Наизнанку

      Долгожданный звонок оповестил об окончании последнего урока. Стены нортмурской школы имени Джозефа Эйра мигом наполнились шумом и гвалтом. Через несколько минут из дверей во двор посыпались толпы подростков. Школьники выходили парами, кучками, с гоготом, с гомоном; кто-то медленно, кто-то быстро. В сыром холодном воздухе звенел ребяческий смех.       Их было четверо: Рендольф, Дэн, Джеймс и Сьюзан. Последняя часто присоединялась к их мальчишеской компании — её дом лежал в той же стороне. К тому же Сьюзан была той её пацанкой, поэтому мальчики охотно с ней дружили. Подростки вышли из школы одними из последних. Дэн травил шутки про непопулярных сокашников, а Джеймс пародировал учительницу английского языка. Эта чопорная пожилая дама была ужасно старомодных нравов и вместо своего предмета предпочитала бесконечно читать ученикам мораль, ностальгируя по тем временам, когда за отсутствие дисциплины пороли. Её заявления часто адресовывались их компании, в первую очередь самому Джеймсу. Но Джеймс ловко отражал её нападки и дерзко парировал знанием законов, поэтому учительнице оставалось только гневно кривить рот и пускаться в ещё большие нравоучения. Рендольф и Сьюзан ржали.       Среди преподавательского состава Джеймс много кого бесил. Он одним из первых стал открыто показывать свою принадлежность к неформальной субкультуре, перекрашивал волосы в безумные цвета и напрочь отказывался носить школьные брюки, предпочитая их джинсам. Сделать с ним ничего не могли — введённый в 1986 году закон запретил учителям наказывать учеников за внешний вид, да и вообще здорово ослабил существовавшую ранее строгую школьную дисциплину. Учителям оставалось либо смириться, либо регулярно высказывать своё ценное «фи», которое нахальный подросток легко пропускал мимо ушей.       Компания двинулась по одной из главных улиц района Нортмур, шумно обсуждая прожитый день и прошедшую вечеринку. Вчера у Рендольфа был день рождения. Родители подарили ему ультра-современный плеер, на который можно было записывать треки с компьютера. Он вовсю им хвастался, чем уже достал абсолютно всех. Джеймс планировал выпросить у матери такой же себе на Рождество — потому что сам давно хотел, и чтобы этот придурок перестал считать себя самым крутым.       На улице было полно магазинчиков. В лавке, торговавшей кассетами с фильмами, подростки любили искать новинки или завалявшийся раритет 70-х — 80-х годов. Их выбор в основном падал на ужасы и триллеры, которые в силу содержания им продавать не следовало, но всё равно продавали. А вот лишённую жестокости и насилия безобидную эротику продавать отказывались, поэтому пацанам приходилось либо унижаться и просить купить кассеты с пикантнымм подробностями у кого-нибудь из совершеннолетних знакомых, либо искать пиратские версии среди других таких же малолетних озабоченных.       На этот раз в витрине лавки висела афиша нового ужастика — «Невеста Чаки». Рендольф сразу предложил съездить посмотреть его в Дерви; коуквортский кинотеатр им почему-то не нравился.       — Кстати, видели? В апреле Мэнсон приезжает! — Сьюзан с восторгом указала на афишу на стене противоположного магазина виниловых пластинок.       В этом магазине иногда продавались и билеты на концерты, но стоили они гораздо дороже, чем у официального распространителя. Жившим на негустые карманные расходы подросткам приходилось тщательно рассчитывать, в каком месте покупка билета окажется выгоднее.       Такую дыру, как Коукворт, могли посетить разве что творческие коллективы из других таких же дыр. Куда бóльше повезло жителям Дерви. У них имелся целый концертный зал, куда не стыдно было пригласить музыкантов познаменитее. Правда зачастую эти музыканты могли заинтересовать лишь старшее поколение, поэтому за нормальной музыкой приходилось ехать в другие графства, в крупные города: в Манчестер, в Ливерпуль, на худой конец — в Лестер. Поехать потусить в Лестер было проще простого: всего два часа на автобусе или час — на поезде. К сожалению, о существовании Лестера Мерилин Мэнсон не знал, поэтому планировал выступить лишь в Лондоне (ну, кто бы сомневался) и в Манчестере (ему всегда везёт).       — Тебе хорошо, у тебя родня там, — с завистью сказала Сьюзан Джеймсу, когда ребята столпились у афиши.       Родители Сьюзан не разрешали ей ездить одной так далеко. Джеймс ухмыльнулся. В этом плане ему повезло: мать легко отпускала его на разные мероприятия, а в популярном у рок-музыкантов Манчестере как раз жила её двоюродная сестра, которая с радостью пускала Джеймса пожить.       — Ну, хочешь, я с тёткой договорюсь? У неё переконтуешься, — с деланным равнодушием предложил Джеймс.       — На него больно билеты дорогие, — кисло заметил Рендольф.       — А на Motörhead прям дешёвые! — саркастически отозвался Джеймс, кивая на соседнюю афишу.       Рендольф любил классику: Motörhead, AC/DC. Чересчур эпатажный Мэнсон ему не нравился.       Дэн в обсуждение не влезал. Он единственный из их компании был лютым меломаном, который с одинаковой охотой слушал всё, начиная от Оззи Осборна и Beetles и заканчивая Бритни Спирс и Эминемом. С таким пацифизмом ему было опасно встревать в вечные споры между панками, готами, блэкарями и другими любителями тяжёлой музыки.       Обсудив цену на билеты с дотошностью пожилых леди за чашечкой чая, компания двинулась дальше. Недалеко от лавки виниловых пластинок располагался букинистический магазин. Он был хорош тем, что предлагал огромный ассортимент журналов обо всём, что могло заинтересовать современных подростков. Кроме того, среди этого многообразия порой попадались такие интересные вещи, которых было не сыскать в обычных книжных магазинах. Джеймс иногда покупал там старые американские журналы про скейтбординг, по которым учился кататься, и иногда — по программированию. Ещё в недрах букинистического магазина на одной из полок раньше стояла «Камасутра» — довольно недорогая из-за знатной потрёпанности, но прекрасно показывающая всё то, чем эта книга и ценилась. Сейчас же «Камасутра» покоилась в щели под одним из шкафов. Джеймс и Рендольф специально засунули её туда прошлой зимой, чтобы её не купил кто-нибудь другой, и до сих пор придумывали план вызволения книги. Покупать «Камасутру» в открытую мальчишки стеснялись. Просить кого-то из знакомых тоже было стрёмно, поэтому «Камасутра» уже почти год смирно пылилась под шкафом в ожидании, когда же её заберут.       За букинистическим магазином Дэн покинул их компанию. Он жил в соседнем переулке. Оставшись втроём, подростки дошли до конца улицы. Улица упиралась в парк. Здесь их пути опять расходились: Рендольф уходил направо, а Джеймс и Сьюзан — налево. Подростки постояли ещё немного, поржали, пошутили. Наконец, Рендольф бодрым шагом затопал к себе, а Джеймс и Сьюзан остались у входа в парк.       — Ну чё, по домам? — спросил Джеймс, глядя в сторону.       Сьюзан угукнула.       Джеймс не мог на неё смотреть. Его водило уже пятый день, так сильно, что в первый день ему пришлось после первого же урока пойти к школьной медсестре и, сославшись на головную боль, отпроситься домой. Поскольку таким методом прогулов он старался не злоупотреблять, медсестра всегда отпускала его, предварительно выписав обезболивающее и направление к терапевту.       Это неприятное состояние, когда в голове безостановочно мелькают чужие мысли, накатывало на Джеймса периодически. В обычное время он тоже видел «шумы», но они были блёклыми, поэтому их легко удавалось вытеснить собственными мыслями или отключить щелчком пальцев. Но вот сильные приступы щелчкам не поддавались. Джеймс называл их «кризисами» и записывал в тетрадь в виде дат их начала и конца. Тетрадь он начал вести около двух лет назад. Тогда, однажды выйдя из класса на перемену, Джеймс не смог сделать и пяти шагов из-за того, что в глазах вместо реальности мелькали сотни чужих мыслительных образов. Ему стало так плохо, что его забрали в больницу с симптомом «шум в ушах и головная боль». Врач, изучив анамнез, посоветовал Джеймсу завести дневник, чтобы отслеживать динамику. Идея показалась Джеймсу интересной, и он действительно завёл такую тетрадь. Только не для врача, а для себя, в тайне от всех — чтобы, по собственным словам, «понять, когда приблизится точка невозврата».       — Хорошо вчера потусили, да? — пространно пробормотала Сьюзан.       Джеймс не видел её мысли, но интонация показывала, что она не хочет уходить. Он кивнул: «Да отлично просто», — и шагнул за ворота парка.       Они прошлись по тропинке до лавочки. За лавочкой тропинка обрывалась и переходила в лестницу с кривыми перилами. На этих перилах в летние дни Джеймс любил оттачивать слайды и грайнды. Сьюзан не умела кататься на скейте и иногда приходила сюда поглазеть, как это делают другие. Однажды Джеймс предложил Сьюзан научить её, но она отказалась.       Ребята поболтали о всякой ерунде: о том, как круто, что Алекс притащил на вечеринку бутылку абсента (и где он только её достал?); о том, что было бы здорово накатать на Перельмана коллективную жалобу, чтобы его уволили к чертям (этот старый хрен опять всем вынес мозги своими алканами). Незаметно небо заволокло хмурыми тучами. Задул сильный ветер. Сьюзан поёжилась и взглянула на часы.       — Ладно. Пойду, наверное, — она слезла со скамьи.       Джеймс продолжал сидеть, отрешённо пялясь в одну точку. Если вчера его ненадолго отпустило (иначе как бы он пошёл на праздник), то сегодня в мозги опять навязчиво лезла посторонняя чушь. Из-за этого говорить со Сьюзан приходилось вот так, не глядя ей в лицо. К этой его странности Сьюзан давно привыкла, поэтому не обижалась. Джеймс хотел бы пойти из парка с ней вместе, но в висках опасно сдавило. Он чувствовал, что не сможет спокойно идти с ней рядом: Сьюзан считалась близкой подругой, к которой он привык настолько, что мог подключаться к её разуму без прямого взгляда.       — Ты иди тогда, — бросил он, невидящим взглядом глазея перед собой. — Я посижу ещё.       — Опять башка болит? — с участием спросила Сьюзан.       Он кивнул. Сьюзан потопталась на месте.       — Может, тебя до твоей улицы довести? А то вдруг опять плохо станет, как тогда было…       Джеймс мотнул головой.       — Не станет. Если что, матери позвоню, — он хрустнул пальцами. — Кстати, на счёт Мэнсона. Я серьёзно. Если хочешь, можем к тётке вместе съездить. Она не будет против.       Краем глаза он заметил, как Сьюзан слегка покраснела и, потупив взор, широко заулыбалась.       — Ладно, подумаю.       — Подумай. Я-то в любом случае поеду, — Джеймс ухмыльнулся. Мерилин Мэнсон не так часто посещал Туманный Альбион, чтобы пропускать его концерты.       Бросив небрежное «пока», Сьюзан затопала по тропинке обратно к выходу. Джеймс дождался, когда её шаги отдаляться на безопасное расстояние, и повернул голову в её сторону. Сьюзан дошла до ворот, обернулась и, увидев его лицо, помахала ему рукой.       