Жертвенность

Мо Сюаньюй был сумасшедшим, это правда. Однако он не всегда оставался в беспамятстве. Иногда случались периоды, когда разум возвращался к нему, и в такие моменты сердце мужчины изнывало от тоски. Мо Сюаньюй ненавидел себя. Ненавидел Орден Ланьлин Цзинь за то, что усугубил его болезнь. Ненавидел Цзинь Гуаншаня за то, что это похотливое животное неоднократно давало его драгоценной матери ложные надежды на счастливую жизнь. Ненавидел Цзинь Гуанъяо за эти очаровательные ямочки, за то, что тот его брат, и за то, что он хитрый мерзавец. Мо Сюаньюй много кого ненавидел. Но был один человек (помимо родной матери), который вызывал у него уважение. Ханьгуан-цзюнь не любил его ни секунды. Мо Сюаньюй даже немного не нравился ему. Первый раз, когда мужчина различил эмоции на этом равнодушном лице, случился в их первую встречу после того, как они взглянули друг другу в глаза. Тогда Мо Сюаньюй увидел в золотистых глазах внезапную удушающую боль, словно этим брачным союзом Второго Нефрита собираются посадить на короткую цепь. С той встречи Ханьгуан-цзюнь никогда не смотрел в его прозрачные серые глаза. Мо Сюаньюй помнил эту боль только потому, что Небеса сжалились над ним в день собственной помолвки и даровали ясность ума на несколько часов. Он особенно трепетно относился к этому воспоминанию, потому что так мог выглядеть только человек с разбитым сердцем, таким же разбитым, как сердце самого Мо Сюаньюя. Их свадьба состоялась в тесном кругу, без чужих глаз и торжественных церемоний в ярких красных одеждах. Ровно три поклона: небу и земле, родителям и друг другу. Скромный завтрак из пресных блюд. Красивый подарок от семьи мужа в виде белоснежной нефритовой заколки и, в конце концов, сопровождение в цзинши. Просторное помещение, разделённое на несколько небольших комнат, две спальни с удобными кроватями. Конечно, ни о какой брачной ночи и речи не шло. Мо Сюаньюй очень старался удержать контроль над разумом на протяжении всего дня, потому что понимал — этот благородный муж ещё неоднократно будет страдать из-за его безумных выходок, поэтому он был обязан даровать своему теперь уже супругу хотя бы один день спокойствия. Держать контроль над разумом очень сложно, но даже так Мо Сюаньюй всегда старался продлить эти моменты изо всех сил. И в тот день он тоже старался, так сильно, что, переступив порог цзинши, истратил почти все силы и не устоял на ногах. Ханьгуан-цзюнь едва заметно изогнул бровь, упрямо стоял подле склонившегося у его ног нелюбимого супруга, но, в конце концов, протянул ему руку. Мо Сюаньюю от этого жеста захотелось разрыдаться, ведь в каждом движении этого человека совсем не было искренности и заботы. Его никогда не любили. И никогда не полюбят. И он никогда не стал бы винить Ханьгуан-цзюня, потому что тот и сам являлся жертвой. — Моя комната? — Мо Сюаньюй лишь желал поскорее скрыться от глаз и отдаться в объятия одиночества, чтобы не совершить ничего предосудительного по отношению к супругу. Я обещал, обещал, обещал, — повторял он про себя как мантру, заставляя разум не отключаться. — Самая дальняя справа. Мо Сюаньюй кивнул на сдержанный ответ и, проигнорировав протянутую руку, позорно уполз в свою новую клетку. Голова разрывалась от боли, поэтому, стоило ему забраться в постель, как он с радостью отдался блаженному спокойствию на ближайшие несколько недель. В моменты ясности ума Мо Сюаньюй был довольно смышлён. Матушка, несмотря на свою наивность, многому научила своего ребёнка, так что уже ко второму году жизни в Облачных Глубинах он многое разузнал о жизни своего супруга. Например, о его чистой жертвенной любви. И хотя в ордене существовало строгое правило, запрещающее распускать сплетни, это никого не волновало, если дело касалось болтовни с сумасшедшим, забывающим обо всём на следующий день. Человеческая натура иногда брала своё, и молодые адепты с печалью и неприятием в голосе шептались о праведном Ханьгуан-цзюне, который пошёл против