Between the Devil and the Deep Blue Sea

— Привет, Конфетка… — прямо передо мной сидел Лекс, и видеть его было чем-то, сродни помешательству. Вздохнув, я поставила запись на паузу и перевела бегунок к начальной точке. Признаться, эти десять секунд я просматривала уже в десятый раз. В холодильнике Джареда, туго нафаршированном всевозможными дарами природы, стоял роскошный трехфунтовый клубничный торт из «Феникса» и куча другой принесённой мной гастрономии. Торт абсолютно нетронутый, потому что изучать содержимое флешки я отправилась с пивом и двойной порцией наггетсов, планируя, если что, вытирать жирные пальцы о почти стерильные простыни в комнате, которая пока что так и не стала моей. Ни одной ночи там не спала. Сев по турецки, я чуть отодвинула от себя подставку с ноутбуком, будто бы Лекс мог видеть меня. Не мог, потому что на флешке был только один видеофайл — наше общение, точнее, его обращение, шло в записи. — Минуточку, мистер Президент, — сказала я сама себе, открывая банку с пивом. — Вот, теперь я точно готова… — Привет, Конфетка… — в очередной раз Александр Лютор вздохнул, чтобы дать себе время для продолжения речи. На этот раз он был не в легкомысленной гавайке: его широкие плечи туго обхватывал дорогой костюм. Сидящий безупречно. Собственно, я ожидала увидеть его каким угодно, но не таким. — Если ты сейчас смотришь на меня, значит, ты оказалась хорошей девочкой… — О да, Лекс… — … Наверное, ты думала, что я сбежал в Мексику? Ожидала увидеть меня в гостиничном номере с опущенными жалюзи и херово работающим вентилятором? Я в Метрополисе. В родовом гнезде Люторов. Потому что мой папаша изволил очень некстати сбросить на меня примерно тысячу дел, будь он проклят… — он усмехнулся, чуть поигрывая бровями. — Тебе очень идёт этот костюмчик, Сфинкс. — … Мне пришлось уехать, чтобы совместить приятное с полезным. Мистер Лето придумал действительно интересную игру, и я хотел бы сдержаться, чтобы не помешать. Уверен, однажды ты скажешь мне спасибо. Может, потому что теперь ты слишком богата, чтобы заниматься глупостями. Как думаешь? — Иди в жопу, Лекс! — пиво немного горчило, как и моё немного ностальгическое чувство при виде его лысой башки в глянцевом мониторе. — Знаю, ты только что заслала меня куда подальше. Но я ведь всегда знаю больше, чем ты, Жаклин. Надеюсь, мой маленький подарок тебе понравился. Наша собственная разработка. Криптонит. Немного от метеорита, немного от старого доброго бриллианта… Ты полюбишь этот оттенок зелёного. Милая безделушка, цену которой даже я сам не знаю. — Боже, вот ты чокнутый… — … я не прощаюсь, нет. Планирую вернуться в Город Ангелов не позже Дня всех Святых. — Ты сдал меня в аренду. На год! Ты, сволочь лысая… — Я хотел бы подсказать тебе, но не могу. И дело не в деньгах, я дал честное слово. Честное слово наследника ЛюторКорп, — он нервно рассмеялся, отворачиваясь от камеры. — Ты под чем-то. Под дурью, Сфинкс! Даже в своём костюме ты вмазанный, — подкрепив открытие хрустящей курятиной в панировке, я отсалютовала явно потерявшему нить повествования Лексу пивной жестянкой. — Валяй, я уже ничему не удивляюсь! — Будь осторожна, Жаклин, — произнёс он, наконец, напряжённо всматриваясь в меня, будто и впрямь мог видеть моё лицо. — Ради всего святого, просто будь осторожна. Воткнув паузу, я уставилась на стоп-кадр, полируя тревогу пивом. Ох уж этот взгляд… Эта чуть подрагивающая, короткая, потому почти детская верхняя губа. Неужели он на самом деле переживает? Есть, из-за чего? — Я и так немного побаиваюсь того, что происходит вокруг меня, Сфинкс. А тут ещё ты со своими предупреждениями. Лучше бы ты предупредил меня накануне: я купила бы билет на поезд, а лучше — на самолёт. Куда? — очередной наггетс был сочным, заставляя меня забыть о веганском рационе кое-кого почти что всесильного, но и напоминая о нём лишний раз, в то же самое время. — Не знаю. В Канкун. Или в Европу. Или в Батон-Руж, где ни ты, ни они не стали бы искать меня. Потому что… Потому что Жаклин не может вернуться туда, где из неё сделают Джеки! Где ей не дадут… — потянувшись к прикроватной тумбочке, я отыскала зажигалку и нервно отшелушила целлофан с сигаретной пачки. Наконец-то. Прикуривая, я видела, что сигарета так и пляшет в моих дрожащих пальцах. Глоток ментолового дыма немного успокоил. Или, наоборот, раздраконил ещё больше? Выдохнув дым, я продолжила. — Где ей не дадут даже чёртов салем курить без душеспасительной беседы. Слышишь меня? Ты, лысая башка… — постучав пальцем по монитору, я усмехнулась. Не слышит, конечно же. — Скучаю по тебе, ты не поверишь. И я не верю… Но это так. В следующую минуту на меня пролился дождь противопожарной системы. Матернувшись, я подхватила ноутбук, спасая его от короткого замыкания и буквально выбрасывая в коридор. Лёгкую расслабленность из-за выпитой пинты светлого как рукой сняло. Я металась по комнате, не имея ни малейшего представления о том, что мне делать и как прекратить этот идиотский потоп. Мокрая. Злая. Почти, как в тот день, когда Черноголовый подловил меня на пирсе. С так же точно потёкшей тушью и без единого шанса на помощь Тигра на этот раз. Ещё долгих три минуты я смотрела, как вода заливает предназначенную для меня постель, превращая стандартную двуспальную кровать с невнятным постельным бельём под шёлковым покрывалом в болото. Как это высушить? Да, чёрт возьми, как это всё прекратить вообще? — Вот хуйня… — не удержавшись, я хлопнула дверью, выходя в коридор. На забрызганном водой мониторе застыло в паузе лицо Лекса, выражающее беспокойство. Подняв лэптоп, я снова обратилась к тому, кто меня не слышал, будто совсем из ума выжила. — И это ты во всём виноват, Сфинкс! Впрочем, стоило дать ему шанс, снова нажав на воспроизведение. Устроившись прямо на полу, у двери, я отжала паузу. Там, в своём кабинете, Лекс откинулся на спинку королевского кресла. — Я должен был обрисовать тебе какие-то правила, потому что ты давно уже не можешь жить своим умом, Конфетка. Но так даже лучше. Так даже лучше… Потому… Как бы тебе сказать… Нет никаких правил. У тебя есть уши, чтобы слышать. Глаза, чтобы видеть… — … и рот, да. Спасибо, что не сказал, для чего. Ох, и мажет тебя, дружище, — проговорила я себе под нос, не отрывая взгляда от монитора и чувствуя, как сводит зубы. Внезапно, мне было холодно и крайне неуютно. — … просто помни, что не я это всё придумал. Правда. Честное слово наследника ЛюторКорп. А если будет совсем тяжко… Это не навсегда. Детка, я поставил на тебя и почти уверен, что именно ты со всем этим справишься. Мне хотелось плюнуть в монитор. Потому что я сама не ощущала и тени той силы, которую он мне приписывал. В отличие от моего всесильного начальства, я не имела не малейшего представления о том, во что ввязалась, и все мои надежды на какую-то ясность в этом вопросе таяли с каждой минутой этого видеоролика. Это просто очередное свидетельство того, что Лекс умеет быть вежливым. Это просто заблудившийся во времени и обстоятельствах привет от всесильного Лютора! Он наш весёлый балаганчик с марионетками держит, исключительно из практических соображений. Не ради денег, нет. Ради связей. Значит, что-то важное есть в ком-то из братьев Лето. Важное настолько, что Лекс простил мне Тигра и умножил меня на ноль, на целый год вычеркнув из весёлых кутежей своего маленького предприятия. Возвращаясь к Тигру, мне не хотелось думать о том, какова его роль в этой странной