть на землю и припасть спиной к стволу дерева. Хана послушалась. Дэри села рядом и наклонилась неприлично близко, касаясь своим лбом лба Ханы и кладя ладонь ей на затылок. В собственных мыслях стало тесно. Хана стала думать слишком быстро и одновременно обо всём — воспоминания жизни пролистывались словно страницы книги, подчиняясь чужой воле. Хана думала о том, о чём не хотела и понимала, что не может сопротивляться. Утешало одно — ей будет известно, что узнает Дэри. Мысли носились по голове словно мыши по клетке. Хане показалось, что Дэри смотрит слишком быстро и не успевает услышать и посмотреть всё, но по серьёзному и сосредоточенному взгляду эмпата становилось ясно — она подмечает каждую деталь, пролистывая память Ханы как книгу, читая страницы по диагонали. Воспоминания менялись от свежих к старым. Дэри сосредоточенно изучила утренний разговор с Шалфеем и осталась чем-то недовольна. Серые глаза напоминали пасмурное небо, в них мелькала молния плохо скрываемого негодования. Голову Ханы охватила ноющая боль — Дэри перестала мягко перелистывать страницы её памяти, она дёргала их, мяла, пачкала замасленными пальцами. Она пропускала разговоры с Пароно, всё больше углубляясь во взаимодействия с Шалфеем, вкрадчиво вчитывалась в воспоминания о нём с особенным вниманием. Хане было нечего скрывать — ничего интимного или запретного она не делала в последние дни. Стиснув зубы она терпела чужое присутствие в собственной голове, пытаясь не обращать внимание на пульсирующую боль в висках. Тем временем Дэри коснулась воспоминаний о нападении Зэна. Эмпат ловила ощущения и чувства в свои липкие сети так же умело, как и слова и факты. Воспоминания о тех страшных минутах вернули Хане громкий стук сердца в ушах, животный страх за жизнь и бешеную силу в уносящих подальше от опасности ногах. В смазанной картинке перед глазами ничего нельзя было разобрать: только дикие голубые глаза охотника и босые ноги, бегущие по колючей траве вниз по склону. — Не надо… — молила Хана, выставляя руки вперёд и пытаясь оттолкнуть от себя Дэри. Та крепко схватила её за костлявое плечо и с мужской силой вдавила его в ствол дерева. — Сиди тихо, — прошипела на ухо Дэри. В голосе не осталось ни капли девичьего озорства. Хана вспомнила свою истерику: истошный плач смешанный со смехом в пропорциях один к одному. Любые слова память вышибла, оставив только чувства и действия. Хана снова видела, как била Шалфея в грудь, как мягко он прижимал её к себе, успокаивая. Она не помнила его слова, один только нежный пустяковый шёпот, тёплые руки, обхватывавшие талию и затылок. Хана услышала, как заскрипели зубы Дэри, и вместе с тем головная боль загорелась с новой силой. Неужели это ревность? Надо было двигаться дальше. Миновав несколько дней, Дэри отмотала плёнку к ярмарке. Нехотя и безынтересно эльфийка просмотрела воспоминания о барде и постепенно подбиралась к тому самому дню, который раскроет главный секрет Ханы. Подопытная вся напряглась, попыталась вытолкнуть Дэри из своей головы. Той было плевать на сопротивление, от тщетных попыток Ханы она отмахнулась как он назойливой мухи. Пока не наткнулась на пустоту. — Не поняла, — недоумённо сказала Дэри сама себе, и надавила ещё раз. Но результат не изменился — она по-прежнему не могла ничего увидеть — в голове Ханы поселились непроглядная тьма и тишина, словно бы моль проела плешь в одежде. Дыр стало всё больше. Чередовались воспоминания и пустоты. Ничего не понимающая Дэри стала пропускать их, планируя разобраться с проблемой позже, и наконец перешла к тому, ради чего всё это затеялось. Ночное озеро, прохлада мокрой ткани на замёрзшем теле. Расфокусированное зрение ловит белёсый силуэт. Немного старания — образ становится узнаваемым. Первая встреча с Шалфеем, после которой — пара десятков вопросов и тысяча незаданных. Дэри отодвинулась, и головную боль как рукой сняло. Хана выдохнула с облегчением. — Рассказывай, — велел Цефлай, глядя сверху вниз на сидящих на земле эльфиек. — Самое первое воспоминание — это то, как её нашёл Шалфей на берегу. Я не могу посмотреть, что было раньше, — коротко доложила Дэри. — Но убийства я не увидела. — Что значит — самое первое? — возмущённо спросил Сондронэр. — А то и значит, — грубо отмахнулась Дэри, вставая на ноги и отряхивая пыль с подола светло-зелёного платья. Игривое озорство испарилось, будто его и не было. — Раньше только непроглядная пустота. Чистый лист. Будто бы до этого она не жила. Совет перекинулся удивлёнными взглядами. — Быть может, Хана каким-то образом прячет воспоминания, и твоих сил недостаточно, чтобы преодолеть её защиту? Дэри громко набрала в грудь воздуха, готовясь к возмущённому ответу. — Не смейте сомневаться в моих способностях! То, что я увидела, совсем не похоже на защиту. Сопротивление ощущается иначе — словно кто-то выталкивает тебя за дверь. Я же будто в пустую комнату зашла. Ни-че-го! — Цалиш, могу предположить, как это объяснить, — Магония повернулась к главе Совета. — Уже упоминалось, что тело Ханы испытало… преобразование в ходе перемещения. Быть может, изменения произошли и в голове? И Хана не помнит своей прежней жизни? — У меня нет амнезии, если вы об этом, — версия была удобной, но лукавить поздно — ведь многие факты о себе она уже рассказывала и даже лично цалишу. — Я ясно помню свою жизнь дома. — Скорее всего дело просто в том, что я не могу посмотреть воспоминания из Улимма, — недовольно сказала Дэри. Она явно не хотела признавать факт поражения. — Звучит разумно, — согласился Цефлай. — Что думаешь об этом ты, Сондронэр? Грозный командир горел желанием высказаться и был очень рад тому, что у него наконец-то спросили личное мнение: — Я считаю, что нас водят за нос. Именно эта девица! — Сондронэр показал на Хану пальцем. — Мы до сих пор не знаем, какой магией обладает виновная. Если она всё-таки эмпат? Вдруг ей не составляет труда подделывать воспоминания или скрывать их от своей сестры по дару? И проверить теорию Дэри мы не можем. Много ли теней в Мальхине? Только двое, и обе перед нами. Одна из них — сама Дэри, а потому мы не можем привести кого-то ещё, чтобы проверить, сможет ли эмпат увидеть людские воспоминания. Хана словно взглянула на Дэри другими глазами — так значит, эта эльфийка точно так же, как и она сама, когда-то попала сюда из мира людей? Когда это произошло? Откуда? Почему Хана ничего об этом не знала раньше? Они могли бы понять друг друга, ведь пережили и переживают одно и то же? Хана могла бы догадаться и дальше — имя Дэри упоминал Хивель — воин, возглавлявший отряд, который забрал опьянённого дурманом Зэна вчера после стычки. Однако Дэри и не собиралась поддерживать Хану. Пожав плечами в ответ на замечания Сондронэра, эльфийка отошла в сторону, явно делая вид, что свою работу она выполнила и дальше проблемы не её. — Тяжело… — протянул цалиш, скрепляя руки перед собой в замок. — В твоих словах есть истина, Сондронэр. Что ж, очень жаль, что проверка не удалась. Сердце пропустило удар. Неужели это всё? Суд больше не оставляет ей попыток оправдаться и сделает виновной? Они уже в глаза так называют, уходя от первоначального «обвиняемая». — Как насчёт проверки магии? — в разговор вступил до этого молчавший в стороне Хивель. Он стоял среди свидетелей по правую руку от Совета. Именно его Хана вчера пыталась убедить в своей невиновности. Хивель в отличие от многих смотрел на неё без злобы, лишь бесконечная усталость старила его красивое лицо. — Ты предлагаешь снять с виновной оковы? Недопустимо! — разгорелся возмущением Сондронэр. — Это болезненная процедура, — напомнил Шалфей, с беспокойством поглядывая в сторону Ханы. В его глазах читались искренние извинения, что его план не сработал. Хана незаметно улыбнулась ему, показывая, что не держит зла. — У неё должен быть шанс! — неожиданно горячо вступилась за Хану Магония. Ей видно, было всё равно, на какую сторону встать. Главное — не там, где Сондронэр. Глубокий вдох. Выдох на раз, два, три. Хана расправила плечи — сама не заметила, как ссутулилась под тяжестью ситуации. — Я согласна. Боль пугала, но не так сильно, как опасность раскрыть перед большой толпой свой самый главный секрет — способность возвращаться в мир людей. Как хорошо, что Дэри не дано этого увидеть. Как эльфы отреагируют? Захотят ли использовать это в своих целях? Лишат ли Хану