тридцати трёх старейшин, против всего мира, чтобы защитить одного единственного тёмного заклинателя. Одну-единственную любовь. Никто не понимал такой самоотверженной любви. Мо Сюаньюй тоже не понимал, но до боли в сердце желал ощутить нечто подобное. После услышанной истории Мо Сюаньюй печально бродил среди гор и совершенно случайным образом наткнулся на холодные источники. Посмотрев вниз с края скалы, на которой очутился, он не сразу смог различить человеческий силуэт среди промозглого тумана. И хотя Мо Сюаньюй гулял без намерения подсмотреть за кем-то, он всё же не смог отвести взгляд от красивого подтянутого тела, но ровно до тех пор, пока не заметил ужасающие шрамы на спине. Удивлённый пугающим зрелищем, Мо Сюаньюй оступился и полетел вниз, однако встретиться с холодной гладью источника ему не позволили крепкие руки, подхватившие лёгкое тело буквально на несколько мгновений, прежде чем опустить на землю. — Я не подглядывал. Попытался оправдаться мужчина, но Ханьгуан-цзюнь не стал его слушать и молча ушёл, даже не оглянувшись. Стало обидно. Совсем чуть-чуть. А ещё намокшие одежды немного раздражали. Оставалось глотать обиду и медленно возвращаться в цзинши в одиночестве. Ведь Ханьгуан-цзюнь не виноват, возможно, это был даже не первый случай «подглядывания», Мо Сюаньюй не помнил и не имел права обижаться на него. Годы шли, приступы безумства становились чаще, и визиты Цзинь Гуанъяо в Облачные Глубины никак не способствовали благоприятному состоянию здоровья Мо Сюаньюя. В один из таких визитов мужчину накрыл особенно сильный приступ. — Отец скончался прошлой ночью от болезни, — сказал тогда Цзинь Гуанъяо, сидя подле Лань Сичэня. Глава ордена сочувственно гладил названного брата по плечу, ни на мгновение не сомневаясь в его искренности. Наблюдать за их идиллией было и смешно, и мерзко. — Болезни? — переспросил Мо Сюаньюй, не замечая ядовитого сарказма в собственном голосе. — Что ж, счастливого ему пути к последнему кругу ада. Своими словами мужчина привлёк три удивлённых взгляда, и даже Ханьгуан-цзюнь впервые за день обратил на него внимание. Цзинь Гуанъяо, уверенный в безумстве Мо Сюаньюя, скорее выглядел растерянным, нежели удивлённым. Впрочем, это не помешало ему продолжить игру в заботливого брата. — А-Юй, что ты такое говоришь?.. От притворной заботы стало тошно, от прикосновений стало тошно, от лживого сочувствия стало тошно. От Цзинь Гуанъяо стало тошно. Он до ужаса пугал Мо Сюаньюя одним лишь своим взглядом, и страх уж точно никак не помогал в борьбе с безумием. — Отвали! Не прикасайся! Лжец, лжец, лжец! Ханьгуан-цзюнь среагировал быстро: привык пресекать подобные приступы, поэтому уже в следующую минуту покинул приёмную брата, крепко уцепив за собой взбунтовавшегося мужчину. Второй господин Лань не любил прикасаться к чужакам, но не мог прилюдно тащить супруга за шиворот, поэтому аккуратно держал его поперёк груди весь путь до цзинши. В тот день Ханьгуан-цзюнь впервые увидел слёзы Мо Сюаньюя и, не понимая собственных причин, остался рядом до тех пор, пока тот не перестал плакать, провалившись в беспокойный сон. Это воспоминание Мо Сюаньюй также трепетно хранил в памяти. На седьмой год жизни в Облачных Глубинах разум всё реже возвращался к Мо Сюаньюю, поэтому ему хотелось как можно больше узнать о любимом человеке своего благородного супруга, прежде чем он решится сделать свой отчаянный шаг. Тот день тоже стал одним из тех, что Мо Сюаньюй отчаянно хранил в памяти, потому что это был второй и, пожалуй, последний раз, когда он смог так ясно различить эмоции на лице Ханьгуан-цзюня. Ещё никогда прежде мужчина не видел столь яростного гнева в людских глазах. Вспомнив об искусстве Старейшины Илина, Мо Сюаньюй тайком отправился в оружейную, где хранились музыкальные инструменты. Он попытался сыграть на флейте. Чёрный нефритовый инструмент на удивление правильно смотрелся в неуклюжих руках, словно тонкие пальцы были созданы специально для того, чтобы создавать