игре, в которой, как мне только что сказали, нет правил. С одной стороны, так было бы проще, но с другой… Моё собственное шестое чувство девочки-сапёра подсказывало: нет никаких правил — это самое главное правило. То, что часики мои тикают совершенно особенным образом, сказал мне сам Джаред. Он и только он, — Джаред Джозеф Иисус Кобейн Христос Лето — знает, что к чему. И у этого демиурга, кажется, были на меня планы сегодня вечером. Интересно, когда у него начинается вечер? Шум воды у меня за спиной, кажется, прекратился. И видео почти закончилось. Отжав паузу, я пообещала себе, что это — в последний раз, закусывая губу по больному. — Если тебе понадобится что-то — что угодно — потом, когда всё будет кончено… Я оплачу. Да, я обещал не давать советов и подсказок, но… Если я просто скажу тебе, за что именно заплатил Джаред, это будет честно. Наверное, честно, да. Так вот… Я напряглась, превращаясь в слух. Как раз вовремя, чтобы расслышать какой-то совершенно посторонний звук и поднять глаза, почти рефлекторно закрывая окно проигрывателя. Джаред смотрел на меня, стоя на нижней площадке лестницы. — Мне послышалось, или это действительно голос мистера Лютора? — уточнил он без улыбки на лице. Захлопнув ноут, я обняла себя руками, действительно пытаясь согреться. Я понятия не имела, могу ли сдать Лекса вот так запросто, хотя мне очень хотелось сказать, что да, это был он. Как знать, может, это приведёт к расторжению этого со всех сторон сомнительного контракта? Не сводя глаз с серьёзного лица Лето-младшего, я вынула флешку, надеясь, что в моём кармане достаточно сухо, чтобы она не пострадала. Дав мне ещё полуминутную фору, он продолжил подниматься. — По скайпу общаетесь, как в прошлом веке? Охуительно… — Кажется, ты говорил мне, что я в правах не поражена. — Всё так, крошка. Оу, да ты мокрая вся! Смотрю, мой маленький трюк с установкой датчика дыма оказался действенным. Так о чём вы там трещали? За что заплатил бедняга Джаред? — он демократичненько уселся подле меня, вытягивая ноги в джинсах и кедах. — За одну непозволительно дорогую к-картину. На одной д-дурацкой выставке. — Не знаю, что там собирался сказать Александр, но только этот забавный дурачок Джаред знает, за что он заплатил, — он пихнул меня в бок, тут же сгребая в охапку и притягивая к своей груди, обтянутой футболкой. От него пахло августом, морем и совсем немного — человеком. — Ладно, он прав — это не то, чтобы нарушение данного им мне обещания. Джаред заплатил за то, чтобы ты была настоящей. Поэтому я примерно десять раз просил мистера Лютора не инструктировать тебя. — Он не инструктировал! А твой датчик дыма — это подло… — Это мокро, — сострил он, хотя и сам понимал, что неуклюже. — Крошка… — Джаред прошёлся носом по моему предплечью, шумно втягивая воздух. — Я тебя очень прошу… Не кури в доме. Выходи на балкон, ладно? — Л-ладно… — Замёрзла совсем? — он коснулся губами моей кожи, и без того покрывшейся мурашками. — Так тебе и надо. Я задохнулась от такой наглости. Спихнув с колен лэптоп, я попыталась высвободиться из его цепких рук, но Джей и не думал меня отпускать. — Без проблем, Джаред. Пусти меня, я пойду вить гнездо из футболок. На дне ванны. — Ты серьёзно? — он рассмеялся. — По-моему, тебе достаточно попросить меня приютить тебя на ночь. Я знаю в этом доме каждый угол, включая самую тёплую постель… — Обожду, пока моя высохнет. — Если это была просьба, то ты сделала по три ошибки в каждом слове — и я ничего не понял. Но я согласен, крошка. Не надо тебе никакого гнезда из футболок. — Отвали, ладно? Не надо прикидываться добреньким. От тебя можно ждать чего угодно, Джей Джей. И я быстрее лягу в одну постель с гремучей змеёй, чем с тобой! Я даже не знаю, с каким животным тебя можно сравнить. — Потому что я — человек. И, поверь мне, нет на этой планете животного более опасного и гадкого, — сообщил он, не отодвигаясь, выдыхая прямо мне в ухо. — Пожалуй, ты прав. Прямо, в десяточку. — Ты совсем недавно была в моей постели, крошка. И тебе там понравилось — мы оба это знаем. У меня нет иллюзий на свой счёт. Хочешь, избавлю тебя от твоих? — его шёпот проникал в моё сознание, словно какая-то диковинная отмычка. Мне не хотелось его слушать. Его прикосновения будоражили меня настолько, что ощущение слишком близкого контакта было почти болезненным. Но сбросить это почти наваждение было сложно. Так же сложно, как отучить себя курить, когда это — часть повседневного ритуала. Умягчённый ментоловый дым был моим самым простым способом пришпорить сердце и синапсы. Мне нравилось курить в постели, хотя это не то, чтобы самая безопасная привычка. Тонуть в пене простыней с тлеющей сигаретой… Или курить, сидя на подоконнике, пытаясь привести себя в чувство после долгого дня или рабочей ночи. И этот несносный человек хочет гонять меня на балкон? Окатил меня водой, хотя обещал мне, что комната будет моим безопасным убежищем даже от него самого… Мой жизненный опыт говорил, что нельзя верить таким вот засранцам. Как нельзя верить веганам и около того, а также со всех сторон правильным мальчикам — в них есть невидимая на первый взгляд червоточина. Совершенно точно, есть. Но, если держать ухо востро, при должном везении можно услышать её тонкую, похожую на мелодию гавайской пилы, песню. Верняк, Джаред. С тобой не стоит терять бдительность, но… Этот голубоглазый чёрт был заточен на то, чтобы притуплять опасения. Ему это ничего не стоило: ещё совсем недавно мне казалось, что я смогу сохранять нейтралитет и изучать его, держа дистанцию. Изучать. Джареда. Я хотела бы видеть его через стол, как минимум. Лучше — в смирительной рубашке с надёжно зашнурованными за спиной рукавами. И с кротч-ремнём — можно, даже с двумя. Но его лицо было слишком близко. Прямо сейчас… Голубые, в синеву, глазища в обрамлении длиннющих ресниц. Выражение этих глаз читалось далеко не моим рассудком. Они обращались напрямую к той части меня, которая не обиделась бы на «Джеки». В конце-концов, свою полупорно-сессию для глянца я отсняла как Джеки Саваж — и будь я проклята, если мне не нравилось, как это звучит… Сейчас, в глазах слишком близко сидящего Джея я видела себя — ту, которой всегда хотела быть. Немного безумную и абсолютно свободную, даже если зафиксированы и локти. Казалось, он хочет о чём-то сказать или спросить. И я хотела бы перевести взгляд на его мягкие, почти детские, губы, но… Мне хотелось закрыть эти глаза ладонью, чувствуя, как ресницы щекочут кожу, словно крылья пойманной бабочки. И бежать — бежать далеко, пока не останется ни одного закоулка в моём сознании, помнящего этот вот липкий морок. Наверное, как-то так чувствует себя муха, попавшая в паутину и вкусившая паучьего жала. Медленное ожидание расплавления, когда единственной мыслью, способной удержаться внутри ускользающего разума, остаётся: «Как долго?». — Хочу… — ответ получился несколько запоздалым, но вполне предсказуемым для Джареда. Подавшись навстречу, он коснулся губами моего пульсирующего виска. — Я вижу тебя настоящую так же отчётливо, как и твою грудь под этой вот мокрой футболкой. И мне это нравится… Притом, что нихуя не идеально и то, и другое. Мне нравится настоящее. Я готов платить за это. И дело не в деньгах, дело не в деньгах… Совершенно… — шумно вдохнув воздух, он хмыкнул, будто и сам удивляясь тому, что говорит. — Всё настоящее в наши силиконово-виртуальные дни бесценно. Я плачу тебе своим временем, пускай ты