Терпко-сладкий

Дождь лил с самого утра и даже не думал останавливаться. И, вопреки всем ожиданиям, к обеду он лишь сильнее разошёлся. У Осаму был небольшой перерыв, и он даже немного неожиданно для себя решил сходить к Доппо, хотя в последние дни общение с ним было особенно сложным. Дазай, конечно, хотел бы выкинуть всё из головы и перестать это чувствовать, но Куникида, кажется, был слишком прекрасен. Его статные широкие плечи, пластичные элегантные движения и безумно плавные черты лица с несравненной мягкой улыбкой — всё это не давало Дазаю спать и внятно думать. Осаму прекрасно осознавал свою влюблённость, но что с ней делать? Разве он может понравиться кому-то вроде Доппо? Что тот может в нём найти? Так что если он хотя бы ляпнет о своих чувствах, случится грандиозный скандал и прощай, работа вместе со спокойной жизнью. Но его попросили зайти, так что лучше это сделать. — Войдите. Осаму сделал шаг за дверь и почти сразу закрыл лицо руками: — Простите, пожалуйста! Доппо стоял у шкафа перед зеркалом и только начинал застёгивать рубашку. — Ничего страшного. Поможешь мне собраться? — чужая улыбка, кажется, пыталась на что-то намекнуть, или у Дазая слишком разыгралось воображение. — Конечно. В разуме Осаму мелькнула шальная мысль: что если сейчас его остановить? Ответить на улыбку улыбкой, такой же лукавой, приглашающей. Интересно, как блондин отреагировал бы на осторожное прикосновение прохладных пальцев к коже на животе? Безумно хотелось обвести подушечками каждую мышцу, ощутить живую силу этих мускулов. Взгляд поднялся выше, к широкой груди. Вот бы оказаться прижатым к ней во время чувственных объятий... Если бы Осаму мог, он бы часами лежал на ней, прислушиваясь к биению чужого сердца, слегка потираясь щекой. Потом он бы приподнял голову, взглянул в глаза, улыбнулся так же, как он сейчас, хитро, с намёком и начал подобострастно и нежно целовать каждый миллиметр бархатной кожи, спускаясь всё ниже... Прошло не больше минуты, а казалось — целая вечность. За неё Куникида успел застегнуть все пуговицы, после чего попросил помочь с манжетами. — А куда ты сегодня едешь? Какой-то праздник? — спросил шатен, разглаживая последние складки на белой ткани. — Если бы. Просто очередное светское мероприятие, которое требует моего присутствия, — ответил Доппо, накидывая пиджак. Когда и с ним было покончено, они оба пошли вниз. Когда юноши спустились в гостиную, их там уже ждал господин. Немолодой, но по-прежнему внушающий трепет Куникида Тэцуо приподнял руку, чтобы посмотреть на часы, и в свете ламп на манжете блеснул бриллиант. Услышав шаги, мужчина взглянул на вошедших поверх стекла циферблата и тут же строго спросил: — Где твои запонки, Доппо? Младший Куникида тоже нахмурился. — Они будут лишними в этом образе. — А без них ты будешь лишним в этом обществе! — отрезал Тэцуо. — И не только ты! Что люди подумают обо мне? Что я экономлю на единственном сыне? — Отец, они будут выглядеть нелепо. — Достаточно! Мужчина резко поднялся с дивана, и при виде его внушительной, почти угрожающей фигуры и звуке властного голоса лицо Осаму стало почти такого же цвета, как рубашки господ. — Не смей со мной спорить. Я промолчал, когда ты захотел отрастить свои патлы, хотя на нас долго поглядывали искоса, но дальше позорить меня и всю нашу семью я тебе не позволю! Дазай, — бросил он шатену, который боялся даже дышать, — проследи, чтобы он оделся надлежащим образом, и помоги ему, если понадобится. И вот они снова оказались одни в комнате молодого господина. Памятуя о недавнем помутнении рассудка, Осаму отвернулся — из чувства такта, как он сам себя убеждал. Но когда Доппо подставил руки, чтобы слуга помог ему застегнуть запонки, от скромности шатена не осталось и следа. Взяв Куникиду за запястье, он уставился на линию вены, скрывающуюся под тканью, как змея, прячущаяся в норку. Вот бы скользнуть подушечками вдоль неё, едва-едва касаясь самыми кончиками пальцев, чтобы