музыку, вот только мелодия в исполнении Мо Сюаньюя, скорее, оскверняла благородную флейту. Нашедший его Ханьгуан-цзюнь молча замер на пороге оружейной, но уже через мгновение гневно стискивал рукоять Бичэня, гипнотизируя чёрную флейту, словно с трудом сдерживал желание отрезать оскверняющие музыкальный инструмент руки. От этой пугающей и поистине прекрасной картины, от чувств, которые в этом обычно сдержанном человеке вызывает один единственный человек, Мо Сюаньюй заплакал. Его никогда так не любили. Его никогда так не полюбят. — Могу я забрать эту флейту? Тихий срывающийся шёпот будто отрезвил Ханьгуан-цзюня, заставил растерянно моргнуть и задаться вопросом, почему Мо Сюаньюй плачет. Впрочем, выяснять ответ желания не было, поэтому он просто развернулся и ушёл, холодно бросив напоследок: — Делай, что хочешь. С тех пор Мо Сюаньюй больше никогда не играл на флейте, но всегда носил её с собой. Его недолюбливали в Облачных Глубинах. Конечно, он ведь совсем не вписывался в три тысячи правил, которых с каждым днём становилось только больше. Слишком шумный, слишком невоспитанный, слишком сумасшедший. Возможно, старейшины уже жалели о своём решении заключить брак. Вероятно, даже будучи в беспамятстве, Мо Сюаньюй на подсознательном уровне усложнял им жизнь. Просто потому что какое право они имели распоряжаться чужими судьбами? Какое право они имели наказывать благородного человека за любовь? Однако, несмотря на сожаления, никто не торопился расторгать свадебный договор. Конечно, ведь за милосердным браком скрывалось жестокое наказание Ханьгуан-цзюня, который обязан был нести это бремя до конца своих дней. Список того, что Мо Сюаньюй ненавидел, увеличивался с каждым днём, и это, признаться, раздражало так же сильно, как и участившиеся приступы безумия. Мужчина не хотел ненавидеть, не хотел позориться, не хотел быть чокнутым. Мо Сюаньюй очень старался оставаться в сознании, но с каждым разом становилось труднее. Разум возвращался почти раз в полгода, что сопровождалось сильными головными болями. Однажды, когда Мо Сюаньюй вновь начал терять контроль, боль стала такой невыносимой, что он начал бить себя по голове в попытках прекратить свои муки. Руки не помогли, поэтому на помощь пришли стены. В таком состоянии — с рассечённым лбом и залитым кровью глазом — его и застал Ханьгуан-цзюнь. Второй Нефрит всего на мгновение застыл в замешательстве, после чего быстро среагировал, нажав на несколько акупунктурных точек, чтобы обездвижить вновь обезумевшего супруга. Ханьгуан-цзюнь был аккуратен, старался лишний раз не касаться чужой кожи, но, тем не менее, делал всё сам, хотя мог попросить помощи лекарей или своего подопечного Лань Сычжуя. Ещё одно воспоминание в копилку памяти Мо Сюаньюя. — Почему бы вам просто не позволить мне умереть? — Ханьгуан-цзюнь, завязывающий на бинтах узел, удивлённо замер. — Разве это не то, чего вы хотите? — Я не желаю смерти невинным, — спустя несколько долгих минут произнёс хмурый заклинатель. — Вот как, — с улыбкой ответил Мо Сюаньюй, позволяя беспамятству вновь одержать над собой контроль. Прошёл год с последнего происшествия и целых тринадцать лет с того дня, когда состоялся брак. Мо Сюаньюй в это утро проснулся на удивление с лёгким сердцем и впервые со звоном колокола, ровно в пять утра. Мужчина задумался, сколько прошло времени с тех пор, как к нему возвращался разум? Несколько месяцев? Полгода? Или даже год? В любом случае, это было неважно. Мо Сюаньюй сладко потянулся, широко улыбнувшись, и почувствовал себя совершенно свободным. Сегодня. Это должно случиться сегодня. Принёсший завтрак Ханьгуан-цзюнь замер на пороге цзинши. Все эти годы он приносил завтрак для Мо Сюаньюя, оставлял на столе в общей комнате и тихо уходил, пока тот спал. В этот раз супруг его удивил, покинув постель так рано. Мо Сюаньюй стоял к нему спиной у открытого окна, за которым накрапывал дождь. Он с лёгкой улыбкой и закрытыми глазами подставлял лицо навстречу