Читать мысли и иметь друзей было что-то из разряда несовместимого. Но Джеймс научился с этим жить. Научился вести себя так, как будто знать не знает, что Дэн боится тараканов и до сих пор спит в пижаме с крокодильчиками, а по ночам представляет себя с учительницей немецкого; что Рендольф тайно смотрит сериалы для девчонок, а если показывают «Титаник», он всегда ревёт; что Сьюзан тащится от Орландо Блума настолько, что вся горит, когда видит его в фильмах. Все эти маленькие смешные и грязные секреты так и оставались секретами. Порой Джеймс задавался вопросом, зачем хранит их. Природа одарила его удивительной способностью — безграничным доступом к любой информации. Этой информацией он мог уничтожить любого, дай только повод. Но он не использовал её. Только принимал к сведению.       Джеймс научился оценивать людей по поступкам. Путь к столь мудрому для его возраста решению был нелёгок и тернист. В первый год жизни с чужими мыслями Джеймс разругался со всеми, с кем когда-либо дружил и общался. Не смог смириться с теми мыслями, какие в их головах адресовывались ему. Рендольф — на тот момент единственный его лучший друг — тогда тоже прекратил с ним контакт. Но однажды, когда на Джеймса напал шизофреник Грег, он вдруг появился из ниоткуда и защитил его, взяв удар на себя. Схватка к сумасшедшим стоила ему сломанного носа и вывихнутого запястья, но после этого случая мальчики снова начали общаться.       Неожиданно для Джеймс осознал, что сам думает о Рендольфе абсолютно то же, что Рендольф думает о нём. Джеймс тоже порой называл Рендольфа придурком, тоже бесился с некоторых вещей, например с его привычки хлюпать чаем и щёлкать ручкой (Рендольфа в свою очередь раздражало, когда Джеймс хрустел суставами). Разница состояла лишь в том, что Рендольф пребывал в блаженном неведении и не понятия не имел, каково это — знать, что о тебе думают другие. Его дальнейшие поступки перевесили всю чушь, какая вертелась в его башке. Рендольф помог Джеймсу снова встать на скейтборд. Помог, когда Джеймс из-за «шумов» не смог дойти до дома…       Плохие мысли — не преступление. Преступление — воплотить эти мысли в реальность.       Жёсткий порывистый ветер стих так же внезапно, как налетел. Угроза дождя оказалась ложной. Джеймс откинулся на спинку скамьи и, закинув голову, устремил взор в высокие серые тучи. Ноябрь никогда ему не нравился. Унылый, мрачный месяц, когда вокруг холодно, сыро и всё черно. До снегопадов ещё далеко, поэтому по вечерам улицы города накрывает непроглядная тьма. Гулять и кататься на скейте холодно, в школе задают немеренно, а в голове трещит — как у настоящих психов. Джеймс категорически не соглашался с утверждением, что легилеменция — не болезнь. Ещё какая болезнь! Со стабильными обострениями осенью и весной. Для сомневающихся есть тетрадка.       За спиной хрустнула ветка. От неожиданности Джеймс вздрогнул и обернулся. Позади, в нескольких метрах от скамьи, стоял его отец. Как всегда в чёрном, как всегда мрачный — Джеймс уже не мог представить его другим.       — Привет, — сказал ему Джеймс.       Снейп кивнул и засунул руку глубоко в карманы куртки.       — Не помешаю? — глухо спросил он.       Джеймс покачал головой, показывая, что совершенно не возражает. Снейп обошёл скамью, держа руки в карманах, и остановился напротив. Джеймс скользнул по нему расфокусированным взором. Даже этого было достаточно, чтобы заметить наливавшее его мышцы напряжение. Джеймс ещё раз оглянулся назад. За скамьёй не было тропинки. Хлопка от трансгрессии он тоже не слышал. Откуда же отец появился? Не стоял же там всё это время?       — Ты так тихо ходишь, — как бы невзначай заметил Джеймс.       Снейп сухо бросил: «Привычка». Джеймс сдвинулся к краю скамьи, освобождая ему место. Снейп бесшумно подошёл и сел рядом на скамью.       — Ты тут по делу или гуляешь? — спросил Джеймс, снова оглядываясь назад. Ему уже доводилось натыкаться на Снейпа будто бы случайно, и эти случайности всё больше убеждали его в том, что отец умел определять его местоположение с помощью магии.       — Я видел с улицы, как ты сюда завернул, — бесстрастно ответил Снейп.       «Фух, значит не магией выследил», — Джеймс облегчённо выдохнул. Это обнадёживало. Значит, этот волшебник был не так всемогущ, как казался в начале.       Они посидели немного в неловком молчании. Джеймс невольно ловил себя на мысли, что ещё ни разу не видел Снейпа расслабленным. Его напряжение, как электрический разряд, заряжало воздух.       — Красивая девочка. С тобой была, — без эмоций сказал Снейп.       Джеймс вздёрнулся.       — Кто? Сьюзан? Да ну… — он скривился.       Снейп окинул его ровным взглядом и невозмутимо произнёс:       — Мне показалось, она тебе нравится.       Джеймс возмущённо прыснул.       — Вот ещё! Она же страшная!       По лицу Снейпа промелькнула тень усмешки. Всего на долю секунды — но этого было достаточно, чтобы понять, что он ему не верит. Джеймс отвернулся.       Как же это было неприятно. До сегодняшнего дня Джеймс ни разу не задумывался, что чувствуют люди, когда кому-то постороннему удаётся расшифровать их нутро. Ещё и слово это мерзкое — «показалось». Обычно Джеймс сам использовал его, когда оправдывал перед другими своё излишнее ведение.       Джеймс слегка повернул голову, чтобы увидеть Снейпа боковым зрением. Последний раз он выглядел очень бледным из-за приступа своей магической болезни. Сейчас же к его щекам вернулась желтизна. Джеймс скосил глаза, пытаясь найти на его горле красные шрамы, но шею закрывал ворот куртки.       — Как твоё здоровье? — спросил Джеймс, отводя взгляд в сторону.       — Лучше, — отозвался Снейп.       Джеймс кивнул.       — Это хорошо. Но ты бы всё равно сходил к врачу.       Снейп едва слышно угукнул.       Вновь повисла пауза. Замечание о Сьюзан сбило Джеймсу все мысли. И с чего отец взял, что она ему нравится? Нет, Сьюзан, конечно, прикольная. С ней и поболтать есть о чём, и в приставку можно порубиться, и в соседний город смотаться. Отвязная девчёнка. Как говорится, «своя в доску». Но типаж не его. Да и самой ей нравится Рендольф. Правда, Рендольф об этом не в курсе, он в этом плане немного туповат.       — Как в школе дела? — монотонно спросил Снейп.       — Нормально, — односложно отозвался Джеймс.       Рассказывать было нечего. Ничего примечательного за эти пять дней не случилось. Кроме вечеринки с распитием алкоголя и длительных «шумов», разумеется.       Джейсмс опять скосил глаза. Снейп опирался на спинку скамьи, и, судя по положению головы, глядел куда-то перед собой. Напряжённость в его теле не проходила. Джеймс давно научился игнорировать мысли своей матери, но кое-какие их обрывки до него всё же доходили. Из них он и знал, что Снейп до сих пор переживает из-за той обличительной статьи, которая рассказывала миру о его преступлении.       Это преступление было странным от начала до конца. Когда Джеймс пришёл в себя после первичного шока, то долго анализировал его в своей голове. Он уже много раз видел в сознании отца этого деда — Дамблдора, или как там его. В каком бы воспоминании этот Дамблдор не появлялся, он вызывал у Джеймса странное чувство отторжения. Что-то с ним было не так. Что-то в нём было неправильно. Внешне Дамблдор производил впечатление чудаковатого добродушного старика. Как все старики, он любил читать Снейпу нотации по поведению и разговаривать с ним, как с малоопытным юнцом. Но что бы он ни говорил, его замысловатые реплики и интонации вызывали у Джеймса необъяснимое, почти иррациональное чувство недоверия. Его не покидало ощущение, что за этими ясными лазурно-голубыми глазами скрывается огромная опасность. Джеймс изумлялся, почему его отец — такой внимательный и осторожный человек — этого не видел.       Джеймс давно догадался, что Снейп совершил нечто страшное. Слишком часто в его мыслях курсировал тот балкон, на котором стояли Дамблдор и белобрысый мальчишка. Слишком болезнненой была та реакция, с которой Снейп прятал этот балкон за ментальным блоком. Джеймс предполагал, что преступление было связано с мальчишкой. Делал ставку на убийство по неосторожности. Для умышленного убийцы у Снейпа не было соответствующего мышления. Но чтобы этот дед, Дамблдор, сам! попросил убить себя… Да это же просто что-то за гранью!       Джеймса сбивало с толку то, что этот же Дамблдор сам давал про себя интервью, хотя на момент написания статьи уже два года как лежал в могиле. Это добавляло произошедшему ещё больше абсурда, из-за чего Дамблдор раздражал ещё больше. А отец… отец окончательно разорвал свой же собственный шаблон. В голове не укладывалось, как он умудрился в такое ввязаться. Он же такой… недоверчивый, чёрт возьми! А главное, зачем? Зачем так подставляться, обрекать себя на прямую дорогу в тюрьму? Неужели они — такие умные взрослые люди, волшебники, мать вашу! — на полном серьёзе провернули этот фантасмогоричный спектакль ради того, чтобы победить этого их, Тёмного Лорда? Да такой бред даже Толкиену не снился!       Джеймс вырвался из своих мыслей и покосился на отца. Снейп всё так же сидел, неподвижный, погружёный в себя, похожий на статую.       — Я тут, кстати, хотел прийти к тебе, — протянул Джеймс, косо поглядывая на него. — Но что-то некогда было.       Снейп тихо выдохнул: «Ничего». В его низком голосе присутствовал налёт меланхолии. Джеймс задумался. Сказать отцу про «шумы» или нет? Джеймс распрямился на скамье.       — У меня опять эта хрень обострилась. Целыми днями водит.       Он хрустнул пальцами. Снейп сразу дёрнул голову в его сторону.       — Почему ты мне не сказал?       Джеймс пожал плечами.       — Да я как-то… привык уже сам справляться, — он похрустел суставами.       Снейп развернулся к нему всем корпусом и свирепо уставился на него его своими бездонными чёрными глазами.       — Я хотел прийти, — мрачно продолжил Джеймс, — а потом подумал… Опять увижу что-нибудь не то, ты меня вырубишь. А я больше не хочу вырубаться, — он хрустнул указательным пальцем звонче обычного. — И видеть больше ничего не хочу.       Он повернул голову. Снейп глядел на него, как на полоумного.       — Ты совсем?! — его голос наполнился едва сдерживаемым гневом. — Ты должен был сразу сообщить мне! Неужели не понимаешь, что магия — не шутки?       Джеймс рассеянно фыркнул и обречённо тряхнул головой.       — Да ты бы мне всё равно не помог. Только хуже бы сделал.       Снейп возмущённо фыркнул. Джеймс опустил голову и, глядя в землю, с нажимом проговорил:       — Ты не понимаешь. Я же читаю безостановочно. Читаю, и читаю, и читаю… — он покрутил пальцами в воздухе у виска. — А у тебя там столько всего… такого… Я не хочу это видеть.       Джеймс умолк. Снейп не подавал звуков. Джеймс опасливо поднял глаза. Отец сидел неподвижно, застыв, как коршун, и напряжённо вглядывался в его лицо. Джеймс не решался взглянуть на него прямо.       — Скарлетт знает? — жёстко спросил Снейп после паузы.       Джеймс качнул головой.       — Нет, она не замечает. Я умею это скрывать.       