Жертвенность

Тьма медленно отступала, навязчивый шёпот неупокоенных заблудших душ замолкал, даровав столь желанную тишину, на место которой спустя долгие бесконечные минуты пришли звуки дождя. Капли воды умиротворённо стучали по крыше дома, ветер тихо завывал среди пожелтевших деревьев, срывая немногочисленную листву, и где-то под окнами изредка пищали полевые мыши. Вэй Усянь медленно моргнул и попытался понять, где находится. Небольшое окно едва освещало комнату, отчего создавалось впечатление очень раннего утра. Кажется, только начинало светать. Попытка вдохнуть через нос провалилась, а делать это через рот оказалось очень больно. Сухое воспалённое горло першило и жгло. Голова также раскалывалась от боли, из-за которой перед слезящимися глазами словно летали мошки. Прекрасно, — подумал Вэй Усянь, — просто отлично! Только вернулся в мир живых, как тут же слёг с простудой. Хуже и быть не может! Выбираться из-под тёплого одеяла категорично не хотелось, но стоило поскорее разобраться в том, где он и в чьём теле оказался. Потянувшись со слабым стоном, Вэй Усянь с удивлением обнаружил холодную флейту рядом с подушкой и сложенный конверт. Он ещё раз осмотрелся привыкшими к темноте глазами, но всё равно не обнаружил ничего знакомого. С трудом присев на мягкой кровати, Вэй Усянь развернул бумагу и попытался сфокусировать взгляд на неровных записях. В полумраке со слезами на глазах это давалось с трудом. «Здравствуйте, господин Вэй, это письмо вам пишет Мо Сюаньюй, супруг Ханьгуан-цзюня и человек, в теле которого вы начнёте новую жизнь…» Вэй Усянь широко распахнул глаза и резко вскинул голову, уставившись в стену, потом снова посмотрел на письмо, однако текст не изменил своей сути, а, значит, это были не галлюцинации. Хуже и быть не может? — мысленно передразнил себя Вэй Усянь. — Я ещё никогда так не ошибался! Тяжело вздохнув и поморщившись от боли, он продолжил читать: «Немного волнительно писать это… Вы, наверное, сейчас в полном смятении. Что ж, пускай это будет моей небольшой местью? Хотя, конечно, мне не за что вам мстить. Этот ритуал жертвы тела — мой личный выбор. Ханьгуан-цзюнь… Он замечательный человек, но, к моему великому сожалению, никогда не испытывал ко мне даже симпатии. Да, мы супруги, но этот брак — лишь суровое наказание Ханьгуан-цзюня за помощь вам, господин Вэй…» Вэй Усянь снова оторвал взгляд от письма, нахмурился, и уставился в стену, словно та могла ответить на все его вопросы. Что значит наказание? Что значит помощь ему? Когда он, Вэй Усянь, вновь успел стать причиной наказания Лань Ванцзи? Стена ответов не дала, поэтому Вэй Усянь вернул внимание письму, надеясь получить ответы от Мо Сюаньюя. «Немного грустно осознавать, что я — лишь часть чьего-то наказания… Хотя нет. Грустно от мысли, что я — часть бестолкового наказания именно Ханьгуан-цзюня. Это не то, что заслуживает столь благородный человек. С другой стороны, у меня нет права грустить. Я в любой момент мог отказаться от свадьбы, но не сделал это по собственным причинам. У Ханьгуан-цзюня, я уверен, тоже были причины. Возможно, его причиной был родной брат, единственный близкий человек. Я же согласился на этот брак, потому что Облачные Глубины — единственное место, где я мог бы почувствовать себя в безопасности. В Облачных Глубинах надо мной не измывалась тётушка и её поганый сынок. В Облачных Глубинах от меня не пытался избавиться мой единокровный брат, Цзинь Гуанъяо…» Вэй Усянь присвистнул: ему досталось тело бастарда Цзинь Гуаншаня — одного из самых неприятных ублюдков из его прошлой жизни. Но Цзинь Гуанъяо, если Вэй Усяня не подводила память, был весьма неприметным и вежливым мужчиной. Действительно ли он пытался избавиться от родного брата? «В юношестве мой развратный папаша признал меня сыном. Для меня до сих пор остаётся загадкой, почему он это сделал, но я буду проклинать его за это даже после смерти. Цзинь Гуанъяо был замечательным братом, во многом помогал мне и защищал от недоброжелателей. Я проникся к нему тёплыми чувствами, и именно поэтому узнать о его действительных лживых мотивах было очень больно. Чувствовать себя преданным очень больно. Я никогда не стеснялся себя, никогда не скрывал, что меня привлекают мужчины, не стеснялся ругательств в адрес «обрезанного рукава», потому что это — моя сущность, то, кем я являюсь, и этот выблядок Цзинь Гуанъяо безжалостно воспользовался этим. Он объявил всем, будто я сошёл с ума, словно, будучи родным братом, я домогался до него, проигнорировав все возможные границы. Честно сказать, после этого я действительно начал сходить с ума. С того дня я всё чаще начал терять контроль над разумом. Чтобы скрыть этот позор глава ордена решил как можно скорее женить меня. Едва я достиг брачного возраста, на пороге появился Орден Гусу Лань. Раньше я считал этот орден образцом благородства и чистоты, но, как оказалось, даже на цветущем сочными яблоками дереве найдётся парочка гнилых плодов…» Вэй Усянь хмыкнул. Кажется, ещё никто и никогда не отзывался так об Ордене Гусу Лань. Сам Вэй Усянь считал его весьма скучным и, возможно, застрявшим в далёком прошлом со своими бесконечными правилами и традициями. Но «гнилым»? Это вряд ли. И всё же он понимал, что жизнь Мо Сюаньюя была довольно трудна. Вэй Усянь