Рот в рот

Джисон не выиграл. На самом деле он отставал гораздо больше, чем ожидал, и основной причиной был ошеломляющий всплеск смущения из-за вопроса Феликса. Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но не смог и слова сказать, а к тому времени, когда раунд был почти закончен, ему пришлось признать, что шансов на возмездие нет. Он проиграл. По правде говоря, сегодня он многое потерял: левый носок (но это была чисто его вина), наверное, своё достоинство тоже, а теперь, вероятно, и один из самых тщательно скрываемых секретов, который он планировал унести с собой в могилу. Чувства и мысли никогда не кажутся такими опасными, пока они остаются в голове, и Джисон был совершенно счастлив тосковать по Минхо, на расстоянии вытянутой руки — бесконечно далеко. Но теперь этот секрет не был секретом, став полностью рабочим оружием, которое могло быть использовано против него. Не одним человеком, а двумя. Джисон считает, что заслуживает награду. Так грандиозно проебаться за такой короткий промежуток времени? Это явно рекорд. Джисон, так легко проиграв, кладёт джойстик на стол, когда игра объявляет победителя, а голос диктора заглушается беззастенчивым хихиканьем Феликса. Это только усиливает панику и смущение, Джисон похлопывает ладонями по шее, чтобы скрыть следы от посторонних глаз, в то время как всё больше и больше съеживается в кресле. Он едва замечает, как тяжело дышит, когда его мозг начинает выдумывать, что Феликс может рассказать кому-то, будто это какой-то забавный анекдот. Но Феликс не такой, даже если Джисон был слишком взволнован, чтобы помнить это. Затем звуки радости Ликса стихают, и Джисон смотрит, как он встает, чтобы выключить игру. Он с щелчком выключает экран ИГРОК 1 ПОБЕДИЛ, тот мигает и прекращает своё существование. Когда он кладет свой джойстик на стол, лёгкий стук пластмассы по дереву звучит слишком громко для ушей Джисона. Феликс медленно подходит к нему, заполняя его пространство. Он наклоняется и приседает, и фон рабочего стола его компьютера вырисовывает его силуэт нежно-голубым цветом, таким же нежным, как и улыбка, которой он озаряется, когда Джисон закрывает глаза в попытке собраться с мыслями. — Прости, — немедленно говорит Джисон. — Хэй, —мягко отвечает Феликс, — посмотри на меня. Рандомное использование английского языка достаточно неожиданное, чтобы уговорить Джисона открыть глаза. Он наблюдает, как крохотные ручки Феликса поднимаются к голым коленям Джисона, скользя пальцами по ним мягко, как хлопок, прежде чем начинают массировать большими пальцами кожу чуть выше. Джисон уже чувствует, как за пупком слабеет тугой узел напряжения. — Не глупи, ладно? Тебе не за что извиняться, — он снова говорит на этом явном австралийском английском. Джисон с опозданием понимает может быть, что Феликс — хотя может, и нет — использует ту же тактику, которую применяет Чан на нём, когда он сам слишком нервничает. Джисон заметил это, когда в прошлом Чан несколько раз отводил Феликса в сторону. Он предположил, что это работало, потому что язык напоминал ему о доме, возможно, о чём-то успокаивающем. Это был язык, к которому он привык больше всего, в котором обладал лучшим потенциалом для точного описания вещей, и он пытался внушить это утешение Джисону. Что за удивительный человек. Иногда он был настолько добр, что даже считать его просто человеком — несправедливо. — Я просто... — ответил Джисон по-английски. Дверь закрыта, и они оба практически шепчутся, но тот факт, что они оба свободно говорят на языке, который Минхо может разобрать только по кусочкам, внушает Джисону дополнительный уровень безопасности в его голове. Это почти как если бы ему и Феликсу разрешили поделиться своей локальной шуткой. — ... я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом. Не хочу, чтобы они это видели. Джисон, наконец, опускает руки на колени, показывая то, что должно выглядеть как медленно темнеющие синяки, если Феликс верен своему слову. — Хотя я не думаю, что кто-то из участников будет вас осуждать, я понимаю, о чём ты, — Феликс кивает и встаёт, чтобы порыться в ящике рядом с кроватью. Он ахх!, показывает тюбик BB-крема в своих лапках. — Попробуем? — спрашивает он. Джисон улыбается. К счастью для Джисона, путешествие из комнаты Феликса в ванную комнату не требует маршрута через гостиную, где всё ещё находится Минхо. Хотя он, вероятно, слышит, как они открывают дверь, и шорох их ног по деревянному полу, когда они переходят с места на место. Знание того, что Минхо уже знает, заставило его сжать руки в некотором напряжении, которое балансировало на грани возбуждения и паники. Боже, он действительно чувствовал себя добычей. Это казалось нереальным. Чем дальше проходило время с того момента, тем больше вся эта ситуация казалась лихорадочным сном. Что этого никогда не было, и, возможно, это была самая сложная фантазия, которую Джисон сумел вызвать в каком-то порочном припадке необузданного возбуждения. Он мог добавить своё здравомыслие к списку вещей, которые он сегодня потерял. Феликс взял инициативу на себя, обогнул дверной проем в ванную и включил свет. Он подошёл к настенному шкафу, чтобы что-то взять, но Джисон не заметил, что это было, так как его глаза рефлекторно поймали себя в зеркале, сразу же глядя на шею. Он подавил желание вздрогнуть. "Ёбаный свет, что со мной случилось?" От уха до начала ключиц шли яркие пятна различных красных и пурпурных оттенков. Они украшали всю поверхность его шеи, оставляя некоторые участки более окрашенными в палитре разорванных кровеносных сосудов, чем обычная нормальная человеческая кожа. Вся его шея выглядела просто истерзанной, и, возможно, Джисон ожидал бы такой работы, если бы знал, что такое засосы до сегодняшнего дня, но даже это казалось чем-то неимоверным. Минхо оставил после себя необратимый след, и его желание было нарисовано среди этих кровоизлияний. Джисон почти вздрагивает. Это было достаточным подтверждением того, что всё было на самом деле. — Настоящие? — Феликс слегка усмехается, будто он всё ещё не может в это поверить. Джисон следует предложению Феликса, когда тот мило постукивает по краю тумбы рядом с раковиной, мило пружиня на месте, чтобы потом нормально подпрыгнуть и сесть на неё, устроившись поудобнее. Феликс ставит небольшую бутылочку с фиксирующим спреем и увлажняет бьюти-блендер под краном в раковине. — Когда я их увидел, я реально подумал, что ты предпочел провести утро в драке с медведем. Наступает молчаливая пауза, пока Феликс собирает капли крема со своей руки, нанося холодные мазки на область челюсти и шеи Джисона. Джисон лениво постукивает пятками по шкафу в спокойном ритме, время от времени поглядывая вниз, чтобы посмотреть на сосредоточенный взгляд Феликса. — Как давно ты знаешь? — спрашивает Джисон. Феликс слегка хмурит брови, отказываясь моргать во время работы. — О влюблённости или засосах? Феликс начинает легонько постукивать блендером по линии подбородка. — Засосах. Взгляд Феликса на мгновение метнулся в правый верхний угол, вспоминая. — Когда я вошёл и увидел тебя, то заметил только крошечный кусочек этого, типа просто розово-красное пятнышко? — он хихикает, продолжая свою маленькую игру на английском. — Я подумал, может, ты ударился обо что-то, и это было просто небольшое раздражение. Но потом ты повернул голову, когда я пошёл за стаканом и, вероятно, не знал, что я заметил. Твоя толстовка честно скрывала большую часть этого до того момента, все следы от зубов и всё такое. То, что ты смотришь на Минхо, было чем-то таким очевидным... вопрос решился сам собой. — Ты не упомянул об этом, хотя заметил? — Джисон нажимает. Феликс пожимает плечами, продолжая гладить Джисона по поврежденной яремной впадине. — Я подумал, что ты, возможно, не захочешь, чтобы что-то такое прозвучало, учитывая нашу аудиторию. Джисон понимает, но его мелочность была сильнее. — Вместо этого ты решил использовать это против меня. Для игры. В качестве преимущества. Феликс только усмехается шире, касаясь Джисона самыми аккуратными и немного прохладными похлопываниями бъюти-блендера. — Я бы в любом случае выиграл и без него. Джисон слабым кулаком бьёт Феликса по плечу, но тот легко уклоняется. Губка, прижатая к его челюсти и шее, расслабляет, и веки Джи естественно закрываются от этого ощущения. Затем они открываются в удивлении. Его зрачки фокусируются на Феликсе за доли секунды. — Стой, — начинает Джисон, чувствуя, как Феликс в замешательстве медленно касается его шеи. — Повтори то, что ты только что сказал. — Ээм... — Феликс сбит с толку, моргает, пытаясь прогнать замешательство. — Что я бы выиграл в любом случае? — Нет, — Джисон крепко жмурился, затем снова открывая глаза и оглядывая комнату, прежде чем ошеломлённо снова сосредотачивается на Феликсе, работающим с его кожей. Мозг работает со скоростью мили в минуту. — Эта, блять... часть про влюблённость. Ты знал про неё? Феликс продолжает покрывать следы беззаботного всасывания и укусов Минхо кожи Джисона. — Как сильно вы влюблены друг в друга? — он пфффыркает — Ага. Ой. Весело. Джисон понятия не имел, что Феликс частично комик. — Хён не влюблён в меня, — объявляет Джисон чётко и ясно. Феликс замирает, и его руки в недоумении падают на стойку. Он хмурится, глядя на Джисона, веки слегка сужаются, и его полное замешательство напоминает Джисону о времени, когда он впервые встретил Феликса. Когда он был ещё на базовом корейском, едва ли мог давать ответы и реплики длиннее нескольких слогов. Ему часто давали страницы текстов для чтения, пугающие строчка за строчкой, которые он был вынужден запоминать, и трудность ясно читалась на его лице. Сейчас он выглядит не особо по-другому, как тогда. — Ты реально серьёзно. — Феликс невозмутим. — Чт... я имею в виду, да? — говорит Джисон, поднимая брови под светлую челку. Это было правдой, разве нет? — Почему не должен быть? Целый набор реакций проносится через Феликса за считанные миллисекунды. Его глаза и руки взлетают к небу, и он, размахивая руками, впивается зубами в нижнюю губу с едва сдерживаемым разочарованием. — Кхм? Эм? — он начинает шустро. — Ты… чт-? Чт-?! — он то и дело машет руками, и Джисон отдаленно вспоминает тех огромных надувных человечков у автосалонов. Руки Феликса жестикулируют вокруг шеи и челюсти Джисона, его глаза широко открыты, когда они впиваются в Джисона, словно не понимающего ответа, который прямо перед ним. Когда он не отвечает, Феликс машет пальцами перед его лицом. — Привет? Земля вызывает Джисона? — зовёт он, слегка постукивая костяшками пальцев по жжённым волосам Джисона. — Тук-тук, кто-нибудь дома!? Джисон слегка смеётся, отбивая руку Феликса косточкой запястья. — Успокойся, Ликс, я просто знаю, что не интересен ему. — Это вообще не имеет никакого смысла! — заявляет Феликс, глядя на Джисона, как на психа. Джисон никогда не смог бы перестать удивляться от того, что такой низкий голос может подняться так высоко. — Как? Он буквально сказал, что я не нравлюсь ему, — Джисон надувается. — И ты единственный, кто настолько наивен, чтобы поверить в это. — Так а что ещё тут может быть? — спрашивает он, сдаваясь. Неведение в данной ситуации должно быть очевидным на его лице. Феликс успокаивается, выражение его лица