Снейп с резким выдохом откинулся на спинку скамьи. Его шумное дыхание выдавало вскипевшие эмоции.       — Сейчас ты как себя чувствуешь? — отрывисто бросил он.       Джеймс пожал плечами.       — Вроде ничего. Вчера вот даже к друзьям выбраться смог.       — А обычно не можешь?       — Обычно, если меня сильно водит, я стараюсь ни с кем не пересекаться. Сижу дома в своей комнате или гуляю где-нибудь один.       — И часто у тебя такое бывает? — не унимался Снейп.       — По-разному. Так, чтоб из дома не мог выйти, редко. Может, раз в два-три месяца.       Снейп приглушённо выругался.       — Раз в два-три месяца? И это, по-твоему, редко?       Джеймс безразлично пожал плечами. Откуда ему было знать, как должно быть на самом деле? Отец опять с шумом выдохнул и нервозно провёл рукой по волосам. Джеймс всеми фибрами чувствовал его накалившееся состояние и теперь жалел, что рассказал о своём обострении. Нужно было срочно увести разговор в другую сторону или отвлечь отца чем-нибудь. Как назло, на ум совершенно ничего не приходило. Собственные мысли пребывали в разрозненном, неоформленном состоянии. Обычно это радовало Джеймса, но сейчас, когда с минуты на минуту назревал конфликт, такое состояние лишь ухудшало его положение.       — Посмотри на меня, — резким тоном приказал Снейп.       Джеймс напрягся. В памяти отчётливо всплыло то болезненное ощущение, которое он испытывал, когда отец его выбивал. Снейп настойчиво повторил просьбу. Джеймс расфокусировался и нехотя повернул голову.       — Ты не смотришь, — сердито сказал Снейп.       Джеймс плотно сжал губы и вернул изображению фокус. При взгляде на отца сердце сразу сжалось и ухнуло куда-то вниз. Джеймс вцепился пальцами себе в колени, мысленно зажимая сразу две воображаемых клавиши — «escape» и «delete» — и против воли уставился Снейпу в его в чёрные глаза, готовясь вот-вот получить разряд током. Однако никаких мыслей — ни своих, ни чужих — в голове не появилось. Не желая себя провоцировать, Джеймс выждал несколько секунд и отвернулся.       — Ты делаешь то упражнение? — сурово спросил Снейп.       — Да, пробовал.       — Так пробовал или делал?       — Да делал я, делал! — Джеймс нервно вскинул голову. — Не получается. Пальцами всё равно удобнее.       Снейп свирепо засопел у самого его уха. Джеймс не знал, как ещё ему объяснить, что если с годами выработалась привычка, то поменять её в одночасье не получится, хоть убейся. Неприятие отцом «магии пальцев» раздражало. Вместо того, чтобы капать на мозги, мог бы порадоваться, что его сын научился легилементить хотя бы так! Между прочим, Джеймсу, в отличие от других волшебников, в этом никто не помогал!       По затылку ударила огромная холодная капля. Затем ещё одна, и ещё. Вокруг зашумело. Джеймс увидел, как по поверхности ближайшей лужи зарябили ровные кружки. Начался дождь. Джеймс натянул на голову капюшон и, схватив рюкзак, вскочил со скамьи. Снейп тоже поднялся и вытащил из кармана волшебную палочку. Согнув правую руку в локте, он поднял палочку вверх так, будто держал рукоять зонта, и беззвучно шевельнул губами. Из конца палочки извергся бесцветный луч, видимый только за счёт преломления воздуха, и над его головой раскрылся купол, такой же бесцветный и прозрачный, похожий на диковинное оптическое явление. Капли дождя достигали наружной поверхности купола и отскакивали, как от настоящего зонта. Джеймс зашёл под купол, робко поднял руку и боязливо коснулся пальцами его невидимой поверхности. Пальцы свободно прошли через «зонт», как сквозь воду. Джеймс поводил рукой, ощупывая магический купол. На ощупь его «поверхность» походила на плотный воздушный поток от фена с той лишь разницей, что воздух был неподвижен.       Снейп терпеливо ждал, пока Джеймс изучит «зонт». Однако дождь и ветер усиливались, поэтому он взял Джеймса за поднятую руку, опустил её вниз без особой деликатности и буркнул:       — Пошли, провожу тебя.       И он зашагал, не дожидаясь ответа. Оказавшись под ливнем, Джеймс сразу кинулся за ним, снова заскочил под «зонт» и пошёл рядом, пялясь вверх на невидимый купол. Потоки воды отскакивали от купола по все стороны, как от резиновой мембраны.       — Ты бы лучше под ноги смотрел! — рявкнул Снейп, грубо хватая его под локоть.       Джеймс споткнулся и ощутил, как в кроссовки мигом наполнились ледяной водой. Посмотрев вниз, он обнаружил, что угодил в глубокий поток воды, который обильно лился вдоль тротуара мимо водостока. Снейп вытащил его из лужи и огляделся по сторонам. Убедившись, что вокруг никого нет, он поводил палочкой над головой. Связь между кончиком палочки и «зонтом» оборвалась, и магический купол неподвижно завис над их головами. Снейп направил палочку Джеймсу на кроссовки. Из палочки выстрелил такой же преломлённый прозрачный луч, и Джеймс ощутил, как вода в кроссовках начала стремительно испаряться. Высушив ему кроссовки, Снейп поднял палочку обратно вверх, присоединил к ней «зонт» и толкнул Джеймса вперёд, заставляя идти дальше.       Джеймс не стал спрашивать, как устроена эта магия. Это было бесполезно. Отец сам не знал. А то, что знал, объяснял настолько коряво, что Джеймс не понимал. Устав мучиться в поисках ответов, Джеймс придумал для себя удобоваримое объяснение: магия работала на законах квантовой физики. В квантовой физике Джеймс мало что понимал, но со своей ролью она справлялась превосходно. Квантовая физика — это как раз такая наука, которая объясняет необъяснимое: что было до Большого взрыва, из чего состоит Вселенная, что находится в чёрной дыре за горизонтом событий. Квантовая физика — наука безумно сложная. В ней и обычные-то человеческие учёные толком не разбираются. Большинство явлений квантовой физики существует лишь на уровне теорий, но время от времени некоторые теории подтверждается реальными открытиями. А значит, всякие квантовые явления, вроде чёрной материи или недавно открытого нейтрино, существуют на самом деле. Магия тоже существует на самом деле, и её природу как раз никто не может объяснить. Даже сами волшебники. А раз такое дело, значит её вполне можно записать в раздел квантовой физики.       Впереди показалась Академическая улица с её одинаковыми домами из бурого кирпича и ровными живыми изгородями из бирючины и пузыреплодника. Из-за дождя и серости в окнах многих домов уже зажёгся свет. Снейп довёл Джеймса до его калитки. Джеймс взошёл на крыльцо и выудил из внешнего кармана рюкзака ключи.       — Заходи, — он распахнул дверь и кивнул отцу внутрь.       — Не стоит, — сухо бросил Снейп.       — Да заходи, — пригласительно настоял Джеймс. — Поедим что-нибудь, чаю попьём.       Он всё ещё не решался посмотреть Снейпу в лицо. Отец постоял немного, словно взвешивая «за» и «против». Наконец, опустил руку с палочкой и медленно поднялся по ступеням. Они вместе вошли в прихожую.       — Только заблокируйся получше, — на всякий случай предупредил Джеймс, наблюдая, как отец вешает на крючок куртку. — А то на меня иногда накатывает.       — Плохо, — с осуждением протянул Снейп, после чего добавил серьёзно, — мне точно остаться?       Джеймс решился и взглянул ему в глаза. Они были полны тревоги и искреннего переживания. Джеймс уверенно кивнул:       — Оставайся. Мне надо к тебе привыкнуть. Тогда я начну воспринимать тебя как фон и перестану читать.       Проговорив это, Джеймс поспешно отвернулся, чтобы не провоцировать ни себя, ни отца, и зашагал в кухню. За спиной раздались шаги: Снейп двинулся следом. В холодильнике Джеймс нашёл рагу, которое мать намесила из всего, что утром попалось на полках, и остатки супа, который семья доедала третий день. Из-за не всегда стабильного рабочего графика мать предпочитала наготавливать сразу много, чтобы не возиться у плиты каждый вечер. От обеда Снейп отказался, но Джеймс, вообразив себя радушным хозяином, сумел уговорить его на чай.       Беседа не клеелась. Чтобы не сидеть в натянутом молчании, они стали обсуждать работу мисс Сайрус. Её послужной список внушал уважение, поэтому Джеймс пустился пересказывать Снейпу самые интересные с его точки зрения дела про разных маньяков и извращенцев. Отец молча слушал и изредка спрашивал, не боится ли Джеймс шататься по вечерам в одиночестве в таком криминальном графстве.       — На самом деле наше графство не такое уж криминальное, — философски пустился рассуждать Джеймс. — Если почитать статистику по стране, мы где-то в середине. Просто из-за маминой профессии мы с этим сталкиваемся гораздо чаще, чем другие. Поэтому из общения с нами может показаться, что у нас весь город такой. Помню, в детстве мы как-то ездили к родственникам в Манчестер на каникулы, разговаривали там с местными. Так меня удивляло, что они вообще не в курсе, есть ли у них преступность. А потом я понял, что они просто не общаются с местной полицией, поэтому и не знают, сколько убийств в год у них происходит.       — Думаю, обычным людям этого и не стоит знать, — хмуро заметил Снейп. — Тебя самого это знание не напрягает?       Джеймс пожал плечами.       — Нет. А почему это должно меня напрягать?       — Хотя бы потому, что жизни и так хватает насилия, — мрачно сказал Снейп. — А конкретно в твоей жизни его получается слишком много.       — И что ты предлагаешь? Попросить маму уволиться? Это же не настоящее насилие. Не меня же убивают.       — И что? Какая разница?       Джеймс удивился.       — Как «какая разница»? Большая! Это же с незнакомыми людьми случается! Это как новости. В Тайланде вон тайфун прошёл, тоже куча народа погибла. В парламенте тупой закон придумали, чтоб ещё больше денег с нас сдирать. А у нас в соседнем районе человека убили. Это всё — просто новости. Обычные плохие новости, только и всего.       Снейп хмыкнул. Джеймс спокойно продолжил:       — От того, что я об этом знаю, лично мне жить хуже не становится. Мама всегда говорила: главное — выбрать правильное окружение. Чтобы тебе лично в нём было комфортно. А мир во все времена был дерьмом.       Отец не ответил. Джеймс с опаской заглянул ему в глаза. Такие тёмные, дегтярные — не дать не взять два колодца. А на дне колодцев — мрак и темнота, какие не случаются даже ночью. Вот уж в чьей жизни хватало насилия.       Джеймс отвернулся. От этих разговоров в сознании возникло нехорошее предчувствие, что его вот-вот поведёт. Надо было срочно чем-нибудь отвлечься. Джеймс вылез из-за стола, взял чайник и стал наполнять его водой. В спину сверлил тяжёлый взгляд отца. Джеймс уже достаточно изучил его, поэтому мог подключаться к его сознанию без прямого взгляда. Это пугало. Читать мать и друзей тоже было неприятно, но они хотя бы не бились током. А Снейп врубал так, что из глаз сыпались искры. Причём с каждым разом его удары как будто становились сильнее. После того, как от одного такого разряда Джеймс упал в обморок, подключение к памяти Снейпа стало вызывать панический страх.       — На самом деле, ты зря переживаешь, — заговорил Джеймс, пытаясь отвлечься собственным голосом. — Меня эти убийства вообще не трогают. Вернее, трогают, конечно. Иногда, когда что-то такое совсем рядом случается. Но я от них абстрагируюсь. Ну, есть они и есть. Мне-то что? Да, ужасно, конечно, что такие люди живут среди нас. Но на самом деле реальных психов очень мало, а большиство убийств — либо обычная бытовуха, либо из-за денег. И лично я с этим сделать ничего не могу, поэтому и переживать смысла нет. Надо просто внимательно смотреть, с кем общаешься, и стараться не попадать во всякие сомнительные ситуации. В жизни вообще полно опасностей. Меня вон машина в детстве сбила. Так что теперь, по улицам не ходить?       Наполнив чайник, Джеймс поставил его кипятиться, повернулся к столу и напоролся на глаза отца. Снейп сверлил его каким-то странным жёстким взглядом. Внезапно в сознании Джеймса возник образ этого проклятого деда — Дамблдора. Дамблдор открыл рот, собираясь что-то сказать. Джеймс рефлекторно поднял левую руку и щёлкнул у виска. Дамблдор не исчез. Наоборот, стал чётче. За его спиной различилась поросшая высокой травой пустошь.       «Вам не жаль тех других мужчин и женщин, которые погибли от его руки? Вам жаль только её?» — с глубоким осуждением проговорил Дамблдор, обращаясь к самому Джеймсу.       Джеймс ожесточённо пощёлкал, пытаясь прогнать навязчивый образ. Травянистая пустошь сменилась сверкающим лощёным кабинетом. Дамблдор переместился в тёмно-фиолетовое бархатное кресло. Джеймс увидел своего отца: он расхаживал по кабинету, весь взвинченный.       «Вы слишком много спускаете этому мальчишке с рук! Я абсолютно уверен, что он тайно выходит в Хогсмид, а вы ничего не собираетесь с этим делать!»       «Я прекрасно понимаю ваше негодование, Северус», — с беззаботным видом отозвался Дамблдор, — «но Гарри должен научиться противостоять опасности в одиночку. Только так он сможет подготовиться к тому, что предначертано ему судьбой».       «Но неужели вы не видите, что он растёт таким же заносчивым, самодовольным мерзавцем, как его отец?! »       «Перестаньте выискивать в этом несчастном мальчике своих прошлых врагов. У него её глаза. Или вы забыли, что обещали мне?»       Джеймс отвернулся и яростно заклацал пальцами в воздухе. Роскошный кабинет Дамблдора сменился облезлой комнатой. Комната располагалась под таким странным углом, будто Джеймс смотрел на неё из положения лёжа. Вместо деда стоял очкастый с пробиркой.       «Чёрт, почему же меня не отпускает?»       За спиной раздался грохот падающего стула. Две руки больно вцепились Джеймсу в плечи. Снейп резко рванул его к себе и зашипел в лицо:       — Думай о чём-нибудь своём! Живо!       Джеймс испуганно зажмурился. Снейп схватил его за запястья и с силой тряхнул.       — Давай!!!       В сознании вращался ворох сюрреалистического бреда. Поверх очкастого мелькали другие воспомнинания, будто кто-то наложил друг на друга разные плёнки и одновременно вставил их в видеопроигрыватель. Джеймс увидел длинный стол, за которым сидело два десятка людей в чёрных мантиях. В главе стола восседал лысый урод с провалом вместо носа, а в воздухе висело тело какой-то женщины. Затем опять увидел кабинет Дамблдора. Снейп, совсем молодой, сидел за столом, закрыв лицо руками, и вздрагивал. Дамблдор стоял перед ним и произносил какую-то осудительную речь. Джеймс не вслушивался — игнорировать голоса всегда получалось лучше. Он щёлкнул ещё раз. Воспоминание внезапно перенеслось на несколько лет вперёд. Тот же кабинет, опять отец, только на этот раз в своём нынешнем возрасте. И опять Дамблдор.       «Вы убьёте меня».       Джеймс вывернулся из лап Снейпа, оттолкнул его и ломанулся из кухни. Единственным безотказно рабочим способом прервать эту безумную какофонию было убрать источник «шумов» физически, возведя между ним и собой преграду. Джеймс залетел в туалет, захлопнул дверь и щёлкнул задвижкой.       В сознании тут же воцарился вакуум. Такое глупое ощущение пустоты, когда заходишь в комнату и внезапно забываешь, за чем пришёл. Джеймс сел на край унитаза и закрыл лицо руками. В дверь раздался робкий стук. Джеймс не ответил. В голове шевельнулась какая-то мыслительная деятельность, но пока без формы. Стук повторился.       — Ты в порядке? Джей? — голос отца был тихим и встревоженным.       Джеймс протянул руку и отодвинул задвижку. Снейп слегка приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь.       — Что с тобой? — его голос неожиданно стал ласковым.       Снейп зашёл, положил руку ему на плечо. Джеймс не отреагировал — только сидел и тупо пялился сквозь пальцы в одну точку. В голове по-прежнему было пусто, как после шока. Снейп аккуратно присел рядом корзину для белья и обнял его.       — Как же меня бесит этот дед, — глухо пробормотал Джеймс. — Я бы его прибил.       — Ну всё-всё, успокойся. Не надо так говорить, — Снейп успокаивающе потрепал его по плечу.       Джеймс вздёрнулся.       — Что «не надо»?! Он же тебя подставил!       Снейп отпрянул.       — Никто меня не подставлял, — в его голосе послышалась настойчивость. — Я сам на это согласился. Так было нужно для победы, — он погладил Джеймса по плечу       — Хороша победа, — со злобой процедил Джеймс, — пойти и выпилиться в самый ответственный момент!       — Успокойся, — строго сказал Снейп.       Джеймс дёрнул плечом, сбрасывая его руку.       — На что он вообще рассчитывал? Перевесить всю ответственность на тебя? — он яростно хрустнул пальцами. — А если бы с тобой что-нибудь случилось? Если бы тебя убили? Тебя же и так все хотели убить! Кто бы тогда всё это разгребал? Очкастый этот что ли?       Джеймс с жадностью заглотил воздух. От ярости в груди начало жечь.       — Почему нельзя было сразу сказать очкастому, что и как делать? Он же у вас столько лет под боком был! Зачем надо было устраивать весь это маразм с убийствами и рокеровкой? Зачем?!       Джеймс перевёл дух. В грудной клетке кипела злость. Обычно сильные эмоции улетучивались довольно быстро, но эта злость не проходила. Джеймс резко повернулся к отцу. Снейп был бледен и смотрел на него с каким-то странным мечущимся взглядом, словно пытался что-то определить по его лицу. Таким же взглядом три года назад на Джеймса смотрел психиатр коуквортской больницы. Этот психиатр любил задавать ему вопросы о всяких несущественных вещах, а сам внимательно следил, как Джеймс отреагирует.       Джеймс отвернулся. Снейп молчал. Его молчание начало действовать на нервы.       — Ты же им тоже восхищаешься, да? — презрительно спросил Джеймс, глядя на дверную ручку. — Там вся газета прям в рупор орёт, какой он гений!       — Я им не восхищаюсь, — холодно отозвался Снейп.       Джеймс оглянулся через плечо. Снейп всё ещё глядел на него с выражением лица пристального психиатра. На его виске пульсировала жилка.       — Тогда какого фига ты его защищаешь? — с вызовом спросил Джеймс, открыто вытаращившись в его дегтярные глаза-колодцы. — Он же тебя использовал! И обманывал!       — С чего ты взял, что он меня обманывал? — с невозмутимым видом спросил Снейп. Жилка на виске забилась сильнее.       — А ты разве сам не замечал? — с ядовитой иронией спросил Джеймс. — У него же только с виду глаза такие честные-честные. А как говорить начинает, сразу чувствуешь, что где-то он тебя… — он изобразил руками неприличный жест. — Не договоривал он, короче.       — Да, не договаривал, — медленно согласился Снейп. — Но ведь и я делал то же самое.       — Всё равно! Как ты мог ему доверять?       — Так же, как и он — мне. Это дипломатия. Деловые отношения. Неужели не понимаешь? Ты же вроде умный, взрослый мальчик.       Снейп говорил с твёрдой, несвойственной себе родительской настойчивостью. С такой интонацией, с какой мать в детстве уговаривала съесть какую-нибудь полезную гадость. Джеймс стиснул зубы. Злость в грудной клетке продолжала бурлить, только теперь уже не столько на Дамблдора, сколько на всю ситуации в целом: приступ почти довёл его до истерики, он никак не мог успокоиться, а его отец разговаривал с ним как с маленьким ребёнком.       Джеймс вскочил на ноги и толкнул дверь. После «шумов» взгляд ни на чём не получалось сфокусировать, из-за чего предметы вокруг казались размытыми. В сознании по-прежнему стояла глухая пустота. Придерживаясь за стену, Джеймс вернулся в гостиную, грузно свалился на диван и, зажмурившись, обхватил ладонями виски. В дверном проёме раздались шаги. Отец зашёл в комнату и остановился в паре метров от дивана.       — Плохо тебе? — его голос прозвучал очень обеспокоенно.       Джеймс покачал головой. Снейп робко подошёл к дивану и бесшумно сел рядом. Его рука бережно легла Джеймсу на плечо.       — Надо, наверное, опять таблетки пить, — мрачно пробормотал Джеймс, сидя с закрытыми глазами.       — Какие таблетки?       — Бензодиазепин. Их вообще при биполярке прописывают, но мне они одно время помогали. Гораздо реже водило, — Джеймс вздохнул. — Правда после них состояние такое странное было. Как будто какую-то часть меня выключили, — он тряхнул головой.       — Даже не вздумай их пить! — рявкнул Снейп. — Только сильнее себя искалечишь!       Его пальцы цепко сжались вокруг плеча Джеймса. Снейп погрузился в молчание. Джеймс не мог определиться, чего ему хочется больше: чтобы отец ушёл или чтобы остался рядом. Его присутсвие одновременно и раздражало, и успокаивало.       Помолчав, Снейп отпустил его плечо и вдруг спросил с неожиданной бодростью:       — У тебя есть какие-нибудь яркие воспоминания?       Джеймс мотнул головой.       — Не может такого быть! Подумай хорошенько.       — Ну, есть, допустим, — вяло протянул Джеймс.       — Выбери одно, яркое. Не обязательно хорошее. Главное, чтобы оно было сильным.       Речь отца стала быстрой, в голосе появилось несвойственное оживление. Джеймс отнял руки от висков и рассеянно поморгал. Вспомнить что-либо, когда в голове стоял вакуум, оказалось не так-то просто. Джеймс оглядел комнату, пытаясь зацепиться за что-нибудь, что натолкнуло бы его на какие-либо мысли. Взгляд остановился на каминной полке, на которой стояли три фотографии в рамочках. Отчего-то его мать не сильно любила фотографии, поэтому на каминной полке удостоились стоять только выцветшее фото её родителей, сама мать с Джеймсом в двенадцатилетнем возрасте и мать со своей младшей сестрой Амалией, которая теперь жила в Милане. Со старшей сестрой, Эвелиной, мать находилась в смертельной вражде, поэтому о её существовании можно было узнать лишь из старого альбома, что пылился где-то на полке книжного шкафа на втором этаже.       