не сечёшь этого, и оно не имеет для тебя никакой ценности. Своим телом. Своей душой, если верить, что она у меня есть. И ты, и я умираем уже прямо сейчас. И каждая секунда — уже сейчас — это чистое золото, по сравнению с которым деньги всегда будут грязными бумажками. Я слышала его дребезжащий пафос, и я могла бы — могла бы, будучи в настроении, — отделать его в ответ, напирая на что угодно, от звёздного статуса до слишком красивого лица. Но пугающая искренность, которую он вложил в эту тираду, сопровождаемую касаниями, вздохами и прочим театром одного актёра, вдохнула бы жизнь даже в предвыборную программу Трампа. Впрочем, о чём это я? Джей Джей всегда отирался в лагере демократов. Мне казалось, я понимаю, за что девочки всех возрастов, включая престарелых матрон, вроде моей бабушки, любят его. И мне хотелось бы взмолиться о том, чтобы хотя бы эта магия не коснулась меня, обошла стороной, как гроза обходит деревню, в которой живёт ведьма. Но я не могла вспомнить ни одной молитвы. Даже самой короткой. — Ты привираешь, Джаред. Но мне хочется тебе верить. Уж не знаю, как тебе удаются такие вот фокусы. — Делай, что тебе хочется, — ответил он с улыбкой в голосе. — Я сам так делаю, почему бы и нет? — Глупо спрашивать, чего тебе хочется сейчас, — мне и самой было ясно, поскольку настырные его руки всё не оставляли меня в покое. Хотя, именно поэтому мне было хоть как-то тепло. — Мира во всём мире, — пропел Лето, как мантру. — Это моё перманентное желание. — Не делай так больше, ладно? В смысле, отключи эту херь — я почти согласна ходить на балкон с сигаретами… Меньше всего мне нужен год в мокрой постели, дружище. Его будто бы не поджимало его бесценное время и вообще нравилось продавливать задом ковролин. Практически уложив меня затылком к себе на грудь, он завладел мною полностью, обнимая, принимаясь растирать мои ледяные запястья и почти так же, как утром, напряжённо дыша над ухом. — Мне кажется, потоп в одной из комнат моего дома — это мои проблемы. Это всё решаемо. Но ты умеешь идти на компромиссы, дружище. Ты всерьёз думаешь, что я тебе друг? — Прости, Джей. Ты прав, Луизиана слишком большая, чтобы считаться нашей общей песочницей. Плюс, пропасть лет… Но, если я буду звать тебя «землячок», ты не обидишься? — Ответ неверный, — он проглотил «землячка», даже не сбившись с дыхания. — Уговорил, при посторонних — не буду. Да, ты мне не друг. Мы с тобой разного поля ягоды, хотя произрастаем из общего болота… — Я, вроде, достаточно много задвигаю о том, насколько я космополит, и что даже жизнь муравья имеет значение, в то время, как ты мне только что вменила звёздную болезнь, как я посмотрю. Охуенно, крошка. Нет, дело не в том, что у меня огромный банковский счёт, внушительный послужной список и собственная музыкальная группа с какой-никакой популярностью. И даже не в наличии у меня ещё кое-чего ещё, не менее внушительного. Да-да, я намекаю на член, а не на своё драматическое дарование. С первым всё куда конкретнее, чем со вторым — но о своих профессиональных неудачах я поплачусь вам в другой раз, мисс Белланж. Поиграете со мной в психоаналитика? Да? Окей… — он сам спрашивал и сам отвечал, играя оттенками своих интонаций, и на мгновение мне показалось, что с нами есть кто-то третий. Наверное, с седативными пора завязывать, как и с курением в постели. — Крошка, я привык разделять дружбу и секс. Нет, бывают исключения, никто из нас не святой. Но трахнуть друга — это просто кошмарный фэйл. Я подобной хуйни не одобряю. — Ты сейчас сказал что-то обидное или я просто не до конца уловила суть твоей глубокой мысли? — Ирония? — парировал Джей, но я тут же спасовала. — Вовсе нет. После упоминания о твоих весомых достоинствах у меня несколько спуталось сознание. Притом, что прямо сейчас что-то твёрдое упирается в меня сзади, а я почти уверена в том, что твой пистолет — если он есть, — валяется в одном из домашних сейфов. На худой конец, в ящике стола. — На худой конец… — повторил он за мной, посмеиваясь. — Ну-ну… Если ты считаешь, что вызывать у меня крайнюю степень эротической ажитации — это что-то оскорбительное, то всё верно. К слову, я знаю один верный способ согреться. Хочешь попробовать? — Живительные пиздюлины? — с какого-то перепугу брякнула я, будто мне было крайне важно испортить всё, сказанное им. — Знаешь… — на короткое мгновение он оставил мои запястья в покое, будто демонстрируя мне готовность прекратить эти милые и вполне конкретные заигрывания прямо сейчас. Но тут же принялся за свой импровизированный массаж с новой силой. — Иногда ты заслуживаешь самой настоящей порки. Без фигур речи и оттенков серого или как его там. Смешной фильм, ты смотрела? — дождавшись, пока я кивну, он продолжил, упираясь подбородком мне в плечо и вызывая сильное желание прижаться щекой к его колючей щеке. Закрывая глаза и отключая остатки критического восприятия. — Вот просто снять ремень и отходить тебя по чему придётся. Без эротики. Со злостью. От души. А потом плакать рядом с тобой, глядя, как кожа лопнула там, куда пришлось пряжкой. Крокодиловы слёзы, наполовину смешанные с восторгом от этого странного зрелища… — У тебя странные фантазии, землячок, — проговорила я, с трудом разлепляя внезапно онемевшие губы. Равно, как и в его «крокодиловых слезах» в моих теперешних ощущениях также было намешано, как минимум, два чувства — страх, потому что меня никто и никогда не бил, а в воспитательных целях — тем более, а также, внезапно, возбуждение, несколько смазывающее картину. — Заводной землячок тебе попался, крошка, да… — протянул Джаред. — Будь осторожнее. Или Многомудрый Лекс не просил? Я удивлюсь, если нет. — Ты сумасшедший? — Бывает, — тон его был совершенно будничным, будто мы говорили о давно известных фактах. — Хочешь, я тебя раздену? А хочешь — раздень меня… Давай, уж ты-то знаешь, к чему ведут все эти разговоры. — Часики затикают? Ещё никогда предчувствие пинка не было таким ощутимо реальным. Но вместо того, чтобы спихнуть меня, Джаред взял меня за горло, сжимая пальцами, пуская в ход чуть длинноватые твёрдые ногти. — Если ты так настаиваешь на том, что с тобой должно вести себя как со шлюхой… Что ж, я сделаю тебе больно. Очень-очень больно, Жаклин. Последнее, что я запомнила — чувство холода и чёрно-багровые круги перед глазами. Кажется, я успела подумать о том, что вот теперь-то всё и закончится. И слава Богу, если так. Казалось, моё отсутствие в этом мире длилось с полвека, хотя вряд ли от такого вот нехитрого приёма можно отключиться дольше, чем на десять секунд. И я могла бы пожаловаться на лёгкое головокружение, если бы не дивное ощущение перемотанных скотчем запястий. Ещё один кусок скотча надежно склеивал мне рот, а место, где я обнаружила себя, очнувшись, слишком напоминало багажник. Закрытый багажник движущегося автомобиля. Мне хотелось вопить. Что-то подсказывало мне, что за рулём — Джаред, и от этого вопить хотелось ещё больше. *** Я не знаю, сколько мы ехали — мне ещё не доводилось путешествовать таким образом. В моей голове было странно пусто, будто страх подтёр часть воспоминаний о сегодняшнем дне. Лекс, его слова… Возвращения Джареда… Всё это было будто в тумане, словно я пыталась вспомнить сон, от которого меня разбудил резкий звонок будильника. Судя по ощущениям, на мне была всё та же мокрая футболка. Значит, времени прошло действительно немного. Немного тянуло в запястьях, но это было, по крайней