не мог сказать, что понимает его в полной мере, но вот чувство несправедливости частенько преследовало его в прошлой жизни. Мотивы Цзинь Гуанъяо понятны как ясный день — после смерти Цзинь Цзысюаня он являлся единственным наследником, и соперники ему ни к чему. Однако подобная жестокость действительно удивляла. Вэй Усянь вздохнул, размял затёкшие мышцы, с радостью обнаружил пиалу и кувшин с водой. Промочив сухое горло, он продолжил читать. «Для всего мира этот брак стал примером благородства. Добродетельный Ханьгуан-цзюнь взял под крыло сумасшедшего, чтобы дать ему право на спокойную жизнь. Вот только под этими благородными мотивами скрывалось жестокое наказание Ханьгуан-цзюня, который сражался за то, что было ему дорого, сражался за человека, которого любил и продолжает любить по сей день, сражался за вас, господин Вэй…» Вэй Усянь нахмурился, когда увидел влажные пятна на размытых ими чернилах, и с удивлением обнаружил, что это его слёзы. Что за чёрт? — про себя выругался Вэй Усянь. — Тупая простуда! И глупый Мо Сюаньюй! Что значит любил и любит? Он и правда сумасшедший! У Вэй Усяня в голове не укладывалось, за что Лань Ванцзи, самого благородного, честного и справедливого человека могли наказать, но «ответ» Мо Сюаньюя на этот вопрос звучал слишком абсурдно, слишком нереально. Лань Ванцзи всегда ненавидел его, ни о какой любви или даже симпатии никогда и речи не шло. Мо Сюаньюй точно не понимал, о чём говорил! И всё же Вэй Усянь с раздражением отметил, как его ладони вспотели, а сердце ускорило привычный ритм. Лань Ванцзи всегда будоражил его, привлекал внимание, вызывал желание привлечь внимание в ответ. Ванцзи всегда был особенным, и Вэй Усянь всегда восхищался им. Но любовь… В конце концов, Вэй Усянь понял, что просто оттягивает время бесполезными размышлениями, поэтому ему пришлось стиснуть зубы и заставить себя вернуться к письму. «За тринадцать лет жизни в Облачных Глубинах я многое узнал. Когда контроль над разумом возвращался ко мне, я был довольно смышлён. Не то чтобы я хвастаюсь, просто объясняю, как смог о многом узнать. Что ж, с чего бы начать… «Супруги» — слишком громкое слово для нас. Ханьгуан-цзюнь никогда не любил меня, скорее всего он меня даже ненавидел за то, что я отнял у него свободу, за то, что отнял у него возможность дождаться вас. Хотя, наверное, он всё ещё ждёт. Он никогда не прекращал вас ждать. Я задавался вопросом, почему Ханьгуан-цзюнь, заглянув в мои глаза однажды, больше никогда в них не смотрел. Потом я узнал, что у Старейшины Илина был такой же серый омут, и мне стало ясно, что в моих глазах он видел вашу смерть. Я редко различал эмоции на лице Ханьгуан-цзюня, если говорить точнее, то всего дважды за тринадцать лет. Первый раз я увидел боль. Увидел тогда, в нашу первую встречу, когда мы встретились взглядами. Во второй раз был гнев. Можете представить себе лицо разгневанного Ханьгуан-цзюня? Он прекрасен в своём гневе, в своей ревности. В тот день я впервые взял в руки флейту. Ханьгуан-цзюнь, наверняка, подумал, что мои руки оскорбляют этот инструмент, ведь он был свидетелем великолепной игры Старейшины Илина, а я словно хотел занять ваше место. С того дня, кажется, Ханьгуан-цзюнь стал ещё холоднее. Но я его не виню. Никогда не винил. В этой истории Ханьгуан-цзюнь единственный благородный и невинный человек. Назвать себя полностью невинным я не могу, потому что этот брак стал гарантией моей безопасности. Один лишь Ханьгуан-цзюнь не вынес из этого брака ничего хорошего, только плохое. И если жить, зная, что никогда не буду им любим, — моё наказание, то я смиренно приму его. Ну, так я думал, сейчас это уже не важно, ведь моя жизнь совсем скоро оборвётся. О чём, к слову, я не жалею! Я со спокойным сердцем отдаю вам своё тело, потому что жить без возможности удержать контроль над разумом больше, чем на несколько часов, слишком тяжело для меня. Я просто рад, что смог стать свидетелем такой преданной любви. Я расскажу ещё одну историю, чтобы окончательно убедить вас в его любви! Это то, что я однажды услышал. Брак был не единственным наказанием Ханьгуан-цзюня. Вся его спина теперь до конца дней будет покрыта ужасными шрамами от дисциплинарного кнута. Тридцать три удара. Ровно стольких старейшин ордена ранил Ханьгуан-цзюнь, защищая вас перед смертью. Вы помните об этом? Узнав об этом, я перестал считать Гусу Лань таким благородным, каким он хочет казаться. Орден, наказывающий за любовь, нельзя назвать благородным. Всё это я рассказываю не для того, чтобы вы сразу же после воскрешения ощутили груз вины, нет. Проявления любви, пусть и такие трагичные, не должны вызывать чувство вины. Просто… Я лишь хочу, чтобы Ханьгуан-цзюнь был счастлив. Не знаю, любили ли вы его когда-нибудь в таком смысле, но, даже если нет, Ханьгуан-цзюнь будет счастлив просто быть рядом с вами, я уверен в этом. Наверное, мне нужно заканчивать это письмо, разум постепенно начинает затуманиваться, поэтому я вкратце изложу условия ритуала…» Вэй Усянь безвольно уронил дрожащие руки на мягкое одеяло, с трудом заставив себя дышать. Он больше не был уверен в том, что слёзы по щекам текут из-за простуды. Вэй Усянь пытался дышать, но казалось, будто с каждым вдохом он только сильнее задыхался. В раскалывающейся голове