свободы? Недаром же и Даэрон уверял её держать дар в тайне. Но какой был выбор? Цефлай поправил очки. Он задумчиво посмотрел в глаза Ханы, и ей показалось, будто бы он видел её на сквозь — даже то, чего не смогла рассмотреть Дэри. — Какая у тебя сила? — спросил цалиш. Скажет сейчас — и грядут долгие нудные объяснения. Не скажет — все сделают вывод, с которого Суд и начался. Хана покачала головой. — Я бы хотела ответить на этот вопрос при меньшем количестве свидетелей, — осторожно сказала Хана. — Вопиющая дерзость! — забасил Сондронэр. — Ты нам ещё условия будешь ставить, соплячка? Может ты забыла — сейчас решается твоя судьба. Хочешь жить спокойно — отвечай правду, когда спрашивают! Она даже ухом не повела в его сторону. Хана смотрела только в глаза цалишу — честно и открыто. Мудрые, сосредоточенные — она верила: на их дне плещется сиреневое море милосердия. Мольба была услышана. — Просьба: посторонним удалиться. Остаётся только Совет и моя охрана. — А как же Корза? Вы совсем о нём забыли? — горько спросил Зэн, стоя спиной к Совету и готовый уйти по приказу. Его голова поникло свисала на грудь. — Мы проверим Хану. Если это не она — продолжим поиски. Зэн молча ушёл, не оглядываясь назад, а Цефлай смотрел ему вслед до тех пор, пока широкоплечий силуэт не слился с деревьями. Под взволнованный ропот большинство эльфов покинуло тисовое дерево. Ушёл Шалфей, поддерживая под руку Дэри — побочные эффекты от сыворотки правды давали о себе знать. Только когда все лишние удалились, цалиш вновь повторил свой вопрос. Хана хотела гарантий: — Прошу сохранить услышанное в тайне. — Насколько это будет возможно, — ехидно обещал Сондронэр. Проглотив издёвку, Хана отвечала, тщательно взвешивая каждое слово: — Мой дар — возвращаться в свой мир. Я бесконтрольно перемещаюсь в Конхейр и обратно. Это происходит случайно и совершенно не по моей воле. Дважды объяснять не приходилось — в Совете повисло озадаченное молчание. Один только цалиш не выглядел изумлённым — быть может, он столько всего повидал на свете за свою долгую эльфийскую жизнь, что разучился удивляться? Или научился тщательнейшим образом скрывать это? Последовали долгие объяснения с множеством уточняющих вопросов. Спрашивала только Магония, Цефлай следил за реакцией Ханы, словно за подопытной мышью, пытаясь внешне уличить её во лжи, а Сондронэр недовольно сопел и краснел от злости. — В последний раз я перемещалась несколько дней назад. Тогда один хороший чело… эльф, предложил мне носить оковы из… кажется, висмута, чтобы я не исчезла в самый неподходящий момент. — Умный ход. А ты не думала дождаться очередного перемещения и надеть оковы в Улимме, чтобы навсегда остаться дома? — спросила Магония. — Я хотела так поступить, но уже в более спокойной обстановке. Я думала вернуться в Мальхин, снять наручники и ждать. Но обстоятельства не позволили так поступить. Хана почесала запястье — металл грелся и сильно жёг кожу, вероятно, запертая магия бурлила от волнения. — Тебе знакома эта магия, Цефлай? — на этот раз Магония обращалась к цалишу. Выдержав длинную паузу, тот ответил: — Нет, на моих веках такое впервые. Но у меня есть предположение, которое, возможно, но только возможно, ответит на эту загадку. Подул горячий летний ветер, заколыхалось под ним золотое поле вокруг дерева смерти. Солнце зависло прямо над головой, но оно не доставало членов Суда в тени тиса. Цалиш сильнее закутался в слои своих одежд и вздрогнул, будто бы от холода. — Ты несёшь наследие Дариаля. Именно его магии оказалось по силам разбить Землю пополам. А тебе с тем же даром по силам путешествовать между мирами. Хану словно окатило ледяной волной — теперь ей хотелось укутаться в одежду, но от этого ощущения не избавиться просто согревшись. Цалиш тем временем продолжал: — Да-да, магия пространства. Утраченная много лет назад, унесённая Дариалем в могилу. Никто из его детей не унаследовал её. Других носителей этого дара мы не знаем, а потому можем только гадать о возможностях. Ты правильно сделала, что попросила о приватном разговоре. Можешь быть уверена — никто из присутствующих не станет распространяться об услышанном. — Давайте не забывать, что