мере, логично и объяснимо. Благо, мои руки были зафиксированы спереди, иначе было бы слишком жестоко. Как он сказал? Сделает мне очень больно? Мудила… Какого чёрта я еду в багажнике?! Возмущённая собственным незавидным положением до глубины души, я принялась брыкаться, как стреноженный мустанг. И мне даже казалось, что в этом есть какой-то прок, помимо шума — до того момента, покуда я не приложилась коленом. Больно было до слёз, даже в глазах потемнело. Кое-как снова перевернувшись на спину, я чувствовала, как глаза наполняются влагой, а потом она переливается через край, прокладывая дорожки вниз, к ушам. Коленка пульсировала. Мотор ревел. В салоне играла музыка. Не знаю, что бесило меня больше — положение бесправного животного или невозможность в полные лёгкие заорать: «Джей, твою мать! Выпусти меня отсюда!». Прямо сейчас мне хотелось крыть его последними словами, опускаясь до уровня пуэрториканской уличной девки, приторговывающей разбодяженным кокаином, и играя с огнём. Интересно, он решил, что случайно придушил меня насмерть? Тогда почему залепил мне рот? Тысяча вопросов и непреодолимое желание впиться ногтями в его красивое лицо. Я понятия не имела, куда еду. И, видимо, мне стоило радоваться тому, что не в разных пакетах. Всё, что мне оставалось — напряжённо сопеть от обиды и распиравшей меня злости. Когда мы остановились, я прикрыла на мгновение глаза, чтобы чутка успокоиться. Чувствуя, что тугая пружина внутри скручивается, заполняя меня неуютным электричеством, так необходимым для рывка в критической ситуации. Кажется, это и есть адреналин… Звук неторопливых шагов по гравию, громкий хлопок двери. Значит, мы не то, чтобы прямо в городе… Негромкое пение… С утра пораньше я по улицам тусил, Швырнулся кокаином и подружку пристрелил. Пришёл домой и тут же завалился спать, Любимую волыну упрятав под кровать.* Ёбушки-воробушки, Джаред… Я была слишком зла для положительных рецензий, но его расслабленный голос действительно годился для репертуара Джонни нашего незабвенного Кэша. Судя по периодическому мелодичному подвыванию, песню он знал урывками или просто никуда не спешил, напевая лишь то, что крутилось у него в голове. Вот урод! Он же точно знает, что я прекрасно слышу его вокализы! Будто забыв о предыдущих попытках, точно также делая ему на зло, я принялась лягаться пуще прежнего, надеясь нанести чёртовой тачке хотя бы минимальный урон. Видимо, услышав глухой звук ударов о флокированные стенки багажника, Джаред на мгновение заткнулся. Потом прокашлялся и продолжил. Судя по всё более отчётливой слышимости, он приближался ко мне. Вспомнил. Улыбнулся судья, приговор подписал, «Девяносто девять лет в тюрьме Фолсом,» сказал. Девяносто девять лет тюрьмы подарил. Не забыть мне, как я эту суку убил. Будет тебе тюрьма Фолсом, паскуда ты… Только выпусти меня отсюда. Слушайте меня, я скажу кое-что: «Водка — это яд, а кокаин — хорошо!» Чуть слышный щелчок, мягкое нажатие — и крышка багажника пошла вверх. После пропитанного солнцем «Кокаинового блюза», я была готова зажмуриться от яркого света, но пришлось вспомнить, что дело уже к вечеру. Хотя, в финале путешествия в тесной тёмной коробке и сумерки могли сойти за полдень… Я уставилась на своего водителя, готовясь втащить ему ногой в лоб, как только он наклонится достаточно близко для подобного манёвра. Понятия не имею, что за выражение было на моём лице, но Лето-младший смотрел на меня ласково и немного задумчиво. Так смотрят на не в меру расшалившегося ребёнка, пытаясь выбрать для него адекватное наказание. — Я пристрелил её, чтоб не губила мою жизнь, У неё спонсоров, как я, ведь было завались… * — почти прошептал он очередной рефрен, не сводя с меня этого чуть затуманенного взгляда, от которого мне казалось, что волосы на моём затылке встают дыбом. Склонив голову на бок, он взялся обеими руками за край багажника — близко, но вне зоны досягаемости моей ступни. Да и так ли хорош план? На моих ногах всего лишь вансовские слипоны, а чтобы успокоить этого господина, мне нужен, как минимум, армейский ботинок со стальным супинатором. Слипоны? Кажется, когда мы с Джаредом так мило попрощались, я была босиком. Тигр бы себе такого не позволил. Тигр бы такую хуйню вообще не одобрил! Что ты себе позволяешь, Джаред? Что ты там говорил о моих американских правах? Гад… Мой внутренний монолог был призвал не дать опустить голову демону моей ярости. Но Джей Джей будто видел меня насквозь, продолжая стоять вот так, в ожидании, пока я перестану пружинить хвост. И долго вообще это будет продолжаться? В гляделки будем играть? С этим выражением лица его сходство с Джей Си было просто ошеломительным. Не знаю, по какой именно причине — то ли благодаря этому забавному факту, то ли из-за нарастающего болезненного напряжения в шее, я сдалась, пнув боковую стенку багажника напоследок. Лёжа на спине, я чувствовала, что вот-вот зареву от бессилия — раздувая ноздри и не в силах даже толком утереть слёзы. — Пирожочек, ты чего загрустила? — всё тот же вкрадчивый шёпот. — Успокоилась, наконец? Его пальцы, скользнувшие по моей мокрой щеке, были нежными. Мне даже почудилась лёгкая дрожь — насколько я вообще могла что-то почувствовать. Хотелось отвернуться, чтобы, обернувшись снова, увидеть на его месте Шеннона. Вместо этого я чувствовала на своей коже тепло пальцев Джареда, пахнущих чем-то сладким… Скосив глаза, я посмотрела на него снова. К сожалению, всё ещё Джаред. Выглядящий немного расстроенным и почти безопасным. Предсказуемо расслабившись, я упустила момент, когда эти его тёпло-сладкие пальцы отыскали свободный краешек скотча, рванув клейкую ленту с моего рта. Было больно. Но сочный след на скотче явно не был кровью. Больше похоже на стойкую красную помаду такого сумасшедше-блядского оттенка, что я усомнилась на миг в собственной адекватности. Моя соображалка всё ещё напоминала до звона надутый воздушный шар. — Твою мать, Джей! — взмолилась я, не особо сдерживаясь, но и не очень-то громко вопя. Странное ощущение в горле казалось мне смутно знакомым. — Какого ёбаного чёрта?! Мне больно! — Прости, прости, прости… — выдохнул он в ответ. — Мне пришлось немного тебя урезонить. Иначе ты ломалась бы до завтрашнего утра, а времени у меня не то, чтобы много, да. Если ты действительно передумала калечить себя, пытаясь пнуть мою машину побольнее, я освобожу твои шаловливые ручонки. Окей? Насколько я помню, а ты вполне могла и забыть, у меня были на тебя планы сегодня вечером, — он принялся выпутывать меня, не дожидаясь какого-либо ответа. — Естественно, я планировал всё немного иначе, но так даже интереснее. Люблю импровизации. Попытавшись вспомнить, я действительно нащупала только смутные очертания. — Никогда не думала, что простым пережатием сонной артерии можно вырубить кого-то дольше, чем на десять секунд. Магия? — Два слова, — он усмехнулся, прилепляя бесполезный теперь комок клейкой ленты на стенку багажника. — Закись азота. Обхохочешься, да? Просто, быстро, безопасно. Выбирайся уже. Вот, почему его пальцы пахнут так. Вот, откуда знакомые ощущения в горле. Почти что детский наркоз, любимая забава моего дантиста. — Спасибо, что не хлороформ, милый, — опираясь на его руку, я действительно выбралась из багажника, неуверенно пробуя коленку. — Это токсичная хуйня, крошка. Я подумал, а вдруг мне понадобится твоя почка? Шучу-шучу, — сопроводив свою шутку почти ласковым щипком, Джей захлопнул багажник и