крутилось только одно имя. Лань Чжань, Лань Чжань, Лань Чжань… Лань Чжань не испытывал ненависти к нему. Лань Чжань пошёл против правил ради него. Лань Чжань защищал его почти до самой смерти. И он, Вэй Усянь, совершенно этого не помнил! Нет, нет, нет. Моя жизнь не стоит этих шрамов! Вэй Усянь не мог издать ни одного нормального звука, из глотки доносились лишь хриплые хлюпающие стоны, пока он мысленно кричал, захлёбываясь слезами. Вернулся к жизни. Вэй Усянь только вернулся к жизни, но уже хотел сгинуть обратно в загробный мир, ведь Лань Ванцзи, такой замечательный и невыносимый Лань Ванцзи, заслуживает лучшего, чем он. Сможет ли Вэй Усянь после всего посмотреть ему в глаза? Последние годы жизни проносились перед глазами: каждый раз, когда Лань Ванцзи пытался быть рядом, просил его вернуться в Гусу и остановиться. Всё это было не из ненависти к нему, а от любви? Потому что тёмный путь вредит телу и душе, и он искренне беспокоился за него? А он, Вэй Усянь, так долго обижал его… Что вообще может знать о моей душе посторонний человек? И какое ему до меня дело? Посторонний человек. Так Вэй Усянь назвал Лань Ванцзи, посмотрев ему прямо в глаза и чётко обозначив границы их отношений. Глупые, никому ненужные границы! Всё тело Вэй Усяня словно прошибло молнией, когда за спиной послышался звук отодвигающейся двери и глубокий голос осторожно произнёс: — Мо Сюаньюй? И Вэй Усянь не придумал ничего лучше, чем позорно спрятаться с головой под одеялом, словно оно могло вернуть его обратно в загробный мир. Движение получилось ужасно неловким из-за ослабших мышц и головокружения, а левое предплечье вдруг неприятно обожгло. Некоторое время он не слышал шагов, потому что Лань Ванцзи на несколько мгновений застыл на пороге, удивлённый тем, как его супруг — или уже нет? — неуклюже падает на кровать и укутывается в одеяло. Лань Ванцзи прошёл внутрь, держа в руках таз с водой и поднос с лекарствами. Аккуратно присев на край кровати, мужчина поставил поднос на прикроватный столик. Его ладони немного вспотели от волнения. Он нахмурился, услышав тихие всхлипы и хриплые вдохи. — Тебе нужно выпить лекарство. Вэй Усянь снова вздрогнул. Знакомый голос мягко проникал в его уши, заставлял сердце учащённо биться, а пальцы сильнее дрожать, но даже так он не посмел выбраться из-под одеяла. Заметив, что его игнорируют, Лань Ванцзи тихо вздохнул и вновь попытал удачу. Не важно (хотя, конечно же, очень важно!), кто сейчас находился под одеялом, его тело было в ужасном состоянии после прошедшей ночи и нуждалось в помощи. — Позволь мне хотя бы сменить повязки на твоей руке, чтобы не занести инфекцию. Это была одна из самых длинных фраз, когда-либо сказанных Лань Ванцзи, и ко всему прочему Вэй Усянь практически не мог контролировать желание прикоснуться к мужчине, поэтому он почти сразу вытянул руку из-под одеяла. Лань Ванцзи взглянул на руку и вдруг осознал, что его губы слегка дрогнули в улыбке. Он сдержанно произнёс: — Другую руку. Вэй Усянь испытал дикое желание ударить себя по лбу. Какой же идиот! Благо, голова вовремя напомнила ему об ужасной мигрени, поэтому он лишь быстро втянул руку обратно и вытянул левую, ту самую, что неприятно щипала. Прикосновение было аккуратным, но словно… нежеланным? Лань Ванцзи снимал бинты так, чтобы не прикасаться к коже, и Вэй Усянь невольно вспомнил его слова из прошлого: Я не касаюсь чужаков. Вэй Усянь невольно улыбнулся, вспомнив суровое лицо юноши, когда тот за шиворот вытаскивал его из бездонного омута. Но значило ли это, что Мо Сюаньюй действительно был лишь чужаком для Ванцзи? Или он просто старался быть нежным? Поджав губы, Вэй Усянь поддался порыву и очень медленно выглянул из-под одеяла. Повзрослевший Лань Ванцзи был прекрасен. Выраженные, но мягкие скулы, острый подбородок и шёлковые волосы с прядями, обрамляющими лицо. Молочная кожа выглядела слишком бледной в пасмурном освещении, однако это его совсем не уродовало, а длинные ресницы на её фоне только выгодно подчёркивали глаза. Глаза, в которые очень хотелось посмотреть. Словно почувствовав на себе внимание, Лань Ванцзи повернулся и, казалось, увидел грозовые тучи, заключённые в одних лишь глазах. Неожиданно зрачок почти полностью заполнил серую радужку. Лань Ванцзи болезненно нахмурился и отвёл взгляд, а Вэй Усянь почувствовал, как его сердце отзывается болью тысячи острых осколков. Вэй Усянь снова спрятался под одеяло, удручённо вздохнул и тут же напрягся, почувствовав щекотку в носу. Он изо всех сил попытался сдержаться, но не смог. Зрелище выдалось весьма неприятное, учитывая заложенный нос, поэтому Вэй Усянь лишь поблагодарил всех возможных Богов за то, что прятался под одеялом в момент чихания и благородный Ханьгуан-цзюнь не увидел его сопливое лицо. Горло тотчас отозвалось режущей болью. Вэй Усянь не смог сдержать болезненный стон и хриплый кашель. — Выпей лекарство, твоему горлу станет легче, — снова посоветовал Лань Ванцзи, но Вэй Усянь упрямо помотал головой. Спустя пару мгновений он почувствовал, как его подушка немного дрогнула, и, выглянув глазком из-под одеяла, обнаружил белый платок на краю. Вэй Усянь утащил платок и принялся утирать мокрые глаза, щеки, рот, а затем как можно изящнее — сам Ханьгуан-цзюнь же рядом! — высморкался, после