Between the Devil and the Deep Blue Sea

Когда-то давно, года три или четыре назад, я снимала квартирку в Западном Голливуде в трёх скачках от Беверли-Хиллз. Снимала с подружкой, с которой вместе когда-то начинала бегать по кастингам. В итоге, я оказалась там, где оказалась, — в своей бархатной золотой жиле, — а Моника устроилась администратором в русском ресторане на бульваре Санта Моника. А тогда мы больше года жались в крошечной квартирке, больше похожей на картонную коробку, делили на двоих шкаф и ванную комнату, а иной раз — остатки денег и булку из магазина на углу. Она была похожа на стрекозу — тощая, глазастая и такая же хищная. Моника хватала всех, кто мог если не устроить её жизнь, то хотя бы скрасить вечер. Потому через день мне приходилось гулять по бульвару, пока очередной её кавалер приходил в нашу тесную келью, чтобы поскрипеть пружинами её дивана в гостиной. В итоге, она плотно сошлась с каким-то мексиканцем, и моя жизнь превратилась в эротический, изрядно переперченный ад. Я не помню его имени, но почти всегда в моей памяти всплывает то ли Хесус, то ли Хуан. Он натаскивал в наш общий холодильник какие-то инопланетные овощи, повесил на кухне совершенно сумасшедшие оранжевые занавески и устраивал такие секс-марафоны, что уходить погулять уже не было никакого смысла. Накрывшись подушкой в своей комнате, я пыталась уснуть. Но крики из-за тонкой полукартонной стены начинались чётко по расписанию: этот ураган остановить было нереально. Кажется, эти вопли слышали даже соседи, потому смотрели на меня как на непосредственную участницу еженощных оргий. Иногда я вспоминаю Монику и её кошачью жизнь. Интересно, они всё ещё вместе? Она всё ещё взвизгивает всякий раз, когда Хесус-Хуан таранит её? Натуральный саундтрек полнокровной жизни, хуле. В любом случае, с тех пор, как я исхитрилась съехать, я не живу с девчонками. И никогда, ни под каким соусом, не повешу у себя оранжевых занавесок. Сейчас из моих окон можно увидеть кромку побережья Малибу, и в этом пентхаусе нет даже кошки. Потому что я сама не знаю, смогу ли вернуться вовремя. Вернусь ли вообще. И в каком настроении вернусь. Мне нельзя отвечать за кого-либо, кроме себя самой. Я сбежала из Батон Руж, потому что там в мои двадцать семь с половиной уже положено быть примерной домохозяйкой или стильной госслужащей: продавать квиточки на местных ретро-ярмарках и опускать глаза в пол, едва услышав грубое слово. Жизнь, заполненная обязательствами с платьями до колена и чопорными южными традициями, не по мне. Хотя та самая южная девочка была так глубоко во мне, что иногда это было даже прикольно. Её робкий голос чаще всего раздавался в самые неподходящие моменты. Впрочем, иногда я позволяла ей выйти. Когда я вернулась, внутри было холодно от работающего кондиционера. Мой персональный холодильник, да. Сбросив босоножки, я прошла в ванную и открыла воду, чтобы не терять времени даром. Пара вечерних чулок в засохших белесых пятнах полетела в мусорное ведро. Смешно, но моё мусорное ведро заполнено чем угодно, кроме объедков. Вынув из сумочки мокрое вечернее платье, я положила его в пакет для прачечной. Сняв тонкое трикотажное, я, подумав, отправила его туда же. И только своё бельё я стираю сама. Раздевшись полностью, я позволила холоду успокаивать тело, которое не желало отпускать события последних двух дней. Ходить по ледяным комнатам, пока затвердеют не только соски, но и мозг — отличный способ отвлечься. Достав бутылку шампанского из холодильника, я вооружилась бокалом и книгой. «Цветы зла» Шарля Бодлера. Пусть «Секс в большом городе» читают те, кому не хватает первого или второго. Как ты сказал, Тигр? Хороший кокаин… Подумаю об этом утром. А пока что я напьюсь шампанского, читая