становится мягким, а плечи опускаются, когда он сжимает губку между ногтями и пытается подобрать правильные слова. — Я вижу, как вы смотрите друг на друга — да, вы оба, — Феликс сердито смотрит, когда Джисон приоткрывает губы, чтобы возразить, — ... и, честно говоря, это единственный способ, которым люди взаимодействуют друг с другом, когда что-то происходит, понимаешь? Вам не обязательно всё время быть милыми и не разлей вода, но вы такие, даже при выключенных камерах. — Но ты так же ведёшь себя с Чанбином… — оправдывается Джисон. Феликс отводит взгляд в сторону и лениво почесывает переносицу своего веснушчатого носа. И только когда Феликс начинает неловко двигаться на пятках из-за продолжительной тишины, в голове Джисона что-то щелкает. Ёбаный свет. Покрытая BB кремом челюсть Джисона почти встречается с полом. — О боже мой, что?! — он бормочет, широко раскрытые глаза прикованы к Феликсу, который смотрит куда угодно, только не на него. Мозг полностью оглушается, просыпается, снова оглушается. — Т-ты влюблён в-! Феликс накрывает ладонью медленно расширяющуюся ухмылку Джисона, вероятно, он даже чувствует горячие и хриплые смешки, вырывающиеся из его ноздрей. — А ты, я не знаю, можешь не кричать об этом на весь Сеул!? — взвизгивает он. Феликс в своей панике, казалось, тоже находил их английскую тираду недостаточно сильным барьером между их потаёнными чувствами и миром за пределами только их двоих. Это было утешительно, по-своему успокаивающе, наконец-то понять, что весь этот акт доброты был рождён не просто сочувствием, а эмпатией. Немного позже, когда Феликс с сожалением отдергивает ладонь (Джисон лизнул её, Феликс поморщился), он доделывает последние штрихи, заново очеловечивая шею Джисона. Он, должно быть, почти закончил, потому что прикосновения становятся совсем лёгкими и двигаются в совершенно случайные места, как будто исправляя какие-то мелкие недостатки. Джисон не может держать язык за зубами. — То, что ты так часто слушаешь 3RACHA'у в свободное время, теперь имеет гораздо больше смысла. Феликс просто напряжённо кивает, при этом тыкая языком в щеку, будто борясь с желанием сказать что-то неприятное. Малейший намек на розовую пыль появляется под его веснушками на скулах. — Ты знаешь, что я ⅓ из этого, не так ли? Я мог бы быть твоим напарником, — ухмыляется Джисон. Феликс с раздражением кладёт бьюти-блендер. — Ты неуправляем, Сон. Иногда я удивляюсь, почему Минхо так одержим тобой. Ухмылка Джисона мгновенно исчезает с его лица. У Феликса, кажется, есть талант использовать шутки, которые бросают его в мысленный клубок ужасных затруднений. Это замечание было достаточно безобидным по смыслу, но Джисон уже чувствует, как его суставы сжимаются у края столешницы, где он хватается за неё. Свист в животе кажется чужеродным и болезненным, неописуемой тягой не понятно к чему. Феликс возвращает его в настоящее, его голос звучит успокаивающе и глубоко. — Закрой рот и нос на секунду, хорошо? И глаза на всякий случай. Джисон слушается, чувствуя холодную дымку после пшик-пшик-пшик спрея для фиксации. Когда Феликс говорит, что всё готово, он соскальзывает со столешницы и встречается своими ногами с холодной плиткой, поворачиваясь на пятках, чтобы посмотреть в зеркало. Он застывает на месте, в то время как Феликс мельтешит в отражении зеркала, безучастно глядя на свою внешность. Выглядит так, будто ничего не произошло. На его шее нет синяков, это просто невинный столб без пятен на коже, который был таким же нетронутым, как и в тот момент, когда он вышел из душа сегодня утром. Это так естественно скрывается под краями его белой толстовки, что, если бы Джисон ещё больше затуманил свой мозг, он бы убедился, что это правда. Ничего не произошло. Точно так, как просил Джисон, чтобы это выглядело. Он не может понять, почему его это беспокоит. От хлопка настенного шкафа он выпрыгивает из своей кожи, и Феликс поворачивается к нему с доброй улыбкой. — Хорошо! — он хлопает в ладоши. — Итак, хочешь вернуться в мою комнату и продолжить игру? На этот раз мы можем сыграть во что-нибудь более повседневное. Или мы можем просто расслабиться, пока все не вернутся домой на Ночь Игр. — Эээ, знаешь что? — говорит Джисон, пытаясь проглотить ком в горле. — Всё… всё случившееся сегодня меня немного помотало. Я бы немного вздремнул. Могу я прийти к тебе, как проснусь? Феликс просто кивает, открывает дверь в ванную и крутится в дверном проёме. Последний взгляд, которым он одарил Джисона перед тем, как вернуться в свою комнату — понимание, но Джисон думает, что Феликс не хочет давить больше, чем это необходимо. — Увидимся! — говорит Феликс, на этот раз по-корейски. Джисон не отвечает и просто шаркает к двери, выключая свет и входя в тихую гостиную. Воздух в общежитии наполнен беспокойством для Джисона. Над ним гудит кондиционер, выдувая ледяные потоки из вентиляционных отверстий, и это только усиливает озноб, пробирающийся под одежду и ломающий голову. Он проводит пальцами по шее и смотрит в коридор, ведущий в гостиную. Иногда я удивляюсь, почему Минхо так одержим тобой. Джисон качает головой. Этого просто не могло быть. Ни в одном из возможных миров он не мог когда-либо начать думать, что он нравится Минхо. Все годы игривых прикосновений встречались безответными взглядами и неиспользованными возможностями, почти подтверждающими это. То, что произошло сегодня утром, случается довольно часто: иногда люди просто поддаются порывам в пылу момента, и им не нужны настоящие чувства, чтобы поддержать их, и они идут дальше. Когда Джисон признался в своих чувствах, Минхо всё равно не ответил. Он всегда знал. Феликс упустил эту часть уравнения. До сих пор. Он ловит себя на том, что прокручивает в голове на повторе как заезженную пластинку то, что ему сказал Феликс. Он не знает почему, но это вызывает в нём зуд, который не кажется таким уж неудобным. Может быть, Джисон просто пытается убедить себя поверить в невероятное. Вопреки здравому смыслу и с вопиющим принуждением он идёт по этому коридору в гостиную. Он осторожно загибает пальцы за угол, грудь внезапно сжимается от чего-то, Джисон не знает чего. Минхо там нет. Джисон пятится, пока чудесным образом не достигает своей комнаты, не зная, чего он ожидал. По какой-то причине он не думал, что это будет больно, но сейчас это казалось неуместным со всеми откровениями, которые он получал сегодня среди потерь. По крайней мере, он вернул свой носок. Когда он поднимал его, то заодно развернул часы Чонина лицом к стене, так что теперь они светятся на небольшом участке в вишнево-красном свете. Отлично. Он, должно быть, недооценил, насколько устал, потому что после того, как он нацепил носок и откинулся на простыни с закрытыми глазами, мир замолк, и он потерял сознание. В тот момент, когда Джисона поражает острое осознание, что он голый, его руки взлетают, чтобы прикрыть свои причиндалы. Он обнаруживает, что не может, несмотря на то, как сильно сопротивляются его мышцы и болят сухожилия, будто невидимые тиски захватили контроль над любой связью с его мозгом, который пытается выполнить приказ. Он смотрит вниз настолько, насколько ему позволяют его глаза, и кажется, что они — единственное в его теле, что может двигаться. Он смотрит на свою руку, пытаясь убедить её ударить по постели, шлёпнуть — что угодно, но в ответ получает лишь слабое движение пальца. Несмотря на то, что он парализован, Джисон всё ещё может чувствовать. Прохладный ветерок мягко обволакивает его кожу, обвиваясь вокруг него, пока внутренности не задрожат. Он чувствует, как прядки волос щекочут лоб и шею, а когда ветер проходит между его ног, он внезапно ощущает влажность своих ступней, впитывая росу от тёмных травинок, перенасыщенных влажностью. Трава простирается все дальше и дальше, и разум Джисона внезапно осознает, что он на поляне. Его зрение поражено смесью светло-серого и темно-зеленого цветов. Трава в конце концов исчезает, смешиваясь с океаном тумана пелены, которые покрывают землю медленно ползучими волнами. Он проходит нескольких футов в бесконечной рощице деревьев, изящно взбираясь по их коре, в лес, такой густой и с пышными листьями, что солнце, где бы оно ни находилось, не могло достичь его. Лес — это собственная большая арена, окутанная постоянной ночью и ползучим холодом, и это вселяет достаточно опасений, что Джисон благодарен за то, что он не замерз в поле среди травы, несмотря на то, что он обнажён. Джисон смотрит на заросли деревьев за полем, оценивая, что позволяет его тело, и понимает, что этот лес образует большое кольцо. Поле представляет собой один большой круг, окутанный туманом, и место, где стоит Джисон — прямо его центр. Здесь так тихо и спокойно, что, когда он слышит далёкий шелест листьев позади себя, все его волосы встают дыбом на затылке. Это слишком ласковый мир, чтобы такие звуки не могли быть преднамеренными. Звук, кажется, только ещё больше парализует его тело и разум, запертые в сильной панике с треском веток, местонахождение которых он не может указать. Всё это подтверждает одно: он не один. В то время как неизвестный бродит в тени, из-за чего Джисон не видит его, он остается совершенно неподвижным, почти статичным, если не считать его бегающих глаз и влажных капель пота, стекающих с его челки. Может, и к лучшему, что он не двигается. Может быть, на него нападут, если он побежит. Звук движения медленно утихает возле правого уха, набирая громкость, что усиливается в канале его левого. Теперь он полностью заполняет всё пространство, неторопливо прижимаясь к листьям и палкам лесной подстилки. Узлы паники и необузданного страха завязываются в животе всё глубже и холоднее, когда Джисон может на расстоянии различить движение тумана на периферии, откатывающееся от силы движения. Тошнотворный страх заставляет голос где-то в его сознании кричать о том, чтобы это закончилось, борясь через щупальца страха в своем мозгу за какую-то тактику или решения, но он только попадает в тупик. Потом он наконец что-то видит. В тумане и гуще деревьев скрываются нечеткие очертания фигуры, её темная форма мягко меняется с каждым шагом. Когда она попадает в поле зрения Джисона, он, наконец, разглядывает что-то неповоротливое и животное, горизонтальное четвероногое существо, перемещающееся на четырёх- Лапах. Это большая кошка. Джисон провел много исследований о больших кошках, глубоко погрузившись в интернет в поисках видео и страниц с бесполезной информацией об их роде и привычках, с далекой цепляющейся мыслью блять, не завидую людям, на которых охотятся и убивают эти звери. Джисон из своих исследований знал, что они не должны быть такими большими. Какой бы тип это ни был — тёмный, возможно, это пантера — он намного массивнее, чем то, что должно быть биологически допустимым. Это почти такой же размер, как автобус, на котором Джисон ездил в школу, её плечи задевают кору дерева. Джисон знает, что он определенно не сможет добраться до самого себя. Он знает, что некоторые из этих существ могут разогнаться до скорости от сорока до пятидесяти миль в час, если захотят. Можете себе представить, как легко сила их челюстей может разорвать тело на части. Нормального размера. Он не хочет представлять, на что способен