Глядя на фотографии, Джеймс вспомнил, как тётя Амалия однажды приезжала в гости со своим итальянским мужем Марио и привозила с собой чемодан, полный итальянских шмоток и пачек отборной итальянской пасты (Сайрусы тогда так и не поняли, чем эта паста отличается от той, что продаётся в коуквортских супермаркетах). Вспомнил, как Амалия уговорила мать встретиться с Эвелиной, и две сестры, выдержав всего двадцать минут мирного существования, устроили перепалку по поводу нечестно поделенного наследства и маминых мужчин (Джеймсу в его тогдашние восемь лет слушать эту перепалку очень понравилось: половину оскорблений он в силу возраста не понимал, а мать одержала в скандале уверенную победу). Вспомнил себя в двенадцать лет, когда с одноклассниками Рендольфом и Дэном решил слазить на заброшенную часть завода. Там мальчишек встретил агрессивный охранник с ружьём и стал угрожать пристрелить их, если ещё хоть раз увидит их на территории завода (позднее Джеймс узнал, что ружьё ненастоящее, но лезть на завод ещё раз желание пропало).       — Вспомнил что-нибудь?       Голос Снейпа звучал откуда-то извне, словно между ним и Джеймсом возникла стеклянная стена. Джеймс тряхнул головой. Реальность вокруг вновь стала чёткой.       — Ну, допустим, — неуверенно протянул он.       — Хорошо. Теперь посмотри на меня.       У Джеймса похолодело нутро.       — Нет, не хочу.       — Я не буду тебя выбивать.       — Ты в прошлый раз то же самое говорил.       Снейп набрал в лёгкие воздуха и медленно выдохнул. Затем проговорил с расстановкой:       — Я больше не буду тебя выбивать. Обещаю. Тем более ты уже и так видел всё, что я не хотел тебе показывать. Смысл тебя выбивать?       Джеймс упорно мотнул головой. Погружаться опять в пучину того ужаса, в котором жил его отец, не было ни малейшего желания.       — Послушай, — Снейп взял его за запястья, — ты должен научиться контролировать себя так, как это делают нормальные легилементы. Ты же сам видишь, что твой метод с пальцами не всегда срабатывает. Да, он наверняка помогает в случае с магглами, но когда имеешь дело с такими как я, мои воспоминания оказываются сильнее. Мысли волшебников надо вытеснять своими! А для этого надо научиться быстро переключаться на какое-нибудь своё яркое воспомнинание. На «якорь», если тебе так понятнее. «Якорь» может быть плохим — эта не та магия, где действуют только счастливые воспоминания. Главное, чтобы он вызывал сильные эмоции. Понимаешь? — Снейп пригласительно заглянул Джеймсу в лицо. — Давай, посмотри на меня.       Джеймс расфокусировался и упрямо брякнул:       — Нет.       Снейп вскинул голову и нервно вздохнул. Его терпение подходило к концу. Опустив голову, он выдохнул и выговорил с вежливой настойчивостью:       — Если опять не туда залезешь, я просто выйду из комнаты, договорились? Посмотри мне в глаза, не бойся. Я не буду выбивать. Заметь, мне ведь тоже неприятно тебя пускать, но я же терплю ради тебя.       Возможно именно последняя фраза убедила Джеймса. Он нехотя повернулся и взглянул Снейпу в лицо. Отец был очень напряжён. Все его мышцы налились свинцом, в виске до сих пор различалась пульсация. Его мыслей Джеймс не видел — только расширенные от нервов зрачки на фоне чёрной радужки.       — Не ведёт, — сказал Джеймс, когда прошло около минуты.       Снейп закусил нижнюю губу. В его лице мелькнула досада, но вместе с тем как будто бы облегчение. Ему самому категорически не хотелось участвовать в этом эксперименте. Снейп отпустил запястья Джеймса и откинулся на спинку дивана. Его мышцы слегка расслабились.       Джеймс прокрутил в памяти все разговоры отца о том, как важно легилементить без помощи рук. Почему это было так важно? Метод с руками работал очень даже неплохо. Во всяком случае, с обычными людьми — с «магглами», как Снейп их называл. А с волшебниками, кроме Снейпа, Джеймс нигде и не пересекался. Джеймс вгляделся в задумчивое лицо отца. Раскинул веером пальцы левой руки и вообразил две клавиши: «cntr» и «N» — «новое окно».       В голове возникло воспоминание. Его отец, совсем юный — наверное, такого же возраста, как сам Джеймс — стоит посреди длинного арочного коридора. Коридор находится на первом этаже, его огромные окна без стёкол выходят во двор, похожий на школьный. Прислонившись к резной колонне, отец глядит во двор на толпу каких-то других подростков. Один из подростков с всклокоченными волосами оборачивается. Внезапно его лицо приближается, и изображение тут же сменяется другим — мутным, словно затянутым дымкой. В расплывчатых очертаниях мелькает рыжеволосая девочка, затем какая-то драка, потом опять эта девочка…       «Это что? Мысли того парня?!». Такого с Джеймсом ещё не случалось. Он ощутил, как в реальности Снейп пихнул его кулаком в бок. Джеймс сжал пальцы над воображаемым джойстиком и повернул его вперёд.       …Отец, по-прежнему молодой, идёт по плохо освещённому коридору вместе с Дамблдором. Дамблдор останавливается у двери, открывает её и жестом предлагает Снейпу войти. Снейп заходит в скудно обставленную комнату с единственным окном и погасшим камином. У камина стоит дубовый стол и тёмно-бордовое кресло, у стены — два шкафа с пустыми полками. Ещё одна дверь в противоположной стене приоткрыта, за ней виднеется угол узкой кровати.       «Вот здесь вы будете жить», — говорит Дамблдор.       Снейп обводит помещение отрешённым взглядом и смиренно кивает: «Хорошо. Меня всё устраивает»…       — Переключайся! А то опять не выйдешь!       Реальный голос Снейпа звучал откуда-то издалека. Джеймс сжал воображаемый джойстик и сдвинул назад, пытаясь заставить себя выйти. На перефирии сознания возникла какая-то новая комната. Джеймс сосредоточился на ней, и в этот момент его собственное тело вдруг ощутило мощный толчок, будто диван под ним провалился на пару сантиметров. Он услышал, как в реальности отец слабо вскрикнул.       …Совсем незнакомое место. Похоже на гостиницу. Молодой Снейп сидит на корточках и глядит в вентиляционную щель в полу…       Джеймс машинально отпустил джойстик и мысленно кликнул клавишу «F5». Воспоминание стало просматриваться как бы глазами отца.       …В вентиляционной щели виднелся кусок ворсистого ковра и кресла. На кресле сидит женщина с русыми всклокоченными волосами и в толстых очках. Её руки увешивают массивные браслеты. Её собеседником выступает — да что ты будешь делать! — опять Дамблдор! Его не видно, слышен только его голос.       «Боюсь, я не могу предложить вам должность профессора прорицания».       Внезапно женщина вздрагивает. Её тело становится жёстким и негнущимся, как у истукана. Женщина выпучивает глаза, раскрывает рот и начинает хрипеть…       И в этот же самый момент в реальности Снейп вонзился Джеймсу в плечо и заорал чуть ли не в истерике:       — Отключайся, твою же мать!!! Думай о «якоре»!!!       Его истошный вопль заглушил то, что говорила женщина. Джеймс содрогнулся и зажмурился. «О "якоре"? О каком "якоре", нет у меня их!». Образ женщины стоял перед глазами так, словно его выжгли с обратной стороны век. «Выжгли». Ассоциация с выжиганием тут же породила другую. Джеймс разжал пальцы левой руки, погрузился в собственное воспоминание, и его сразу отпустило.       Мыслительный процесс заработал так, как у нормального человека: чёткая реальность, мимолётные мысли о том, что происходит здесь и сейчас. Джеймс опустил обе руки себе на колени, расслабился и взглянул на отца. Снейп снова был бледен, как полотно, и тяжело дышал через рот. На его лбу проступили капли пота.       — Получилось? — хрипло прошептал он.       Джеймс кивнул. Снейп судорожно сглотнул и выдавил слабую улыбку. Затем резко вскочил с дивана и шатающейся походкой дёрнулся в коридор. Джеймс услышал, как он открыл дверь в туалет и как его вырвало. Подросток кинулся к нему. Снейп стоял, опустив голову над раковиной, и упирался обеими руками в её борта. Всё его тело мелко трясло.       — Что с тобой? — испугался Джеймс.       Снейп потряс головой и судорожно выдохнул:       — Ничего. Всё нормально.       Он открыл кран и стал пить. Джеймс подождал, когда он напьётся. Снейп умылся, вытер рот рукавом. Его шатало. Джеймс схватил его под руку. Снейп рефлекторно попытался вырваться, но Джеймс взял его крепче и повёл обратно в гостиную.       — Сходи к врачу, пожалуйста, — испуганно проговорил он, усадив отца на диван.       Снейп откинулся на спинку дивана и устало закрыл глаза.       — Потом схожу, — хрипло выдохнул он.       Джеймс сел рядом и вгляделся в его мертвенно-белое лицо. Его дыхание было тяжёлым и прерывистым. Почувствовав на себе его взгляд, Снейп дёрнул веками и приоткрыл глаза. Его губы дёрнулись в едва заметной улыбке.       — На какое воспоминание переключился?       — Да так. На хрень всякую.       Этим летом Джеймс сделал татуировку. Тонкую надпись на животе, словно оставленную ручкой — автограф Райана Брауна, фронтмена «Апостолов мрака». Мать до сих пор о ней не знала. Джеймс совершенно не планировал её набивать; как и все глупые поступки юности, татуировка появилась случайно. Когда этим августом Джеймс поехал в Лестер на концерт, то накануне мероприятия подкараулил своего кумира в его любимом пабе. Эту встречу Джеймс планировал с такой тщательностью, что в самый ответственный момент где-то посеял свой блокнот. Подросток не растерялся и не придумал ничего умнее, как задрать футболку и попросить оставить автограф прямо на животе. Пожилой рок-музыкант охотно расписался — за долгую карьеру ему приходилось расписываться и не на таких «поверхностях». Джеймс ушёл, сияя от счастья, а через пару часов осознал всю недальновитость своего поступка. Написанное ручкой легко стиралось. Второе «гениальное» решение увековечить автограф навсегда не заставило себя долго ждать…       Гулкий голос отца выдернул Джеймса из воспоминаний:       — Запомни это ощущение, когда переключаешься.       Джеймс поморгал и оглянулся. Снейп по-прежнему сидел на диване полулёжа и медленно растирал себе пальцами виски.       — Голова болит? — участливо спросил Джеймс.       Снейп поморщился. Джеймс озадаченно хмыкнул:       — Странно. Раньше у тебя, вроде бы, так не болело.       — Это из-за болезни, — вяло отмахнулся Снейп.       Уперевшись руками в диван, он закряхтел и поднялся на ноги. Схватился рукой за правый висок и постоял, зажмурившись. Джеймс наблюдал за ним снизу вверх. Снейп помассировал висок, морщась от боли, и вдруг произнёс:       — Вообще влезаешь ты очень грубо. Это неправильно. Легилементить надо так, чтобы враг не замечал.       — Ну извини, как умею, — обиделся Джеймс.       Снейп заковылял в кухню. Джеймс последовал за ним. Снейп без спроса схватил чайник, плеснул себе в кружку и осушил её большими глотками. Поставив чашку на стол со стуком, он опёрся одной рукой об стол и некоторое время рассеянно глазел перед собой. Его грудная клетка тяжело двигалась, выдавая болезненное состояние. Неожидано он встрепенулся, хлопнул ладонью по столу и с горьким изумлением воскликнул:       — Какой же у тебя мозг до аварии был?! Если там даже сейчас локомотив!       С локомотивом мозг Джеймса ещё не сравнивали. Сам он предпочитал сравнивать себя с процессором. Снейп повернулся к нему и теперь сканировал его жгучим пронцательным взглядом.       — С тобой точно не происходило ничего необычного до аварии? — он сделал особый нажим на слово «точно».       