чего чуть было не вернул грязный платок на край подушки. Какое позорище! — Платок, — позвал Лань Ванцзи, закончив перевязывать раны, и тяжело вздохнул, когда не получил в ответ никакой реакции. — Я унесу грязные тряпки. Вэй Усянь пошевелился под одеялом, как гусеница подполз к краю кровати, приткнувшись к бедру Лань Ванцзи. Он свесил голову, нашёл таз с кровавыми тряпками и закинул туда платок. Ханьгуан-цзюнь подавил желание закатить глаза. Как ребёнок, честное слово! — Выпей лекарства. Напоследок сказал Ванцзи и покинул комнату, после чего Вэй Усянь смог наконец-то вылезти из-под одеяла и вдохнуть свежего воздуха. Однако свежий воздух едва ли помог ему решить, что делать дальше. Весь оставшийся день Вэй Усяня навещал кто-то ещё, но простуда была сильнее слабого тела, поэтому он почти ничего не запомнил, находясь на грани сознания. Через пару дней жар всё же отступил, благодаря чему Вэй Усянь смог ненадолго подняться с кровати, чтобы прислуга сменила грязные простыни, а сам он переоделся. Время близилось к обеду, и в ближайший час к Вэй Усяню никто не должен был прийти. Скука смертная, — вздохнул Вэй Усянь и подхватил чёрную флейту. Если ориентироваться на письмо Мо Сюаньюя, тринадцать лет прошло с тех пор, как он последний раз играл на этом инструменте, и всё же душа помнила движения пальцев и лёгких, помнила несколько несложных мелодий. Горло ещё не восстановилось до конца, поэтому звуки не всегда получались плавными и достаточно громкими. Одна мелодия сменялась другой, следуя зову сердца, — от весёлой к более меланхоличной. Ворох мыслей в голове не уменьшился за прошедшие дни. В состоянии полубреда Вэй Усянь видел сны с картинками из прошлого, с искажёнными болью лицами псов из клана Вэнь, с хмурым Лань Ванцзи, с которым он сражался спина к спине во время войны, с кровавым прудом, откуда выбирались полусгнившие мертвецы и скелеты, с улыбчивым лицом а-Юаня, что постепенно растворялся прямо перед ним, с бледной сестрой, из глаз которой стремительно исчезала жизнь, и переполненным гневом и ненавистью Цзян Чэном. В этих снах не было ничего приятного, однако они странным образом помогли принять реальность, поэтому прятаться под одеялом больше не хотелось. Ведомый чувствами, Вэй Усянь нашёл в памяти красивую мелодию из прошлого, картинки которого словно размыло водой — такими нечёткими они появились перед глазами. Однако её звучание ему запомнилось очень чётко. Полностью отдавшись игре, Вэй Усянь не заметил, как двери в его комнату открылись. — Господин Мо, вы научились играть на флейте? — послышался голос со стороны дверей, и Вэй Усянь удивлённо вздрогнул. В комнату вошёл улыбающийся юноша с небольшим тазом в руках. Вэй Усянь немного расслабился, но напряжение сразу вернулось, стоило ему встретиться взглядом с мужчиной, застывшим на пороге. Лань Ванцзи смотрел на него, не отрывая потемневших глаз, в которых отражался такой огромный спектр эмоций, что Вэй Усянь никак не мог уловить хотя бы одну из них. Губы мужчины дрогнули, словно тот хотел что-то сказать, однако ни звука так и не вырвалось из его уст. Он не любит, когда Мо Сюаньюй играет на флейте! Вспомнил Вэй Усянь, быстро отвернувшись и спрятав инструмент под подушкой. — Да, немного, — неуверенно протянул он хриплым голосом. — Хотел, чтобы моя игра понравилась Ханьгуан-цзюню… — В-вот как, — запнулся Лань Сычжуй, скосив взгляд на Лань Ванцзи, и постарался скорее перевести тему: — Мы пришли сменить повязки и принесли еду с лекарствами. Ванцзи с трудом заставил свои одеревеневшие ноги двигаться и медленно направился к кровати. Он думал, думал, думал. Сердце готово было вырваться из груди ещё на подходе к цзинши, когда Лань Ванцзи услышал тихое звучание флейты, звучание конкретной мелодии, которую сочинил он сам. Её никто и никогда не слышал, никто кроме одного человека. Вэй Ин, это правда ты? У Мо Сюаньюя получилось? Ванцзи снова посмотрел на мужчину, снова встретил серый омут его глаз, но не стал отводить взгляд, как делал раньше. Вэй Усянь завороженно наблюдал, как в глазах Лань Ванцзи одни эмоции сменялись другими, и среди них он смог разглядеть что-то… Нежность? Надежду? Вэй Усянь не был уверен, однако пульс его немного участился. Почему Лань Чжань смотрит на него так? Почему Лань Чжань вообще смотрит на него и не отводит взгляд? Он ведь не знает, не может знать, что сделал Мо Сюаньюй, так? Иначе сказал бы. Да? Вэй Усянь поджал губы и принялся сам развязывать бинт на предплечье. Он мельком взглянул на юношу, который отчего-то выглядел немного удивлённым и даже напряжённым. Лань Ванцзи тоже это заметил, поэтому заставил взять себя в руки и начать двигаться. Лань Сычжуй давно научился считывать эмоции Ванцзи, однако то, что он увидел в этот раз, никак не поддавалось объяснению. Его опекун, человек, что всегда показывал только силу, впервые казался уязвимым. Юноша даже подумал, что он ошибся, поэтому заставил себя забыть это видение. — Ваша рана такая глубокая, что до сих пор продолжает кровоточить… Вэй Усянь задумчиво кивнул, разглядывая порез. Тело Мо Сюаньюя было слабым, но даже в такой ситуации рана не могла оставаться прежней и хотя бы немного стянулась бы. Как Вэй Усянь и предполагал, именно этот порез являлся частью ритуала, и он продолжит кровоточить до