блондину пришлось сосредоточиться, прислушаться к ощущениям. Возможно, от этого мускулы на его крепких, но аккуратных руках напрягутся, и тогда Дазай почувствует, что этот молодой человек полон сил и огня. Что может быть прекраснее подобных ему людей, которые горят желанием жить и действовать? Как же хочется сейчас крепче сжать запястье и потянуть его обладателя к себе! К чёрту мероприятие, к чёрту белую рубашку и всю остальную одежду, к чёрту эти злосчастные запонки, в конце концов!.. Но тут Дазай мысленно ударил себя по лицу той самой дрожащей рукой, что сейчас сжимала маленький металлический овал. На застёжке стоит проба. Это почти чистое золото. Скорее всего, это первый и последний раз, когда он держит в руках такую маленькую, но такую дорогую вещь. Эти запонки стоят больше, чем всё его имущество, включая организм. А у Доппо ещё и хватает наглости с вымученной улыбкой пошутить: — Потеряй их, я тебя умоляю. Они будто переносят в восемнадцатый век. Осаму окинул взглядом своего друга. Кое в чём он всё-таки неправ: есть, с чем сочетать это украшение. Его волосы почти такого же золотистого цвета. Сейчас они аккуратно собраны, словно колосья спелой пшеницы в сноп, и это красиво, но, наверное, они ещё прекраснее, когда, распущенные, струятся по плечам и лопаткам, словно лучи солнца... Осаму слегка помотал головой, возвращаясь в реальность, в которой вторые сборы тоже подходили к концу. — Хорошего вечера, — сказал Дазай, как только они вышли в коридор. — Надеюсь, твой тоже пройдёт прекрасно, несмотря ни на что, — и снова эта улыбка, от которой Осаму готов был растаять. Но сейчас явно не время, Доппо ждёт мероприятие, а его — работа. Куникида направился сразу к парадному входу, где его уже ждала машина. С тех пор, как они тронулись, отец не сводил с него взгляда. — Ты можешь злиться на меня сколько угодно, но есть негласный свод правил... — ...который мы обязаны соблюдать, чтобы быть частью этого общества. Я знаю, отец. Да и кто сказал, что я злюсь? Мать предпочла промолчать, как и всегда в подобных случаях, а отец, очевидно, ему не поверил, но больше ничего не сказал. Доппо закрыл глаза, прижавшись виском к стеклу, по обратной стороне которого то и дело скатывались капли дождя. Перед глазами встал Осаму во всём своём очаровании. Как он робко пытается начать новую тему разговора, как мило краснеет при любом взгляде в свою сторону, все его плавные жесты и движения действовали на Куникиду как-то гипнотически. Но это лишь картинки в голове, а вокруг пусто, как и в нём самом. Он не раз говорил, что не любит "копаться в себе", потому что есть куда более продуктивные и полезные способы провести время, но тут, в темноте, наедине с собой, вдруг решился признаться: он просто боялся заглянуть внутрь. И неизвестно, страшнее увидеть свою настоящую сущность или не увидеть ничего. Что если он плохой человек? В истории немало случаев, когда власть развязывала руки. Если он сделает что-то плохое, ему ничего не будет... Никто на него не подумает... Молодой человек встряхнул головой, испугавшись своих мыслей. Нет уж, ни к чему так рисковать. Надо следовать уже расписанному в голове плану. Окончить университет, получить работу... Планы — это хорошо, но вдруг ничего не получится? Чем заниматься тогда? В голову не приходило решительно ничего. "Что мне нравится? — спросил себя блондин и тут же дал заученный ответ. — Я люблю экономику, хочу заниматься бизнесом, стать преемником отца... Чтобы он мог мной гордиться". Тут Доппо словно запнулся о свою же мысль. Он думал об отце, не о себе. Особенно огорчало то, что так происходило всегда. Отцовская фигура словно загораживала проход. Внезапно в сердце Куникиды-младшего вновь что-то кольнуло. Вспомнился Дазай, который казался невероятно разносторонним, в то время как он сам не мог даже назвать свои увлечения. Чем он может поделиться с таким свободным человеком? Кому нужен красивый, но пустой сосуд? В нём только песчинки и