Дни тянутся ужасающе медленно. Два, три, вечность. А Серёжа и Олег вообще не разговаривают, не бросают друг другу и взглядов, будто никогда и не дружили.
Олег злился, ходил понуро и не знал что ему теперь делать. А Серёжа пропадал, наверняка решил, что если сократить количество времени, когда он находится в комнате, то и с Олегом встречаться он будет реже.
Вторник был отвратительным, когда ребята ещё не остыли после перепалки, но и высказать никому не могли. Серёжа трусливо скрывался в медпункте, а Олег решил забаррикадироваться в комнате, абсолютно не замечая вопросов соседей. Среда была тягучей, но уже спокойнее. Олег даже думал извиниться, ведь его фактически ломало от тоски по Серёже, что когда-то добро ему улыбался. Но он понимал, что извиниться должен не он, а Разумовский будто и во все игнорировал существование Олега. Серёжу вновь начали шмонать и Волков видел, но подходил к детям только тогда, когда Серёжа скроется. Этого было достаточно, чтобы те перестали. В четверг Разумовский не пришёл даже в столовую, от этого Олег лишь злился сильнее, распалялся так, что хотелось этому Разумовскому суп запазуху вылить. Но вместо этого он к нему даже не подходил, держался в стороне и смотрел как на всех — с немой угрозой.
В пятницу всё будто валилось из рук утро не задалось, кажется, с самого первого луча. Спать было душно, Олегу снился кошмар и проснулся он резко, гораздо раньше других мальчишек. Серёжи на соседней койке не было. Желание добраться до рыжего и посмотреть живой ли он возрастает с каждой минутой. Но Волков держится, сидит на кровати ровно, глядит в потолок и пытается отвлечься, хоть тараканов приклеивай и смотри, как те лапками дёргают. А тараканов здесь много.
Детей будят в восемь. Все выглядят необыкновенно уставшим, будто и во все не ложились. Сколько бы воспитательница не подгоняла их, но собирались ребята медленно, почти нехотя, а тихие возмущения прерывались криком Марьиванны.
Автобус забили до неестественной полноты, поэтому многие сидели по трое. Серёжа сидел с девчонками, что то и дело прикасались к его волосам, заплетая неровные косы. Серый ёжился, сжимал кулачки, но не сопротивлялся, хотя вполне мог. Волков сидел позади, рядом со старшими, что гоготали с тупых шуток.
Олег же то и дело поглядывал в окно. Когда они въехали в центр, то отогнать его было невозможно. Он впивался взглядом в старинные здания, ставшие памятниками и визиткой северной столицы. В груди жгло, так сильно, что хотелось вырвать внутренности по кусочкам, разбрасывая средь Дворцовой площади.
Здание Эрмитажа отличалось своей неописуемой красотой. В глаза бросалась эта вычурная роскошь, рябящее золото, да белый мрамор. Осматривать сад им не дают, быстрее проводят внутрь, чтобы никто не разбежался. Они шли с экскурсоводом довольно-таки неспешно, останавливаясь почти на каждой картине, заглядываясь на скульптуры, проходя насквозь через будто тысячи барских покоев. От этого богатства отчего-то становилось больно взгляду, приходится то и дело тереть кулачками веки, размыливая взгляд.
К концу экскурсии по изобилующим убранством дворца и осмотром потрясающего искусства, им требовалось поблагодарить представителей Эрмитажа и, конечно же, спонсоров данного мероприятия. За весь путь Олег, кажется, тысячу раз оборачивался, только чтобы увидеть восторгающегося Серёжу. Он отставал, засматриваясь на картины гораздо больше положенного, он находил те самые, про которые читал и рассказывал Волкову. И каждый раз его подгоняли, не давая в полной мере восхититься шедеврами прошлых столетий.
Они вновь набредают на автобус, Марьиванна внимательно рассаживает их на места, говорит, что ехать далековато по пробкам и нужно сделать санитарную остановку. Волков же внутренне содрогается от дрожи. У него сердце не на месте и он, кажется, сотню раз оглядывается на Серёжу, который упёрся взглядом в пол так, что волосы неудобно свисали, закрывая лицо.
На заправке многие выходят чтобы глянуть, что есть в магазине, да сходить в туалет. Марьиванна сердечно просит не отходить далеко и вернуться через десять минут в автобус. Волков стоит возле прилавка с чипсами, следит за воспиталкой, пока та не отправляется в автобус. Мужской туалет наконец освобождается и он заходит в небольшую комнатку с разбитым кафелем на полу и сломанным краном. Идёт к избитым кабинкам, закрываясь в одной и вставая прямо на крышку унитаза в ожидании. Через пару мгновений, будто следом кто-то заходит в комнатку, шныряя по голубым плиткам.
— Волков? — неуверенно шепчет Разумовский, — Эй… Олеж…
Серёжа зовёт осторожно, боится то ли спугнуть, то ли того, что Олега и вовсе здесь нет. Разумовский осторожно подходит к кабинкам, останавливается недалеко от волковской.