на слово мы никому не верим, — проворчал Сондронэр. — Такое придумать — никакой фантазии не хватит, — пререкалась с ним Магония. А цалиш перешёл к самой сути: — Если сейчас, когда ты снимешь оковы, ты переместишься — ты готова надеть их и остаться в своём мире? Хане нравилось, что вместо пресловутого, чужеродного «Улимм» Цефлай говорил «свой мир». Ещё можно было сказать «дом». Всем своим существом цалиш располагал к себе. В его словах жила мудрость, а в глазах — чуткость. Она чувствовала, как внимательно относился к ней Цефлай, знала — он ей верит! Хана готова ответить на столь ценные подарки своей искренностью. — Нет, я хотела бы задержаться в Конхейре, если позволите. Дело в том, что я больна, и люди пока не нашли способ полностью избавиться от этой болезни. Она не смертельна, но ставит рамки моим жизненным возможностям. Я бы хотела остаться здесь для лечения. — Я узнала об этом при первом твоём осмотре, — вспомнила Магония. — Если Суд завершится в твою пользу, буду готова принять тебя на лечение в целительском доме. Хана вспомнила, как неуютно ей было находится в гостях у Магонии. Сейчас она пусть и выглядела самой участливой представительницей Совета, но сухой, местами грубый характер целительницы в повседневной жизни к себе не располагал. — Благодарю, — Хана положила скованные руки на сердце. — Но Шалфей уже взялся за моё лечение и готов его продолжать. Дружелюбие стёрлось с лица Магонии, словно его там и не было. Сухой кивок был Хане ответом. — Совет, позволим ли мы Хане Магноте снять оковы и провести проверку магии? Поднялась вверх первая рука. Женская. Следом вторая — Цефлай поддержал Магонию. В стороне остался только Сондронэр. — Большинством голосов Совета, я даю разрешение снять с подсудимой висмут, — огласил цалиш. — Спасибо, — тихо поблагодарила Хана. — Прежде чем мы начнём, скажите, а в чём проявляется проверка магии? Почему говорят, что это болезненно? Магония пустилась в долгие объяснения. — Варится специальный отвар — его рецепт держится в строжайшем секрете. Препарат вкалывается под кожу. Не просто так говорят, что магия течёт по телу. Она действительно течёт — это наша вторая кровь. Отвар взбудоражит силы, удвоит их и заставит фонтанировать магией. Её сложно будет не применить. После того, как эффект пройдёт, начнутся неприятные ощущения. Сначала это просто страх, беспричинная тревога. Потом к ментальным ощущениям добавляются физические: боли в суставах, мышцах, судороги. Помочь в этом состоянии может только повторное вкалывание отвара, но это вызывает зависимость. Проще дождаться конца эффекта. — Напоминает наркотики, — Хана никогда в жизни не сталкивалась с запрещёнными препаратами, но в газетах и по радио часто говорилось об опасности их применения. — Это он и есть, только на магической основе. Подсаживаться на иглу Хана не горела желанием. — Можем пока обойтись обычной демонстрацией дара? Я постараюсь переместиться туда и обратно, правда, я никогда не делала это намеренно. Если у меня не получится, то применим ваш… препарат. Совет согласился дать шанс, пусть и Цефлай всё чаще стал посматривать на часы. Воин из охраны цалиша подошёл к Хане, снял цепочку, стягивающую руки и по очереди приложил магнит к каждому браслету. Температура, сосредоточенная в руках до жжения, быстро и мягко распределилась по всему телу, согревая изнутри. Хана растирала запястья, привыкая к отсутствию оков. Ушло из тела напряжение, с которым она жила последние несколько дней сама того не замечая. Сила наполнила каждую мышцу, каждый кровяной сосуд. Какая она оказывается сильная — хотелось поднять что-нибудь тяжёлое и отшвырнуть в сторону. Но что дальше? Магия здесь — она растекалась по венам, наполняла тело силой, избавляла от гнетущих мыслей. Как приказать ей перенестись домой? Хана закрыла глаза. Считая вдохи, представляла себе родной Персиковый лес, вспоминала, как солнце освещает спелые плоды на тоненьких деревцах, воображала собственный дом — тёмный, с шоколадной черепицей на нагретой крыше. Он утопал среди синего, словно море, сада. Соцветия колыхались на ветру стройными волнами — будто и вправду водная гладь. Руки сами знали, что делать. Они