этот ублюдок. Похоже на то, что кошачий представитель может его слышать, потому что его огромное тело неподвижно стоит в мёртвой точке его поля зрения. Джисон надеется, что животное ещё не заметило его, наблюдая, как его высокая фигура почти сливается с темнотой леса, теперь, когда он больше не движется. Туман целует его лапы, успокаивая с каждой секундой, а затем существо сверкает жёлтыми глазами прямо на Джисона. Джисон вздрагивает. Стойте — блять — Джисон вздрогнул. Джисон может двигаться. Его первым двигательным инстинктом было закрыть глаза — привычка, которую он приобрел в детстве, и за которую сейчас определенно расплачивается. Он бы этого не сделал, если бы знал, что больше не парализован, но это уже не имеет значения. Когда он убирает руки от глаз, кот всё ещё смотрит на него. Он с интересом наклоняет голову, грудь движется вместе с ним, пока он хищно не встаёт в нескольких дюймах над лесной подстилкой, готовый наброситься. — Нет, — шепчет Джисон. Существо бежит на него через поляну личного, собственного адского зверинца Джисона, туман от его скорости распадается на прозрачный пар. Он беззвучно кричит, просыпаясь. Его глаза открываются в реальном мире, широко распахнутые и испуганные, он сжимает простыни под собой. Его крик приглушается, когда губы встречаются с ладонью, запирающей горячее дыхание во рту, пока не начинает дышать через нос. — Успокойся. Когда он наконец понимает, кто прижимает руку ко рту, он не знает, начинает его пульс успокаиваться или наоборот ускоряется. Зрение приходит в норму и может сфокусироваться, когда, наконец, выходит из туманной дымки подсознания, Джисон встречает Минхо. Он слегка наклоняется над Джисоном на его кровати, балансируя боком на её краю, положив руку на плечо Джисона. Тёмно-каштановые волосы закрывают его глаза, такие же кошачьи и острые, как у зверя, от которого Джисон бежал всего несколько секунд назад. Полные и угловатые розовые губы сжимаются, вытягиваясь, и дыхание Джисона, наконец, успокаивается, когда Минхо поднимает руку, прижимая указательный палец к их мягкой поверхности в жесте "чщщ". Джисон может только кивнуть, показывая, что будет молчать. Минхо опускает руку и безвольно садится на колени, глядя на раскрасневшееся тело Джисона. — Когда я вошёл… — начинает Минхо мягко и хрипло, возвращение его голоса уже убивает Джисона тихой дрожью под кожей. Его голос более нежный, чем обычно, робкий, и если бы Джисон проявил такую смелость, он мог бы даже сказать, что встревоженный. —… ты ужасно метался. Я бы подумал, что у тебя какой-то приступ, если бы Феликс не сказал мне, что ты спишь. Я зажал тебе рот рукой до того, как крик разнёсся по коридору, — объясняет Минхо. — Кошмар? Несмотря на мягкий тон его голоса, лицо старшего напряжено и сдержанно. В этом есть такая беззаботность, к которой Джисон привык, но из-за трещины в собственной уязвимости сегодня ему особенно трудно смотреть на Минхо. Но Джисон всё равно делает это, выдавив с придыханием: — Д-да. Черты лица Минхо только ещё больше напрягаются, веки опускаются, пока не становятся видны только расплывчатая полоска зрачка и радужки. Джисон знает, что это не направлено на него, он не сделал ничего плохого, но он не может не найти промах в пустоте Минхо любопытным. — Я никогда не видел, чтобы ты так остро реагировал на кошмар. Джисон почти смеётся. Как будто у них обоих действительно когда-либо была возможность наблюдать, как они спят. Тем не менее, он не может отрицать, насколько это было ужасно. — Думаю, худший из тех, что у меня когда-либо были, — говорит он, сопротивляясь желанию вздрогнуть, когда воспоминание вызывает неконтролируемый ужас, ледяной струйкой стекая по спине. Несмотря на отсутствие реализма в этой сцене, то, как она раскрыла самые сильные способности самых мрачных страхов Джисона, было полностью и совершенно реальным. — Всё кончено, — просто заявляет Минхо, как будто это может стереть все переживания прямо сейчас. Его безупречная рука поднимается на предплечье Джисона, и мозг младшего начинает погружаться в его растущую — якобы взаимную, спасибо, Феликс — одержимость, глаза мгновенно просверливают дырки в каждой линии и изгибе невинно утешающей руки Минхо. — Это было не по-настоящему, — говорит он. Джисон сглатывает, позволяя своему взгляду проследить за сухожилиями руки Минхо, дальше, вплоть до его столь же совершенного лица, снова пустого. Отдалённый. Прекрасный. Прекрасный и абсолютный лжец. Этот кошмар с таким же успехом мог быть реальностью. Джисон прищуривается. Минхо никогда не приходил к Джисону без цели. Обычно это происходило наоборот. — Почему ты здесь? — Он сонно хрипит. — Я забираю тебя на Ночь Игр, — говорит Минхо. Блять. Джисон внезапно осознает, насколько темно в комнате, мягкий свет за занавесками, который характерен только заходящему солнцу, дарит Сеулу свой последний оранжево-розовый поцелуй, до тех пор, пока не вернётся на следующее утро. Джисон понимает, что единственный другой свет, проникающий в комнату — это жёлтый свет над дверью в коридоре, которую открыл Минхо. — Который сейчас час? — Джисон зевает прежде, чем успевает остановить это, потирая пальцем глаз. Минхо лениво достает телефон из заднего кармана штанов. Когда он переворачивается вверх, экран блокировки становится ярким, освещая детали, которые Джисон не мог чётко разглядеть. Годы потрачены на разглядывание этого лица и изучение каждого дюйма его черт, а Джисон всё ещё не мог смириться с тем, что Минхо такой невероятно красивый. Его брови больше не скрываются за прядью волос, темными, но не такими тёмными, как его глаза, отражающие яркий свет его телефона, который он наклоняет к удивлённому лицу Джисона. Он смутно различает наклейки с кошками на корпусе. Он сразу же переводит взгляд на телефон, морщась от ослепляющей яркости, бьющей по непривыкшим глазам. Зрение, наконец, фокусируется, открывая белое 19:12. Намного позже, чем он ожидал. Бедный Феликс. Джисон сказал, что придёт к нему после небольшого отдыха, и что вышло? Он никогда не был из тех, кто так долго дремлет. Весь этот день превращался в абсолютный хаос. Минхо убирает экран от лица Джисона и убирает телефон обратно в карман. — Зачем я нужен на Ночи Игр? — бормочет Джисон, позволяя своим конечностям без костей вылезти на поверхность пухового одеяла. Слова Минхо не вызывают беспокойства. — Некоторые игры, которые у нас есть, играются командами, поэтому нам нужно четное количество игроков. Джисон точно не знает, чем это вызвано, но приступ дискомфорта полностью рушит его организм. Его глаза мечутся между глазами Минхо, небрежной интонацией его тона, фамильярностью его позы и перспективой бодрствования; пытаться вести себя так, как будто ничего не произошло этим утром.. кажется сложным. Довольно сложно кричать на каждую свою конечность, чтобы не прикоснуться к Минхо, не исследовать, предаваться фантазиям, которые тот может даже захотеть. Отоспаться и спрятаться от посторонних глаз и мыслей — его лучшая попытка вернуть здравомыслие, спорит Джисон сам с собой. Утром он лучше отмахнётся от всего этого, поэтому он двигает своё тело на бок, подальше от Минхо, уткнувшись головой в руку. — К сожалению, мои ноги вышли из строя, — жалобно фыркая, Джисон симулирует разочарование. Он пытается игнорировать силуэт тени Минхо, поднимающейся в полный рост, возвышающейся над его простынями и стеной. — Прискорбно, — Минхо цокает. — Ага, — бормочут губы Джисона в его бицепс. Он пытается вернуть свой мозг обратно в подсознание, надеясь сделать это быстро. — Тебе придется идти без м... ой! Руки обвиваются вокруг него, надавливая, пока Джисон не оказывается в сидячем положении. Прежде чем он успевает возразить, Минхо уже перекидывает Джисона через плечо, пока его живот не упирается в кость. Предплечье обвивается вокруг задней части бёдер младшего, защищая его от падения, и давление немного сильнее, чем необходимо. — Уф, Минхо-хён, — охает Джисон. Всё, что он может видеть — это пол, когда Минхо выносит его из тёмной комнаты в холл, и если он посмотрит ниже, то увидит широкую спину Минхо. Джисон бьёт кулаком по нему так слабо, что Минхо, вероятно, даже не чувствует этого. — У меня такой хреновый график, что я, наверное, сегодня вообще не высплюсь. — Возможно, нет, — отвечает Минхо, игриво тыча пальцем в бок Джисона. То, что он перекинут через плечо Минхо, не позволяет Джисону предугадать, что он увидит, но он, безусловно, хорошо слышит шум в гостиной. Игры ещё даже не начались, но чем быстрее они приближаются, тем отчетливее Джисон слышит подшучивающие споры, хаотичные выкрики, постоянно открывающиеся и закрывающиеся дверцы холодильников и шкафов. Наконец-то. Нормальность вернулась в общежитие. Чем больше Джисон бьётся, тем больше Минхо угрожает уронить его прямо на деревянный пол. В конце концов он бросает его, будто мешок с картошкой, всем весом на одну из крайних подушек дивана. Секунду тот ворочается, чувствуя, как кровь отливает от головы, пока он соображает где верх, а где низ. Когда Джисон приходит в себя, Минхо уходит, вероятно, чтобы предупредить всех, что игры могут начинаться. Феликс и Чанбин уже сидят на соседнем диване. Что ж, Феликс на диване. Чанбин сидит между раздвинутыми коленями Феликса на полу, позволяя ему гладить и массировать свои плечи, с этой отдалённой радостью в глазах. Феликс приподнимает бровь прежде, чем Джисон успевает пошутить. — Его светлость наконец удостоил нас своим присутствием, — Феликс говорит с такой чудовищной попыткой говорить с королевским акцентом, что они оба немедленно сворачиваются клубками от смеха. — Было бы неправильно беспокоить тебя, твои руки явно заняты, — Джисон шутит, ловко подмигивая Феликсу, когда глаза Чанбина закатываются и он стонет во время особенно глубокого растирания кожи. — Молчи, холоп, — резко Феликс шепчет между хихиканьем. — Посмотрите, кто это, — щебечет голос справа. Джисон и Феликс оба поворачивают головы, чтобы увидеть Сынмина во всей его красе, щеголяющего в шортах цвета хаки и тельняшке с длинными рукавами. Он подходит к сиденьям напротив Джисона, а Чонин и Хёнджин следуют недалеко позади. Чонин выглядит так, как будто он был клоном Сынмина: спортивные шорты и розовая тельняшка, дополняющая нежно-голубую Сынмина. Хёнджин никогда не отказывается от возможности выглядеть по-модельски, если может: его длинные ноги подчеркнуты обтягивающими джинсами и свободной футболкой с логотипом дизайнера. По-французски заправленную, разумеется. — Это же сам Мистер Выходной, — говорит Сынмин, отвечая на взмах, который бросает ему Джисон. Чонин садится рядом с Сынмином, из его рта вырывается слабое вау... — Я до сих пор так завидую! — Хёнджин скулит, откидывая красивое лицо назад, чтобы убрать длинные чёрные пряди со лба. Он устраивается по другую сторону от Чонина. — Тебе, должно быть, было так весело. Фу. Ага, типа того. Именно тогда Минхо решает снова появиться, на этот раз вместе с Чаном. Минхо бросается на сиденье рядом с Джисоном, чьи глаза на мгновение расширяются в удивлении, когда они оба подпрыгивают. К счастью, ему не нужно пытаться ответить на комментарий Хенджина, когда вмешивается Чан. Он делает короткий крюк к их динамикам Bluetooth, отключает телефон, выбирая