Бодлера. И дай боже, чтобы меня не стошнило от того, насколько это пафосно. *** Два дня я собиралась с мыслями, восстанавливая свою способность трезво смотреть на вещи. Как ни странно, с помощью алкоголя и одиночества. Два на два. Губительная пропорция, которая со временем обычно только увеличивается. Два дня с тобой сперва равняются двум дням, когда я — моральная развалина. Потом трём. Потом нужна неделя, чтобы перестать думать о том, чем заполнить дыру в душе и ноющую рану пониже пупка. Влюбиться для такой, как я — хуже, чем забеременеть, потому что абортировать душу пока что не научились. Что меня держит здесь? Не мои мечты о карьере точно. Актрисы или модели из меня уже не получится. И, хотя на моих счетах денег скопилось достаточно много, чтобы уехать в город попроще и начать жить заново, я понимала: рутины я не хочу. Возможно, это тотальное приспособленчество или ещё что похуже, но мне нравилось быть на виду, хотя и в тени. Мне нравилось, что на меня смотрят, нравилось, что едят глазами, раздевают взглядами… Что предлагают мне деньги — тоже нравилось. Почему нет? В конце концов, это единственное, что я умею по-настоящему хорошо: молчать, присутствовать, изображать интерес, косплеить холодную красавицу из высшего света. И иногда то, что после. Скорее, редко, но метко. Если сэр захочет. Если он в состоянии и настроении. И если финансовая сторона вопроса не исключает близких контактов. Я могу отказаться, но отказывалась всего один раз, когда клиент был мне неприятен. Насиловать себя я так и не научилась, потому и не настолько богата, как Лана — наша звезда. Лекс всегда говорит, что мы — не проститутки, а элитные войска Ангелов Чарли. «Ты не проститутка, девочка. Если клиент перегибает палку — это не наш клиент». Наверное, это нормально — не отказать импозантному мужчине после красивого ужина? Это нормально, заниматься сексом тогда, когда действительно этого хочешь, даже если утром ты встанешь, чтобы взять деньги и исчезнуть. Это нормально — всосать немного кокаина, тем более, если на шару. Беда в том, что для нашей сестры абсолютное сумасшествие — трахаться с тем, кого любишь. Даже за деньги. Потому что это похуже любого наркотика, — и с этого не соскочишь. Любимый клиент — это звучит не то, что порочно. Но как-то очень обречённо. Сразу появляется какая-то сортность, притом, не в твою пользу, детка. Как говорит Лекс? «Конфетка, старайся держать себя в узде. Когда ты влюбляешься, это видно по твоим глазам. И ты становишься просто девочкой — непозволительно щедрой и слишком уязвимой». Какие мы, нахер, Ангелы Чарли?! Мы — Красивые Сучки Лекса… Девочки без чувств, с одной лишь чувствительностью. И вот я два дня задаю себе вопросы и мучительно подбираю ответы. Мой телефон закономерно молчит, потому что тот, кто мне нужен, не знает номера. Нехорошее предчувствие, становившееся с каждым часом всё сильнее, подсказывало мне, что скоро я услышу в телефонной трубке брызжущий оптимизмом скрипучий баритон Лекса. Он назовёт адрес, дресс-код — и я полечу по привычной траектории в поисках приключений и с желанием забыться. Когда так и случилось, я даже не удивилась. Адрес был мне не знаком, дресс-код — бич-кэжуал. Что ж, добро пожаловать в реальный мир, Жаклин Белланж. *** Пирс Санта-Моники, вечер. Изящные лодочки из светлой замши были такими удобными, что моё настроение заметно улучшилось. У меня хватило ума ограничиться лёгкой туникой в качестве топа: теперь мне было довольно зябко, поскольку с моря то и дело налетал прохладный ветер. Обняв свою вместительную сумку, я всматривалась в пустой пляж. Интересно, почему мистер Лютор не удостоверился в том, что меня тут кто-нибудь встретит? Скорее всего, потому что получил свои деньги