поднялись, раскрылись ладонями вверх, словно удерживая невидимый мяч. Энергия — неземная, могучая накапливалась в руках — она сама охотно шла на зов, будто бы только его и ждала. Ни горячая, ни холодная, зато вязкая и податливая. Запах грозы коснулся кончика носа: невесомый озон и подпаленный электрическими разрядами воздух. Послышался шумный вдох — ахнули члены Совета. Сондронэр вооружился серпом и принял оборонительную стойку — цалиш остановил его одним движением руки. Он восхищённо смотрел за актом утраченной первобытной магии. Тёмная планета просто не могла зародиться на Земле — слишком немыслимая, слишком чужеродная, пугающая и манящая одновременно. Единственное доказательство её существования до нынешнего момента — история разделения людей и эльфов, и то доподлинно никому не известно, как именно Дариаль это сделал. Тем временем Хана распахнула глаза. Посмотрев в лицо цалишу сквозь сгустки ультрамаринового свечения, она раскинула руки, готовая схолпнуть планету в ладонях и перенестись в другое измерение. — Достаточно! — резкий вскрик Цефлая сбил концентрацию, и тёмная энергия рассыпалась, всасываясь обратно в невидимое пространство — туда, откуда пришла. От былой мощи остался лишь быстро улетучивающийся аромат озона и покалывание в кончиках пальцев. — Что за фокусы? — Сондронэр не убирал серп, готовый пустить его в ход. Зрелище сильно напугало командира, он не хотел признавать правды увиденного. — Это невозможно! Нас дурачат! Стоило снять с этой твари оковы, как она наслала на нас галлюцинации. Она эмпат! — Ты считаешь, что мы — старейшие эльфы этих земель, не смогли бы распознать воздействие на наши мысли? Очевидно, что всё увиденное — истина. Этой девочке и в правду подвластна магия самого Дариаля! Что ещё ей нужно сделать, чтобы ты отбросил свои предрассудки и поверил в это? — цалиш строго обращался к Сондронэру, желая достучаться до него. Магония была поражена увиденным, но не до конца согласна с Цефлаем. — Я верю, что морок на нас никто не насылал, но откуда уверенность, что эта именно та самая легендарная сила? Никто не знает, как именно выглядела магия Дариаля. — Верное замечание, моя дорогая подруга, — согласился Цефлай. — Будучи в отъезде по делам деревни, я позволил себе из любознательности навестить королевскую библиотеку. Там мне удалось обнаружить документ, в который летописец занёс слова старшей дочери Дариаля — Гераны. Она рассказывала о своих воспоминаниях, как отец создавал шарообразные сгустки энергии. Хана облегчённо опустилась на траву. Ей удалось. Она убедила всех в своей невиновности и даже смогла по собственной воле призвать тёмную планету. Хана не знала, что может так. Радость и гордость захлестнули её сердце — вот оно какого — обладать магией, о которой среди людей ходит столько легенд? И невероятная удача — самой почувствовать себя в роли колдуньи из сказки. Трудно было скрыть улыбку. — Но в чём проявлялась сила Дариаля до разделения Земли? Зачем он создавал тёмные планеты? — озадаченно спросила Хана. Кроме как перемещаться между мирами, она ничего не умела. Какие ещё возможности откроет для неё эта магия? Цефлай встал, а за ним поднялись и остальные советники. Улыбаясь совсем по отечестки, он протянул Хане руку и ответил: — Боюсь, этого не знал никто. Утверждать не буду, но других упоминаний, которым можно было бы доверять, я не находил. Возможно, со временем эта тайна откроется тебе? Хана приняла помощь цалиша и поднялась на ноги. — Я буду стараться, — вдохновлённое обещание сорвалось с губ слишком восторженно. Цефлаю понравился её настрой. — Тебе предстоит учиться управлять своей силой, пока ты находишься здесь. Постоянное ношение оков может плохо сказаться на здоровье. Я найду для тебя учителя. — Но как? Вы ведь говорили, что больше никто так не может, — надежда, что Хана не единственная, промелькнула в чёрных глазах. — Не может. Однако принципы освоения любой магии одинаковы. Минимума знаний тебе будет достаточно для контроля и самообладания. Они шли под руку, удаляясь всё дальше от дерева смерти. Хана засыпала Цефлая вопросами о магии, а тот охотно отвечал на них. — Я дико извиняюсь, — бас со спины заставил