плейлист фоновой музыки на время игры. — Мы все собираемся повеселиться через минуту! Просто дайте мне секунду, — уверяет он, роясь в их шкафу с настольными играми, прежде чем выхватить Дженгу. После того, как они начинают, воздух становится напряжённым, когда все по очереди удачно выбивают блок. Все они стоят на коленях, упираясь ребрами и локтями в стол, поскольку устойчивость башни становится всё более ненадежной. Джисон пытается напугать Феликса, вытаскивая рискованный блок, надеясь, что он вздрогнет, но на ходу Чанбина вся башня рушится, когда собирается уложить блок сверху. — Ой, Чанбин, you made a mess, — говорит Сынмин по-английски, заставляя весь стол пошатнуться во всплеске смеха, сразу же повторяя его. Чанбин смотрит на груду деревянных фигурок перед собой этим мертвым взглядом, устремленным на тысячу ярдов, даже когда Феликс трясет его за плечи, смеясь так сильно, что его глаза полностью закрываются. Хёнджин делает вид, что смахивает слёзы, наблюдая, как Чанбин с несчастным видом переделывает башню. — Нам нужно выбрать наказание. — Нет, нам не нужно, — Чанбин драматично скулит, удлиняя последнюю гласную. — Правило дома. Ты принимаешь наказание, но можешь выбрать следующую игру,— Сынмин напоминает ему и остальным участникам стола. Чонин наклоняется. — Как насчет щелбана от Чана? Чан робко чешет затылок. — Ах, я не знаю, это было на прошлой неделе. Может, на этот раз что-нибудь другое? — мягко предлагает он. Джисон задаётся вопросом, отказалась ли какая-то часть Чана только из-за того, что ему неудобно причинять боль другим. Минхо небрежно обнимает Джисона за плечи, прижимая к себе. — Ложка кочучжана. Отведенный взгляд Чана сразу же скривился от этой идеи, и глаза Чанбина расширились прямо на Минхо в страхе. — Я не cмогу, боже… мои глаза слезятся только при мысли об этом. Эм, ненене, можно без острых вещей? — Чанбин паникует, когда остальные за столом весело ухмыляются, не принимая его сторону. — Серьезно, я сдохну. — Мне нравится, когда тебе больно, — Минхо отвечает с улыбкой. Голова Хёнджина откидывается назад, он держится за стол и хихикает. Чонин внезапно вскакивает и убегает за чем-то на кухню. Может быть, содовая или закуска. Это мгновенно исчезает из внимания Джисона. Чан наконец заговорил, пытаясь сохранить нейтральный тон, но Джисон знает, что его послужной список с острой едой ещё более ужасен, чем у Чанбина. Джисон с любопытством прислоняется к плечу Минхо, чтобы посмотреть, как Чан выберется из этого. — Это всё равно не сработает. В контейнере осталось не больше пары ложек, когда я проверял в последний раз. Минхо пожимает плечами. — Тогда мы начнем убивать людей. Джисон фыркает в ткань свитера Минхо из-за смеси противоречивых взглядов Чана и безжизненного лица Чанбина, как будто он уже видит, как его дух покидает тело. Феликс успокаивающе похлопывает его по плечу. Все кивают головой в сторону кухни, когда Чонин кричит, настолько взволнованный, что начинает шепелявить, держа за горлышко две зеленые бутылки соджу. — Что насчёт выпить? Хёнджин поворачивается, указывая прямо на него. — Да. Сынмин протягивает руку, чтобы опустить руку Хёнджина, мягко покачивая головой. — Нет, — заявляет он. — У нас завтра есть дела. — Это будет только ближе к вечеру! — говорит Хёнджин. — Кроме того, мы никогда особо не праздновали выпуск сингла. Мы заслуживаем этого. Это весомое предложение, но, тем не менее, все смотрят на Чана. Он смотрит на приподнятые брови Хёнджина во внутренних уголках, безмолвно умоляя, затем на возбужденное лицо Чонина, всё ещё держащего эти проклятые бутылки, как будто это какие-то трофеи. Он вздыхает, его плечи опускаются, и это всё, что нужно Чонину, чтобы начать приближаться к ним. Хёнджин пытается достать рюмки. — Я даже не знаю, как они сюда попали, — ощетинивается Чан, осматривая бутылки. — Чел, я реально ненавижу вкус алкоголя. — Это будет в качестве наказания! Во всяком случае, это с фруктовым вкусом. Хёны сказали, что вкуса алкоголя почти нет, — говорит Чонин. Его лицо безобидно смотрит на этикетки с фруктовым вкусом, не подозревая, что Чан повернулся к нему лицом, приподнимая одну бровь в интересе. — Какие хёны? Чонин продолжает смотреть на этикетку, его глаза расширяются. — Йоооооо! — Хёнджин прерывает его, ставя на стол восемь рюмок. Звук стекла по столу со скрежетом проносится мимо Джисона, когда Хёнджин передаёт посуду через него Чанбину. — Радуйся, лошара. Выбирая между персиком и яблоком, Чанбин решает выпить стакан персикового соджу, руководствуясь блистательной логикой, что персики обычно слаще. Когда он снова хлопает стаканом по столу, он удивляется отсутствию отрицательной реакции. — Это не так уж плохо? — говорит Чанбин с бодрым взглядом в глазах. — Следи за стаканом, Бинни, — горячо угрожает Минхо. — Возможно, в следующий раз будет со вкусом кочучжана. Чанбин хлопает кулаком по столу, игнорируя Минхо и крикнув: — Мы играем в игру "горячая сковорода"! Джисон подавил желание рассмеяться, когда он встал с колен и снова откинулся на подушках дивана. Стремление Чанбина к победе было очевидным в его выборе: он выбрал игру, требующую сильного чувства ритма, скорости и мгновенного принятия решений. Очень подходит для тех, кто умеет и читать рэп, и фристайлить. Джисон был готов. Чанбин уже настроил их на довольно средний темп, шлепок, хлопок, большой палец, большой палец, хореография достаточно быстрая, чтобы вы не могли сделать это на автопилоте. — Джисон, три, — кричит Чанбин. Пытается пораньше выйти из самого крупного соревнования, ага. — Джисон, Джисон, Джисон, — просто кричит Джисон, тупо глядя на свои колени, чтобы сосредоточиться. — Ёнбок, четыре. Феликс в замешательстве полностью пропускает первый удар, заикаясь из-за шквала искаженных слогов. — Выбыл! — Джисон сквозь слёзы смеётся и хлопает по столу, складывая руки в большую X-образную форму. Феликс выглядит потрясённым. — Я... ты можешь это делать? — спрашивает он. — Это твоё имя, так что, технически, да, — Джисон улыбается. Отдаленная часть его надеется, что это не беспокоит Феликса, но Феликс просто стреляет в него взглядом ты заплатишь за это, прежде чем опрокинуть в себя стакан персикового соджу. Игра идёт быстрее, когда Чанбин и Джисон не нацелены друг на друга. Каждое едва заметное увеличение темпа начинается с кривой ухмылки, играющей в уголках его губ, и им удаётся выбить более половины участников всего за несколько минут. Начинается топ-3 ещё до того, как он успевает заметить это. Чан, Чанбин и он сам. Джисон внезапно завидует им обоим и толстому материалу их джоггеров, потому что темп теперь достаточно агрессивный, и ему приходилось хлопать себя по розовым коленями, умоляя одного из них облажаться. Они настолько сосредоточены, что их не смущают комментарии на стороне. — Конечно, 3RACHA доживает до конца, — говорит Хёнджин. — Ага, — рассеянно отвечает Феликс. Джисон мог пошутить, что Феликс уже звучит как-то возбужденно, но он знает, что это просто потому, что он, вероятно, смотрит на Чанбина. Как раз в тот момент, когда жжение становится почти невыносимым, Чанбин поднимает решительный взгляд на Джисона. В них есть та грань соперничества, которая проявляется только тогда, когда он знает, что победит. Джисон пытается подготовиться ко всем мыслимым числам. — Чан, два. Если Джисон ожидал, что станет целью Чанбина, Чан определенно предположил то же самое, потому что сразу же запнулся в замешательстве. Потрясенный, он подносит руку ко рту, в то время как Джисон аплодирует гениальности Чанбина. Феликсовы "вау" и "о, вау, хён", кажется, никогда не закончатся. Чан охотно выходит, всё ещё пытаясь вернуться в реальность. — Что, черт возьми, привело к этому ходу? — спрашивает Джисон, нежно потирая болящие коленки. — У меня есть уловки, — говорит Чанбин. — Конечно, — зловеще отвечает Джисон с ухмылкой. — Пора сразиться со мной по-настоящему, трус. — Принимаю, — говорит Чанбин, пересаживаясь корпусом к Джисону. Как и ожидал Джисон, темп, который Чанбин устанавливает для них, когда они начинают последний раунд, невероятно быстрее, чем прошлый. Когда после нескольких повторений криков он ещё увеличивается, дальний угол мозга Джисона понимает, что они выходят на территорию своих самых читок, тех самых, которые принесли им обоим высокие фанатские оценки "Самые быстрые рэперы". Чанбин действительно хочет победить. Попытка притупить боль, натянув рукава так, чтобы были видны только кончики пальцев, была хорошей идеей на практике, но бесполезной в исполнении. Скорость, с которой движутся их руки, немедленно спускает их вниз по его предплечьям. Единственное спасение Джисона в том, что контакт слишком короткий, чтобы нанести какие-либо серьёзные ожоги его ногам. Тем не менее, ни один из них, похоже, не сдвинулся с места. — Я знал, что они оба хороши, потому что, ну, знаешь, — но это на самом деле безумие. — Они даже не делают перерывов, чтобы дышать..? Почему они еще не сделали этого для какого-то разнообразия? — Вах... хорошая идея. Даже комментарии начинают казаться Джисону белым шумом. Его веки закрыты в сосредоточении, мир вокруг исчезает, он гипер-сосредоточен на Чанбине и естественном цикле своей дыхалки. Он практически вошёл в медитативное состояние, когда его имя срывается с его губ, как мантра. — Джисон, Джисон, — быстро говорит он, не обращая внимания на горячее жжение своих колен. — Чанбин, четыре. Джисон слышит, как Чанбин произносит все восемь слогов менее чем за секунду. Чёрт. Джисон начинает думать, что их голоса могут быть слишком быстрыми для их тел. — Джисон, три, — говорит Чанбин. — Джисон, Джисон, Джи-! Джисон выдёргивается из своего внутреннего сосредоточения с испуганным вздохом. Он чувствует почёсывания на шее, когда мягкие пальцы пробегают своими тупыми ногтями по волосам по его затылку, ошеломляющий вздох удовольствия или разочарования — он не может выбрать — покидает его рот, заставляя на этом проиграть игру. Звук заглушается возгласами внезапной победы Чанбина, белый шум вырывается из его ушей в ясности отчаянных глотков воздуха Чанбина и впечатляющих аплодисментов, которые его окружают. Он уже знает, кто коснулся его. Джисон повернул голову в сторону, чтобы взглянуть на Минхо, возможно, чтобы отругать его, как будто он планировал, комично скуля, что он бы выиграл, если бы тот не вмешался. Все жалобы умирают на его языке, когда он видит его, и мир снова успокаивается. Взгляд Минхо ловит его. Он такой непринуждённый, но в то же время такой интенсивный, притягивает взгляд Джисона от всего остального, глаза немного сужаются в лёгком веселье. Видимо, Джисон был слишком сосредоточен, чтобы заметить, когда Минхо закинул руку на спинку дивана, украдкой позволив ей коснуться Джисона, как будто знал, что это заставит его сломаться. Джисон снова вздыхает, понимая, что Минхо не прекратил нежные атаки на его затылок, даже несмотря на то, что его поймали, позволяя своему взгляду задержаться на нём. Уголки рта Минхо приподнялись в улыбке. — Зачем ты это сделал? — застенчиво бормочет Джисон, сухо сглатывая. — Не мог устоять, — беспечно отвечает Минхо, играя со светлыми волосами с увлеченным интересом. — Кроме того, я подумал, что тебе не нужны новые следы на теле, — отвечает он, глядя, как взгляд Джисона опускается на покрасневшие колени. Минхо зацепляет пальцем пушистый белый воротник толстовки Джисона, чтобы снова привлечь его внимание, оттягивая, чтобы открыть участок нетронутой кожи вдоль шеи и ключицы Джисона. — Во всяком случае, кроме тех, которые ты прячешь, — говорит Минхо, глядя на Джисона хмуро. — Думал, тебе нравится боль, — бормочет Джисон. — Когда я тот, кто её вызывает, — поправляет его Минхо. Джисон снова сглатывает. Минхо отпускает взгляд Джисона и сжимает мягкий хлопок одежды, когда Феликс визжит, наконец обнимая своего победителя в поздравлениях. Большая часть его тела скрыта за всеми четко очерченными мышцами спины Чанбина, хотя Джисон смог уловить взгляд Феликса через его плечо. Феликс вонзает руки в лопатки Чанбина, подмигивая Джисону с тем же озорным видом, который несколько мгновений назад был у Минхо. Ой-ой. Похоже на заговор. Когда Феликс наконец решает оторваться от Чанбина, ему нужно напомнить, что теперь его очередь выбирать игру. Если бы Джисон не был занят, напрягая каждую мышцу своего тела, чтобы не утонуть в прикосновении Минхо, он мог бы рассмеяться. — Ой! Хм, я выбираю... — начинает Феликс, задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку. — ...