Джеймс с уверенностью мотнул головой. Снейп похмыкал, рассеянно глазея в пустоту. Неожиданно его рука рванулась в карман брюк и извлекла волшебную палочку. Джеймс только сейчас обратил внимание, что все карманы у него, будь то куртка или брюки, были узкими и глубокими, чтобы туда как раз помещалась такая вот палочка. Снейп протянул палочку ему.       — Возьми.       Джеймс с непониманием похлопал глазами. Снейп разрешил ему подержать палочку только однажды, с большой неохотой и только потому, что Джеймс сам попросил. А тут такая щедрость! Снейп настойчиво всунул палочку ему в руки. Затем выудил из стаканчика с мытыми столовыми приборами вилку и положил её в центр стола.       — Попробуй заставить её взлететь. Помнишь, как я тебя учил? Вингардиум левиоса.       — Ты же говорил, что я не могу колдовать! — в растерянности напомнил ему Джеймс. Он никак не мог понять, с чего это отец вдруг решил учить его магии.       — Мало ли, что я говорил! — раздражённо отмахнулся Снейп. — У тебя, вон, легилемеционные способности растут, как на дрожжах! Все мои блоки обходишь! Значит и палочковая магия должна расти. Давай, попробуй, — он показал движение, — вингардиум левиоса.       Джеймс нехотя повторил, чувствуя себя полным придурком. Бормотать непонятную абракадабру и при этом махать палочкой, пусть даже на самом деле волшебной, казалось очень глупо. В руках Снейпа это почему-то выглядело вполне органично, но делать так самому…       Вилка ни в какую не желала взлетать. Джеймс пробовал заставить её оторваться от стола и правой рукой, и левой. Хоть бы что. Снейп требовал повторять ещё раз, но это только ухудшало положение, потому что каждая неудачная попытка раздражала его сильнее, раздражение передавалось Джеймсу и мешало сосредоточиться. После десятого тщетного «вингардиум левиоса» Джеймс пихнул палочку обратно в руки отцу и сердито пробурчал:       — Не получается! Нет у меня магии!       — Не может такого быть!       — Да как «не может»?! Ты же сам видишь!       Снейп скрипнул зубами. Его рёбра механически задвигались, выдавая накалившиеся нервы. Джеймс подозревал, что, окажись на его месте какой-нибудь ученик, Снейп бы начал орать. Вскинув голову, отец нервно прошёлся по кухне. Джеймс мысленно скрестил пальцы в надежде, что сейчас он намечется и успокоится. Однако Снейп, потоптавшись у окна и побарабанив пальцами по подоконнику, вдруг круто развернулся, быстро подошёл к нему, схватил его за правую кисть и снова вложил в неё палочку.       — Вот представь, — он насильно сжал пальцы Джеймса вокруг рукоятки, — волшебная палочка — это продолжение твоей руки. Когда ты колдуешь, твоя энергия из руки переходит в палочку и извергается из её конца, — с этими словами он несколько раз провёл пальцами Джеймсу по предплечью, запястью, а затем палочке, как бы демонстрируя перетекание энергии. — Тебе нужно заставить палочку извергнуть эту магию. Вложить в неё свою энергию. Сможешь так?       Джеймс рассеянно вытаращился.       — А разве в самой палочке не заключена магия? Ты же говорил…       — Заключена, — нетерпеливо оборвал Снейп, — но без твоей помощи она не работает. Знаешь, почему магглы не могут колдовать? Потому что в них самих магии нет! Поэтому волшебная палочка в их руках не работает. Она может работать только в тандеме с волшебником. А в тебе магия как раз должна быть! Просто она сидит очень глубоко, — он снова погладил его по предплечью. — Давай, — его голос смягчился, — представь, что ты свою энергию перекачиваешь в палочку. Ты же умеешь создавать ассоциации! Вот и представь, что палочка — это джойстик, или чем ты там пользуешься…       Джеймс понятия не имел, как вообразить вместо волшебной палочки джойстик — его и держать следовало по-другому, и движения им выполнялись совсем другие. А этот жест — «провести и взмахнуть», и дурацкое «вингардиум левиоса» ни с чем, кроме как с нервотрёпкой, больше не ассоциировалось. Снейп нависал, буравя его требовательным взглядом. Скрипя зубами, Джеймс сделал ещё две попытки. Вилка не реагировала. Джеймс психанул, положил палочку на стол и замахнулся на вилку левой рукой. В эту же секунду вилка подскочила так, словно её смахнули полотенцем, и звонко ударилась об пол в метре от стола. Джеймс испугался и отпрыгнул назад, схватив себя за руку.       Лицо Снейпа озарилось ликованием. Обойдя стол, он поднял вилку и торжественно произнёс:       — Ну наконец-то! А ты говорил, нет магии!       — Это ты так говорил! — воскликнул Джеймс, всё ещё держа себя за руку. В ладони слегка покалывало.       Снейп с критическим видом осмотрел вилку. Затем вдруг усмехнулся:       — М-да, большевата задержка. У меня такое лет в шесть было, — он обратил взор на Джеймса и добавил уже серьёзно, — вспомни, у тебя в детстве точно не было таких всплесков?       — Каких всплесков?       — Магических. На эмоциях.       Джеймс покачал головой. Снейп поджал губы и задумчиво покрутил в руках вилку. Его обычно мрачные глаза загорелись. Он вновь положил вилку в центр стола. Джеймс запротестовал:       — Нет, не надо! Мне надоело!       Снейп безапелляционно вложил палочку теперь уже в его левую кисть.       По собственному заверению, Джеймс был левшой «где-то на шестьдесят пять процентов». Когда в раннем детстве он начал рисовать, хватать карандаш или мелок было удобнее именно левой рукой. Но первая учительница в начальной школе отчего-то не любила левшей и настойчиво перекладывала ручку в его правую руку. Научиться писать правой рукой оказалось не так уж и сложно, но дома и на других уроках Джеймс всё равно предпочитал брать письменные принадлежности именно левой. Левой рукой было удобнее брать и вилку, и зубную щётку, открывать бутылки и завязывать шнурки. Но вот открывать ключом дверь, нарезать ножом хлеб и бросать волейбольный мяч на уроках физкультуры он отчего-то предпочитал правой. Позднее правая рука оказалась удобнее и в использовании компьютерной мышки, а вот игровой джойстик он держал в разных руках по настроению.       — Вингардиум левиоса!       Вилка издевательски продолжала лежать, напрочь отказываясь подчиняться волшебной палочке.       — Я устал, — честно признался Джеймс.       — Давай попробуем ещё один раз и закончим.       «Закончим, как же!» Отмашливый тон Снейпа прямо указывал на то, что «заканчивать» он не собирался. От его болезненного вида не осталось и следа. Чёрные глаза горели азартом. Ещё ни разу с момента их первого знакомства Джеймс не видел отца таким заряженным и живым.       Обречённо вздохнув, он направил палочку на вилку. Кто бы мог подумать, что колдовать палочкой окажется так трудно! Чувствуя, что его вот-вот накроет отчаяние, Джеймс вспомнил совет Снейпа: прислушаться к ощущениям в теле. Он закрыл глаза. В левой руке присутствовала тяжесть от того, что он слишком долго держал её на весу. Джеймс попытался представить, как можно перекачать энергию внутрь волшебной палочки.       «Палочка — это продолжение руки».       Джеймс расслабил кисть, перераспределил пальцы так, чтобы палочка упёрлась концом рукоятки в ладонь. Открыл глаза и уставился на вилку.       «Провести и взмахнуть».       В голове возникла ассоциация с удочкой: провести, так чтобы блесна заиграла под водой, и подсечь. Он взмахнул и вдруг почувствовал, как кончик палочки стал немножко тяжелее — всего на долю грамма. И в этот же самый момент вилка дрогнула. Завибрировала, трепыхнулась и вдруг — оторвалась от стола. Дрожа, как осиновый лист, вилка зависла в воздухе в паре миллиметров от столешницы. Джеймс приподнял руку. Вилка потянулась вверх словно под действием невидимой лески и поднялась вверх сантиметров на пять. Тут дёрнулась и со стуком упала. Джеймс безвольно опустил руку и тяжело выдохнул. По всему телу разливалась свинцовая усталость. У самого уха прошелестело тихое: «Молодец». Джеймсу показалось, что голос Снейпа дрогнул. Он оглянулся. Снейп стоял прямо за ним и пожирал вилку горящими глазами. Его грудная клетка тяжело двигалась туда-сюда от неровного дыхания, но в лице светилось странное облегчение, смешанное с триумфом. Осознав, что Джеймс смотрит на него, Снейп посмотрел ему прямо в глаза и вдруг расплылся в улыбке, не в силах больше скрывать распиравшее его изнутри счастье. Было так странно видеть его таким: расслабленным и безумно счастливым. Он сразу помолодел, стал выглядеть на свой реальный возраст.       — Думаю, теперь дело быстрее пойдёт, — Снейп с неожиданной любовью потрепал Джеймса по плечу.       Джеймс насторожился. Сегодняшние мучения с «вингардиум левиоса» сильно поубавили его желание становиться волшебником.       — А может, ну его? — робко предложил он, с ужасом представив, как теперь отец будет каждый день доставать его магией.       — Ты что! — воскликнул Снейп. — Бросать такое дело! Магию нельзя запирать. Всё равно рано или поздно вылезет, — он забрал со стола свою палочку и с довольным видом повертел в руках. — Странно только, что в детстве у тебя не было всплесков. Может, ты просто их не замечал?       — Да какая теперь разница? — отмахнулся Джеймс.       Снейп согласно покивал и ухмыльнулся. Его так и распирало от того, что его сын — волшебник.       В прихожей раздалось ковыряние ключа в замочной скважине, а через секунду — дверной звонок. Джеймс никогда не думал, что будет так рад увидеть мать. Она сразу забрала внимание Снейпа на себя, поэтому Джеймс смог наконец-то сбежать от его неиссякаемого желания продолжить эксперименты здесь и сейчас. Однако план сделать из него великого волшебника Снейп явно нацелился осуществить уже в самом ближайшем будущем, потому что на вопрос Скарлетт, отчего он такой довольный, он сразу с нескрываемым воодушевлением объявил, что Джеймс умеет колдовать волшебной палочкой.       — Поздравляю! Это здорово, наверное, — с налётом сомнения порадовалась Скарлетт и оглянулась на Джеймса. — Ты сам-то рад?       — Да просто офигеть как рад, — саркастически протянул Джеймс.       Слишком бурная реакция Снейпа окончательно убедила его, что ничего хорошего от этого открытия ждать не следует. Лучше бы они остановились на развитии навыков легилеменции. Этой способности Джеймс действительно был не против обучиться, тем более что это у него неплохо получалось.       Снейп в кои-то веки остался у них на ужин. Он пребывал в таком хорошем настроении, что пустился рассказывать о том, как у него самого развивались магические способности. До поступления в Хогвартс ему нравилось сбивать с курса мух и бить стёкла и бутылки силой мысли. Его детство пришлось на крайне неблагополучные в Скэмдауне времена, поэтому он невольно освоил магическую самооборону. Когда на него пытались нападать, он заставлял обидчика валиться с ног, а позже (Снейп не сказал этого, но Джеймс прочёл его воспоминание) — научился причинять боль, поэтому скэмдаунская шпана быстро усвоила, что его лучше не трогать.       