вперёд. Грех жаловаться, конечно, потому что тридцать процентов из них уже наверняка стали моими. Я почти созрела для того, чтобы спуститься в один из местных ирландских пабов, когда услышала у себя за спиной приглушённые шаги. Обернувшись, я получила по глазам вспышкой фотоаппарата, и чувствовала себя одновременно растерянной и напуганной. Какого хрена?! Сейчас, в сгущающихся сумерках, я была слепой и могла полагаться только на своё собственное чутьё городского жителя, абсолютно бесполезное здесь. Отлично, блядь! Покажите мне дебила, который вот так шутит! Предчувствуя ещё одну вспышку, я просто закрыла глаза и постаралась расслабиться, чтобы зрение немного быстрее восстановилось. В голову не шло ничего более-менее оптимистичного, только персонажи Брета Истона Эллиса ломились туда возбуждённой оравой. Зажатая в угол, я чувствовала, что сама становлюсь агрессивной. Когда незнакомец перестал снимать, я открыла глаза, чтобы попытаться увидеть и оценить опасность. Кровь стучала в висках тревожным набатом. Передо мной стоял высокий человек без лица. Точнее, оно было скрыто под маской из спандекса. Её рот был плотно застёгнут на молнию. Полароидные снимки, которые он сделал только что, валялись у его ног. Глядя, как он медленно наматывает свободный конец шнура фотоаппарата на кулак левой руки, я отступила на шаг назад. У меня за спиной был только длинный пирс, в конце которого — солёная вода океана. Черноголовый урод явно не планировал останавливаться. И я побежала, прекрасно слыша, что он сделал то же самое буквально через пару секунд. Машинально перекинув длинную лямку сумки через голову, чтобы не потерять её, я ни секунды не раздумывая, прыгнула в воду. На мгновение окружающий мир перестал существовать, сузившись до бешеного грохота пульса в ушах и отдалённого гула над водой. Мне было страшно открыть глаза, потому что было практически темно, и я надеялась, что вынырнув, я смогу правильно сориентироваться по береговой иллюминации города. Все истории о ночных купальщиках, морских чудовищах и ебанутых на всю голову извращенцах Города Ангелов всплыли в моей памяти, как бледные тела утопленников. Но я вынырнула только тогда, когда мои совершенно неготовые к подобному адреналину лёгкие начали буквально гореть от напряжения. Отплёвываясь, я обнаружила себя в десятке метров от края пирса. Черноголовый урод продолжал стоять там и бесцельно просвечивать тёмную воду фотовспышкой полароида. Белые квадратики снимков падали вниз как причудливые сухие листья. Океан подхватывал их, унося прочь. — Твою мать… ёбаный придурок… — я не могла не сказать этого вслух, потому что иначе меня разорвало бы от переизбытка эмоций. Здесь, в воде, я чувствовала себя хотя бы относительно безопасно. Проклиная светлую тунику, которую мне взбрело в голову напялить в этот явно несчастливый день, я медленно отгребала подальше от пирса, чтобы избежать встречи с Черноголовым уродом. Дэвид Линч сегодня просто лососнул тунца, честное слово. Время от времени мне приходилось ложиться на спину, чтобы дать отдохнуть рукам: тогда моя сумка начинала ощутимо тянуть меня вниз, на дно. Волны мотали меня из стороны в сторону, ветер выдувал остатки тепла, а зубы отбивали весьма бодрую тарантеллу. От моих замшевых лодочек остались только воспоминания. В очередной раз посмотрев в сторону пирса, я не увидела там никого. Зависнув на пару мгновений, за которые меня успело окатить холодной солёной водой, на пляже я тоже никого не увидела. Вообще никого. Никогда ещё это дивное и популярное место не казалось мне таким жутким, будто вдоль береговой линии выстроились невидимые глазу зловещие мертвецы. Ветер усиливался, и мои силы были на исходе. Каждый фут по направлению к берегу давался мне с