тех пор, пока условия сделки не будут исполнены. Решив этот вопрос, Вэй Усянь принялся за другой, а именно за виноватый тон юноши, имя которого он явно не знал. — Почему твой голос звучит так, словно это ты вспорол мне запястье? — Вэй Усянь вручил Лань Сычжую слабый щелбан, чем вызвал уморительное выражение лица юноши, при взгляде на которого не смог сдержать смешок. — Н-ну, я… — Лань Сычжуй слегка покраснел и сжал кулаки на коленках. — Мне не стоило оставлять вас одного, тогда вы бы не пострадали. — И с каких это пор детишки должны присматривать за взрослыми мужчинами? — Вэй Усянь плюхнулся на кровать и начал вещать подготовленную ложь, ведь кое-что он запомнил, даже находясь в полубреду. — Я сам виноват, что пошёл в горы во время дождя, сам поскользнулся и сам напоролся на острый камень. Вы, Лани, такие глупые, глупые, глу-у-у-пые. Вэй Усянь призвал всё своё актёрское мастерство, чтобы изобразить сумасшедшего, но при этом успокоить Лань Сычжуя. Пусть они были незнакомы, юноша всё равно каким-то образом располагал к себе. — Но мы почувствовали поток тёмной энергии… — О, — в этот раз на него посмотрел не только Лань Сычжуй, но и Ванцзи. Вэй Усянь старательно делал вид, что не замечает этого. — Я-я правда не помню этого, ха-ха, кажется, ударился головой… — Сычжуй, — заговорил Лань Ванцзи, от голоса которого вздрогнули оба. — Простите, Ханьгуан-цзюнь, — юноша вежливо склонил голову, без лишних слов поняв, что пора прекращать расспрос. — Хватит извиняться, если ни в чём не виноват, — строго наказал Лань Ванцзи, однако после его взгляд и голос смягчились. — Завтра ты отправляешься на задание в качестве лидера небольшой группы. — Да! — немного громче положенного воскликнул Лань Сычжуй, вновь склонив голову, и со стороны своего положения Вэй Усянь ясно увидел подрагивающие в улыбке губы. Каждый молодой заклинатель мечтает получить своё первое задание, тем более в качестве лидера! Воспоминания о собственной первой охоте сразу всплыли в памяти. Стая слабеньких гулей в озере лотосов, шумная компания юных адептов Юньмэн Цзян и ворчливый, но счастливый Цзян Чэн. Вэй Усянь не удержался, потянулся к лицу Лань Сычжуя и ткнул ему несколько раз в щёку. — Улыбнись, ты ведь хочешь этого. Юноша удивлённо моргнул, густо покраснел, встретив лукавый взгляд мужчины, а потом вдруг широко улыбнулся. Он посмотрел на Ханьгуан-цзюня, увидел одобрение и нежность в его глазах, и улыбнулся ещё шире, но при этом смущённо опустил голову. Вэй Усянь невольно залюбовался таким — незнакомым ему — Лань Чжанем, совершенно расслабленным и как будто счастливым. Он вдруг подумал, что этот мальчишка по какой-то причине очень важен ему, он хотел верить в это, верить в то, что Лань Ванцзи все эти годы не был слишком одинок. — Ханьгуан-цзю-ю-нь, — капризно протянул Вэй Усянь, привлекая к себе внимание. Когда Лань Ванцзи заговорил о задании Сычжуя, он сразу же начал придумывать план побега из Облачных Глубин. Нет, ему не хотелось бежать от Лань Чжаня, по крайней мере, не теперь, однако продолжать беспечную жизнь в самом скучном месте на всём белом свете не было никакого желания. — Можно мне тоже пойти на охоту? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Вэй Усянь подпрыгнул на кровати, встал на колени и принялся отбивать поклоны. — Мне так скучно-скучно! Ну, пожалуйста, Ханьгуан-цзюнь! Ванцзи ловко увернулся от попытки Вэй Усяня схватить его за руку, потому что очень сомневался в своей способности нормально реагировать на его прикосновения прямо сейчас. Повод покинуть Облачные Глубины был слишком очевиден, однако и сам Лань Ванцзи думал, что это хорошая идея, чтобы… Чтобы разобраться? Чтобы дать свободу Вэй Усяню, для которого Гусу подобен оковам? Чтобы раскрыть правду? Чтобы что? — Мгм, — кивнул Ванцзи, отвернувшись к окну. Его сердце всё ещё одолевало множество сомнений, но он верил, что это правильный шаг. — Ночная охота через три дня. На горе Дафань. Отправимся вместе.

***

Развитие последующих событий вдруг оказалось таким стремительным. Вэй Усянь правда не успевал следить за тем, как одно путешествие сменялось другим. Деревня Мо с проклятой рукой, гора Дафань, где произошла неожиданная встреча с Цзян Чэном, при взгляде на которого сердце Вэй Усяня наполнилось тоской, Цинхэ с Хребтом-людоедом и, в конце концов, роковой Юэян. Точно так же, как и за реальностью, Вэй Усянь не успевал следить за своими чувствами, не успевал их понимать. Лань Ванцзи смотрел на него, касался его кожи, внимательно слушал и позволял нарушать правила. Всё это противоречило тому, что было написано в письме, поэтому голову Вэй Усяня наполнили сомнения. В схватке с проклятой рукой и духом, пожирающим души, он всем сердцем желал вступить в сражения, чтобы ощутить былую мощь, но Мо Сюаньюй при жизни так и не смог сформировать золотое ядро, поэтому мог только мечтать о заклинательской жизни. Тем не менее, Лань Ванцзи продолжал смотреть на него, словно чего-то ожидая, словно спрашивая: «Не хочешь?» От этих молчаливых взглядов мурашки пробегали по телу Вэй Усяня, и часто появлялись мысли о том, что Лань Ванцзи каким-то образом догадывается о проведённом ритуале, поэтому тёмный заклинатель продолжал бездействовать. Если бы Ванцзи и Мо Сюаньюя не связывали брачные узы, Вэй