— Я вёл себя как полный придурок, — нервно чешет шею, неловко ведёт плечами, а Волков вслушивается, борясь с желанием сгребсти тощую фигуру в охапку и не отпускать, — Прости меня пожалуйста. За слова… И за меня. Мне Лизаветаадреевна сказала, что твои родители погибли… Я не должен был так говорить! Прости меня! Прости! Давай сбежим вместе, только не оставляй меня одного!.. Меня с ним…
— Серый, ты меня тоже извини! Я не хотел тебя бить! Я не знаю, что на меня нашло! — у Волков шёпот шумный, совсем ребяческий. Олег быстро спрыгнул с бачка и запинаясь открыл дверь.
Ничего не говоря, Серёжа быстрыми шажками преодолевает разделяющее их расстояние, стискивая Волкова в объятьях. Сережа зарывается в изгиб его шеи. Волкову приятно. Он ни за что не признается, но готов отдать все свои сокровища, только б продлить это мгновение.
Они отдаляются друг от друга. Олег отводит взгляд, а Серёжа улыбается. Помирились. Олег хватает его за руку, когда слышит шаги за дверью. Прячется вместе с Серёжей в кабинке, залезая на крышку с ногами, затаскивая Серёжу к себе. Он хочет что-то сказать, но Олег прикрывает его рот рукой. Тот понимает, но всё равно закатывает глаза. Дверь распахивается с лёгким треском о стенку, так заходит только человек сердитый, а может даже злой или их воспитательница. И то, и то равнозначные по смыслу понятия.
Когда человек выходит, оба выдыхают и Разумовский не со зла, конечно, а с чистой мести облизывает ладошку Олега, который все ещё прикрывая ему рот. Волков забавно корчится и спихивает друга от себя подальше. Они смеются тихо, выжидают ещё пару минут.
— Как думаешь, как быстро нас хватятся? — спрашивает Олег, даже не надеясь услышать ответ.
— Может после того как все выйдут из автобуса, — всё-таки отвечает Серёжа, поднимая плечами.
— Наверное раньше. У нас все ещё есть шикарные домочадцы, которые могут нас сдать, — не без сарказма спорит Волков.
— Волче, ну ты чего? Твой верный боцман всё продумал! — со всей гордостью восклицает Серёжа, а Олег лишь в недоумение смотрит на того, — Нас девчонки прикроют. Ты вообще видел, что они делали с моими волосами всю дорогу? Извращенки!
Олег смеётся, хохочет до слез, пытаясь прикрывать рот рукой. Он так и знал, что что-то не так с Серёжей. На какие, однако, жертвы он может пойти, если человек ему дорог!
Разумовский торопит его, осторожно виляет перед дверью, боясь приоткрыть, но всё-таки смотрит, снаружи кроме кучи матерых водителей никого нет, продавец полностью сосредоточен и значит не должен на малявок даже внимание обратить. Но выходят они все равно тихо, крадутся как мышки и выбегают только когда подбираются к автоматическим дверям. Они хватаются за руки и бегут, бегут, бегут от этой несчастной заправки подальше. Ветер с примесью автомобильных выхлопов, пыли бьёт прямо в лицо, но им будто плевать. Серёжа чувствует радость, хотя руки дрожат от того, что они сделали. Ему это кажется странным, новым, по своему притягательным. Он думает о том, что если их поймают, то они не отделаются запертыми одиночными комнатами, в которых сам не раз бывал. Но эти мысли перебивает Олег, сжимая его руку крепче.
«Смотри, смотри, смотри на меня.»
Глаза Серёжи для Олега поэзия. Они приятно сверкают от проносящихся мимо машин, и кажутся необыкновенными, васильковыми. Мама говорила, что эти цветы будто сами ангелы спустили с небес, приподнеся как дар верности и веры. Он вспоминает, как мама учила плести его венки из васильков, как они бегали по полю и собирали маленькие букеты, как не хотелось уезжать.
«Вернись, вернись, вернись. Я без тебя зачахну.»
Его пробивает мелкая дрожь, когда Серёжа тянет на себя, только бы отвлечь, снова увидеть те безграничные чувства.
— Пойдём? — неловко спрашивает, руку не отпускает, боится.
— Да, извини, — наконец, выходя из своей минутной заминки проговаривает Олег, — Надо найти убежище, пока нас не хватились.
— Попутка? — не раздумывая бросает Серёжа.
— Попутка, — кивает Волков и они бредут дальше в доль трассы, периодически голосуя, как в тех американских фильмах на касетах. Елизавета Андреевна иногда приносила интересные фильмы, которые старшие смотрели не отрываясь, жаль, что это было очень редко.
Спустя минут пятнадцать их пути по прямому шоссе в никуда, рядом с мальчишками останавливается лада. Выглядит она как совсем новенькая. У родителей Олега тоже такая была, только цвета другого, этот казался не таким, будто был и вовсе не красивым. Водитель открывает окошко и выглядывает, нагло улыбается. Олег по инерции Серёжу загораживает, прячет, сам встаёт впереди, а рыжий робко выглядывает из-за плеча, всматриваясь в господина водителя. Вид у него холёный. Лет этак тридцать, может чуть меньше. Улыбка белозубая, волосы кудрявые, иссиня чёрные, как вороново крыло, и глаза тёмные-тёмные, что так и хочеться отойти, только б подальше. Сереже кажется, что он его где-то видел.