трудом, а чёртова сумка была всё тяжелее, будто кто-то набил её камнями. Постоянно проверяя, не появилось ли под ногами дно, я то и дело глотала солёную воду, которая уже отказывалась помещаться в моём желудке… Оказавшись, наконец, на берегу, я попыталась подняться. Эта попытка закончилась тем, что меня вывернуло наизнанку, будто океан хотел вернуть свою воду в обмен на моё спасение. Меня всё ещё штормило: горизонт заваливался на бок, земное притяжение увеличилось в сотни раз. И, самое главное — мои глаза закрывались, как у послушной куклы. Горечь желчи во рту была омерзительной, но попытки смыть её водой вызвали только повторный приступ рвоты. Приехали, Жаклин. Ты умрёшь здесь сегодня. Завтра тебя найдут босую и полуголую, в пятнах собственной блевотины. Отличная, мать твою так, перспектива! Я прямо представила, как будет потешаться над этим фактом Лана. И мне очень хотелось сообщить Лексу Лютору подробности сегодняшнего вечера, чтобы немного сбить его монаршью спесь. Злость немного отогнала сонливость, но встать на ноги мне было не под силу по-прежнему. Спихнув сумку на спину, я принялась понемногу отползать подальше от воды: даже шум прибоя казался мне тошнотворным. Только бы Черноголовый урод действительно свалил… Представляю свой внешний вид. Свезённые о смесь песка с камнями коленки, ободранные пальцы, слипшиеся волосы, потёкший макияж. Мобильный намок, как и деньги. Уехать отсюда я смогу только сраным Большим Синим Автобусом! Мне даже стопку водки для сугреву купить не за что, притом, что у меня зуб на зуб не попадает! Только бы Черноголовый урод не караулил меня здесь, на берегу. На мгновение я представила, что он ждёт меня с бейсбольной битой, и стоит мне только поднять голову — как я получу сокрушительный удар. Почему-то мне вспомнились его огромные плечи и грубые руки в белых перчатках Микки Мауса. Хоть бы это был сон… Может, если поспать минутку… Наверное, я действительно отключилась на некоторое время, потому что, открыв глаза, я поняла, что окончательно и бесповоротно стемнело. Ветер усилился, будто океан хотел дотянуться до меня и утащить обратно. Мне удалось подняться на четвереньки, потом сесть. Закоченевшие ноги не болели, но усталость, навалившаяся на меня, казалось просто неподъёмной. Кое-как поднявшись, я осмотрелась. Никого. Нигде. Только далёкие огни колеса обозрения и приглушённые голоса людей где-то там, ближе к парку аттракционов. Через пару мгновений со стороны тёмной аллеи показался человек в светлом костюме, ничем не напоминающий Чёрноголового. Ломанувшись к нему со всех ног, я стратила на последнем метре, буквально налетев на него. — Пожалуйста… — только и смогла выдавить я, вцепляясь в белые лацканы его пиджака, надетого поверх голой груди. — Пожалуйста… Грязная, мокрая, жалкая, я не рассчитывала на понимание, но очень в нём нуждалась. — Бог мой, что с тобой случилось, детка?! В голосе Тигра отчётливо слышалось рычание. Мне очень хотелось всплакнуть, но сегодня, видимо, было слишком много воды. Потому я просто дрожала у него на груди, не в силах что-то объяснить. Моё лицо кривилось от беззвучного плача. Мне хотелось домой, но у Шеннона Лето были другие планы. Только оказавшись на заднем сиденье его машины в нагретом его телом белом пиджаке, я свернулась в клубочек. Коленки ныли, щёки горели, а глаза по-прежнему закрывались сами собой. Обернувшись, он погладил меня по щеке. — Ты опоздал, Тигр. Поэтому я вляпалась в это дерьмище, — только и сказала я, прежде чем отъехать в забытье второй раз за вечер. Этот маленький факт не позволил мне насладиться видами ночной Санта-Моники, потому что Шеннон вёз меня не на очередную из своих «особых» квартир, а прямо к себе домой. Действительно, кто ему запретит? Мой