Усянь бы уже давно прибегнул к тёмной энергии, однако в сложившейся ситуации подобный шаг очень сильно навредил бы репутации Ханьгуан-цзюня, а это то, чего Вэй Усянь ни за что бы не пожелал. Не в этой жизни. Больше никогда. Лань Чжань уже достаточно натерпелся от него. И всё же бездействие для всегда шумного и активного Вэй Усяня вкупе со странным поведением Ванцзи постепенно превращались в петлю на шее. За время утомительного путешествия Вэй Усянь о многом вспоминал. Чаще всего мысли, конечно, были о Лань Ванцзи, ведь тот в этой жизни стал его вечным спутником. Вот только, когда подобные сладкие мысли посещали дурную голову, Вэй Усянь их старательно отгонял. Нет, — думал он, — это неправильно. Лань Чжань является вечным спутником Мо Сюаньюя, и моё нахождение рядом с ним — не что иное как ложь. Когда правда будет раскрыта… Вэй Усяню было тяжело думать о том, что случится, потому что, когда правда раскроется, «вечные спутники» могут перестать существовать. Подобные мысли порождали новые: почему расставание с Лань Ванцзи так сильно тревожит Вэй Усяня? Из-за письма? Из чувства долга? Нет. Выплачивать долг ложными чувствами — это самое подлое, что может совершить человек не только по отношению к себе, но и к тому, кто отдаёт всего себя без остатка, искренне, на деле ничего не требуя взамен. В поисках ответа на этот вопрос Вэй Усянь снова вспоминал былые времена и тогда понимал, что они с Лань Ванцзи часто расставались, и абсолютно каждый раз — если признаться самому себе — эти расставания оставляли после себя пустоту, которую со временем заполняла неизменная тоска. Вэй Усяню нравилось находиться в компании Лань Ванцзи, нравилось просто ощущать его рядом с собой, нравилось смотреть. Ханьгуан-цзюнь всегда был красив, подобен божеству, спустившемуся с Небес, и Вэй Усянь думал об этом с первого дня их встречи. Это не казалось ему странным, он был убеждён, что абсолютно все при взгляде на Второго Нефрита восхищаются его красотой и не могут отвести глаз, но теперь… Теперь Вэй Усянь смотрел на свои чувства под другим углом и честно удивлялся. Ещё со времён обучения в Облачных Глубинах. Разве то, как он всячески дразнил Лань Ванцзи, не было совершенно очевидной попыткой привлечь к себе внимание? Разве его слова и действия не были очевидным не всегда уместным флиртом? Разве его собственная влюблённость не была такой очевидной? Всё это было, просто он, Вэй Усянь, оказался слишком глупым, чтобы понять это. На деле вся его хвалённая слава в области сердечных дел оказалась пустым звоном. С решением одного вопроса пришёл другой: каковы истинные чувства самого Лань Ванцзи? Поганец Мо Сюаньюй заставил Вэй Усяня задуматься, пробудил в нём шторм, взять под контроль который мог только один корабль, один человек. Однако с каждым днём шторм становился только сильнее, потому что Лань Ванцзи был нежен к нему, к Мо Сюаньюю. Они спали в одной постели, как и положено супругам. Ванцзи берёг его сон, позволяя просыпаться намного позже пяти утра. Он приносил ему завтрак и покорно кивал на просьбы расчесать волосы. Неизменно защищал не только от нечисти, но и от грязных слов, брошенных в адрес Мо Сюаньюя. Вэй Усянь же каждую ночь перечитывал заветное письмо, убеждая себя в том, что написанное — не плод его воображения, но потом вспоминал, что Мо Сюаньюй был сумасшедшим, из-за чего каждое слово в проклятом письме могло оказаться ложью. Это должно прекратиться, — думал Вэй Усянь, шагая по улицам Юэяна, и тогда он ещё не знал, чем обернётся их пребывание в этом городе. За ужином Вэй Усянь, не особо надеясь на что-то, предложил Лань Ванцзи выпить вина вместе с ним, и тот неожиданно согласился. Реакция Ванцзи на алкоголь могла бы позабавить, но Вэй Усянь в тот вечер был слишком взволнован, чтобы быть многозадачным, поэтому, когда мужчина очнулся после сна, он сосредоточился только на одном. — Ханьгуан-цзюнь, ты пьян? — Нет, — серьёзный ответ совсем не вязался с хмельным взглядом, в котором Вэй Усянь уже научился различать даже малейшие изменения. — Лгунишка, — Вэй Усянь нежно улыбнулся и замолчал, неосознанно оттягивая момент истины, но, в конце концов, заставил взять себя в руки. — Если я спрошу тебя, ты ответишь мне честно? — Мгм. — Хорошо. Ты знаешь, кто я? — Мой. — Твой? — Мой. Вэй Усянь кивнул очевидному выводу — Лань Ванцзи считал его Мо Сюаньюем, своим супругом, именно поэтому можно было наконец-то задать единственный важный вопрос. — Ты любишь меня? — почти шёпотом произнёс Вэй Усянь, нервно прикусив губу. Он позволил себе взять мужчину за руку на случай, если больше никогда не сможет этого сделать, и где-то в глубине души позорно молился, чтобы Лань Ванцзи промолчал. Мужчина долго молчал, будто внемля его молитвам, не отрывал взгляд от серых глаз, и за время повисшей тишины Вэй Усянь думал, что сойдёт с ума, а его сердце перестанет биться. И оно действительно перестало, когда Лань Ванцзи всё-таки ответил. — Люблю. С той ночи всё изменилось. Вэй Усянь мечтал сжечь проклятое письмо, хотел призвать душу Мо Сюаньюя и разорвать её в клочья и всем сердцем желал уйти прочь. На утро Лань Ванцзи совершенно ничего не помнил, отчего казался удивлённым и даже уязвлённым, когда Вэй Усянь попросил его снять отдельную комнату. Так и не узнав причину подобного