Магические способности у всех волшебников проявлялись по-разному, но первые всплески обычно случались в возрасте шести-семи лет. В редких случаях некоторые дети начинали проявлять зачатки магии чуть ли не в первый год жизни, а некоторые — ничем не отличались от магглов вплоть до самого поступления в Хогвартс. Последних в шутку называли «тугодумами», а их родители с приближением одиннадцатилетия впадали в настоящую панику и всеми силами пытались разбудить в таких детях магию, потому что боялись, что те останутся сквибами. Появление в семье сквиба считалось горем — Снейп не говорил об этом открыто, но Джеймс давно понял это из его поведения.       В Средние века на волшебников были яростные гонения по всей Европе. Но волшебники из чистокровных семей от них не страдали. Они жили в укромных местах и хорошо прятались, а если их и ловили, то они легко обходили инквизиторские пытки с помощью магии. В ту пору даже находились любители сжигания: эти извращенцы накладывали на себя особые защитные чары и специально провоцировали магглов, чтобы те их поймали и приговорили к сожжению. Под дейстием чар пламя не вредило, а наоборот доставляло приятные ощущения. Получив порцию удовольствия, «сжигаемый» волшебник трансгрессировал, а через пару недель появлялся вновь в другой маггловской деревне, где снова нарывался на охоту.       Полукровкам маггловские бесчинства тоже не доставляли серьёзного дискомфорта. В те времена союз волшебника с магглом был редок и заканчивался либо быстрым расторжением (а при наличии детей — побегом колдующего родителя вместе с ребёнком), либо невиданным взаимопониманием и компромисом, что сразу обрастало всеобщим восхищением, а порой даже становилось сюжетом какой-нибудь местечковой романтической легенды.       Кому в Средние века действительно приходилось туго, так это магглорождённым. Несчастных детей, родившихся с магическими способностями, сразу объявляли порождением дьявола. Таскали по церквям, запирали в подвалах и вообще всячески угнетали до тех пор, пока такой ребёнок либо не нарывался на откровенную магию и не гиб от рук инквизиторов, либо не попадал в поле зрения представителей Общества защиты магглорождённых. В этом случае представители Общества проводили с родственниками юного волшебника просветительские беседы, заставляя их смириться, что быть волшебником абсолютно нормально. В особо тяжёлом случае ребёнка приходилось изымать из семьи и помещать в приют, где он дожидался поступления в школу волшебства, а там уже учился строить новую нормальную жизнь среди людей, которые положительно относятся к магическим способностям.       Общества защиты магглорождённых существовали во многих странах. Например, в Британии этим занимался министерский отдел по работе с магглами. Однако, как часто бывает, подобные организации далеко не всегда оперативно. По этой причине в Средние века нередко встречалось такое печальное явление как обскурия. Не имея должного выхода, жёстко подавляемая, магическая сила начинала пожирать ребёнка изнутри, завладевала его телом и превращала в чудовище, которое в приступе ярости было способно нанести огромные разрушения и убить всякого, кто попадался на его пути. Обскуры были опасны и для самих волшебников. Магия обскура по сути являясь концентратом всего плохого, что выпало на долю маленького волшебника, поэтому часто превосходила палочковую магию. Побороть такого монстра можно было разве что запрещённым убивающим заклятьем либо коллективной битвой.       — Именно поэтому магию нельзя игнорировать, — с серьёзным видом объяснил Снейп. — Если она однажды проявилась, её нужно развивать. Это потом, с возрастом можно не колдовать — ничего опасного уже не случится. Но сейчас надо научиться управлять магией. Иначе может начаться какая-нибудь болезнь, — он многозначительно посмотрел Джеймсу в глаза.       О легилеменции они договорились пока не сообщать Скарлетт. Джеймс не возражал. Даже представить себе не мог, с каким ужасом мать восприняла бы тот факт, что на протяжении последних четырёх лет он был в курсе всех подробностей её личной жизни.       К тому, что мать вела активную социальную жизнь, Джеймс привык давно. То, что в жизни двух взрослых людей есть кое-что ещё помимо невинной дружбы, перестало быть тайной ещё в детском саду. Сами по себе мужчины матери его не напрягали. Ну, были они и были. Джеймса не обижали, матери с ними нравилось. Но вот когда к физическому присутствию этих мужчин добавились ещё и мысли о них, жизнь Джеймса на некоторое время превратилась в настоящий кошмар.       Мать любила думать о всяком. О таком, что в двенадцать лет знать совершенно не следует. Любила перебирать в памяти свои интрижки, фантазировать о нынешних отношениях. Дебри её сознания порой вызывали у Джеймса такую бурю эмоций, что хотелось либо сбежать из дома, либо запереться где-нибудь на чердаке, чтобы больше никогда этого не видеть.       Легилемеционный процесс проходил у Джеймса в четыре стадии. Когда новый человек только появлялся в его жизни, Джеймс считывал только «поверхность». По мере развития отношений мысли нового знакомого становились ярче, Джеймсу становились доступны более глубинные воспоминания. Затем Джеймс привыкал к человеку настолько, что начинал подключаться к его сознанию, даже не глядя ему в глаза. Всё происходило автоматически: человек попадал в поле зрения, и Джеймс сразу узнавал все его мысли, какие крутились в тот момент на уме.       Третий этап Джеймс называл «пресыщением». Мысли друга переставали вызывать интерес, становились блёклыми и ненавязчивыми. Джеймс легко переключался с них на другую деятельность, зачастую для этого даже не требовалось щёлкать пальцами. На последнем, четвёртом, этапе чужие мысли превращались в неясный шумовой фон, подобно шуму улицы за окном — Джеймс полностью переставал обращать на них внимание.       Мысли матери превратились в белый шум лишь через полтора года после проявления дара. Но вот её женихи продолжали бесить: они слишком часто менялись, поэтому общение с ними порой даже не доходило до третьей стадии. Джеймсу приходилось со скрипом лицезреть их богатую фантазию. Чтобы хоть как-то отыграться, Джеймс действовал на нервы особо бесячим кандидатам в отчимы сам. Кандидаты не выдерживали такого проблемного прицепа и сбегали. Мать и сын ругались, потом мирились, а через какое-то время Скарлетт приводила в дом нового фантазёра.       Чем Джеймсу так нравился Снейп, так это тем, что об этом он почти не думал. По крайней мере, в его присутствии. Дерзкие фантазии покрывал такой толстый слой других воспоминаний, что до всякой похоти Джеймс попросту не добирался. К тому же отец умел скрывать нежелательные мысли магией. Правда, он так же заявлял, что Джеймс способен взламывать его ментальные блоки, но сам Джеймс так и не понял, как происходит взлом. Нежелательные мысли возникали в его голове только тогда, когда Снейп сам провоцировал его просьбой залезть себе в мозг.       — Ты же не против, если я поучу его магии?       Джеймс вздрогнул. Снейп обращался к Скарлетт, его глаза искрились энтузиазмом. Скарлетт улыбнулась:       — Ну, учи, раз тебе так хочется. Это же не опасно?       «Ну всё. Теперь они меня оба задолбают».       — Джеймс, ты сам-то хочешь? — мать повернулась к нему.       Джеймс хохнул пустым смешком. Ну, хоть кто-то поинтересовался его мнением! Он поймал сияющий взгляд отца.       — А у меня есть выбор?       Тот фыркнул:       — Да тебя никто не заставляет! Но ты сам подумай… Такие способности! Лишними точно не будут!       Господи, как же он хотел его научить! Джеймс поспорил бы на что угодно, что не будь рядом матери, Снейп бы прямо сейчас пустился добивать его своей «вингардиум левиоса». Угораздил же чёрт сбить со стола эту проклятую вилку!       Впрочем, глубоко в душе Джеймс тоже был чертовски рад, что проявил магию. Это было необычно, интересно. Только вот учитель ему достался слишком нахрапистый. Джеймс решил, что вопрос методики обучения следует непременно обсудить. Только не сейчас, а через денёк-другой, когда отец отойдёт от эйфории и вернётся в трезвое состояние. ***       Трезвое состояние вернулось к Северусу сразу же, как только он возвратился к себе домой. Вся радость о того, что его сын смог сотворить магию, померкла. Вместо неё накатил ужас. Как же легко Джеймс извлёк из его памяти один из самых тёмных эпизодов его биографии! Это была не просто легилеменция. Это был взлом воспоминания, которое Северус уже десяток лет хранил под блоком.       Всю ночь Снейп промаялся без сна. А утром первым делом совершил то, что несколько месяцев назад было его ежедневной необходимостью: сгруппировал в памяти все свои самые гнусные тайны и оградил их таким окклюменционным блоком, который по мощности был сопоставим с разве что с защитой от Тёмного Лорда.       Осознание того, что ему придётся всю жизнь блокироваться от собственного ребёнка как от врага, вызывало у Северуса отвращение к себе и глубокую горечь. Не такими он хотел видеть свои отношения с сыном. Как теперь с ним общаться? Особенно после того, что Джеймс увидел. Он же умный — теперь-то точно сложит два плюс два. А ведь Снейп уже пообещал обучить его магии, умудрился завоевать его доверие…       Какого же было его изумление, когда пару дней спустя Северус обнаружил, что его сын — этот невероятный по силе легилемент, с такой лёгкостью способный проникать в святая святых — совершенно не вникал в суть увиденного. Когда в пятницу мальчишка пришёл навестить Северуса в библиотеке, то общался с ним так, как будто ничего и не случилось. Поинтересовался, как у него здоровье. Спросил, не передумал ли Снейп учить его магии. В свойственой себе пофигистической манере заявил, что согласен поучиться, только если Снейп не будет вести себя, как Перельман. Рассказал, что в апреле планирует опять поехать на какой-то концерт…       Джеймс считывал мысли, но не осмысливал их. Он сам был жертвой своего дара и совершенно не желал знать, что творится на душе у его близких. Стоило Северусу это понять, как его разом отпустило. А вместе с ним отпустило и самого Джеймса — как только Снейп перестал нервничать, мальчишка перестал провоцироваться и на глубинные воспоминания больше не покушался.       Следующие несколько недель стали самыми счастливыми за все тридцать восемь лет, что Северус прожил. У него был сын — настоящий волшебник. И женщина, которая безумно его любила. Больше никаких секретов, никаких недомолвок. Когда-то о такой жизни Снейп даже не смел мечтать.       Обучать Джеймса магии оказалось невероятно сложно. И дело было вовсе не в том, что его магические способности раскрывались с большой неохотой. Северус подошёл к преподаванию с несвойственными себе деликатностью и резиновым терпением. От Джеймса нельзя было требовать многого — как ни крути, он перенёс тяжёлую травму. Однако обучение неожиданно упёрлось в стену, с которой за свою преподавательскую карьеру пожалуй не сталкивался ни один хогвартский профессор.       