прохладным каплям, позволяя ветру пробираться под тонкие нижние одежды и слабо колыхать спутанные волосы. — Простудишься, — тихо произнёс Ханьгуан-цзюнь прежде, чем успел подумать, и впервые за тринадцать лет встретился взглядом со своим супругом. В первую их встречу Мо Сюаньюй был красивым молодым человеком с пронзительным взглядом серых глаз. С годами его красота как будто постепенно угасала под тяжестью частых срывов, недоеданий и головных болей. Лань Сичэнь как-то говорил, что со временем взгляд мужчины словно начал потухать. Сейчас, несмотря на залёгшие под глазами тени и бледное исхудалое лицо, взгляд мужчины был таким же ярким, как и в их первую встречу. — Ханьгуан-цзюнь. С улыбкой поприветствовал Мо Сюаньюй, уже второй раз за утро удивив супруга. За прошедшие годы он никогда не обращался к нему подобным образом. Вновь отвернувшись к окну, Мо Сюаньюй долго молчал, прежде чем тихо, но чётко сказать: — Мне жаль. — Что? Слова супруга застали Ханьгуан-цзюня врасплох. Он не был уверен, почему до сих пор стоит на пороге и почему не ушёл, словно чего-то ожидая. — Мне жаль, что из-за меня вам приходилось страдать все эти годы. Для вас это стало суровым наказанием. Ханьгуан-цзюнь нахмурился, гипнотизируя профиль мужчины, который неожиданно больше не казался раздражающим, отталкивающим или тем более сумасшедшим. Такого Мо Сюаньюя хотелось выслушать. — Что-то случилось? — Не считая покалеченных судеб? — горько усмехнулся Мо Сюаньюй. — Кроме этого, пожалуй, ничего. Ханьгуан-цзюнь будто ощутил горечь на кончике языка и заставил себя сглотнуть появившийся ком в горле. Покалеченные судьбы. Являлся ли этот брак для Мо Сюаньюя таким же нежеланным? Являлась ли его жизнь — существование — такой же невыносимой? Сам Ханьгуан-цзюнь согласился на этот союз только из-за личной просьбы брата. Он готов был покинуть клан в качестве наказания, но, объявив об этом Лань Сичэню, тут же пожалел о своих словах. В последний раз его брат выглядел таким печальным только после смерти матери. Ханьгуан-цзюнь не посмел оставить Сичэня, и таким образом у него появилась причина для этого союза, но была ли такая у Мо Сюаньюя? В ином случае он бы просто ушёл, ведь так? Тихо вздохнув, Ханьгуан-цзюнь аккуратно поставил поднос с едой на маленький стол и после мимолётного сомнения опустился рядом. Отчего-то ему показалось, что, не останься он сейчас рядом, никогда не сможет себе этого простить. Улыбка Мо Сюаньюя дрогнула, когда он краем глаза заметил движения Ханьгуан-цзюня, поэтому ему пришлось на несколько мгновений возвести взгляд к потолку, чтобы сдержать непрошенные слёзы. Его супруг являлся поистине благородным человеком. Ханьгуан-цзюнь никогда не принимал пищу в цзинши, оттого на подносе стояла всего одна порция. Опустившись напротив, Мо Сюаньюй налил чай в единственную пиалу и всё с той же лёгкой улыбкой поставил её перед Ханьгуан-цзюнем, а сам принялся с аппетитом уплетать пресные блюда. Он бы не расстроился, если бы его супруг не притронулся к чаю, но при этом испытал прилив искреннего счастья, когда тот всё-таки не отказался выпить. — Ханьгуан-цзюнь... — неуверенно позвал Мо Сюаньюй, покончив с завтраком. Он решил попытать удачу в исполнении своего последнего желания. — Возможно, с моей стороны слишком самонадеянно просить о подобном, но… Могу ли я сегодня всего лишь раз погладить ваших кроликов? Я понимаю, как они важны для вас, и чужакам не пристало просить о таком, просто… Просто, знаете, Ханьгуан-цзюнь, я так люблю кроликов… — Я попрошу Сычжуя проводить тебя к ним через двадцать минут. — Спасибо, — грустно улыбнулся Мо Сюаньюй, — спасибо. Ханьгуан-цзюнь, всё ещё одолеваемый сомнениями, забрал поднос с посудой и покинул цзинши, чтобы дать супругу время одеться как следует, хотя и не ожидал от него достаточно приличного вида. Вот только в этот день Мо Сюаньюй собирался выглядеть особенно. Он достал из-под кровати белый свёрток, в котором хранил два комплекта чистых чёрно-красных