желания, он всё же выполнил просьбу. Тогда Вэй Усянь решил для себя, что как только они расследуют дело, в котором замешан Цзинь Гуанъяо, он тихо исчезнет из жизни Ванцзи, как будто его в ней никогда и не было. И всё же, несмотря на принятое решение, ему приходилось очень тяжело. Тяжело намеренно отдаляться от Лань Ванцзи и в то же время находиться рядом с ним. Тяжело смотреть на него и получать ответный нежный взгляд, понимая, что он предназначен для другого. Вэй Усянь плохо спал, а для нетренированного тела Мо Сюаньюя это слишком плохо сказывалось. Он держался из последних сил, однако происшествие в городе И его сильно подкосило. Пока Лань Ванцзи сражался с человеком в маске, Вэй Усянь с молодыми адептами встретил слепую девочку А-Цин. Он вдруг почувствовал, что всё должно закончиться здесь, в призрачном городе, поэтому, проигнорировав полные ужаса возгласы юных заклинателей, использовал «Сопереживание». Сюэ Ян был безумцем. Безумцем, в душе которого прятался обиженный ребёнок. А ещё он был влюблён. Вэй Усянь ясно видел это глазами А-Цин, но сам Сюэ Ян старательно отрицал собственные чувства. Возможно, он боялся. Боялся точно так же, как Вэй Усянь. Вот только никакой страх не мог стать оправданием его ужасного поступка. Душа Сяо Синчэня была разорвана на куски — Вэй Усяню было достаточно одних лишь воспоминаний маленькой А-Цин, чтобы понять это. Судьба поистине коварная штука. Она любит сводить людей, которым никогда не суждено быть вместе. Подобные встречи всегда оставляют после себя глубокие раны. Когда Вэй Усянь очнулся от «Сопереживания» и открыл глаза, молодые заклинатели отшатнулись — так отреагировали их рефлексы на наполненный гневом взгляд и ужасающе тяжёлую ауру. Лань Сычжуй был единственным, кто решился подойти к нему. Юноша не мог не заметить то, как сильно изменился Мо Сюаньюй после отбытия из Облачных Глубин, но такой мужчина ему нравился, он словно чувствовал себя в безопасности рядом с ним. Ханьгуан-цзюнь тоже сильно изменился. Лань Сычжуй тринадцать лет наблюдал за его скрытым неприятием к супругу, и, когда Лань Ванцзи вдруг с нежностью посмотрел на мужчину, он понял. Что-то случилось в тот день, когда волна тёмной энергии накрыла Облачные Глубины, что-то поменяло их обоих. Это было похоже на то, будто на месте Мо Сюаньюя появился другой человек, тот, кого Ханьгуан-цзюнь действительно любил. И всё же Лань Сычжуй не посмел бы делать поспешные выводы. Вэй Усянь криво улыбнулся взволнованному юноше, почувствовав его прикосновение на своих руках, и настоятельно попросил: — Оставайтесь здесь, ладно? Рассчитываю на тебя, Сычжуй. И юноша не подвёл, не позволил другим адептам последовать за Вэй Усянем и стать свидетелями того, как он использует тёмную энергию. Сюэ Ян громко смеялся, глядя на двух мужчин, но Вэй Усянь готов был поклясться, что видел в его глазах зависть. — Кто бы мог подумать, что супруг благородного Ханьгуан-цзюня встанет на путь тьмы? — Какая разница, если об этом никто не узнает? — легкомысленно отвечал Вэй Усянь, в то время как сердце практически разрывало грудную клетку. Он чувствовал на себе взгляд Лань Ванцзи, надеялся вызвать у него отвращение, чтобы тот сам прогнал его. Сюэ Ян смеялся, бросал грубые колкости в адрес Ханьгуан-цзюня и сражался с ним с безумной улыбкой на губах, однако всё его веселье мгновенно превратилось в яростный гнев, когда Вэй Усянь спросил: — Почему ты убил Сяо Синчэня? Разве ты не любил его? Лань Ванцзи поражённо застыл на пару мгновений — в конце концов такую информацию невозможно просто взять и принять, хотя ему всё же пришлось быстро взять себя в руки, чтобы остановить Сюэ Яна, направившего свой гнев на Вэй Усяня. Удары тёмного заклинателя стали сильнее и резче, в то время как Ванцзи продолжал отбивать их с прежним изяществом, не позволяя Сюэ Яну даже приблизиться к Вэй Усяню. В конце концов, необузданный гнев и ненависть к самому себе привели Сюэ Яна к погибели. Проклятая судьба постаралась на славу. Впрочем, в этой истории был ещё один человек, потерявший слишком многое. Смотреть в спину удаляющегося Сун Ланя было почти невыносимо. Вэй Усянь первым отвернулся и направился в ближайший город. Вскоре его обогнали молодые заклинатели — эта печальная история ранила их нежные сердца, поэтому они вознамерились сжечь ритуальные деньги, чтобы отпустить свои чувства, чтобы стало хоть чуточку легче. Лань Ванцзи шёл всего в нескольких шагах от Вэй Усяня, но всё равно ощущал, как с каждым прожитым мгновением между ними увеличивается пропасть. Пугающая пропасть, перепрыгнуть через которую, казалось, практически невозможно. И всё же Ванцзи решился на этот прыжок. Он ждал тринадцать лет и не имел права так просто отступать. Лань Ванцзи остановился посреди улицы, закрыл глаза и тихо прошептал любимое имя, уверенный в том, что его услышат. — Лань Чжань… Услышав своё имя в ответ, Ванцзи медленно открыл глаза, сразу же потонув в любимом сером омуте. Губы Вэй Усяня немного дрожали, глаза блестели в свете вечерних фонарей, и бледное лицо больше не выглядело таким болезненным. Он глубоко вдохнул, почувствовав лёгкость во всём теле, словно с его плеч сняли непомерный груз. — Как давно ты знаешь? — со слабой надеждой спросил Вэй Усянь, не заметив, как дрогнул его