Уно. — Уно!? — половина комнаты кричит в унисон. В общежитии Уно едва ли считали игрой. Её использовали как объявление войны, азартную игру со ставками. Кто проиграл, моет посуду. Кто проиграет, завтра проводит большую стирку. Это всегда заканчивается криками о жёлтой карточке, обвинениями в мошенничестве и грандиозным финалом, когда кто-то сердито пыхтит в кучу пены у раковины. Джисон вздрагивает из-за травмы. — Нет, типа, послушайте, — начинает Феликс, поднимая руки, обнажая ладони, как если бы он успокаивал стаю диких животных. — Я подумал, что будет весело, так как та последняя игра была такой напряженной, и на этот раз ставка может быть интереснее. Чан приподнимает бровь, но, тем не менее, направляется к шкафу, чтобы взять колоду. Это, кажется, приводит в движение всех, все занимают новые места вокруг стола на достаточном расстоянии, чтобы избежать жульничества. Чан падает на колени, когда возвращается, переворачивая коробку вверх дном, чтобы колода аккуратно упала ему в руку. Когда он начинает перемешивать их, Джисон находит забавным, как вся атмосфера становится смехотворно серьёзной, как если бы все они делали большие ставки в казино, а не играли в Уно в 8 вечера под гудение The Weeknd на заднем плане. — Какая ставка? — спрашивает Чан, когда начинает раздавать всем карты. — Ну, я подумал, чтобы не отставать от темы ночи, — начинает Феликс, сжимая свою колоду в руках, когда, наконец, получает семь карт. — Когда кто-то побеждает, остальные продолжают играть до тех пор, пока не останется только один. Первый не пьет, остальные забирают половину, проигравший — два полных стакана. Чан слегка вздрагивает от наказания, но он должен быть достаточно уверен в себе со всей практикой, которую заимел, играя с Феликсом в свое время, потому что он, похоже, не возражает против ставки. Его браслет звенит о стол, когда он берёт свои карты и листает их, прежде чем снова взглянуть на Феликса с ухмылкой. — По рукам. Чонину, должно быть, выпала самая удачная рука, которую Джисон когда-либо видел, потому что он сбросил всю руку всего за несколько коротких минут. Половина стола с трепетом наблюдает, как он с чеширской улыбкой откидывается на диван и скрещивает руки за головой. — Ах, вот что такое победа, — говорит он, расслабляясь на своем троне из искусственной кожи. Чан, к своему собственному облегчению, не отставал от него и занял второе место. Его маньячье хихиканье почти заглушает нытьё Хёнджина, который снова становится жертвой карты +4. Джисон с опозданием понимает, что колода Хёнджина увеличилась вдвое с тех пор, как они начали. Джисон с опозданием осознаёт, что даже позже его собственная рука была почти пустой. Он занял третье место после нескольких своевременных игр и новых жалоб от Хёнджина. Несмотря на то, что это всего лишь глупая карточная игра, перспектива попадания в тройку лидеров в каждой игре вызывает у него легкую гордость, как если бы он вернул себе достоинство после своего ужасного выступления с Феликсом сегодня днём. Хотя ему всё равно надо взять один шот. Джисон отказывается хвастаться и встаёт со своего места с рюмкой в ​​руке, маневрируя вокруг стола в поисках бутылки персикового соджу. Он проходит мимо Хёнджина и Чанбина, которые находятся в разгаре громкой схватки, настолько нелепой, что даже Сынмин хватается за бока. — Бери восемь сейчас же! — Нет! У тебя в руке красная карточка, я это знаю, ты специально используешь эти карточки "взять" против меня! — Так работает игра! Я избавляюсь от карт! — Ага? Что ж, у тебя тупое лицо, и я его ненавижу. — Забери это обратно! Я очаровательный! Джисон берёт за горлышко бутылку, спрятанную между Феликсом и Чанбином. Он подносит его к bluetooth-динамику, решая наполнить рюмку нежными нотами Starboy, а не поединком оскорблений. После того, как рюмка наполовину полна, он пьёт, кривясь горьким ноткам алкоголя, после которого остаётся освежающий вкус персика. Он возвращается к столу с оставленными стаканом и бутылкой, уверенный, что в ближайшее время точно не проиграет. К сожалению, чтобы вернуться на своё место, нужно пройти мимо Минхо. Джисон делает всё возможное, чтобы не вступать с ним в контакт, отворачивается от него на случай, если их взгляды случайно встретятся. Джисон просто знает, что он снова будет сломлен этим, и он боится потерять то немногое, что у него осталось от его оставшегося самообладания на эту ночь. Несмотря на то, что он вообще не может смотреть на Минхо, Джисон всё ещё может чувствовать его, жгучее осознание его присутствия позади достаточно сильное, чтобы у Джисона закружилась голова и он опьянел теперь, когда ему не на чем сосредоточиться. Он старается изо всех сил, но всё равно время от времени ударяется тыльной стороной голени о ноги Минхо из-за тесноты, слишком нервничая, чтобы открыть рот, даже чтобы просто извиниться. Затем он чувствует что-то ещё. Минхо обвивает рукой его талию, сильно дёргая. Изо рта Джисона вырывается вздох удивления, когда он теряет равновесие и оказывается на коленях Минхо, который уже тихо хнычет от небольшого давления. Губы Джисона приоткрываются раньше, чем мозг успевает сказать ему остановиться, прерывисто вдыхая, когда Минхо обнимает его за талию, чтобы притянуть ещё глубже к себе, так близко, что поясница Джисона плотно прижимается к животу Минхо. Джисон чувствует, как каждая мышца в его теле сильно напрягается, а по нервам от головы до ног проносится гудящая волна паники. Он чувствует каждое место их контакта слишком чётко, когда Минхо опускает руку с картами, чтобы обхватить Джисона другой рукой, крепко обнимая его сзади. Джисон на несколько секунд забывает, как дышать. Его глаза широко распахнуты и дрожат, он сразу же осматривает стол перед ним. Участники находятся в своём собственном маленьком мире, прыгая от спора к спору по ходу игры. Джисон в любом случае не слушает. Все чувства полностью блокируются, пытаясь обработать мириады противоречивых запусков и остановок, через которые проходит мозг Джисона, и мир кажется таким, таким далеким. Его разум в конце концов догоняет его, удивляясь, почему никто не моргнет глазом, когда такое происходит прямо перед ними. Потом до него доходит: это нормально. То, что Минхо делает сейчас, он уже делал раньше, наедине или перед камерой. Ничего особенного, так почему Джисон волнуется, будто это случается впервые? Именно тогда кое-кто поднимает глаза, встречаясь взглядом с Джисоном. Феликс смотрит из-за своей маленькой руки с картами, в то время как остальные обсуждают логику правил Уно в n-й раз за час, заставляя Джисона молча наблюдать. Этот взгляд говорит всё, не говоря ничего, понимающий, от которого веет энергией я тебе говорил. Выражение его лица становится настойчивее, он переводит взгляд на фигуру Минхо и обратно на Джисона, брови подняты так высоко, что на лбу появляется складка. Это значит теперь сделай с этим что-нибудь. Он не спускает глаз с Феликса даже после того, как тот снова возвращается к игре, нежно улыбаясь всякий раз, когда Чанбин смотрит на него. Джисон так сильно хочет верить Феликсу, но Феликс просто не знает Минхо, как Джисон его знает. Самый важный аспект познания Минхо — это осознание того, что ты не познаешь. Большинство людей в конечном счете легко читаются по мере того, как ты начинаешь их понимать, ты улавливаешь их причуды и особенности, и всё это скрывается под их социальной маской. У некоторых это может занять больше времени, но в конечном итоге ты получишь чистое доверие и комфортную предсказуемость, которые рождаются из этого. Минхо был непроницаем. По крайней мере, так думал Джисон. Ни разу за всё время знакомства с Минхо он не чувствовал, что достиг какого-то контроля в динамике, той предсказуемости, которая естественно приходит с дружбой, когда рушатся стены, и вы можете с уверенностью сказать, что между вами есть какой-то здоровый баланс. Минхо был нечитабелен, уникален, его удручающе трудно каким-либо образом прочесть... и Джисону было стыдно признаться, что это только заставляло его стремиться к этому больше. Вот почему это утро было таким странным. Джисон этого не ожидал — что, безусловно, было обычным делом — но совершенно другим образом. Минхо выразил желание. Настолько неожиданно, что Джисон не мог даже попытаться мысленно разделить Минхо по файлам, чтобы понять, в каком из них это могло бы иметь смысл. Он списал это на плотскую похоть из-за собственного страха, потому что у большинства людей есть такое, верно? Честно говоря, Джисон даже не знает, почему он напуган. Действительно ли он нравится Минхо или нет, это не имеет значения — Джисон уже по уши в нём. Возможно, Джисон предпочёл бы просто сидеть в холодном неизвестном мире разума Минхо, чем пытаться искать ответы, решив оставаться в блаженном неведении относительно того, что у него есть, чем столкнуться с тем фактом, что Минхо отвергнет его, и сам прямо услышит слова из этих идеальных губ: ты мне не нравишься. Однако. Он чувствует, как расслабленный вес рук Минхо, обнимающих его, как будто он ему нужен, прижимает так близко, хотя они оба знают, что он не обязан. Джисон "подыгрывал" каждый раз, когда это происходило раньше, позволяя управлять собой, глубоко внутри радуясь, что Минхо касался его, и со слишком заметной печалью, когда он понимал, что это не по-настоящему. Может, так было. Может, Феликс был прав. Какую ещё уязвимость Джисон представляет для Минхо, если он все равно сдастся сейчас? Было только так много отрицаний, с помощью которых Джисон мог убедить себя. Минхо всё равно погубил для себя всех других людей. Здесь никогда не было и не будет никого другого. Это осознание позволяет Джисону расслабиться, конечности становятся бескостными, когда он растекается по тёплому телу, в объятия которого заключён, чувствуя, как его позвоночник упирается в тепло груди Минхо. Он никогда не делал этого раньше, и какая-то его часть остается параноиком из-за того, что Минхо мог найти это странным и оттолкнуть его, сказав ему, что