их обернуться. — Но Совет не огласил решение Суда. Сондронэр был прав. Где-то за стеной леса ждали результатов проверки магии участники Суда. Всем им не терпелось узнать, виновна ли подозреваемая в смерти Корзы. Цефлай отправил охрану за ушедшими. Когда все вернулись, он громко заявил: — По решению Суда Леса, принятого Советом единогласно, — на последних словах поперхнулся Сондронэр. — Хана Магнота не считается виновной в убийстве Корзы из Мальхина. Цалиш повернулся лицом к Хане и низко поклонился ей, от чего она опешила. — Деревня приносит тебе искренние извинения за причинённые незаслуженно боль и неудобства. Прости за очернение твоего светлого имени. Я искренне надеюсь, что Мальхин ещё способен стать для тебя домом. Во всеуслышание я накладываю запрет на упоминание истории обвинения и заключения Ханы с целью оскорбить оправданную. В качестве компенсации за вытерпленные невзгоды казна выплатит тебе договорную сумму. Хане предоставили право церемониально сорвать с тиса собственный портрет и сжечь его, а кинжал оставить себе. Когда эльфы разошлись, она осталась стоять под тисовым деревом, не веря, что недоразумение наконец разрешилось. Оковы вновь добровольно стягивали узкие запястья — однако теперь металл не грелся так сильно, ведь Хана знала — скоро она научится обходиться без висмута. — Поздравляю тебя, — шепнул на ушко подошедший со спины Шалфей. — Ты всех убедила. — Это легче, когда рассказываешь правду, — с улыбкой отвечала ему Хана. — Отнюдь не согласен, — лукаво говорил Шалфей. Он остановился рядом с Ханой, глядя на портрет, оставшийся висеть в одиночестве на широкой поверхности необъятного ствола дерева. — Почему он так и продолжает висеть здесь? — спросила Хана, заметив как внимательно Шалфей изучает женское изображение. — Над ней так и не свершился Суд, хотя с момента преступления прошло уже много лет. — Кого она убила? — безобидный вопрос заставил Шалфея поморщиться от воспоминаний. Была ли изображённая женщина похожа на убийцу? Разве что чуть-чуть — из-за показного безумия в широко распахнутых глазах. Если бы не эта деталь, вероятно, добавленная автором, Хана в жизни бы не подумала плохо на красивую женщину с нежнейшими чертами лица. Почему они выглядят так знакомо? — Своего мужа. Кажется даже, что она его любила. Шалфей продолжал смотреть на портрет с тихой грустью, которую не старался скрыть. Трепетали на ветру тёмные ресницы сосредоточенных белых глаз. Они сейчас видели отнюдь не портрет — жестокая, печальная картина застыла, открытая одному только Шалфею. Время не приглушило краски, не позволило забыть ни малейшей детали. Он повернулся к Хане анфас. Сердце пропустило удар. Можно было догадаться и раньше — ведь женщина на старом мятом портрете одно лицо с Шалфеем. Кто она ему. Тётя? Сестра? Мать? Решив утаить собственное открытие, Хана сказала одно лишь: — Очень грустно, что это произошло. — Согласен, — ответил бесцветным голосом Шалфей и встрепенулся, преображаясь. — Какие дальше планы? Пойдём выбивать из Цефлая обещанные деньги? А потом на рынок. Хотя я бы лучше потратился в городе — там выбор больше. Можем навести порядок в твоём домике и прикинуть, с чего лучше начать ремонт. Ты же не собираешься жить в этой хибаре, когда она в таком ужасном состоянии? А вечером отправимся смотреть на костёр, где будет гореть тысяча твоих гипертрофированных лиц. — Отличный план, мне нравится. Двое удалялись от тиса. С их стороны доносились громкие голоса, полные искреннего смеха облегчения. По другую сторону дерева смерти сидел под мёртвой листвой безутешный эльф, потерявший родного брата. Зажимая себе рот, Зэн беззвучно плакал. В груди лежал камень осознания — убийца Корзы остаётся на свободе. Но кто это был? Избежавшая ямы девчонка, которой оказалось по силам одурачить даже старейшего эльфа Мальхина? Или это был кто-то другой? Когда Зэн понял, что остался один, дал волю своим эмоциям. Он зарыдал навзрыд, распугивая притаившихся в листве птиц, громко, как мужчинам плакать непозволительно. Совсем как в детстве, когда думал, что Корза умирает там под толщей ледяной воды. Только теперь плач старшего брата является действительно посмертным.