одежд, купленных тайком, усердно расчесал спутанные волосы и вместо привычной нефритовой заколки — свадебного подарка — повязал высокий хвост красной атласной лентой. Сейчас Мо Сюаньюй выглядел почти так же свежо, как и в день помолвки. Лань Сычжуй постучал в двери ровно через двадцать минут и слегка вскинул брови, увидев мужчину. Тот широко улыбнулся. — Идём к кроликам? — Идём к кроликам, — Лань Сычжуй не смог не улыбнуться в ответ. Осень выдалась дождливой и благодаря особенностям Облачных глубин ещё более туманной, чем обычно. Мо Сюаньюй точно бы заблудился, не будь у него сопровождающего в лице юного заклинателя. Вскоре они добрались до небольшого холма, в основании которого была широкая нора. Лань Сычжуй протянул мужчине корзину с овощами, а сам раскрыл над ними широкий промасленный зонт. Маленькие белые комочки с красными глазками сразу выскочили к ним наружу, учуяв запах свежих овощей. Мо Сюаньюй от переизбытка чувств даже начал издавать странные писклявые звуки, по очереди тыкая пальцем в розовые носики. Кролики забавно морщились, стратегически окружали незнакомца и требовательно дёргали за широкие рукава, чтобы им вручили законную порцию овощей. Когда корзина полностью опустела, Мо Сюаньюй пригрел одного крольчонка на груди, поцеловал его в пушистую макушку и наконец-то нарушил затянувшуюся тишину. — Сычжуй, скажи, а ты можешь играть вашу знаменитую песнь очищения? — Да, — спустя несколько секунд замешательства ответил юноша, — но ещё недостаточно хорошо, чтобы играть её с применением духовных сил. — Вот как, — Мо Сюаньюй расстроенно поджал губы. Он очень надеялся, что эта мелодия поможет ему очистить разум, чтобы дольше побыть в сознании. — Но даже если так, не сыграешь для меня? Пожалуйста. — Конечно, но давайте найдём другое место? Дождь становится сильнее, играть будет неудобно. — Кажется, где-то на территории есть небольшие беседки? Давай пойдём туда? Мне не хочется вновь сидеть в четырёх стенах, на улице сейчас так свежо! — Хорошо, господин Мо, это не проблема, — быстро согласился Лань Сычжуй, опасаясь, что отказом может вызвать очередной приступ у мужчины. — Только вернёмся ненадолго к покоям, чтобы я забрал гуцинь и предупредил Ханьгуан-цзюня. Мо Сюаньюй счастливо кивнул, аккуратно вернул уснувшего крольчонка в нору и, пританцовывая, пошёл за юношей, совершенно проигнорировав его просьбы вернуться под зонт. Лань Сычжуй вернулся с гуцинем, как и обещал, однако прихватил он с собой не только музыкальный инструмент, но и Ханьгуан-цзюня. — Сычжу-у-й, — очаровательно капризно протянул Мо Сюаньюй, поняв намерения юноши. — Я попросил тебя сыграть мне эту песню, потому что не хотел утруждать Ханьгуан-цзюня, а ты всё равно сделал это за меня. — Мне показалось, вы очень хотите, чтобы вам сыграли эту мелодию с применением духовных сил, — смущённо пояснил Лань Сычжуй, мельком взглянув на своего опекуна. Слегка нахмурившись, Ханьгуан-цзюнь внимательно осмотрел супруга с ног до головы, и даже если удивился резкой смене образа, то никак этого не показал. Несмотря на это, Мо Сюаньюй всё равно озвучил приготовленное оправдание, которое, впрочем, было правдой. — Надеюсь, Ханьгуан-цзюнь не против этой вольности в выборе ханьфу? Я не очень люблю белый цвет, потому как он напоминает мне о похоронах матери. — Ты мог сказать об этом раньше и не носить одежду, которая причиняла тебе дискомфорт. — Может быть, но я и так обычно привлекаю к себе слишком много внимания, а белому среди белого легче затеряться, — непривычно серьёзно хмыкнул Мо Сюаньюй. — Будет лучше, если моё прошлое останется в прошлом. Ханьгуан-цзюнь медленно кивнул, хотя не был уверен в том, что понял слова мужчины. Они молча шли к беседкам для практики игры на музыкальных инструментах, когда Лань Сычжуй заговорил: — Господин Мо, ваша заколка… Вы её потеряли? Мы можем поискать. — Нет, она в покоях Ханьгуан-цзюня. Просто не хотел, чтобы она испортилась под дождём, — легко соврал Мо Сюаньюй. И вот опять