он пересёк черту, которая, как он думал, они оба понимают, точно есть. Эта мысль длится недолго. В тот момент, когда Минхо чувствует его, его руки ещё крепче обнимают Джисона, почти до синяков. Он держит его крепко и нежно, в то время как зарывается носом в толстовку Джисона, чтобы сделать глубокий вдох, в конце концов выдохнуть с самым тихим и нежным стоном, который Джисон когда-либо слышал, сорвавшимся с его губ, приглушённо в плечо младшего, что выходит как мурчание. Ох. Ох господи блять боже. Что-то происходит в сердце Джисона, что он может описать только как сердечный приступ. Он чувствует, как годы тоски тают и горят там, где соприкасаются их тела, чувства, наконец, накатывают над пропастью и остаются стекать невыносимыми потоками тепла, проходя под его кожей и оставляя жар под толстовкой. Руки Джисона парят над руками Минхо, дрожа в испуге, как будто прикосновение в такой момент может запятнать его существование. Он хочет жить здесь вечно. В крепких объятиях Минхо. В прикосновениях его мышц к телу Джисона. В его руках. Где его дыхание треплет волосы на шее Джисона. Он вынужден принять это в себе, когда он с улыбкой падает с края в глубокую пропасть — это была не просто влюбленность. Глаза Джисона стекленеют, и он ничего не может с собой поделать. Пьянящий коктейль из желания и других чуждых чувств, которые он не может назвать, заставили его руку призрачно коснуться Минхо, нежно проводя подушечкой большого пальца по голой коже его костяшек. Нет необходимости в том, насколько мягко он обращается с его кожей, и это напоминает Джисону об иронии, когда люди посещают галереи и позволяют себе лишь нежнейшие прикосновения к неземным статуям, несмотря на то, что они сделаны из чистого твёрдого камня. И Минхо хмыкает в ответ с лёгким ликованием, наблюдая, как Джисон загипнотизированно и благоговейно выводит узоры большим пальцем по его руке. Затем взгляд быстро оглядывает комнату из-за плеча Джисона, чтобы убедиться, что никто не смотрит, когда Минхо наклоняет голову вперёд, чтобы ненадолго прижаться щекой к щеке младшего. Джисон неосознанно льнёт к прикосновению, прикрыв глаза, вздыхая от сильнейшего экстаза, когда он, наконец, чувствует, как эта острая скула касается его собственной. Он чувствует, как мир вокруг него то мельтешит, то появляясь, то исчезая в тумане несфокусированных размытых пятен, почти побуждаемый разорвать тиски рук Минхо, чтобы взять их в свои. Минхо быстро отстраняется, вырывая Джисона из задумчивости, хватает свою колоду, чтобы вложить её в руки Джисона. Его тело расслабляется, он кладёт голову на плечо Джисона ровно настолько, чтобы самому видеть колоду. Джисон понимает намёк, раскладывая колоду в руках, чтобы проанализировать её, в то время как Минхо снова перекладывает руку на талию Джисона. Кто-то, кроме Феликса, наконец замечает ситуацию. — Это жульничество, хён, — говорит Сынмин через стол, тыкая пальцем из голубого рукава. Минхо смотрит на Сынмина стальным взглядом, несмотря на то, что у него на груди уютно устроился Джисон, слишком сосредоточенный на игре, чтобы заметить их разговор, пока просчитывает лучший ход в колоде Минхо, переводя взгляд с неё на растущую стопку на столе. — Неправда, — категорично отвечает Минхо. — Я всё ещё играю. Эта штука здесь просто раскладывает мои карты. ""Штука?"" — улыбается Джисон про себя. Сынмин неодобрительно вздыхает, соревнуясь с Чанбином и Минхо в номинации "Самый Безразличный Взгляд на Земле". — Нет, — просто заявляет Сынмин, как будто это предопределенный результат, от которого он знает, чего ожидать. — Ты дашь ему выбрать карты и сделаешь вид, будто выбрал их сам. — Не буду, — отрицает Минхо, невинно качая головой на плече Джисона. Джисон отстраненно замечает, насколько впечатляет то, что Минхо и Сынмин могут слышать друг друга даже сквозь пронзительные вопли, когда карты продолжают добавляться в руку Хёнджина, из-за чего Феликс так сильно бьёт по столу от смеха, что поверхность дрожит. В тот момент, когда Сынмин возвращает свое внимание к игре, Минхо ладонью накрывает изгиб уха Джисона, прижимаясь губами к раковине и медленно шепчет: — Выбирай любые карты, которые хочешь, — выдыхает Минхо. Уголки губ Джисона изгибаются вверх, когда он смотрит на колоду. — Думаешь, я смогу сосредоточиться, когда ты держишь меня так? — Джисон шепчет в ответ. — Ты хорошо себя показал в выполнении приказов, — Минхо смеётся, и Джисон чувствует, как легкие порывы воздуха щекочут его кожу. Ему приходится ненадолго закрыть глаза, чтобы прийти в себя, от чего Минхо только ещё больше хихикает, обратно опуская руку, чтобы нежно раскачать Джи взад-вперёд. Джисон действительно играет прилично, когда ему позволяют сосредоточиться, хотя это и немного сложно, когда Минхо использует любую возможность, чтобы ему досадить. Он должен шептать Джисону на ухо каждый раз, когда приходит его очередь, под видом выбора карты, позволяя Джисону наклониться вперёд, чтобы дотянуться до стопки в середине стола. Сначала он шепчет всякую чушь. Это куча случайной чертовщины и глупостей, которые, как он знает, заставят Джисона фыркнуть ему в руку, пока пытается выбрать лучшую карту, а Минхо гладит рукой вверх и вниз по боку Джисона, пока тот пытается собраться с силами. После того, как Сынмин произнёс "Уно" и занял четвёртое место, облегчённо выдохнув, когда счастливо встал, чтобы уйти от суматохи, Джисон решает сконцентрироваться ещё сильнее. Это заставляет Минхо удвоить свои усилия. Джисон может чувствовать, как холодный кончик носа Минхо дразнит за ухом, его шепот становится всё более двусмысленным, так что Джисон напрягает каждое сухожилие в своём теле, чтобы контролировать себя. После нескольких раундов, когда у Джисона осталось только несколько карт между пальцами, он чувствует, как предательски приподнимается рука Минхо, рукав его свитера опускается, когда тот прижимает изогнутую руку к голове Джисона. Он прикрывает рукой свой рот от посторонних глаз, что даёт ему полную власть делать всё, что он хочет. Джисон почти вздрагивает, когда чувствует краешек губ Минхо за ухом, зрение на мгновение слабнет, когда он пристально смотрит на свои оставшиеся карты. Минхо скользит своим приоткрытым ртом вниз и вверх по мягкому участку кожи в обещании поцелуев, которых никогда не будет, и не стесняется, когда позволяет Джисону почувствовать своё напряжённое дыхание. Тело Джисона цепенеет. — Что-то случилось, Джисон? — тихо спрашивает Минхо. Настолько тихо, что Джисону приходится частично переводить это по тому, как его губы касаются кожи. — Не можешь больше даже карту выбрать? Мило. Затем он, наконец, наклоняется, чтобы поцеловать Джисона за ухом. Поцелуй целомудренный и долгий, но неприкрытая интимность этого шокирует пульсами тепла сквозь всё тело, это достаточно близко, чтобы Джисон мог слышать каждый маленький звук этого с ошеломляющей чёткостью, включая улыбку на лице Минхо, когда он отстраняется. Остальные игроки видят только, как Джисон, сидящий на коленях Минхо, сердито поворачивается лицом к нему, откинувшемуся на спинку дивана с вызывающей ухмылкой на лице. Челюсти Джисона сжимаются, очевидно, стискивая зубы, что Минхо намеренно игнорирует, взглядом показывая Джисону бросить карту на стопку на столе. И Джисон тут же выдыхает что-то себе под нос, полностью слезая с Минхо, чтобы встать на колени между его коленями у стола. Он быстро выкидывает три зелёные карты в стопку, и только одна остается зажатой между его пальцами. — Уно, — кричит Минхо сзади. — Дерьмо, — бормочет Феликс, глядя на банку «Тропиканы». Хёнджин кладёт свою полную руку карт (более чем полную — больше, чем когда он начинал) лицевой стороной вниз на пол, драматически ударившись лбом о стол, волосы развевались вокруг него торжественным ореолом. Чанбин фыркает в своё запястье. — I know, Uno, Lee Know. — Боже, — бормочет Хёнджин в стол под хор хихиканья, один раз стукнувшись о него лбом. Джисон этого не видит, но неприятие на лице Хёнджина ощутимо. — Что я мог сделать в прошлой жизни, чтобы заслужить такие пытки? В конце концов Хёнджин возвращает своё тело в вертикальное сидячее положение, пятки под бёдрами и всё такое. Его надутые губы подчеркиваются чёрными как смоль прядями, обрамляющими его лицо, он слишком расстроен, чтобы убрать их с глаз. Они едва скрывают панический блеск, пока он пытается выбрать лучшую карту из своей колоды, останавливаясь на зелёной четверке. Чанбин мгновенно кладёт зелёную семерку, глядя на Феликса. Странно, что внимание Феликса переключается на кого-то, кроме Чанбина, но Джисон просто смотрит на Феликса в ответ, пока тот пытается рассмотреть последнюю карту Джисона. Он морщит свой веснушчатый нос, бросая красную семёрку в беспорядок, в который превратилась куча сброса. Джисон колеблется с единственной целью — рассердить Феликса. Человек, о котором идет речь, сжимает пыльно-розовые светлые волосы на голове достаточно сильно, чтобы стало больно, и издает преувеличенный вздох разочарования, когда Джисон кладёт в кучу красную девятку, ставя Минхо на пятое место. В то время как весь стол кричит в ожидании трёх худших, Джисон не может понять: он сыграл хорошо из-за оставшихся у него клеток мозга или из-за какой-то божественной милости чистой удачи. Вообще трудно думать из-за головокружительного шока, который он получил, играя за Минхо, но бессилие накатывает в основном из сильного жара, внезапно пронёсшегося в мозгу, окончательно устоявшегося теперь, когда он больше не подчиняется "приказу". Подразни его в ответ. Джисон переводит взгляд через плечо на Минхо, обнаруживая, что его уже был направлен на Джисона. Несмотря на то, насколько им холодно, он всеобъемлющ, и это все, что нужно Джисону, чтобы завершить свой план действий. Полный решимости, Джисон пятками упирается в пожелтевшее дерево половиц, когда снова забирается на Минхо. Он чувствует его колени задней частью бёдер, когда он падает назад, позволяя гравитации погрузить его в тепло. Минхо остаётся неподвижным позади, позволяя Джисону ухватиться за край джинсов, когда он устраивается удобнее, позволяя изгибу его задницы скользить по своему тазу в поисках нужного места. Снова. И снова. Джисон попытался не задумываться о том, что Минхо делал после того, как он ушёл с Феликсом сегодня днем, но позволил своему разуму задать несколько вопросов. Он выглядел вполне нормально, когда вошёл Феликс, но насколько сильное возбуждение он скрывал под этим? Позволил ли он своему желанию угаснуть так же, как это сделал Джисон? Неужели он пробрался обратно в свою комнату, чтобы избавиться от мыслей о Джисоне, слишком сдержанный, чтобы контролировать себя? Когда Джисон вернулся из ванной, его уже не было, так что об этом не могло быть и речи. Эта мысль почти заставляет Джисона заёрзать, прежде чем он успел взять себя в руки, зудя и отчаянно нуждаясь в ответе. Ответ, как считает Джисон, кроется в том, как руки Минхо вскакивают, чтобы больно вцепиться сквозь белый хлопок прямо в костлявую впадину его бёдер. Он останавливает Джисона прямо там, где его задница встречается с молнией Минхо, и намёк на их положение и направляющие руки Минхо заставляет прошлые фантазии Джисона включиться так быстро, что он вынужден смущённо отвести глаза. Минхо