сон был недолгим и, скорее от нервов, чем от реальной усталости. Я проснулась рывком, будто кто-то вогнал в меня кол или резко включил какой-то невидимый тумблер. Кое-как сев, я увидела, что мы всё ещё едем. — Эй, Тигр… Почему Лекс не сказал мне, что сегодня твой вечер? — Не знаю, — ответил Шеннон, не оборачиваясь. Наши взгляды встретились в зеркале заднего вида, и я поняла, что он улыбается. Тонкие лучики разбежались в стороны от его больших карих, чуть раскосых глаз. — Правда, не знаю. Я не просил его делать из моего появления сюрприз. — Я рада, — честно признаваться было легко, особенно, теперь. — Правда? — он не хотел объяснений. Это означало: «Продолжай в том же духе». И мне было, что ему дать. Балансируя на своих ободранных коленях, я повисла на подголовнике кресла водителя, чтобы он лучше слышал. Моё дыхание касалось его виска. Надеюсь, при этом он всё-таки смотрел на дорогу. — Кто-то другой сегодня был бы для меня хуже пытки, Шеннон. Тигр на мгновение повернулся ко мне в полупрофиль. — Мне тоже хорошо с тобой, детка, — он не спрашивал, что случилось, но я прекрасно понимала, что сейчас не время говорить об этом. Даже мысленная попытка выжать из себя хоть слово о Черноголовом уроде превращала меня в безмолвную рыбу. Чувство липкого ужаса всё ещё дрожало где-то глубоко внутри. Будто чувствуя это, Шеннон легонько толкнул меня лбом. — Мне очень с тобой хорошо, — повторил он. Чёрт, ёбаная жизнь! Ну, зачем?! Почему именно так и именно он? Здесь и сейчас… Меня тянуло к нему, и воспоминания о Черноголовом уроде стали похожи на скукожившийся ночной кошмар. Когда нетерпеливо ёрзает там, внутри, сознание отступает на дальние рубежи, унося с собой сомнения, страхи и нравственные метания. По крайней мере, у меня так. — Мы почти дома, — коротко бросил Тигр. Дома? Какого чёрта? Это твой дом, не мой. Я никогда не буду дома там, где живёшь ты. Потому что мы — существа из разных миров, Шеннон Лето. И мне бы нужно перестать тебе доверять. Наверное… Мне не стоит думать о тебе, как о своём мужчине — только как о работе. Хорошей, любимой работе. Блядь, неужели я сказала это, пусть, мысленно? Как? «Любимая» мать вашу так «работа»?! Да, Джаред был прав. Я действительно охуела. При мысли о младшем братце я будто глотнула огня. И ощущение это мне не понравилось совершенно. Будто чудовищный знак моей внутренней правоты, через капот медленно продвигающейся вглубь частной территории машины Шеннона опасно перелетел лёгкий гоночный мотоцикл с неоново-голубыми полосками через весь бензобак. Человек в абсолютно чёрном мотоциклетном шлеме, глянцево поблёскивающем в темноте, скрылся на боковом ответвлении дороги, даже не обернувшись. — Какого.? — захлебнулась словами я. Тигр ничего не сказал — только проводил мотоциклиста взглядом, хотя на его месте я лично ещё пару минут материлась бы в след этому придурку. Это показалось мне не то, чтобы странным — просто забавным. Может статься, психи в Санта-Монике — явление заурядное, особенно, по ночам. Окей… Попытаюсь успокоиться и сделать вид, что всё происходящее сегодня — в порядке вещей. Если внимательно вглядываться, можно начать видеть то, чего нет. Тем более не стоит вглядываться в бездну: это делает её зрячей. — День сегодня чокнутый. Скорее бы он закончился. Я снова поймала взгляд Шеннона. Он подмигнул. — Не торопи время. Это наша жизнь. Не дохера ли уютных местоимений для одного вечера? Каждая из таких оговорок была потенциально опасной, но откуда тебе знать об этом, Тигр? Жизнь… Если я когда-нибудь встречу старость, то надеюсь, что она будет добра ко мне. И щедра. И мне не придётся делать вид, что я жила жизнью примерной девочки с таблеткой аспирина, зажатой между коленками. Пусть мои татуировки