который раз за утро Ханьгуан-цзюнь чувствовал замешательство после слов супруга, но не понимал, что именно вызывает в нём это странное чувство. Мо Сюаньюй словно… прощался. Подобное наводило на мысли о том, будто мужчина планирует побег. Впрочем, Ханьгуан-цзюнь сомневался, что в этом случае захотел бы его остановить. Из-за дождя все беседки пустовали, поэтому заклинатели позволили Мо Сюаньюю выбрать любое понравившееся место. Мужчина выбрал самую дальнюю, на краю обрыва с невероятным видом на туманные горы. Ханьгуан-цзюнь был прекрасен в своей игре. Изящные длинные пальцы, перебирающие струны, шёлковые колыхающиеся пряди, обрамляющие красивое сосредоточенное лицо, и яркие, сияющие золотом глаза. Мо Сюаньюй не мог оторвать от супруга взгляд, мечтал, что, возможно, в следующей жизни ему повезёт встретить такого же благородного человека на своём пути, чтобы ощутить на себе его преданную любовь. Песнь очищения действительно сработала, разум немного прояснился, и Мо Сюаньюй отвернулся только под конец мелодии, чтобы скрыть блеск в глазах от подступивших слёз. — Спасибо. — Сыграть ещё раз? — Ханьгуан-цзюнь заметил неловкое движение супруга, однако не стал давить на него вопросами. — Нет, одного раза достаточно, — Мо Сюаньюй улыбнулся, часто поморгав. — Если слишком часто получать то, о чём мечтаешь, это перестанет иметь смысл. Так меня учила мать. Хотя эта мысль, наверное, очень глупа. Разве плохо хотеть получить то, что тебе действительно нравится? — мужчина посмотрел на Ханьгуан-цзюня, впрочем, не ожидая реакции на свою речь, однако тот ответил на его взгляд и даже слегка покачал головой. Мо Сюаньюй улыбнулся, позволив теплу окутать своё сердце. — Но для меня одного раза достаточно. У каждого в жизни есть своя роскошь, пускай эта мелодия станет моей. Ханьгуан-цзюнь кивнул и завернул изящный гуцинь в белую ткань, намереваясь уйти. Мо Сюаньюй неловко кашлянул. — Сычжуй, составишь мне компанию ещё ненадолго? Юноша удивился просьбе, но всё же посмотрел на Ханьгуан-цзюня в немом вопросе и, когда тот кивнул, сдержанно улыбнулся: — Конечно. Тогда я схожу за чаем, чтобы согреться, и скоро вернусь. — Лучше бы ты принёс вино, — Мо Сюаньюй со смешком подмигнул, — но чай это тоже неплохо. И захвати, пожалуйста, письменный набор, хочу порисовать. Ханьгуан-цзюнь неуверенно замер, скосив на супруга взгляд, и тот на удивление точно прочитал его мысли. — Не переживайте, Ханьгуан-цзюнь, я не собираюсь прыгать вниз, — Мо Сюаньюй кивнул в сторону обрыва. Заклинатель немного смутился, что его подозрения так легко разгадали, поэтому быстро отвернулся и пошёл прочь. Уже на подходе к жилым комнатам, Ханьгуан-цзюнь остановил Лань Сычжуя и сказал: — Прежде чем вернуться к нему, зайдёшь в мои покои. И когда юноша, приготовив чай, постучал в двери цзинши, то не смог сдержать своё удивление, потому что Ханьгуан-цзюнь с совершенно спокойным лицом (но заалевшими мочками ушей) протянул сосуд с «Улыбкой Императора». Ханьгуан-цзюнь ничего не сказал, но Лань Сычжуй давно научился понимать его без слов, поэтому молча спрятал сосуд с вином в рукавах. Когда Лань Сычжуй с совершенно красным лицом протянул Мо Сюаньюю вино, тот рассмеялся так громко, что эхо от его смеха ещё долгое время разносилось среди гор. — Ханьгуан-цзюнь действительно невероятный человек! Они просидели в беседке до самого ужина: Лань Сычжуй играл на гуцине, Мо Сюаньюй с грустной улыбкой излагал поток хаотичных мыслей на дорогом пергаменте. В сердце мужчины закралась тоска, однако это чувство только придало ему уверенности в правильности своего решения. Для него самого нет другого пути. Отправив Лань Сычжуя на ужин, Мо Сюаньюй заверил его, что пойдёт в цзинши, и, прежде чем попрощаться, попросил об услуге. — Вот, передай это письмо Ханьгуан-цзюню. Только после ужина, не раньше! Хорошо? Прошу тебя. Юноша долго сомневался, но всё же не смог сопротивляться потоку отчаянных просьб. Мо Сюаньюй выполнил своё обещание, вернулся в