притянул меня к себе, обнимая. — Эй, мне послышалось, или ты сказала что-то вроде «милый»? — Мне почудилось, или ты мне губы накрасил? — ответив вопросом на вопрос, я без особого труда освободилась от его объятий, пытаясь осмотреться. Но любопытство взяло верх, и через минуту я уже склонилась над боковым зеркалом машины, пытаясь рассмотреть. — Господи, да в тебе визажист погибает. Не промазал почти. Твоя? — Моя. Если ты вспомнишь, за что я получил свой пока что единственный «Оскар», то вопросы о моих особых умениях отпадут сами собой. — Я видела, что вы с Терри на эту тему выделывали. В розовой шубе ты был бесподобен. — Гран мерси, — в его голосе я отчётливо слышала смех. — Поможешь мне? Вопрос прошёл по касательной, почти не задевая сознания. Я только сейчас осмотрелась, понимая, наконец, где мы. Не могу сказать, что очень люблю Голливудские холмы и этот парк у озера, но я и бывала здесь только в рамках пафосных мероприятий… Сейчас всемирно известная надпись на горе Ли была ближе, чем когда-либо раньше. И это было как-то странно волнующе для меня. — Помогу. Слушай… Ты сволочь, ты вёз меня по Малхоланд Драйв в багажнике. Это нарушение прав человека, как минимум! — Обратно повезу в салоне, на переднем пассажирском. Будешь курить, положив ноги на приборную панель, — отозвался Джаред, ныряя зачем-то на заднее сиденье. — Хочешь, можешь даже не пристёгиваться. — Иди ты! Мне пока что не очень-то хочется курить. — Держи, — он бросил мне явно свой собственный бомбер, вынимая достаточно объёмистую корзину для пикника. — Поверь мне, захочется. Сигареты уже в бардачке. — Пикник на Голливудских холмах? Это — то самое, что ты планировал на вечер? — Скажи, я чудовище? — усмехнулся он. — Вынь из моего кармана ключи и запри тачку. Пожалуйста. А потом просто следуй за мной вон туда, вниз. Вынуть ключи? Окей, милый… В конце-концов, это не просьба ходить по углям: мне доводилось выполнять фантазии и позатейливее. Липкое после скотча запястье неприятно цепляло грубую ткань. Запах. Эта мелодия запаха, исходящего от тонкой ткани его светлой футболки. Этот томный вздох, который дорогой Джаред изобразил специально для меня, дополняя запах звуком. В правом переднем кармане джинсов цвета летнего неба было тепло и тесно, как в полотняном капкане. Один нырок в эту коттоновую темноту поддал электричества в мои вены. — Я вниз, — напомнил он, отстраняясь, не оборачиваясь и делая два стремительных шага прочь. — Тачку запри… В моём всё ещё не совсем адекватном сознании маленьким молоточком стучала мысль о том, что что-то здесь не так. Что-то в нём не так. Что-то неуловимо изменилось в этом лице, но подтвердить или опровергнуть свои опасения я не могла: Джей уже спускался вниз по тропинке. И, будь я проклята, если он не продолжал напевать чёртов «Кокаиновый блюз». Мне хотелось достать айпод и заткнуть уши любимыми Arctic Monkeys, но, увы… Тачка мигнула мне фарами, издав утробный звук. Боже, да кто рискнёт угнать этого монстра под десятком камер? Даже если оставить её под парами, с ключами в замке зажигания, меньше, чем через сутки её вернут мистеру Лето. Не одному, так другому. Во мне в равных пропорциях смешивались недавнее наркозное оцепенение — я всё ещё не могла поверить в то, что Джаред от делать ему нечего таскает с собой закись, мать его так, азота, — и цепляющее за самые тайные крючки моего нутра радостное воодушевление. Эта тихая мелодия возбуждения, играющая во мне всякий раз, когда это тело оказывается рядом… — Ты прав, Джей. Я хочу тебя, но меня это бесит. Настолько бесит, что от этого я хочу тебя ещё больше, — пробормотала я себе под нос, зафиналив внутренний монолог и спускаясь за Лето-младшим, не решаясь больше испытывать его терпение. С человеком, у которого под рукой ингаляционный наркоз и чёрт знает что на уме, шутки плохи. Когда я догнала его, он уже устроился, расстелив тёмно-красный плед («в такой отлично можно труп закатать», — мелькнуло у меня в голове) под одним из деревьев. Просто сидел и смотрел на озеро и на открывающийся за ним вид, хотя явно видел его не впервые. Признаться, этот вот пафосный парк без белых шатров, кучи охраны и постоянных фотовспышек не казался знакомым мне самой. Остановившись на мгновение, я залюбовалась его профилем: вот сидит типичный американец средних лет, с лицом Джона Крайтона, вчера вернувшегося из своих межгалактических приключений. Сколько таких вот мальчишек принял Вьетнам? Скольких таких же гладко выбритых голубоглазиков мы оставили в Ираке? В Афганистане? Куда там ещё их посылают теперь? В Сирию? Таких же идейных, немного чокнутых и упрямых… Которые нам самим, здесь, позарез нужны. Стоп. Гладко выбритых?! Ещё сегодня утром эти щёки и подбородок были жёсткими, как наждак. Желание убедиться в том, что мои глаза не врут мне, было непреодолимым… Сев рядом с ним, я переставила корзину с провиантом, чтобы быть ближе. Не спрашивая разрешения, да и не чувствуя с его стороны никакого внутреннего сопротивления, я коснулась его щеки пальцами — почти так же точно, как он сам недавно касался моей. Прошлась вверх по скуле маленькими шажками зубной феи, пытаясь не то разбудить саму себя, то ли, наоборот, ещё больше завязнуть в сиропе его странной красоты. От уголков его глаз заламывались длинные, прочерченные смехом лучики, уходящие к вискам. Тупой угол челюсти вывел меня на упрямый пик подбородка… Я остановилась, только коснувшись его губ. Так и есть. Идеально выбритое лицо немного выдающее самую главную тайну Джареда Лето. — Мне не двадцать пять, крошка. И даже не тридцать пять. Ты не знала? — никакой иронии в голосе. Только слова. — Тебе сорок три. Об этом все знают, хотя многие не верят. — Это не от большого ума. — Неверие? — Гладкий лобик, — парировал он, отвлекаясь от созерцания красот и оборачиваясь ко мне. Не сводя с меня глаз, Джаред взял из моих рук бомбер и накинул его на мои плечи, тут же прихватывая его за пустые рукава, чтобы притянуть меня ближе. — И мне сорок два. Будет. — Я не сильна в математике, Джей. — Для тебя это и не обязательно, — согласился он, делая усилие более значительным. Вместо того чтобы упереться ладонями в его грудь и продолжить отрицать очевидное, я прошлась пальцами по его вискам, ныряя в волосы и прижимаясь лбом к его лбу. — Мне плевать, сколько тебе лет, милый… — Крошка, ты бы поаккуратнее со словами, а то вдруг я отзываться начну? — он смотрел куда-то вниз, и только это меня и спасало. — Тебе нравится? — мой голос окончательно превратился в шёпот. — Милый… — Очень, — ответил он так же точно вкрадчиво, шёпотом. И поднял глаза, улыбаясь. Я слышала запах его волос, чувствовала, как моя нижняя губа вздрагивает, выдавая потерю самообладания. История с моей развесёлой поездкой в багажнике меркла с каждой секундой. Подумаешь, ерунда… — Ты дурачок, Джаред… — На всю голову, Джеки. На всю, блядь, голову… — Это-то меня и торкает… — Это хорошая новость. Для меня. Но не для тебя, крошка. Как насчёт сэндвичей с тунцом и немного потаращиться на город там, внизу? Вино или кока-кола? — Кока-кола… — отозвалась я, но он только покачал головой. — Конечно же, вино. Хотел бы я колы, повёл бы тебя в МакДональдс. Теперь была его очередь динамить меня: понимая это умом, я ничего не могла поделать с телом. Я люблю тебя, Тигр. Но твой младший братец с ума меня сводит. — Помнится, ты за рулём, Джаред… — Вот именно. От винта, Джеки. Почему? Почему меня не коробит, когда он говорит