сморщатся, а глаза будут уже не те, что раньше, но во мне будет моя жизнь — только моя, которую я отдам только вместе с дыханием. Нечасто думаю об этом, но мне нравится то, как я живу. Для себя. Собой. Своими мыслями, чувствами и безэмоциональностью. И когда на этом безоблачном фоне появляются какие-то эмоции и чувства, они ощущаются так же остро, как пёстрые краски далианских картин. Прямо сейчас под моими пальцами тёплым воском плавилась податливая кожа Шеннона, один запах которого — тонкий, почти незаметный под шлейфом серьёзного парфюма и многоголосицей летнего вечера Санта-Моники, — сводил меня с ума. К чёрту мои драные коленки. Всё — к чёрту. Лёд в бокале не таял, будто это был один из этих сумасшедших гаджетов типа мраморных кубиков для охлаждения виски. Он просто делал коричневато-золотистый напиток похожим на друзу топаза, игриво поблёскивающую в полумраке плотно занавешенной комнаты. Приложившись к стакану с широким горлышком, я почувствовала, как холодный огонь медленно проникает в меня, растекаясь горьким послевкусием во рту и неудержимым пламенем по венам. Шеннон поднял голову, глядя на меня: последние пятнадцать минут он увлечённо замазывал мои ссадины медицинским клеем. Это было крайне странно — лежать на его широкой постели абсолютно голой, пахнущей мылом и скотчем одновременно. Усмехнувшись, он только покачал головой. — Не увлекайся, и так тебе завидую… — Хочется жахнуть? — поинтересовалась я, поёжившись: прохладное прикосновение вязкого клея сменилось весьма ощутимым пощипыванием. Шеннон подул. И тут же признался, что мучительно хочется жахнуть. — Эй… И что тебе мешает? — Данное однажды слово, с которым я и так слишком вольно обращаюсь. — Обещал братцу стать трезвенником? — это было смешно, учитывая, что и я сама, и наверняка Джаред, прекрасно знаем, что Шеннон-таки любитель поразмяться чем-то покрепче диетической колы. Например, блендовый шотландский виски — один из его любимых напитков. — Это как его обещание свозить меня на Марс. Невозможное дело, — его кривая улыбка явно свидетельствовала в пользу желания поучаствовать в моей единоличной алко-пати. Плеснуть немного себе на живот, приглашая Тигра пить из моего пупка? Жуткая банальщина. Потому я просто передала ему стакан, надеясь, что он не осушит его до донца. Впрочем, пофигу — есть ещё. Пригубив, Шеннон хитро посмотрел на меня. — Жаклин… Может, ты всё же расскажешь мне, какого чёрта приключилось с тобой сегодня? — коснувшись влажными прохладными губами моей коленки, он допил скотч одним глотком и вернул пустой стакан мне. Засранец… — А зачем я понадобилась тебе, если ты никуда не идёшь? — ответила я вопросом на вопрос. — Просто так? — У меня временно кончились поводы для выходов в свет, детка. — Просто потрахаться? Есть же варианты намного дешевле, — сказанная вслух правда кажется особенно резкой, но она всегда отрезвляет. И дело не в выпитом скотче, да. — Ты не ответила на мой вопрос, — парировал Шеннон, точно так же уклоняясь от ответа. — Пока я ждала тебя на пирсе, ко мне подошёл какой-то тип в маске. И стал меня фотографировать. После чего недвусмысленно намекнул, что собирается меня задушить кожаным ремешком своего полароида. Погоня была, но короткая — я сиганула с пирса в воду и отплыла подальше. Чуть не захлебнулась, а так ничего. — Бедная девочка… — Мои бабки превратились в мокрый комок бумаги, блядь. Шеннон, ты не представляешь, как я была рада тебя видеть! В какой-то момент мне показалось, что тот тип и выписал меня на пляж для того, чтобы убить. И я понятия не имела, как выберусь из этой передряги, если так. Тигр не рассмеялся, хотя именно это принесло бы мне облегчение. Тигр молча смотрел на меня, хмуря брови точно так же, как сегодня на улице, когда