голос. — С того дня, как услышал твою игру на флейте. — Так давно… Вэй Усянь опустил голову, спрятав лицо за длинной чёлкой, и начал улыбаться совсем как маленький ребёнок, получивший то, о чём безумно мечтал. — Прости. Извинение стало таким неожиданным, что Вэй Усяню сначала показалось, будто он ослышался, но нет: Лань Ванцзи виновато опустил голову и больше не смотрел на него. — За что ты извиняешься? — С моей стороны было эгоистично врать тебе, чтобы… — Ванцзи стиснул зубы и надолго замолчал. С того момента, как Вэй Усянь сменил Мо Сюаньюя, их брачный договор потерял всякую силу, и у Лань Ванцзи не было никакого права удерживать его подле себя. Мужчина прекрасно это понимал и всё равно поставил свои желания превыше долга. — Чтобы что? — нетерпеливо подтолкнул Вэй Усянь, почувствовав, как внизу живота собирается приятная нега, а в груди разгорается пламя. — Лань Чжань, молю тебя, скажи это. Ванцзи нахмурился странной просьбе, поднял голову в поисках ответа и сразу же забыл, как дышать. Вэй Усянь смотрел на него с нежной улыбкой на губах, и эта нежность — вся она — была предназначена для него одного. Эта улыбка поселила в сердце Лань Ванцзи огонёк надежды, поэтому он продолжил свои слова. — Чтобы ты оставался рядом. Я не хотел расставаться с тобой. — Ох, Лань Чжа-а-нь, — обессиленно простонал Вэй Усянь и сорвался на бег, чтобы в следующую секунду со всей силы врезаться в крепкую грудь этого глупого (как и он сам) Нефрита, обвить его заалевшую шею руками и уткнуться носом в мягкие волосы. — Мой дорогой Лань Чжань, мы такие идиоты, ты знаешь? Ванцзи удивлённо застыл в тесных объятиях всё ещё не в силах поверить, что происходящее — реальность, а не болезненный сон, который вот-вот навсегда развеется, как и прежде оставив его наедине с удушающим одиночеством. Пусть и так, — решил Лань Ванцзи, неуверенно положив дрожащие руки на спину Вэй Усяня, и, когда понял, что тот не собирается никуда исчезать, отчаянно вцепился в чёрные одежды. — Я думал, ты не знаешь, что сделал Мо Сюаньюй. — Видел магический круг, — Лань Ванцзи нахмурился, невольно вспомнив хрупкое тело в луже тёмной крови. — И он оставил мне письмо. — Засранец даже не обмолвился об этом, — беззлобно хмыкнул Вэй Усянь, безуспешно борясь с нахлынувшим потоком слёз, что, в конце концов, хлынули из глаз и намочили ворот белого ханьфу. — Вэй Ин, — тут же позвал мужчина и попытался отстраниться, но не смог выбраться из плена внезапно окрепших рук. — Дай мне минуту, ладно? Прошу тебя. И Лань Ванцзи готов был отдать всю оставшуюся жизнь, лишь бы Вэй Усянь больше никогда не плакал. Он чувствовал дрожь под руками, знал, что и сам дрожит точно так же, но это не имело никакого значения, если он мог ощущать биение любимого сердца на своей груди. Время для них замедлило свой бег. Они не знали, сколько простояли вот так, в объятиях друг друга, не замечали косых взглядов людей и готовы были простоять так ещё целый век, но Вэй Усянь всё-таки медленно отстранился, со смешком отметив, как оторопело уставились на них маленькие Лани. Адептам других орденов их объятия не показались странными, — разве что немного смущающим — ведь для всего мира они являлись супругами, и только клан Лань знал истинную суть отношений Ханьгуан-цзюня и Мо Сюаньюя. Вэй Усянь заглянул в красивые янтарные глаза и улыбнулся, чисто и ярко, так, что сердце Лань Ванцзи разбилось и склеилось несколько раз, а потом и вовсе чуть не остановилось, когда Вэй Усянь встал на носочки и прижался солёными губами к его губам. — Ханьгуан-цзюнь, — с усмешкой прошептал он, не получив никакой реакции в ответ. — Лань-эр-гэ, неужели ты не хочешь ответить на мой поцелуй? Какой глупый вопрос, — подумал Лань Ванцзи и незамедлительно ответил. Страстно, жадно, чувственно, нежно, вложив в этот поцелуй всю ту любовь, что хранило и хранит до сих пор его сердце, — так, как мечтал долгие мучительные годы. — Вэй Ин, — Лань Ванцзи с трудом отстранился, всё же вспомнив о том, что они стоят посреди улицы, а прямо за их спинами ещё совсем юные заклинатели. Его грудная клетка болела от того, как сильно за ней билось сердце, а уши стремительно покраснели, когда он заговорил: — Я люблю тебя. Всегда любил только тебя. — Лань Чжа-а-нь, ты должен предупреждать, прежде чем говорить такое! — Вэй Усяню потребовалось призвать все свои силы на то, чтобы устоять на ногах, которые внезапно стали такими слабыми. — Мне очень хочется сказать тебе спасибо за некоторые вещи, но мне думается, что, если я сделаю это, ты меня ударишь. — Не ударю. Но заткну. Вэй Усянь расхохотался, представив, какими способами его будут затыкать, и ему вдруг очень сильно захотелось сказать коварное «спасибо». Ванцзи же с упоением наслаждался прекрасным смехом человека, которого ждал тринадцать лет, и думал, что никогда не посмеет его заткнуть. — Лань Чжань, я счастлив, что ты рядом. Вэй Усянь не мог сказать заветных слов в ответ, не мог сказать, что любит Лань Ванцзи так же сильно, как тот любит его. Слишком многое ему вновь необходимо было переосмыслить и понять, перечитать помятое письмо, от которого он, конечно, не избавился, и выполнить долг перед Мо Сюаньюем. Только после этого у Вэй Усяня появится право на эти слова, и он будет повторять их Лань Ванцзи до конца своих дней.