так, называя меня именем, на которое я отзывалась только в Батон-Руж и, кажется, в другой жизни. Даже понимая, что он хочет освободить руки и вынуть привезённую с собой снедь, я не могла найти в себе сил, чтобы отлепиться от него, цепляясь за выгоревшие концы волос, заглядывая в серьёзные глаза… Я хотела бы поцеловать его, но на мне была эта парадная красная помада, чёрт бы её побрал. Потому я всё касалась его губ пальцами, будто выпрашивая… В какой-то момент Джей сдал позиции, перехватывая моё запястье и осторожно, будто всерьёз опасаясь перепутать мою руку с заанонсированным сэндвичем, целуя кончик каждого пальца. — Знаешь, в чём странность? — сказал он, снова глядя куда-то в сторону зажигающего огни города. — Я планировал всё не так, крошка… Я думал, что смогу уговорить тебя на пару раз дома, и только потом мы поедем сюда. — Я не умею читать мысли, милый, — я повторяла это снова и снова, но не нарочно. Слово само слетало с губ раз за разом, цепляя и меня саму. Не припомню, чтобы оно принадлежало хоть кому-то в моей жизни, кроме… Шеннона. Ну нет, блядь… — Возблагодари за это известно, Кого. Пускай все мои сюрпризы останутся для тебя сюрпризами. Как знать, может, это сделает их приятнее? — Можно ещё пять минут вот так? — Как? — спросил Джаред, и любопытство в его голосе было вполне себе натуральным. — Обнимая тебя. — Там небо. Оно неебически красивое сейчас, — уклончиво ответил он, но я взяла его лицо в свои ладони, не совсем отдавая себе отчёт в том, что делаю. — Смотри на небо, Джей Джей. А я просто обниму тебя, пока окончательно не свихнулась. Плескать что-то о его глазах было банально и тупо, потому я просто уткнулась лбом в его шею, заминая карминную линию собственных губ и зажмуриваясь. Мне не хотелось есть. Не хотелось пить. Мне уже не в первый раз не хотелось ничего, кроме максимально близкого контакта с этим человеком, чьё незыблемое самодостаточное одиночество привлекало и пугало одновременно. Сумерки опускались на Город Ангелов там, за Голливуд Лейк. И, наверняка, вид был действительно охуительным. Но я видела его не раз, и не два, пускай, и при других обстоятельствах — глядя на огни чуть замутнённым взглядом через бокал шампанского. Прямо сейчас во мне клокотало совершенно новое чувство. Контролируемая опасность. Лёгкое безумие. Очень заразительное. Приятная расслабленность непротивления. Высокий вольтаж возбуждения — как лейтмотив всего. — Пожалуй, обнимай меня ещё, — сказал вдруг Джаред. — Дай мне минуту, чтобы вынуть ёбаное пойло задорого, а потом обнимай ещё. Когда он вынул из корзины блаш, я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь. Розовый мускат от Sutter Home не то, чтобы был из коллекционных — скорее, нет. Сладкое вино, от которого ноги становятся ватными, а голова медленно, но верно заполняется искрящимися глиттерами, уж не знаю, что оно делает с мужчинами. По дюжине баксов за полтора литра: едва Джей открыл свою корзинку, я увидела у него три. — О каком тунце ты говорил, Джаред Джозеф? — О самом тривиальном тихоокеанском голубом. Хотя я категорически не ебу, какого именно пихают в эти крошечные жестянки с ключом. Если хочешь — всё есть, — подавшись вперёд, он снова потянулся к корзине. — И каково тебе будет целовать в губы человека, который не так давно ел животное? — не удержалась я от подколки. Обернувшись через плечо, он посмотрел на меня с лёгкой ответной иронией во взгляде. — Крошка, лишь бы человек был хороший. А поцеловать я могу и не после такого. Не хочешь тунца? У меня есть персики и клубника, и я совершенно не жадный. — Забудь о чёртовой рыбе, милый. Ладно? Рассмеявшись, Джаред вернулся на прежнее место, снова оказываясь в моих объятиях, так или иначе. Ровно настолько, чтобы я не чувствовала себя одиноко, пока он орудует штопором. Чпок. И вот мы уже собираемся пить блаш, поглядывая на ЛА. Десяток таких же припозднившихся отдыхающих ничуть не беспокоили ни меня, ни его. У нас были персики и клубника… И бумажные стаканчики, из-за которых даже у Совиньон Блан Кюве Традишн был бы привкус обезбашенной молодости. Спустя полчаса мне пришлось натянуть бомбер Джареда, чтобы не стучать зубами: теперь он обнимал меня, позволив мне вполне вольготно устроиться, прижимаясь спиной к его тёплой груди. Как будто это не мы вовсе цапались с самого утра. Как будто не я приехала сюда в багажнике. Как будто не он вырубил меня, чтобы в этот багажник упаковать. Интересно, как наши посиделки выглядят со стороны? Как идиллическое милование влюблённой парочки? Концы его волос то и дело щекотали моё лицо. Время от времени я чувствовала, как он легко целует меня в макушку. О чём мы говорили? Да обо всякой ерунде. Мы оба были выскочками с Юга, приехавшими покорять Лос-Анджелес. Только он был гением, а я — аутсайдером, прямо по Малкольму Глэдуэллу. Город внизу был молчаливым свидетелем нашего примирения. — Один вопрос, Джаред. Только обещай, что ответишь честно, — решилась я, когда зажглись первые звёзды, а Город Ангелов в своей похожей на чашу долине уже вовсю переливался огнями. — Попробую, — ответил он уклончиво, прижимая меня к себе чуть теснее. — Ты взял меня в эту игру, — слова давались мне с трудом, но дело было не в розовом вине, а в сути произносимого, — потому что я из Луизианы? Лето-младший вздохнул. Его дыхание ощутимо пахло клубникой. — И поэтому тоже. У меня нет времени на то, чтобы быть Пигмалионом. Моя потенциальная Галатея должна была иметь кое-какие манеры и не бесить меня, почём зря. Французский, опять же… Я иногда вворачиваю, и это понимают далеко не все. Быть может, однажды ты и сама поймёшь это, но южане — это особая порода. Дерзкая, но не безнадёжная. — И… Много было кандидаток? — Считай, что ты прошла свои пробы, ёрзая на подоконнике в той квартирке Шеннона. Я был очень зол, крошка. Но и впечатлён — не меньше. Так что этой игрой мы все обязаны твоей скромной персоне. Игрой без правил, как поведал мне Лекс. Кто из них врёт, кто говорит правду и кто по-настоящему печётся о моих интересах? Прямо сейчас думать об этом категорически не хотелось. Быть может, потому, что ответ: «Никто» не очень-то меня радовал. С другой стороны, в данный момент мне нравилась компания, разговор ни о чём и приятный вкус розового вина на языке. Впервые с момента нашего знакомства мы просто болтали, как могли бы болтать старые приятели. Люди, которые глубоко симпатичны друг другу. Друзья по сексу. Бывшие? Может, и так. Как угодно, только без чувств. В моём буйном, но пока что очень подконтрольном здравому смыслу, воображении чувства и Джаред рядом не вставали. Что угодно, только не чувства к нему. Пусть будут какие угодно ощущения — только не чувства. Прямо сейчас особо доставляющим было ощущение большой и тяжёлой мужской руки поверх моего живота. Мне нравилось гладить кисть Джареда, чувствуя, как его пальцы почти машинально отзываются на прикосновения, как прощупываются под тёплой кожей длинные тяжи вен… Нравились эти грубые кончики пальцев, замозоленные гитарой. Мне не нравилась мысль о чувствах к нему, но мне нравилось чувствовать его рядом. Надо признать, мне нравилось это даже тогда, когда он казался опасным. Но вкус к подобным вещам появляется далеко не сразу. И, пока он расспрашивал меня о моей жизни в Батон-Руж, я думала о том, как быстро ему удалось приручить меня, вовсю заигрывая с моими инстинктами сапёра. — Моя крошечная жизнь в Батон-Руж… Джаред, ты сам-то откуда? Шривпорт? — Угу. Боссьер