пыль. Из него невозможно напиться. Осаму — плывущая под парусом яхта, а чей-то план, придуманный для наследника, который в него вцепился, — якорь. Он только привяжет лёгкий парусник к одному месту. Хотелось просто лежать в своей кровати. За окном темно и ничего не гложет душу. И тут раздаётся лёгкий стук в дверь. — Да?.. Безумно странно. Кому надо идти к нему в этот час? В дверях возникает Осаму в лёгкой накидке, напоминающей халат. Кажется, на голое тело. Он необычайно мягкой поступью шагает к кровати. — Ты прекрасен... Такой нежный, хотя и невероятно сильный... — парень садится на кровать и начинает двигаться к Доппо, в итоге нависая над ним. — Я прав. Это не вопрос. Покажи же мне и то, и другое... Осаму склоняется ниже и тянется своими губами к чужим. До этого момента остаётся всего пара мгновений и... Доппо достаточно ощутимо бьётся головой о стекло, от чего, конечно, мгновенно просыпается. Это же надо было, размышлять о жизни и задремать. "Вот же... Вроде не подросток уже, а такие сны, — вздохнул про себя юноша, закидывая ногу на ногу. — Но этот был до чёртиков реалистичен. И я ведь не хотел, чтобы он закончился. Хотя было бы лучше посмотреть на это в жизни". Осаму протирал подоконник. Был уже поздний вечер, хозяева вернулись с мероприятия, и у всех, в том числе и прислуги, всё шло мирно. — Привет. Ты уже не занят? — внезапный знакомый голос выбил Дазая из равновесия. — Можно сказать, что почти закончил. Смена действительно уже закончилась, и Осаму заканчивал последние поручения. — Отлично. Можешь зайти ко мне, когда полностью освободишься? Я хотел предложить тебе небольшую игру. Осаму кивнул, но его руки легко затряслись. "Надеюсь, в этой "игре" я хотя бы буду горничной, а не преступником", — подумал парень. Да, мысль странная, но в последнее время он вообще ни о чём нормальном думать не мог. Дазай снова постучал в давно знакомую дверь. — Так что ты хотел мне предложить? — Да так... Просто небольшую игру в крокодила, только с обитателями этого дома. Если ты не устал, конечно, — Куникида сидел на диване и, очевидно, наслаждался спокойным вечером. — Да нет. Я начинаю? Доппо кивнул и Осаму встал напротив, раздумывая над следующим действием. Дазай слегка выставил грудь вперёд, поставил руки как будто держал подносы и всем видом старался походить на лёгкую молодую девушку. — Эм... Похоже на девушку, которая подаёт нам еду... Наоми? Вроде, так её зовут. — Правильно! Молодец! А это кто? — Осаму сложил руки за спиной и с максимально важным видом немного пошагал по комнате. — Хм... Мэзэхиро-сан, наш дворецкий? — Да! Похож ведь? — Осаму смеялся искреннее, чем когда-либо, и для Доппо не было зрелища лучше его счастья. Для себя он решил, что сейчас пора. Пора наконец всё ему рассказать. Но как только он подошёл к Осаму, у него сжалось сердце. Он не должен говорить те злосчастные слова, что долгое время вертелись на языке. Конечно же, Дазай не откажет, в этом не было никаких сомнений. Но разве будет правильным загонять его в подобную ловушку? Он так тепло благодарил за простое предложение сесть рядом и с таким страхом поднимал глаза на молодого господина при свидетелях. Доппо почувствовал отвращение к себе, будто к тирану, какими была полна история. Неужели и он сейчас лишает Осаму выбора? Неужто он крепко вцепился грубыми пальцами в тонкое крыло хрупкой бабочки? От этих вопросов в висках начиналась неприятная пульсация. От молчания о самом главном — тоже. Он ни в коем случае не должен был выдавать своих чувств, уж этому отец научил его на всю жизнь. Никаких нервных движений пальцами, изменений в лице, только ровное дыхание и уверенная поза — всё это было важными условиями переговоров. Но сейчас сила воли давала брешь. Куникида поправлял часы на руке, одёргивал рубашку и, как ему казалось, перестал дышать, лишь бы сохранить молчание. Шатен поднял взгляд и встревожено всмотрелся в лицо своего друга. — Тебя что-то тревожит? От вида этих больших карих