сжимает его бёдра, и Джисон снова невольно сжимает зубы. — Что-то хочешь, Сони? — Мм, — выдавливает Джисон. Бля, это сложно. Даже если Минхо страдает физически, его самообладание и выражение лица ничем его не выдают. Джисон чувствует, что Минхо наблюдает за тем, как младший отрывает его руку от своего бедра, чтобы вложить в неё рюмку. Он протягивает руку, чтобы взять бутылку соджу со вкусом яблока, прижатую к голени Минхо. — Я хочу, чтобы ты взял свой шот. Они оба знают, что это не та правда, которую хотел Минхо, но он всё равно позволяет Джисону поиграть в бармена. После того, как наливает Минхо, Джисон в восхищённом молчании наблюдает, как тот опрокидывает в себя шот. Только громкие крики за столом отрывают глаза Джисона от нижней губы Минхо, плотно прижатой к стеклу, его обнажённой шеи, острого изгиба челюсти, стоп, он видит, как грёбаные мышцы двигаются, как он сглатывает... — Блядский- ты, ебать- ладно, — Хенджин на мгновение замолкает, чтобы поразмышлять, задрав подбородок к потолку и закрыв глаза. Его рука безвольно падает на колени, в то время как Чанбин хлопает ладонями без карт, красными из-за радости победе, которую Джисон пропустил, слишком взволнованный, чтобы обратить внимание на занявшего предпоследнее место. Может быть, он считает простое поражение Хёнджина победой само по себе, если досадное и братское поддразнивание, которое становится ещё громче, когда Хёнджин трет глаза основаниями ладоней, имеет какое-то значение. Джисон пользуется возможностью, чтобы отодвинуться от Минхо, бодро помахивая Хёнджину бутылкой соджу над головой. — Выбирай, Драма Квин. Хёнджин ничего не говорит, но то, как он в ожидании поднимает рюмку, заставляет Джисона подняться на ноги. Он уже чувствует глубокий глоток трезвости, который принимает его совесть, когда Минхо отпускает его, внезапно благодарный тому, что его маленький план провалился. По крайней мере, один из них двоих мог бы сохранить некоторый уровень спокойствия и контроля, потому что пустота, которую чувствует Джисон, уходя от Минхо, ранит, как будто он воздерживается от любимого наркотика. Чёрт возьми. Джисон качает головой, делая вид, что просто убирает волосы с глаз, вальсируя мимо шестого и седьмого места, которые толпятся c персиковым соджу у динамиков, и страдают хернёй плечом к плечу с плейлистом. Хёнджин поднимает стакан перед Джисоном, прижав кулак к щеке таким жалким образом, что его можно сравнить только с теми подавленными бизнесменами среднего возраста, посещающими бары. Джисон хихикает, наполняя его стакан до краев. — Не унывай, лютик, только что начался Кендрик Ламар. — Угу, — Хёнджин невозмутим, но не может удержаться от фырка, когда Джисон начинает танцевать, чтобы заставить его улыбнуться. Он вздрагивает всем телом после первого шота, глаза сужаются от отвращения. — Блять, мужик, это жестоко. Я был обречен с самого начала, — стонет Хёнджин, в то время как Джисон повторяет "йоу". Он бросает резкий взгляд на Феликса и Чанбина, в то время как Джисон безмолвно наполняет ему второй стакан. — Не думаю, что они когда-то целились друг на друга. К концу ночи в моей крови будет девяносто процентов алкоголя, потому что они так сильно биасят друг друга. — Мфх,— усмехается Джисон, полностью игнорируя последний комментарий, когда Хёнджин съёживается от второго шота. — И подумать только, что ты был тем, кто выдвинул идею наказания. Какой неожиданный сюжетный поворот. Что бы ни сказал Джисон, кажется, это что-то сделало с Хёнджином, потому что он с такой силой хлопнул стаканом по столу, что Джисон на мгновение забеспокоился, что он разбился. Хёнджин смотрит на него такими же широко открытыми глазами, и лампочка, мигающая над его головой, кажется почти осязаемой. — Твистер! — он громко объявляет на всю комнату. — Следующая игра! Оборудовать их гостиную достаточно просто. Всё, что надо сделать, это отодвинуть каждый диван назад и придвинуть стол к одной из стен. Чан отмахивается, утверждая, что всё это нужно поднять, чтобы не царапать половицы, и это нормально, даже несмотря на то, что мебель намного тяжелее, чем Джисон ожидал. К счастью, он вместе с Чонином поднимает диван, потому что за последние несколько месяцев этот ребёнок превратился в электростанцию ​​мышечной массы. Они делают это быстро, давая Джисону ужасную возможность осмотреться. Джисон клянется, что это не специально, что его взгляд чудесным образом сосредоточен на Минхо. Он закатал рукава до локтей, тычет языком в щёку, пока несёт стол к стене вместе с Чаном. Джисон, похоже, не замечает, что вся мебель теперь на местах, прислонена к стенам, его глаза следят за руками Минхо, как какой-то кот следит за этими красными лазерными указками. Он вздрагивает, когда кто-то фыркает рядом с ним. — Я думаю, ты смотрел целую минуту, иди потрогай траву, — Феликс тихо шутит. Джисон фыркает, скрестив руки на груди. Феликсу повезло, что он его любит. Джисону также повезло, что его волосы отросли достаточно, чтобы скрыть, насколько красными стали кончики его ушей. Джисон демонстративно предпочитает не смотреть на озорную ухмылку Феликса. — Та иди ты. — ...интересный выбор слов, — говорит Феликс перед тем, как подбежать, чтобы помочь Чану и Хёнджину разгладить коврик Твистера. Джисон изумленно уставился на него. — Окей,— начинает Чан, когда все толпятся вокруг циновки. — Итак, я знаю, что некоторые из нас здесь довольно небольших размеров, но все восемь из нас определенно не влезут одновременно. Думаю, будет лучше, если мы разделимся на два раунда по четыре игрока в каждом. Кроме этого, ммм ... — он поднимает руку в жесте к Хёнджину. — Твоя игра, твои условия. Джисон прищуривается, когда Хёнджин ухмыляется своей коварной ухмылкой. Он задается вопросом, сколько времени потребуется, чтобы те два полных шота начали работать. — Правило первое: первый игрок берёт два шота. Правило второе: последний оставшийся игрок не должен брать ни одного. Правило третье: прикасаться к другим игрокам разрешено, если Чанбин-хён не в моей команде, — объявляет Хёнджин, кивнув в конце. Чанбин усмехается. — И как мы выбираем команды? — Единственный сносный способ, — говорит Хёнджин, уже поднимая руку наизготовку. — камень-ножницы-бумага. Они играют, пока все не разделятся поровну. По одну сторону коврика стоят Хёнджин, Сынмин, Чонин и Джисон, а с другой — Чан, Минхо, Чанбин и Феликс. Хёнджин выглядит удовлетворенным соперничеством, которое ему подарил случайный шанс. — Мы первые. Кто-то из другой группы должен быть ведущим, — говорит Хёнджин. Пока четыре игрока стекаются в нужный угол ковра, остальные идут к диванам, чтобы выступить в роли зрителей. Ведущим объявляет себя Чан, который, к сожалению, плюхается на место последним. Джисон мысленно вздыхает с облегчением, наблюдая, как Чан вприпрыжку подбегает к колесу со стрелкой. Возможно, Чан единственный член этой группы, который не стал бы жульничать в ущерб Джисону. Феликс, управляющий колесом, заставил бы его поморщиться. Командует Минхо? Полная паника. Они все устроились, когда он вернулся, бросившись на свободное место слева от Минхо. Глаза Джисона внезапно очень заинтересовались другим диваном, отметив, как Феликс немного неестественно часто моргает, когда Чанбин обнимает его за плечи. Зубы Джисона впиваются в нижнюю губу, и он решает просто смотреть в пол, вместо того, чтобы пытаться смотреть на Чана. Твистер занимает у них больше времени, чем обычно, учитывая их телосложения и гибкость, хотя это не всегда положительный момент. Например, Джисон знает, что он довольно гибкий. Ему не нравится, что это позволяет ему делать то, что требует от него колесо: ноги вытеснены почти в бок, его промежность находится всего в футе от земли, руки перед собой для поддержки, а задница выставлена ​​на всеобщее обозрение. Ему приходится наклоняться вперёд, чтобы наблюдать за игрой между своих ног в дезориентирующем перевернутом положении. Ещё один недостаток в названии игры. Равновесие и гибкость не имеют значения, когда вы запутались с кем-то, кто соответствует вашему весу и блокирует вас. Мешковатая толстовка с капюшоном Джисона иногда закрывает ему обзор, но похоже, что Сынмин и Чонин прямо сейчас находятся как раз в такой ситуации. Их нежные розовый и голубой цвета сливаются с едва сдерживаемым хихиканьем, Чонин светит лисьей ухмылкой, когда использует возможность навалиться всем своим весом на Сынмина под ним, который, кажется, находится неудобной позе брейк-данса, балансируя на одной ноге. — Сынмин, тебе придется поставить эту ногу на желтую, — Чан предупреждает. — Не могу… — хрипит Сынмин, — … дышать. Чонин не успевает среагировать достаточно быстро, когда Сынмин падает под ним, и Чонин приземляется поверх него с лёгким смешливым хрюканьем. Феликс встаёт, чтобы помочь Чонину встать с коврика, в то время как Чанбин бросается к тяжело дышащему телу Сынмина, становясь рядом с ним на колени, чтобы связать пальцы вместе и качать грудь Сынмина, как если бы он делал СЛР. — Останься с нами! — Чанбин фальшиво плачет и шмыгает носом, даже когда Сынмин пытается отбить его руки. — Не уходи! Ты нам нужен! Только когда Хёнджин любезно предлагает искусcтвенное дыхание рот в рот, Сынмин решительно чувствует себя намного лучше, вальсируя с Чонином на диван проигравших. Чанбин тоже кажется немного отталкивающим, когда возвращается на свое место. Если бы только они заметили то, что заметил Джисон, когда он бросает взгляд на Хёнджина, наблюдая, как бесстыдный румянец ползет по его шее. О, это всё соджу. Мемберы не особо любят выпивку, определенно не настолько, чтобы напиваться и строить виды друг на друга. "Пьяный" — это общий термин, охватывающий различные типы и границы, в которые Джисон ещё не был посвящен, но затем Хёнджин смотрит на него, как будто почувствовал его пристальный взгляд, и да, теперь Джисон вроде как понимает это. Джисон просто с подозрением щурится, как бы говоря "чего тебе?". — Ты такой очаровательный, — бормочет Хёнджин, отчего напряженные глаза Джисона широко распахиваются. Хёнджин? Делает ему комплименты... Джисону? Здесь явно должно быть какое-то скрытое оскорбление. — Какого хрена, — выдыхает Джисон, приглушенный толстовкой с капюшоном. — Нет, нет. — Ага, — улыбается Хёнджин. — Твои щёки ещё пухлее, когда ты перевернут. Теперь ты как настоящая квокка. Что за чёрт? Джисон почти хочет забыть своё тело и упасть на коврик прямо здесь, чтобы Хёнджин победил, гарантированно больше не имея возможности выпить, рискуя тем, что продолжит вести себя... мило. Джисон не стал бы сомневаться в этом желании, если бы не был таким конкурентоспособным, поэтому он просто отмахивается от своих мыслей и переводит взгляд на свои дрожащие локти. — Какая бы это ни была тактика, она не работает. Я собираюсь надрать тебе задницу. — Джисон шипит, щёки пылают, когда он знает, что Хёнджин, возможно, все еще смотрит на него с тем же взглядом. — Ой! — Хёнджин воркует. — Я бы сказал то же самое, но с такого ракурса твоя задница такая милая! Посмотри, какая она круглая! Бьюсь об заклад, если ткнуть пальцем, он провалится. — размышляет он слишком небрежно. Легковесный и кокетливый. Понятно. Джисон был настолько поглощён своим спором с Хёнджином, что другие разговоры растворились и превратились в фоновый белый шум. Чан, казалось, частично отвлекся от роли ведущего после небольшого падения Сынмина и Чонина, он обсуждал это с Феликсом и Чанбином, как будто это был анекдот десятилетней давности, сквозь волны хихиканья. Вот почему низкий голос так застаёт Джисона врасплох. — Извини, но его задница принадлежит мне. Джисон не мог не обернуться на голос, и, судя по всему, Хёнджин тоже. Минхо сидел рядом с Чаном в молчании, опираясь локтём на подлокотник дивана, прижимая ладонь к подбородку. Он выглядел спокойным, его взгляд был сосредоточен, словно он наблюдал за происходящим довольно долго. Может, и не наблюдал. В ту короткую секунду, когда их взгляды встречаются из неловкого положения Джисона, кровь приливает к его слишком чувствительной коже, и он внезапно слишком хорошо осознает своё собственное тело. Джисон отмахивается от этого так небрежно, как только может, но от борьбы его голос дрожит. — Забавно, я думал...! — жалкий вздох срывается с губ Джисона, когда его ноги скользят ещё немного, заставляя раскаленную добела спираль боли обжечь его подколенные сухожилия. — ...