мотоциклист едва не вписался в его машину. Мне казалось, он знает что-то, о чём я даже не подозреваю, что мне в страшном сне не приснится. И я в очередной раз подумала о том, насколько мы разные — я и он, женщина и мужчина. Плюс и минус. Застрелиться просто. — Боюсь потерять тебя, Шенн. Хотя я понятия не имею, на кой чёрт тебе сдалось наше общение, — за каким-то хером выдала я неудобную порцию правды. Совершенно лишние слова, не нужные ни мне, ни ему. Кровавый плевок из глубины моего чёрного сердца. Он помолчал с минуту, хотя его губы дрогнули, будто бы для ответа. — Это сложный вопрос, — выдал он, наконец. Хотя я прекрасно понимала, что не это занимает его мысли прямо сейчас. Не мою внезапную важность он обдумывает, а что-то, о чём знает он один. — Но ты не бойся. Если всех моих баб собрать в армию, ты точно будешь в ней генералом. Или даже генералиссимусом. — Ты хотел сказать «шлюх», Тигр? — с этим маленьким уточнением я посмотрела ему прямо в глаза, надеясь увидеть в них хотя бы отражение правды. Я была готова услышать слова и похлеще, иногда мне этого даже хотелось, чего скрывать. Это отличный способ поставить себя на место. — Ты это хотела услышать? — поинтересовался он, не отводя глаз. — Следуя твоей логике, я сам — шлюха та ещё. Поверь мне, я дам тебе ого-го, какую фору в этом вопросе, мой тихий ангел. Давай, скажи мне, что я — мужчина, и мне позволительно то, что непозволительно тебе… — Предположим, — спорить с ним было всегда интересно, хотя мы редко пускались в долгие дискуссии. Мне нравится ему уступать, в этом есть что-то такое… — Лапушка, блядство — понятия внеполовое. Это даже не профессия, а состояние души. Можешь довериться моему богатому опыту, с тобой всё в порядке. Тебе нравится твоя жизнь? Тебе по приколу быть здесь? — Да, — на этот раз правда выскользнула из меня, как мороженое из блюющей анорексички — приятно щекотнув горло прохладой. — Тогда расслабься! Даже если тебе кажется, что я снял тебя и ты — шлюха. Даже если это на самом деле так. Ты — дорогое удовольствие, скажу я тебе. Потому могла бы не надрачивать себе нервы до звона глупостями подобного рода. Ох, Шеннон… Лучше бы ты сразу согласился на шлюху, закончив не успевший начаться толком разговор. Теперь твои дивиденды выросли, и мне хочется рыдать, какой ты хороший. — Ты сегодня просто Принц Чармин, Тигр! — Да охуеть вообще, — глумливо заржал он. — А ты сегодня дохерища разговорчива, Жаклин. Явно отлыниваешь от своих прямых обязанностей… Менее двусмысленного приглашения занять рот другим делом сложно придумать. Одним, пусть даже долгим, глотком скотча термоядерный стояк Шеннона не убить, в самом деле. Его пальцы мягко, хотя и настойчиво, скользнули вверх от моих многострадальных коленок. — Валяй, укладывайся, — ответила я приглашением на приглашение, и намеренно скомкала его нежные заигрывания. Хватит на сегодня, иначе я вправду подумаю, что он не просто так носится со мной, как дурак со ступой. Фыркнув, Тигр устроился на спине, заложив руки за голову, позволяя мне пройтись губами по его горячей коже с относительно спокойного севера на крайне напряжённый юг. Прошло совсем немного времени, прежде чем Черноголовый урод в моих воспоминаниях окончательно стёрся, будто захлебнувшись вязкой солёной волной. *** Отправившись поискать воды, я почувствовала несколько привычное уже дежа-вю, хотя под ногами ничего не скрипело, да и Шеннон отпустил меня вполне беспроблемно, снабдив попутно достаточно подробной инструкцией, дабы я не потерялась в этом немаленьком доме. Отыскав заветный холодильник, я устроилась на подоконнике, придерживая рукой ползущую вниз майку Тигра. Всё как всегда. Но какой-то тонкий, почти маразматичный голос паранойи всё не давал мне