глаз и пушистых смоляных ресниц накатила и подтолкнула вперёд волна нежности и тепла. Может, всё образуется? Ухватившись за эту мысль как утопающий за соломинку, Куникида уже собрался вытянуться по струнке и трусливо прикрыть глаза, чтобы начать свою речь, как вдруг мысленно себя одёрнул. Сколько можно убегать? Он должен взглянуть ему в глаза и сделать самое пугающее — побыть мягким. Человек, раскрывающий душу, невероятно уязвим. Но лучше признать это, чем вставать во весь рост и чеканить слова. — Осаму... — Доппо, как мог, расслабил плечи и понизил голос, — за время нашего общения ты стал мне дорогим другом. Пожалуй, единственным настоящим. Только ты знаешь мои секреты, а теперь узнаешь ещё один... Блондин перевёл дыхание. Сейчас или никогда. — В какой-то момент я почувствовал, что очень к тебе привязался. Иной раз мне хочется сделать кое-что не принятое у друзей. Я думаю... даже уверен... что влюбился в тебя. Куникида облегчённо выдохнул. Вот и всё. Вдруг он вспомнил свои недавние метания и заговорил обеспокоенно и торопливо: — Это ни к чему тебя не обязывает. Мы можем остаться друзьями. Если ты так хочешь. Если нет, то говори, я не обижусь... Но если хочешь по-другому, то тоже говори! Я не хочу тебя ни к чему принуждать. Главное — твоя свобода воли. Решив, что этого пока хватит, юноша замолчал и стал пристально следить за реакцией, правда, на краю сознания мелькнуло удивление: неужели Дазай не слышит стука сердца? Звук, раздающийся из собственной грудной клетки, казался блондину невероятно громким в наступившей тишине. Дазай чужого пульса и вправду не слышал, но лишь потому, что был оглушён своим. Неужели это происходит наяву? Манящий, но недосягаемый Куникида Доппо, который занял все его мысли, сейчас признался ему в любви? Начала кружиться голова. Шатен растерянно моргал, рассматривая уже давно наизусть известные черты лица напротив. Хотелось полностью отдаться чувствам, но Осаму почему-то моментально одёрнул себя. Разве такие отношения будут правильными? — Ты уверен? — слова вырвались сами собой. Повисла напряжённая тишина. Дазай затаил дыхание от ужаса, а вот его друг старался дышать как можно ровнее, чтобы не выдать заклокотавшего в горле возмущения. Чтобы он, Куникида Доппо, бросил что-то не подумав?! В его семье слова всегда высоко ценились, никогда не считались серебром, напротив, были на вес золота. Любое могло привести к успеху или провалу сделки. Неужели Осаму не поверил его признанию? Неужто засомневался в серьёзности его намерений? Тут же собственная уверенность тоже дала трещину. Может, он поторопился и напугал Дазая? Вдруг он был недостаточно обходителен и показался ветреным? Чтобы успокоить летящие со скоростью света мысли, Доппо вновь глубоко вдохнул, досчитал про себя до пяти, выдохнул и как можно спокойнее спросил: — В чём? — Я имел в виду... — шатен запинался, теребил край рубашки и не сводил глаз с носков своей обуви, — что я вряд ли подхожу тебе. Моё положение... точнее, статус... Куникида кивнул в ответ: — Я тебя понял. Но не стоит об этом волноваться... Набравшись смелости, он шагнул вперёд, чтобы стать ещё ближе к Дазаю. Тот поднял голову и, несмотря на стёкла очков, увидел яростное сверкание чужих глаз. — ...потому что мне плевать на них, слышишь? — шёпотом отчеканил блондин, наклоняясь ближе к лицу Осаму. — Пусть они катятся к чёрту. Ничто не заставит меня отречься от чувств к любимому человеку. Пусть горят синим пламенем эти статусы. Я хочу быть рядом с тобой. Если ты не против, конечно... Дазай медленно обнял Доппо, будто проверяя происходящее на реальность. — Конечно... Конечно, я хочу... Так давно хотел! — Осаму казалось, что он вот-вот заплачет от счастья. Доппо, кажется, был рад не меньше. Он поднёс руку к чужому лицу и легко коснулся большим пальцем уголка губ. — Можно? — Ну как я могу отказать? Этот поцелуй явно стоил того, чтобы его ждать. Осаму по-настоящему счастлив. Всё наконец-то на своих местах.