Сити. Рассказывай. Ты сказала, что твоего отца зовут Джулиан, и ты у него не одна… Говори, я буду слушать. У тебя приятный голос и долгая история. Как у всякой хорошей девочки, потерявшей себя здесь. Прямо сейчас я была готова рассказывать до бесконечности, только бы он всё ещё держал свою ладонь расслабленно лежащей поверх моего живота. И я говорила, озвучивая даже те мои мысли, которые, казалось, приходили в мою голову впервые, будто я видела всю свою историю со стороны. Джулиан Белланж, да. Высокий голубоглазый шатен, которому довелось стать отцом пятерых детей, включая меня… — вздохнув, я усмехнулась, в очередной раз поглаживая пальцы Джареда. — Ничего не знает о моих делах здесь. По крайней мере, мне ни разу не приходило в голову поделиться с ним этим — никаких угрызений совести всякий раз, когда я оказывалась в родительском доме… Я говорила, а Джаред слушал. У меня всегда были странные отношения с отцом. Пожалуй, ему самому было понятно, почему я сбежала в Калифорнию, едва получив такую возможность. Он и сам был тем ещё авантюристом лет тридцать назад, иначе не наделал бы дел и детей трём женщинам, каждая из которых любила и ненавидела его по-своему. Жизнь с моей маман в большом доме, интерьеры которого больше годились для съемок очередного мыла о старом добром Американском юге, он считал чем-то вроде платы за грехи его молодости. Но в моей-то молодости грехов не было. Зачем мне было оставаться там? Маман и Ба, Моник и Моник. Они дарили мне кружевные передники и жемчужные нитки. Хотели сделать меня таким же кухонным роботом, какими стали сами. Быть может, именно поэтому Джулиан открыл передо мной дверь и так же спокойно закрыл её за мной в тот чудесный вечер, когда я собралась дать дёру. Я была его единственной дочерью и он никогда не ставил на меня. Он сделал всё, чтобы оградить меня от троих старших братьев, которых жизнь раскидала по карте, слово яркие флажки его побед. Клод — в Висконсине. Оливер — в Род-Айленде. Глен — на Аляске. Когда-то мне думалось, что я вырасту и отыщу их. Всех и каждого. Должны же они знать, что у них есть сестрёнка. Взрослеющий под боком Марлон посмеивался, говоря, что уж он-то знает, что это за сомнительное счастье. Он считал меня такой же, как Моник&Моник, потому никогда не принимал меня всерьёз. Просто ещё одна женщина. Ещё одна чопорная юбка до колен, ещё один сосуд для молитв и сплетен. Красивое личико, которое можно пристроить так, чтобы от этого была польза… А я считала, что Ма и Ба имеют на него куда большее влияние. Они вырастили неженку, салонного мальчика, который больше разбирается в тряпках, чем в жизни. Что дали бы мне Клод, Оливер и Глен? Знали ли они друг о друге, обо мне и Марлоне, о том, как безрадостна жизнь человека, который выбросил их в этот странный мир со своим семенем? Пустили бы переночевать? Пристроили бы к работе? — …в общем, сваливая из нашей гостиной, оформленной в колониальном стиле, я отчётливо понимала: что угодно, только не ошпаривать руки прессом, не разделывать рыбу и не разливать дешёвое пойло за гроши… — воспоминания о доме были чем-то вроде дымного послевкусия виски во рту. Чем-то, что никак не вязалось с моим хорошим настроением и сладостью розового. Моя крошечная жизнь в Батон-Руж закончилась уже так давно, что, даже приезжая туда ненадолго, я всё не могу вернуть себе ощущение реальности. Будто меня позвали в гости какие-то посторонние люди. Вздохнув, Джаред накрыл мою руку своей, будто пытаясь не отвлекаться на мои заигрывания. — Итак, ты приехала в Город Ангелов и пошла по пробам? — По кастингам… Меня предупреждали, что будет хреново. Получилось хреново… Я сказала чистую правду. В мире крючков и вешалок стабильно ценятся две категории женщин: те, на лице которых можно изобразить абсолютно все и те, которые с порога эпатируют своей внешней броскостью. Первым судьбой уготован подиум, а вторые владеют умами сильной половины человечества, томно глядя с растиражированных постеров и журнальных обложек. Я же была ни то, ни другое, оттого мои котировки в этой сфере целиком и полностью зависели от воли прихотливого случая. «Мисс Белланж, у вас слишком много тела для подиума, да и колорита с перебором — для перспективных фотосъемок. Я решительно не знаю, что мне с вами делать, хотя и вижу наше сотрудничество весьма перспективным», — сказал мне мой первый и последний агент. Я попала к нему едва совершеннолетней, и с его стороны было бы честнее сказать: «Детка, если ты покажешь сиськи, дело пойдёт быстрее». — Могу себе представить… — Потому что ты, Мистер Смазливая Мордашка, тоже приехал сюда из чудесной нашей большой деревни Луизианы. Ты знаешь, что здесь почём. И у тебя так же точно не было ничего, кроме… — запнувшись о слово «тело», я поняла, что не хочу обижать его. Подумав немного, я нашла подходящее слово. — Ты был красивым мальчиком без единого шрама на лице. И твои глаза голубые были наивными, а не холодными. — Брось, Джеки. Я просто продал себя дороже, чтобы купить всё то, что теперь официально считается моей жизнью. Мозг выносящие сценарии. Блядских моих друзей, среди которых единицы действительно считают меня другом. Возможность везде ездить и всё видеть. Хочу — клип на полюсе снимаю, а передумаю — так и в Запретный город отправлюсь. А могу вообще послать всё к ёбаной матери… Но в начале мне пришлось продать себя, крошка. В сериалы, кордебалеты, массовки и эпизоды. — Моя первая съёмка, на которой я заработала… Ну, ты помнишь. Отец тогда отказался со мной разговаривать. Велел мне не появляться дома. Не знаю, понимаешь ли ты… — Дай подумать… — теперь он взял мою руку в свою. — Хорошенькая едва совершеннолетняя девочка, вляпавшаяся в грязную историю. Полагаю, ты была готова вернуться домой, в Батон-Руж и забыть свою Калифорнию навсегда. — У меня в одной руке была телефонная трубка, а в другой — собранный чемодан. Как я ревела, Джей… Прямо в будке посреди Западного Голливуда, на радость редким прохожим. — Хорошо, что это был какой-никакой журналец, а не друг мой Терри. — Денег с той съёмки мне хватило, чтобы перезимовать в Городе Ангелов. Найти квартиру с ещё одной девочкой. На пару сменных туфель, комплект белья и три месяца ренты. Меня кормили съёмки для каталогов и моя собственная гордость обиженной южанки. Когда жрать было нечего из-за провального кастинга, мне хотелось и от неё отрезать ломоть потолще. Он слушал молча, а я говорила и говорила, слушая его глубокое и ровное дыхание, чем-то похожее на прибой. Пускай я и не сильна в математике, мне не составило труда прокалькулировать простую вещь: когда в этом городе появился молодой и незамутнённый Джаред с красивой фамилией своего отчима, мне было примерно шесть. У меня была армия Барби и радужная мечта о будущем безо всяких предчувствий. Возможно, в те далёкие времена на подступах к другой мечте — той, которая большая и Американская, — предлагали продать душу. Кто знает, на что приходилось соглашаться Джареду? — Я понимаю это лучше, чем ты думаешь, крошка. Свой собственный дохуя высоко задранный подбородок у меня в наличии. А ещё я знаю, что такое — привыкать к этому городу. Как легко подсесть на эти огни и как трудно смириться с мыслью, что ты здесь — запятая в чековой книжке. Не ноль и не единица, а так… Хотелось пить, и прохладное розовое было как нельзя кстати. Благо, у меня осталось ещё. Я не слишком-то часто бываю в Батон-Руж. Теперь. Но тогда мне стоило