принадлежал мне, учитывая, что это, знаешь ли, моё тело, — скрипит он зубами. Звук наконец заставляет Чана полностью сосредоточиться на игре, хотя похоже, что его тело немного отстает от мозга. Его фигура мгновенно оседает от чувства вины, извиняющийся взгляд скрашивает его черты за то, что заставил их ждать. Боже, это был Легковесник №2? Он смотрит на планшет со стрелкой и слегка щелкает по ней ногтем. Голова Хенджина медленно перекидывается через другое плечо, чтобы надуться на Минхо, брови опущены по краям в какой-то щенячьей попытке вызвать жалость. — Никогда не делишься, — скулит Хёнджин. — Только мне можно прикасаться к нему, — Минхо легкомысленно пожимает плечами. Очевидный факт. Он выглядит почти удивленным идеей, что Хёнджин даже бросает вызов этой концепции. Мозг Джисона выбирает это своим приоритетом, даже в сравнении с обжигающей растяжкой, лижущей горящую внутреннюю часть его бёдер. Чёрт, так больно не было с тех пор, как он был стажером. Он отчаянно бросает взгляд на Чана. — Хорошо, Хённи, правая рука в воздух, — напевает Чан. Хёнджин сохраняет равновесие, когда поднимает правую руку, локоть на уровне плеча, будто он собирается дать клятву. Его рот сжат, но он не может сдержать едва заметную ухмылку, которая появляется в уголке его рта, и это заставляет Джисона нервничать. Чан собирается сделать ещё одно вращение колеса, когда Джисон замечает, что Хёнджин беззвучно произносит "тОльКо Мне МожНо ПриКасАтьСя к НемУ" в самой насмешливой манере. Он подчеркивает это надменным закатыванием глаз, прежде чем опустить руку, чтобы сильно шлёпнуть Джисона по заднице. Если бы Джисона не убил шок, то точно бы сила. Последние оставшиеся клочки выносливости Джисона покидают игру, как и предложение мира, подгибая конечности, когда он трясётся падает грудью на пол. Это выбивает из него весь воздух, тело болит и кружится голова, и он из последних сил смотрит на Хёнджина, который грациозно садится на задницу и откидывает голову назад, убирая чёлку с лица. Джисон прижался щекой к полу, из-за чего его слова искажаются. — Я требую красную карточку, ты, придурок. Хенджин смотрит из-под ресниц, просто покачивая указательным пальцем правой руки из стороны в сторону. — Не-не-не. Я очень чётко заявил, что прикосновения разрешены, если Чанбин не в моей команде. Такие прикосновения? Джисон бы давным-давно выиграл. Глядя на правую руку Хёнджина, Джисон чувствует усиливающуюся вдвое боль в его ягодице, и то, как она усиливается втрое, когда он пытается сесть, заставляет его немедленно вскочить на ноги. Это и к лучшему, потому что он предпочел бы не ждать, пока их нынешнее положение не опрокинет его напиток. После того, как Джисон осмотрел обе бутылки, которые нашёл, он понял, что они пусты, как только он перевернул их вверх дном, и только маленькие капельки собирались у края кромки. Он идёт на их кухню в поисках шкафчика, который никогда не открывает, ожидая, что именно там спрятан ликер. Для этого ему надо обойти нескольких участников, которые уже поднялись и готовятся ко второму раунду. Он замечает через плечо, как Хёнджин бегает кругами по комнате от преследующего Минхо, и уши Джисона улавливают обрывки их разговора даже после того, как он отводит взгляд. — Давай, Хёнджин. Скажи мне температуру. — Это был всего лишь один шлепок, чёрт возьми! — Скажи. — .. 20 минут при 180 градусах во фритюрнице. — Для чего? — Меня приготовить, психопат ты! — Точно. В следующий раз будь осторожнее, я начинаю хотеть есть. Джисон улыбнулся в свои ноги. Минхо шутил так иногда, хотя и реже, когда они снимались. Джисон позволил этому в лучшем случае показаться лестным. Не игривый садизм, а представление о том, что у Минхо, казалось, всегда было это защитное или собственническое представление о Джисоне, которое тот позволил своему невежеству и отрицанию отмахнуться как от того, чем оно было — шуткой. Но потом Джисон хмурится, когда думает об этом, свернув за угол кухни. Всё произошедшее сегодня открыло у него что-то вроде третьего глаза, некоторую осведомлённость или дозволение подвергнуть сомнению вещи, которые он исключал с тех пор, как они были подростками. Взгляды Минхо всегда были пристальными, не так ли? В некоторые моменты он даже оглядывался, чтобы проверить Джисона несколько раз за минуту, будь прокляты камеры. Его лицо выглядело пустым, взгляды всегда были едва заметными и достаточно случайными, чтобы их не заметить. Было бы безумием вчитываться в это. Джисон иногда смотрел на него в ответ, боясь признать, что он был так же занят им. Когда они ловили друг друга на короткое время, Джисон быстро отворачивался, слишком быстро, чтобы когда-либо понять, какие мысли скрывались за этим пристальным взглядом. Всплывающие воспоминания заставили его горло невольно сжаться: Минхо без необходимости смотрел на него во время тренировок, пока мокрая челка липла ко лбу от пота. Взгляды во время трансляций, когда кто-то клал руку на плечо или колено Джисона, как Минхо замечал это за долю секунды, как отвернуться. Всё это воспроизводилось для Джисона в замедленной съёмке, нечёткой и размытой по краям. Он позволяет этому узлу у основания горла опуститься куда-то в грудную клетку, грустно и растерянно. Смутный уголок его совести задается вопросом, что произойдёт, если он поднимет голову, чтобы заглянуть в хаос гостиной — что если смотрел бы Минхо в ответ. Если он уже смотрит. Джисон немедленно отбрасывает эти мысли. Когда он понимает, что стоит на месте большую часть минуты, Джисон протягивает руку, чтобы открыть шкаф, кончиками пальцев, проходящими мимо его рукава. — Эм, ребята? — Джисон кричит в гостиную, хотя на всякий случай продолжает открывать новые шкафы. — Соджу больше нет. — Больше нет соджу!? — Хёнджин причитает. — Ты шутишь. Реально? Джисон позволяет пустым бутылкам звенеть и стучать друг о друга, бросая их в мусорное ведро. — Реально реально. Единственное, что я увидел в этом шкафу — это пыль. — Что ж, я считаю, это успешное завершение Ночи Игр, — сухо замечает Сынмин. Чан быстро соглашается, радуясь, что его вкусовые рецепторы больше не должны страдать. Группа оживляется, когда он подаёт им знак собрать всё и вернуть мебель в нормальное состояние, хотя затяжное разочарование по поводу раннего завершения тусовки висит в воздухе неподвижно и тяжело. Хёнджин озвучивает это, стоя на коленях у их наполовину сложенного коврика Твистера. Цепочка его ожерелья отражает блики света, когда он обводит всех взглядом, не зная, к кому конкретно обратиться. — Мы можем поделать что-нибудь ещё? — спрашивает он, дует он губы, складывая коврик. — Было очень весело, а ночь ещё только началась… — Да, тебе было весело, потому что ты наконец что-то выиграл, — щебечет Чанбин, игнорируя то, как Хёнджин показывает ему язык. — Но ты прав. Это была одна из лучших Ночей Игр за последнее время. Феликс согласно мычит. — Здорово, когда мы делаем что-то вместе, как просто друзья, а не, я не знаю, коллеги. Я уверен, что, возможно, есть что-то ещё, что мы все можем попробовать. — Например? — выходит Чан с раздражением, поднимая стол на место вместе с Чонином после того, как Хёнджин убирает всё с пола. К большому удивлению Джисона, Минхо первым предлагает вариант. Ещё более удивляющим является то, что он предлагает, всего через несколько секунд после вопроса Чана. — Новое караоке-заведение открылось в нескольких кварталах от нас. Странно. У Джисона было немало походов в караоке с Минхо и остальной частью группы, но он никогда не считал его тем, кто идёт туда намеренно. Большинство их походов в лучшие караоке-заведения города всегда были инициированы их вокалистами, поэтому Джисону оставалось только смотреть на всё это в растерянной тишине. Конечно, караоке-фанат загорелся от одного слова. — Отличная идея! — Чонин потрясённо сияет. Джисон видит, как его мозг активно вспыхивает при мысли о том, что ему разрешают часами петь. Он дёргает Чана за рукав, пока их лидер не уступает при условии, что они не слушают Амор Фати в энный раз за этот месяц. Чонин неохотно соглашается. Хёнджин хлопнул в ладоши, глаза его широко раскрыты, как будто он только что получил похвальное откровение. — Я наконец могу спеть "Холодное сердце 2", — произносит он. — Песня на самом деле называется не так, — смеётся Феликс, но никто не может его услышать, поскольку все они расходятся по своим комнатам за обувью, куртками и масками, а Хёнджин всё время напевает Into the Unknown по дороге, имея половину группы в качестве подстраховки. Чонин, полный энтузиазма, немедленно выудил пару случайных ботинок и маску. К тому времени, как Джисон пришёл в их общую комнату, Чонин уже выходил, нервный и полный очаровательным возбуждением. Джисон просто прошёл мимо него, пожав плечами, позволив импровизированному крику-пению затихнуть позади, когда он вошёл. Блестящие чёрные сандалии были прижаты к углу его кровати, и Джисон счел этого приглашения достаточным. После того, как он надел их, оставалось только схватить маску и пройти к входной двери. Проблема заключалась в том, что и он, и Чонин слишком торопились взять свои вещи, чтобы беспокоиться о включении света, а Джисон имел дурную привычку оставлять вещи и никогда не помнить об их местонахождении. Какая-то упрямая черта в нём отказывалась пойти и включить свет, потому что он знал, что бросил маску на тумбочку, когда в последний раз снимал её. Он тянется к ней в жёлтом свете коридора, позволяя своему телу предвкушать ощущение ткани маски к руке, но останавливается. Он смотрит на свою руку, светящуюся золотом от лампочки в коридоре. Как тень ползет от запястья к костяшкам, темнея от силуэта, внезапно загородившего коридор, небрежно прислонившись к дверному косяку. Когда Джисон поворачивается, силуэт скрещивает руки с непонятным выражением на лице. Он сразу узнает, кто это, даже если черты лица трудно разглядеть. Он вдруг понимает, что в общежитии снова неестественно тихо. — Ох, — смеётся Джисон. — Ты собираешься выгнать меня из моей комнаты второй раз за вечер? — Нет, — серьёзно отвечает Минхо, позволяя взгляду скользить по фигуре Джисона. — Разувайся.