У Джеймса оказался удивительно нестандартный мозг. И этот мозг совершенно не понимал, как соединить в единое целое заклинание и жест волшебной палочкой. Если в Хогвартсе дети спокойно взмахивали палочкой и сотворяли волшебство уже в первую неделю обучения, то Джеймс — пятнадцатилетний подросток — добавлял к каждому заклинанию ещё какие-то свои промежуточные ассоциации, без которых его рука выдавать магию категорически отказывалась.       Все чары, какие ни возьми, мальчишка подолгу осмысливал. Так, произнося заклинание левитации, он воображал, что держит в руке удочку и дёргает зачаровываемый предмет за леску. Чтобы открыть дверь алохоморой, Джеймс представлял, что из кончика палочки исходит невидимая энергия, которая толкает язычки замка, в результате чего замок и открывался.       Трансфигурация не давалась Джеймсу вовсе. Он просто не понимал, что должно произойти с предметом при превращении. Снейп пробовал объяснить и так, и эдак — даже купил в букинистической лавке «Пособие по трансфигурации для начинающих», по которому в Хогвартсе учились на первом курсе. После того, как они два часа пытались превратить спичку в иголку, Северус не выдержал.       — Никогда не думал, что когда-нибудь это скажу — тебе надо отключить мозги. Не думай о процессе. Просто взмахивай и произноси заклинание.       Джеймс взмахивал, тупо повторял заклинание, но спичка так и оставалась спичкой.       — Это вообще сильно надо для жизни? — с раздражением спросил он.       Снейп на мгновение задумался.       — Не то, чтобы сильно… Нет, не надо, — он с досадой вздохнул и смиренно махнул рухой. — Давай лучше сконцентрируемся на чарах.       Пусть в извращённом виде, но чары у Джеймса всё же получались. Северус тешил себя предположением, что его волшебная палочка просто не хочет работать в чужих руках. Порой на него всё же накатывала злость на Джеймса за непонятливость. И на самого себя за то, что не мог научить его таким элементарным вещам. Но при этом Северус всё равно был счастлив. Даже несмотря на такие странности, его сына можно было назвать настоящим волшебником.       В чём у Джеймса действительно имелся огромный потенциал — так это в ментальной магии. После того, как подросток чуть было не выпотрошил Снейпу мозг, Северус больше не провоцировал его просьбами проникнуть в свой разум. Однако теперь Джеймс постоянно считывал его поверхностные мысли. Мальчишка называл это «фоновым режимом». Иногда у него всё же случались всплески и он выцепливал из сознания Снейпа что-нибудь особо интимное. Правда теперь это интимное в основном касалось жизни в Коукворте — свои магические грехи Северус держал под сверхмощным блоком. Он старался не обращать внимания и регулярно напоминал себе, что сын не вникает.       Северус продолжил учить Джеймса вытеснять чужие мысли своими. Отучить мальчишку от дурной привычки крутить пальцами в воздухе ему так и не удалось — искалеченный мозг Джеймса слишком сильно зависел от ассоциаций. Снейп смирился и стал просто рассказывать сыну, что происходит во время «правильной» легилеменции. Джеймс подстраивал его объяснения под своё перекрученное видение и вскоре начал выдавать потрясающий результат. Перестал долбиться в ментальный блок так, что от вторжения трещало в висках, научился переключаться на собственные воспоминания (хотя щелчки пальцами ему всё равно нравились больше). А в один прекрасный момент Снейп вдруг заметил, что Джеймс вообще перестал вторгаться в его разум. Да, он по-прежнему улавливал некоторые его мысли с «поверхности» (чаще всего во время прямого диалога), но «в фоновом режиме» больше не читал. Джеймс объяснял это тем, что просто привык к нему.       Северус решил показать сыну основы окклюменции чисто из интереса. Даже и думать не смел, что Джеймс сумеет её освоить — он программу первого-то курса осваивал с трудом. Но как же Снейп изумился, когда эту-то самую окклюменцию — сложную, очень продвинутую магию, на постижение которой у него самого ушло около года — подросток понял чуть ли не после первого объяснения. Сразу что-то нащёлкал пальцами, что-то покрутил, и часть его мыслей покрылась блоком. Этот блок Северус, конечно, сразу пробил (при этом у Джеймса так разболелась голова, что его пришлось отпаивать лекарством). Но сам факт, что его сыну была подвластна такая магия, поражал воображение.       Как же странно это было. Подросток едва справлялся с простейшими палочковыми заклинаниями и одновременно осваивал ментальную магию, которая давалась не каждому взрослому волшебнику. Северус жалел, что в своё время не уделил должного внимания целительству. Совместно с больницей святого Мунго Хогвартс иногда предлагал своим сотрудникам курсы дополнительной квалификации. Однако целительство на серьёзном уровне никогда не входило в его сферу интересов, да и учиться Снейп предпочитал самостоятельно. Теперь приходилось кусать локти. Вести Джеймса к целителю в святого Мунго Северус решился бы разве что под оборотным зельем, но там это зелье сразу бы обнаружили и, увидев мальчишку во всей красе, задались бы нежелательными вопросами. Северус успокаивал себя мыслью, что кроме проблем с палочковой магией других проблем со здоровьем у Джеймса не было. А так странно колдовал он потому, что из-за тяжёлой травмы вся остаточная магия, не найдя правильного выхода, ушла ему в голову.       Отношения Северуса со Скарлетт переживали стадию бурного романа. Рядом с этой женщиной ему словно опять исполнилось семнадцать. Снейп даже не подозревал, что спустя столько лет его душа окажется способна на столь пламенные чувства.       Они по-прежнему встречались в будни после работы. Снейп провожал Скарлетт до дома и всё чаще оставался у неё на ужин. Они ужинали втроём, как полноценная семья. Потом Джеймс обыкновенно уходил заниматься своими делам (обычно всякой ерундой вроде игры на компьютере), а Скарлетт и Северус усаживались в гостиной, смотрели по телевизору какой-нибудь фильм (Снейп уже привык воспринимать мельтешение на экране как единую историю) или просто беседовали обо всём.       Поскольку в Коукворте они обошли уже всё, что можно, то в выходные стали частенько выбираться в соседние городки. С помощью трансгрессии путешествие в Дерви, Стоу-он-Хилл, Вайтмонт или даже неблизкий Лестер занимало всего пару мгновений. Северус заколдовывал Скарлетт одежду так, чтобы внутри сохранялось больше тепла, и они много гуляли, изучая местные культурные заведения и наслаждаясь обществом друг друга.       Впрочем в Коукворте им тоже было чем заняться. У Скарлетт обнаружилось необычное увлечение. Она играла в бильярд — странную маггловскую игру, в которой нужно было закатывать в лунки шарики, катая их длинной деревянной палкой по столу с бортиками. Игра включала элементы стратегии: чтобы заставить шарик закатиться в лунку, надо было подобрать правильный угол, под которым совершался удар, тыкать в шарик с разной силой, учитывать расположение других шариков, и прочее, и прочее. Поначалу Северус согласился изучить эту игру — со свойственным себе магическим снобизмом — лишь потому, что это был отличный повод проводить с любимой женщиной больше времени. Первые две попытки освоить азы бильярда не увенчались успехом: Северус просто не смог оторвать глаз от тех соблазнительных поз, в которых Скарлетт склонялась над столом, чтобы забить шар в лунку. Всё заканчивалось тем, что он сгребал свою леди в охапку и трансгрессировал с ней к себе в постель. Однако затем он привык. Научился держать кий под правильным углом, предавать шарику нужное ускорение, и вскоре увлёкся. Они стали периодически ходить в бильярдную и разыгрывать партию в пул или в карамболь.       Со своей стороны Снейп научил Скарлетт играть в исчезающие карты. Среди волшебников особой популярностью пользовалась магическая версия бриджа. В маггловский бридж Скарлетт играла хорошо, поэтому освоить магический вариант труда не составило. К третьему разу она даже начала регулярно выигрывать. А когда предложила добавить элемент эротики, игра мгновенно приобрела дополнительный интерес.       По вечерам они навёрстывали упущенное. Изредка у Скарлетт, когда Джеймс уматывал куда-нибудь гулять допоздна, но в основном у Снейпа. В будни Северус иногда утаскивал любимую женщину «ужинать» к себе, а на выходных Скарлетт стала оставаться у него ночевать. Снейп был бы рад предаваться любви в более удобоваримой обстановке, но только в Паучьем тупике можно было не опасаться, что их личная жизнь станет достоянием одного очень проницательного радара. И именно здесь, в своей крохотной спальне, Снейп научился чувствовать себя по-настоящему раскрепощённым.       Ему безумно нравилось, когда Скарлетт приходила к нему в платьях. Эти облегающие её стройную фигуру наряды источали что-то невыносимо чарующее. Зная об этой его слабости, Скарлетт сначала дразнила его, не давая себя раздеть и доводя чуть ли не до исступления, потом игриво стягивала с себя одежду, демонстрируя шикарное нижнее бельё, достойное страниц элитного глянцевого журнала. Северус избавлял её от шёлка и кружев и оставлял на её безупречном теле только чулки. Нежно клал её на подушки; она притягивала его к себе, затяжно целовала, путая пальцы в его волосах, гладила его плечи, торс. Раззадоренный настолько, что не хватало сил терпеть, Северус погружался в её лоно и просто сходил с ума, когда под его напором она начинала стонать.       Ему потребовалось время, чтобы полностью избавиться от чувства стыда перед своей неопытностью. Этот червь, взращенный одиночеством и всеобщим презрением, настолько прочно облюбовал его сознание, что его никак не удавалось выковырять. На первых порах Северуса смущали ласки и поцелуи, которыми Скарлетт его одаривала, её крики и стоны, просьбы не останавливаться или двигаться чуть медленнее. Он стыдился того, что не умел ласкать; вгонялся в краску, когда Скарлетт предлагала другую позу. Но его подруга лишь забавлялась его стеснением и вновь и вновь продолжала ему отдаваться с таким желанием, будто в сексе с ним было что-то такое, чего она не получала от других мужчин.       Северус быстро усвоил два главных правила: что, даже когда его женщина заведена, ей всё равно нужна прелюдия, и что приходить к финишу следует вторым. Освоить первое оказалось не так уж сложно. Скарлетт сама подсказывала, как сделать ей приятно. А вот второе удавалось не всегда. Снейп был готов проклясть себя за это. На его счастье, Скарлетт оказалась женщиной понимающей, а её тело — довольно открытым к продолжению. Не получив желаемое впервые, она давала Северусу небольшой отдых, а затем с поистине виртуозной ловкостью заводила его заново. Эта коварная обольстительница настолько хорошо изучила все его тайные слабости, что воспламеняла его даже тогда, когда Северус был абсолютно уверен, что больше не захочет.       В какой-то момент Снейп вдруг сам уверовал, что он действительно хорош. Привык находиться рядом со Скарлетт обнажённым, научился понимать её тело, удовлетворять её желания… А когда такое совместное времяпровождение стало приносить обоюдное удовольствие, их отношения перешли на совсем новый уровень.