цзинши, вот только почти сразу покинул его, оставив под подушкой на своей кровати длинное письмо и нефритовую флейту. Облачные Глубины, казалось, молчаливо провожали его в далёкий неизведанный путь. К наступлению сумерек дождь немного ослаб, и Мо Сюаньюй весело усмехнулся, подумав, что даже погода в этот день благоволит его решению. Несмотря на это, ветер стал сильнее, поэтому пока мужчина добрался до ледяных источников, его пальцы практически окаменели, а щеки покрыл румянец. Мо Сюаньюй был сумасшедшим. Сумасшедшим, что влюбился в человека, сердце которого долгие годы принадлежало другому. Сумасшедшим, не получившим шанса познать взаимную любовь. Сумасшедшим, не ощущающим боли от глубокого пореза на запястье. Сумасшедшим, который усердно рисовал собственной кровью магический круг, повторяя одно единственное имя. Вэй Усянь.

***

Время ужина подходило к концу, когда Облачные Глубины сотряслись от внезапно обрушившегося потока тёмной энергии. Ханьгуан-цзюнь мгновенно отложил палочки, поднявшись из-за стола одновременно с братом. За ними последовали и старейшины, пока Лань Цижэнь отдавал распоряжения младшим адептам. Ханьгуан-цзюнь лишь мельком взглянул на остальных, однако этого времени хватило, чтобы отыскать бледное, словно виноватое лицо Лань Сычжуя. Он кивнул, и юноша заметил это почти незаметное движение. — Где ты видел его в последний раз? — сходу спросил Ханьгуан-цзюнь у Лань Сычжуя, когда тот выбежал на улицу, где дождь вновь набирал обороты. — Мы разошлись в жилом районе, господин Мо сказал, что направится в цзинши. Что, если… — Проверь, там ли он. Ханьгуан-цзюнь исчез в направлении источника тёмной энергии, не позволив юноше переживать о том, в чём нет его вины. Он чувствовал, что должно было что-то случиться, что Мо Сюаньюй слишком странно вёл себя весь день, и всё равно ничего не предпринял, подчинившись странным незнакомым ощущениям. Вот только Ханьгуан-цзюнь даже предположить не мог, что его супруг, возможно, обратился к тёмным искусствам. Уже на подходе к ледяным источникам, откуда тянулась тяжёлая тёмная энергия, Ханьгуан-цзюнь учуял запах крови, принесённый порывами ветра. Запрыгнув на высокую ветвь дерева, он шокировано замер, но лишь на мгновение, потому что в следующее уже сорвался к берегу, где в луже крови лежало бесчувственное тело мужчины. В прыжке Ханьгуан-цзюнь отметил несколько знакомых иероглифов на земле и ужаснулся. Дождь сильно их размыл, так что заклинатель отложил свои подозрения на некоторое время, в первую очередь озаботившись состоянием супруга. Мо Сюаньюй весь продрог, промокнув до нитки, однако слабый пульс всё ещё бился под нетронутым запястьем, в то время как на другом Ханьгуан-цзюнь нажал несколько акупунктурных точек, остановив кровотечение. Осторожно подняв Мо Сюаньюя на руки, заклинатель наконец-то позволил себе отойти в сторону и осмотреть размытый магический круг, который действительно был очень похож на тот, что Ханьгуан-цзюнь видел однажды среди записей в пещере Фумо. От этого факта леденело сердце и подрагивали пальцы. Если Мо Сюаньюю удалось призвать свирепого духа в своё тело, то кто бы это мог быть? За прошедший день Мо Сюаньюй говорил много странных вещей, которые что-то всколыхнули в сознании Ханьгуан-цзюня. Стоило ли ему выполнить свой супружеский долг и защитить мужчину от возможных проблем, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснятся все детали? За размышлениями Ханьгуан-цзюнь позволил дождю полностью смыть магический круг, и как раз к тому моменту подоспел Лань Сичэнь. От лужи крови на земле с лица главы ордена сошли все краски. — Неужели господин Мо пытался покончить с собой? — взглянув на рассечённое запястье мертвенно-бледного Мо Сюаньюя, тихо спросил Лань Сичэнь. — Не думаю. Спросим его, когда очнётся. Глава ордена давно научился считывать эмоции брата, вот и в этот раз понял намного больше, чем было озвучено. Ханьгуан-цзюнь не стал рассказывать о магическом круге, а на вопрос «почему?», заданный самому себе, наверняка ответить не смог. Из-за странного — и совсем не раздражающего как обычно — поведения Мо Сюаньюя, — кивнул сам себе Ханьгуан-цзюнь и направился обратно к цзинши, где его на пороге ожидал встревоженный Лань Сычжуй. Увидев безвольное тело мужчины, юноша совсем побледнел и попытался что-то сказать, но в горле словно застрял ком. — В этом нет твоей вины, — строго произнёс Ханьгуан-цзюнь, проходя внутрь. — Принеси тёплую и холодную воду. Зайди к лекарям, попроси несколько лекарственных настоев от простуды и лечебную мазь. — Да, но… — Лань Сычжуй поджал губы и заставил себя посмотреть в лицо опекуна. — Господин Мо просил передать вам это письмо после ужина, ни раньше и ни позже. Я должен был заподозрить неладное… — Иди, — кивнул Ханьгуан-цзюнь, аккуратно забрав письмо кончиками пальцев, чтобы не намочить. Юноша убежал, после чего Ханьгуан-цзюнь направился к спальне супруга, по пути отмечая детали. Белоснежная нефритовая заколка с небольшим неровным клочком бумаги рядом. Аккуратно сложенные чёрно-красные одежды на краю кровати. Красная лента с вышитыми на концах облаками. Чистое постельное бельё — Мо Сюаньюй очень редко его менял, а другим не позволял прикасаться к своим вещам. Чёрная флейта и сложенный конверт под подушкой, которые обнаружились только после того, как Ханьгуан-цзюнь положил супруга на кровать. Заклинатель нахмурился, но вернул вещи на место — трогать чужое против правил, даже если — внезапно — очень хочется. Без излишних эмоций и прикосновений Ханьгуан-цзюнь переодел супруга в красный нижний халат, отчего тот выглядел пугающим кровавым пятном на белоснежных простынях. Сейчас бледный мужчина был почти что ледяным, что к следующему дню грозило вылиться в сильный жар. Лань Сычжуй постучал как раз в тот момент, когда Мо Сюаньюй уже находился под тёплым одеялом. Юноша осторожно опустил два небольших таза, разделённых дощечками. Ханьгуан-цзюнь снял сверху поднос с лекарственными отварами и мазями, и попросил Лань Сычжуя сходить в соседнюю комнату за сундучком «первой помощи». Этот сундук появился в цзинши Ханьгуан-цзюня буквально на второй день после прибытия Мо Сюаньюя в Облачные Глубины, когда тот вернулся под вечер с синяками и ссадинами. Ханьгуан-цзюнь приготовил несколько ветошей. С помощью тёплой воды протёр лицо, руки и ноги супруга, холодной промыл две глубокие раны на запястье. В конце всех процедур вода в обоих тазах окрасилась в красный, и жизни Мо Сюаньюя больше не угрожала опасность. — Ты можешь идти. Ханьгуан-цзюнь кивнул, но хмурый Лань Сычжуй остался на месте. Тогда мужчина подумал, что юноша продолжает винить себя в произошедшем, поэтому начал мысленно подбирать слова утешения, которые всегда давались ему с трудом. К счастью, Лань Сычжуй избавил Ханьгуан-цзюня от этой необходимости, однако при этом своими словами заставил его удивлённо застыть. — Вот, — юноша неуверенно вынул из рукава кувшин с «Улыбкой Императора», — господин Мо сделал всего пару глотков, после чего поблагодарил, сказав, что оно предназначено не для него. — Иди, скоро отбой. Вновь повторил Ханьгуан-цзюнь, отчего-то испытав удушающее чувство тревоги. Лань Сычжуй заметил перемены опекуна, поэтому не стал больше задерживаться, забрав с собой тазы с грязными ветошами. Ханьгуан-цзюнь нервно направился к столу, где лежала заколка, и в полушаге от него смог наконец разглядеть неровный почерк. К горлу резко подступила тошнота. «Возвращаю Ханьгуан-цзюню свадебный подарок, тем самым расторгая наш брак» Скомкав записку, мужчина, в который раз нарушив правила, понёсся назад в спальню, где осталось письмо, вручённое Лань Сычжуем. Не раньше и не позднее ужина. Не раньше, чтобы ему не помешали провести ритуал, но почему не позднее? Руки внезапно пробило дрожью. Когда Ханьгуан-цзюнь медленно развернул и прочитал короткое письмо, его сердце почти перестало биться. «Надеюсь, с ним вы будете счастливы, Ханьгуан-цзюнь. Навеки ваш, нелюбимый супруг»