***
Полу пустое пространство встретило так же ужасно, как и сама погода. Для лета дождь — настоящее спасение. Но не для меня. Капли, стучащие по подоконнику, отдавали всё той же привычной болью в голове. Найденный у порога пакет с праздничным тортом был тут же выкинут в урну, даже не удостоившись прочтению письма. Мадара прекрасно знал, что я выкину этот пакет, поэтому точно такое же письмо оказалось на столе. Не хотелось даже думать о том, как они вошли в его квартиру. Слабо реагирующий на что-либо палец поддел кончик письма, срываясь с неприятным звуком. На листке показался ровный, каллиграфический почерк.Дорогой Саске, с каждым годом ты радуешь своего Дедушку всё больше! Я уверен, совсем скоро ты превзойдёшь своего брата, но тебе предстоит набраться терпения и послушания всем Моим указаниям. Аушвиц радует своими успехами. Затраты малы, эксперименты всё более удачны. Он расцвёл под твоим руководством! Очень жаль, что из-за ранения тебе пришлось отказаться от активных боевых действий. Твои результаты на поле боя радовали куда больше, чем в лагере, но всё же. С днём рождения! Прости за то, что подарок придёт не в этот прекрасный день.
Любимому внуку.
От письма стало настолько противно, что хотелось выкинуть его в ближайшее открытое окно. Как же напыщенно! Как же наиграна любовь и доброжелательность...*Флешбэк*
Холодные полы этого особняка всегда пугали в раннем детстве. Одна из нянь говорила: «Если я не буду носить носки или тапочки, ноги замерзнут и начнут гнить». Это было так давно, что я даже не вспомню, какая из всех служанок пугала меня больше остальных. Жизнь в небольшом доме была уютнее до поры до времени, а когда приходилось приезжать на праздники и каникулы сюда, было даже в какой-то мере страшно. Я совершенно не помню, как нашёл меня дядя Обито, как привёз с того места сюда. И совершенно не понимаю, зачем он это сделал. Холодная расправа Итачи над отцом из-за его не чистой арийской крови всё ещё стояла перед глазами, а в ушах стоял его безумный шёпот, перерастающий в смех. Я обессилено рухнул на и впрямь холодный пол, поджимая губы. О моя мамочка... Как же она одна теперь будет? —Встань! — холодный и жёсткий голос раздался эхом не только в помещении, но и в голове. Встать не представлялось возможным, ноги и руки не слушались — они были ватными, а сознание затуманенным. Я смотрел на мраморный кафель перед собой, принимая весь его холод. —Я сказал встать! — жёсткая рука резко коснулась шеи, поднимая на ноги и оставляя горячий след. —Дя... Дядя Обито... — истерика вот-вот грозилась вылиться наружу, хотелось пожаловаться, кажется, единственному оставшемуся близкому человеку, но удар по щеке, с такой же невероятной силой, который, по сути, должен был меня взбодрить, вернуть в сознание; просто стал рычагом, запустившим эту же истерику. Тело и чувства абсолютно не слушались, они как будто были кому-то подвластны. Я чувствовал чью-то власть над своим телом, но не понимал чья она, и что с этим делать. В тот вечер синяков я получил больше, чем за всю жизнь. И после того вечера я никогда не плакал. Даже когда узнал всю правду.*Конец флешбэка*
Письмо вновь полетело в ту же урну у входа в комнату. Чайник с противным свистом заполнил квартиру, теперь хотелось и его выкинуть в то же самое окно. Зеркало, находившееся левее, колыхнулось от сквозняка, оповещая это скрипом слабых гвоздиков. Эсэсовская форма резала глаза, искажала отражение, которое и так уже не особо радовало. Я метнулся к шкафу, наощупь доставая какие-то спортивные штаны и футболку. Выкидывая форму к той же пыльной форме вермахта. Штаны оказались великоватыми, колючими и неприятными к телу, а футболка была затасканной, зато скрывала шрамы. Чайник, не успевший остыть, наконец исполнил свой долг — из длинного носика вытекла горячая вода в железную кружку. Молотые зерна кофе начали медленно таять. Кофе, купленное ещё до войны, теперь было в дефиците. День рождения, как никак, можно себе позволить. Горькая жидкость заполонила рот, даря долгожданное приторное тепло. Зеркало с грохотом упало, разбилось. Гул отозвался более сильной болью в голове, он наощупь достал аптечку. Хоть там-то есть это чёртово обезболивающее?!***