покоя. Закурить? Нет, не стоит. Кажется, мы пока ещё не закончили. Вывернув саднящую коленку, я выглянула в окно, надеясь полюбоваться видом на взморье. Но чёрта с два мне это удалось: залитый светом почти что полной луны двор быстрым шагом пересекал человек в мотоциклетном шлеме. Чёрная куртка, обтягивающие джинсы, из-за которых ноги казались практически бесконечными. Почти скользнув в густую тень дома, он рванул с головы шлем, позволяя волосам рассыпаться по плечам. Иисус Кобейн собственной персоной. Доброй ночи, Джаред. Мне не оставалось ничего, кроме как сделать вид, что меня нет, если он зайдёт в гостиную прямо сейчас. Моё сердце отбивало гулкий ритм, отсчитывая крохи времени, оставшиеся до момента, когда откроется дверь, и нам в очередной раз придётся встретиться. Раз-два-три… На счёт «четыре» в подсвеченном лунным сиянием дверном проёме появился младший брат Тигра, тотемного животного для которого я пока что не придумала. Судя по тому, как неловко он застыл на пороге, моё присутствие стало для него сюрпризом. Как и его каскадёрские способности для меня — вечером ранее. Я могла поклясться своими потрохами, всё ещё дрожащими от прикосновений и проникновений Шеннона, что на том летающем мотоцикле был именно Джаред. И, сдаётся мне, он прекрасно понимал, что его не так уж сложно было узнать. Общаться в тёмных помещениях для нас уже стало традицией. Понять бы ещё, добрая она или не очень… Будто считав мои мысли, Лето-младший прикрыл за собой дверь, погрузив комнату в приятный полумрак, оставив меня светить задом на импровизированной оконной витрине. Приложившись к жёсткому стеклянному горлышку «Тринити», я попыталась прикинуться ветошью и не отсвечивать. Но Джаред надвигался на меня с неотвратимостью поезда. Дождавшись, пока я выпущу бутылку из рук, он немедленно приложился следом, запрокидывая голову назад. В неясном свете его волосы казались пыльными: они прихотливо распадались на прядки и полукольца; от него за версту штырило чем-то вроде машинного масла, будто его стильная пацанская курточка служила подстилкой в гараже или униформой заправщика. Этот запах одновременно мутил и будоражил. Интересно, если сказать ему, что было у меня во рту до того, как мне вздумалось промочить горло, Красавчик будет долго плеваться? Хмыкнув, я тут же поймала себе на мысли, что зря это сделала: дежа-вю стало только отчетливее, едва я вспомнила дивное ощущение опасности, неизменно возникающее в его присутствии. В воздухе будто гудело напряжение, и мне хотелось отодвинуться подальше, пересев на другую половину столешницы-подоконника. Хотелось, но не очень-то моглось: этот тип будто парализовал мою волю. Сегодня братья Лето допивают за мной. Что ж… Не удивлюсь, если младший не оставит мне воды так же точно, как совсем недавно старший не оставил и капли огня. Огонь и Дождь. Вот только кто из них кто, я пока что не определила. — Привет, — едва слышно произнёс Джаред, даже не поворачиваясь в мою сторону. На его освещенном лунным светом лице глаза казались абсолютно прозрачными, а сам он выглядел едва ли не измученным. Я могла заметить что угодно, кроме того, что моё появление здесь, дома у Шеннона или, чем чёрт не шутит, в их общем доме, его хоть сколько-то удивило. Его голос был тихим и хриплым, будто он говорил весь день и безумно устал от этого. Отвечать не хотелось, я предпочла бы не разговаривать с ним вовсе, но меня словно кто-то толкнул между лопаток, и я вернула ему приветствие встревоженным шёпотом. Больше он не сказал ничего: оставив мотоциклетный шлем на столе, Джаред исчез в глубине дома так же неожиданно, как и появился. Джаред. Я боялась касаться его имени даже кончиком языка. Этот страх, живущий глубоко во мне, граничил с суеверием.