— Потерялись, детишки? — насмешливо интересуется взрослый.
— Нет, нас похитили, помогите! — выпаливает быстро Олег.
— О как, — Мужчина свистит, хмурится, — может полицию вызвать?
Серёжа в словах слышит фальшь, а может у него просто шарики за ролики едут от всего происходящего. Он ведь привык искать подвох. Даже в Олеге он иногда сомневается, но снова сжимает его руку и это чувство исчезает.
— Нет-нет, — качает головой Олег, — просто подбросьте нас, а дальше мы сами разберёмся.
— Хорошо, залазьте, — кивает мужчина, — довезем куда сможем, но взамен расскажите-ка мне свою историю. Про похищение. Вас зовут то как?
— Я Олег, а это Сергей, — отвечает за Серого Волков, он почему-то не хочет, чтобы тот разговаривал с этим водилой, — А вас как?
— Григорий, можно просто Гриша, малышня, не стесняйтесь, — отмахивается мужчина, его взгляд то и дело мелькает в зеркале. Серёже не нравится этот блеск в глазах, но он молчит, — а теперь я слушаю.
Олег сочиняет историю на ходу. Говорит что они с Серёжей братья, рассказывает про тирана отца, который бил мать, когда не просыхая пил и возмущался, но когда мама решила от него уйти, то тот выкрал детей, насильно запихивая обоих в машину, а потом терроризируя, но они чудом спаслись и хотят вернутся к бедной матери, которая наверняка о них очень сильно беспокоится. Олег умеет сочинять сказки лучше всех.
— Весело живёте, — неутешительно заключает Григорий.
— Зато каждый четверг рыбный, — пожимает плечами Олег.
— Малые, у меня тут домик недалеко, а сейчас уже поздно, вы наверняка устали после всех своих злоключений. Вон, Серый так и молчит, наверняка у мальчишки дикий шок, конечно, — невзначай начинает Григорий, — не хотите переночевать? А утром поедем в Новгород. Вам хоть куда?
— О! Это же замечательно! Нам как раз и нужно по пути! — Олег умело доводит свой спектакль до конца, — Мы останемся у вас ночевать, если вы не против, конечно.
Серёжа сильнее стискивает его ладошку и Олег чувствует дрожь, ту самую, когда Серёжа слишком волнуется, предчувствуя что-то нехорошее. Олег поворачивается к Серёже, смотрит так доверительно, что у Разумовского сердце щемит, никто на него так никогда не смотрели, да ещё и такими глазами тёплыми, хоть падай. Серёжа головой качает, будто говоря, что они не могут остаться у этого мужчины, уж слишком кажется он подозрительным. Олег понимает, без слов, лишь по глазам, думает-думает, кивает своим мыслям.
— Хотя знаете, Гриша, просто довезите нас до куда сможете, дальше мы сами, — наконец выдаёт Волков.
— Вы уверены в этом, мальчики? На улице уже совсем темно, куда вы пойдёте? — Григорий чересчур сильно сжимает руль, Олег виду не подаёт, что у самого сердце бьётся чуть быстрее обычного. Он сильный, он должен показать Серому, что ему не страшно, да и чего тут бояться?
— Да, мы найдём куда прикинуться. Не маленькие, — с полной уверенностью в голосе произносит Олег, а Серого он не отпускает, ему так спокойнее.
— Ладно, — отвечает мужчина, и будто с остервенением сжимает несчастный руль, параллельно вдавливая педаль газа в пол. Олег хмурится, это что ещё за игра в Шумахера на Формуле-1?
Григорий сворачивает на бездорожье и что Серёже, что Олегу это абсолютно не нравится. От переполняющего страха кровь закипает в жилах, а от Сережиной дрожи у самого пальцы начинают дёргаться. Олег в панике, он тянет ручку двери и та не поддаётся, дёргает сильнее, случайно привлекая к себе чужое внимание.
— Куда-то собрались? Подождите. Мы же ещё не приехали, — водитель легко улыбается, что даже в темноте заметна эта отвратительная улыбка.
У Волков мысли в голове идут кучей. Он готов разбить окно одними кулаками, лишь бы это спасло, даже не его, а Серёжу. У Волкова на плечи вина падает тяжелыми булыжниками, разбиваясь о тело. Это он виноват и только он. Это Олег подбил Серёжу на эту авантюру, это он сел в попутку к незнакомому выблядку, подкупаясь на такую же как у родителей машину, потому что, ну, разве на такой ласточке могут ездить уроды?
«Я, я, я, только я виноват».
Это Олег проблемный, это он бьёт первым, делая больно дорогим людям. Это он слабый и по другому вопросы решать не способен. Это он бежит, потому что испугался. А Серёжа поплатится, потому что Олег — его
единственный друг, потому что Олег ввязал и его в этот хаос, втягивая следом без возможности отступить.
«Я не хотел, не хотел, не хотел! Серёжа, Господи, прости.»