—Верховный Главнокомандующий Учиха! — Суйгецу выровнялся, отходя, пропуская его в кабинет. —До когда, говоришь, у Саске отпуск? — он расправил рубашку, поправляя воротник, с высоко поднятой головой осматривая помещение. —Послезавтра должен прибыть в Освенцим, фюрер, — Суйгецу чеканил каждое слово, его спина была непривычно ровной, а голос строгим. (PS — «—...в Освенцим(...)» Уточняется не концлагерь, а город) —Тогда отлично, позови-ка Зецу, — он сел на чёрный диванчик под окном, скривившись каким-то своим мыслям. Суйгецу, кивнув головой, отточенной походкой покинул кабинет, влетая в Узумаки. Получив сильный подзатыльник недоумевающе отшатнулся и взглянул на девушку. —Ты что себе позволяешь, придурок?! — Карин прижала к груди какие-то папки-документы, свободной рукой поправляя очки, слетевшие на нос. —Штандартенфюрер... — Обершутце прикрыл лицо рукой, теряя жесткость тона. —Я вас не заметил... —Иди куда шёл! — она в своей манере топнула каблучком, врываясь в кабинет Учихи. —Фюрер Учиха, добро пожаловать! — Узумаки обворожительно улыбнулась, —Какими судьбами? —Ты и есть та самая Карин Узумаки? Не чистая арийка, получившая один из самых высоких титулов СС, заместительница Саске Учихи даже с учетом того, что выше его по званию? — он приподнял одну бровь, будто удивившись своим же словам. —Я с самого детства верна вам, вы же знаете, — девушка отвела взгляд, ей явно не нравился этот разговор, начинавшийся всегда одинаково, — Учиха Саске служил в вермахте, а я всегда была эсэсовцем. У него высокие звания и там, и там... —Раз ты заместительница Саске, выходит, приближенная, я бы хотел, чтобы ты присутствовала здесь и сейчас. — он встал, шурша диванным кроем, сразу же забывая про тему их разговора. —Хочу внести пару изменений в этот скудный кабинет. —Конечно, фюрер! Сегодня четверг, я делаю обход Аушвица вместо Саске, не хотели бы присоединиться? — Карин слабо улыбнулась. —П... Разговор оборвал вошедший Суйгецу с неизвестным для штандартенфюрера мужчиной. За ними вошли парочка подчиненных. Кто-то нёс коробки, кто-то стол, кто-то диван, шкафы, стулья... Несколько часов подряд приходилось срывать голос, крича глупым ефрейторам о неправильности расположения каких-либо картин или подсвечников. Выслушивать тихие хмыканья фюрера на все её указания. Он стоял в стороне, читая документы, краем глаза оценивая Узумаки. И это невыносимо бесило! Плановый обход приходилось откладывать, что означало её поздний отдых и сбой давно устоявшегося строгого режима. —Штандартенфюрер Узумаки, заведующая карантинного корпуса срочно вызывает вас! — один из комендантов влетел в кабинет, забыв элементарно постучать. —Кто она? — Фюрер оторвал взгляд от очередной кипы бумаг. —Харуно Сакура. Отличный специалист! — комендант мечтательно улыбнулся. —Её прозвали: «Несущая Жизнь в Смерти!» —Тц, ты совсем придурок?! Должности захотел лишиться? Или может жизни?! Ты что себе позволяешь?! —В смерти... — главнокомандующий хмыкнул, откладывая чьё-то досье, —Пойдём посмотрим на заведующую карантинным корпусом. —Я убью тебя, — шикнула Карин на ухо коменданту, выталкивая его из кабинета. —Как вам будет угодно, фюрер Учиха. Выгнанный, кажется, задержал дыхание от услышанного, не ожидая встретится с ним. Деревянные ступени скрипели под хорошо сложённым фюрером, он пристально рассматривал все картины, флаги, указания, объявления, ища изъяны, но тут действительно всё было в полном порядке. Все коменданты по струночке выравнивались, приказывая заключённым сделать то же самое. Никто не допустил оплошности, большая часть эсэсовцев прекрасно знала, кто он и что может сделать за малейший недочёт или проступок. Сегодня Аушвиц был не таким уж и адом, сегодня впервые поступил долгожданный хлеб, с улиц убрали всех-всех изнеможённых трупов, каждого заключённого переодели и даже дали обувь! Их вымыли и приказали молчать. Сегодня, Орочимару не проводил незаконных опытов, о которых не знал фюрер. Сегодня, солнце не было таким красным, потому что всех трупов разместили в моргах, а не в печах крематория. А вот Хинате повезло меньше — её спрятали в какую-то затхлую камеру, в которой не было ни единого источника света...