многих нервов просто решиться. Впрочем, я везла с собой один весомый аргумент, завёрнутый в экземпляр того самого журнала. Прямо в развороте с моими небогатыми, в сущности, прелестями лежал чек, покрывающий отцовские выплаты по ипотеке. Джулиан Белланж сперва побледнел, потом покраснел и побледнел снова. Но он не сказал ничего, кроме: «Спасибо». Не было пафосных мужских слёз благодарности, но не было и вопросов. К тому моменту я уже почти год работала на Лекса. С тех самых пор я зову его Джулиан даже в глаза. Эту историю Джаред дослушал без комментариев, молча открыв вторую бутылку вина. Мы вполне предсказуемо напивались в обнимку, глядя на панораму Города Ангелов и будто бы сливаясь с местным ландшафтом: с редкими валунами, высокой травой, кустами и деревьями, становясь неуловимо своими в месте, принадлежавшем всем и никому одновременно. Как и мы сами. Прямо сейчас было совершенно не важно, кто из нас гений, а кто — аутсайдер. Мы были частью большого мира, ни на секунду не прекращающего вращение. И куда важнее было тепло наших тел, наши минутные слабости и вечный прибой дыханий — ровных или взволнованных, — создающий притяжение между нами. — Видишь его? Там, за озером… — хриплый голос датого Джея, тянущего руку к мареву огней, в которое превратился Город Ангелов, впустивший вечер на свои улицы, прошёлся по моим взбудораженным нервам. Но мне нравился его запал. — Теперь это мой город, крошка. Я — его король. А ты… — он склонился ко мне, влажно касаясь сладко пахнущими губами моей щеки, шумно выдыхая и снова отстраняясь, переходя на уже знакомый мне вкрадчивый шёпот. — Ты будешь моей королевой. И не дай Бог… Не дай Бог… Повинуясь какому-то одному ему понятному порыву, он заключил меня в объятия, стискивая, прижимая к себе и полируя уже сказанное чем-то на нечленораздельном французском. Из всего пассажа я различила только: «Abel et Caïn» да «Tien Caïn».** Из чего сделала вывод, что он, скорее, обращается к Шеннону, а не ко мне. И мне хотелось бы сказать себе самой привычное: «Брось, Жаклин»… Но вместо этого мои губы раз за разом упрямо шептали только: «Sauve et garde».*** Он был немного пьян, но он же и свернул наш пикник буквально в три минуты, просто завязав плед узлом, подхватывая этот самый узел на плечо и беря меня под локоть. Я была пьяна чуть больше, потому эта поддержка была более чем кстати. Обратный путь до машины, оставленной на склоне, казался мне куда более долгим. Впрочем, вид на город отсюда был не менее потрясающий. Теперь, когда дневной свет окончательно иссяк, уступая место иллюминации и ярким софитам нескольких фонарей, освещающих подъездную дорожку. — Ключи, — коротко попросил Джей, и мне пришлось вспомнить, куда я вообще их дела. Они предсказуемо нашлись в кармане бомбера, куда, видимо, перекочевали почти сразу же, как только он вообще оказался у меня в руках. Ключи от тачки Джареда должны лежать в куртке Джареда. По-моему, логика охуенная. И пока Джей направился к багажнику, явно намереваясь сгрузить свой куль, я смотрела на город, оперевшись о капот. Как ты сказал, Джей? Королева? При мысли о том, какого шухера мы уже очень скоро можем навести, возвращаясь в королевство, я поёжилась. Ветер здесь, на холме, был куда более ощутимым, чем у озера. Это бодрило, хотя и не отрезвляло. От него немного слезились глаза, отчего казалось, что огни в низине переливаются… Как ни взгляни, Лос-Анджелес прекрасен. Появившийся поверх этой панорамы Джаред никак с ней не диссонировал. Напротив, его худое лицо в обрамлении чуть выгоревших длинных волос смотрелось просто волшебно с таким вот ни разу не святым нимбом. И даже кожаная куртка, которую он явно только что вынул из машины, ничуть не портила картинку. — Ваше сиятельство… — не удержалась я, хотя подобное обращение для короля было мелковато. Ни о чём не спрашивая, он шагнул ближе, без каких-либо затруднений вклиниваясь коленом между моих колен, обхватывая за талию. Лето-младший смотрел на меня абсолютно серьёзно, даже хмуро, отчего моё желание прижаться губами к его губам стало невыносимо сильным. Можно было бы списать всё это на блаш. На магию места. На что угодно, но… Впервые в своей жизни я ощущала что-то абсолютно необъяснимое, непонятное мне, неподдающееся рациональному анализу. И дело было не в том, что главный анализатор был сбит с толку феромонами и алкоголем: мне и раньше случалось выпивать, влюбляться, западать на мужчин и всё в этом духе. И это всё было не то. Как поиск по части слова, с огромной выдачей однокоренных, синонимов, близких по значению… Эта неуловимая новизна, эта странность происходящего не вокруг меня, нет, — с моим восприятием себя, реальности и человека напротив, — доводила меня до исступления. Это смахивало на зависимость, насколько я помню историю своей дружбы со стимуляторами. И это было плохо, но дико приятно. Приятно осознавать, насколько от меня ничего не зависит. Странное, новое для меня ощущение. Приятно быть настолько близко к человеку, одновременно пугающему и возбуждающему мою фантазию. Наверное, так и ощущается власть, данная не деньгами, но природой. Передо мной стоял самец человека, от которого за милю штырило опасностью и сексом, высокий лоб которого отметила печать не возраста, а интеллекта. Хотя, и возраста, тоже — и это заметно, если он стоит близко… Так близко, что от этого адреналинно-тестостеронового коктейля напрочь сносило крышу. Джаред был умным и опасным. Опасно умным, буквально, на грани сумасшествия. Именно это и торкало, круче любых феромонов. К тому же, я прекрасно помнила его промо-акцию по части пододеяльных умений, которую он так благосклонно организовал для меня меньше суток назад. И вот он стоит передо мной… Весь такой сосредоточенный, и взгляд у него… Проникающий, а не проникновенный. И вот я уже стремительно проёбываю момент, когда перехожу грань. Ту самую, за которой ощущение опасности его разума становится таким же плотным, как вещество нейтронной звезды. Меня мажет, меня — пьяную от вина и тёплого дыхания, касающегося моего лица, идиотку — растаскивает во времени и пространстве… И я прихожу себя только тогда, когда кончики моих чуть замёрзших пальцев оказываются на тыльной стороне шеи Джареда, путаясь в густых его волосах как ноги незадачливой Алисы — в корнях деревьев. Ох, этот лес кажется мне непроглядным. Ты откусила гриб не с той стороны, детка… Единственный мой жгучий интерес на уровне ума, насколько он вообще пингуется сейчас — что же, что именно этот мужчина думает обо мне. Что он думает? О чём ты думаешь, Джей? Джаред… Уклонившись от поцелуя, он смотрит на меня — и в пронизанной электрическими всполохами фонарей темноте вечера его светлые глаза с чуть расширенными зрачками почти мистически глубоки. — Джаред… — говорю я вслух, и он нехотя выпускает меня из рук, отступая, разрывая контакт. Будто в замедленной съёмке, я вижу, что он стаскивает куртку, чтобы уже через пару минут бросить её на капот. Тонкая кожа хорошей выделки в жёлтом, почти городском свете кажется мне фиолетовой, но рассмотреть, что к чему, мне не позволено. В следующую минуту Лето, будто извиняясь, выдохнул в воздух куда-то чуть повыше моего уха, прижался виском к моему виску, сокращая расстояние между нами до прежнего комфортно-дискомфортного минимума. — Погоди с этим. Всё будет, — пообещал он, принимаясь расстёгивать мои шорты. Даже тускло соображая, я чувствовала, как мной овладевает радостное предвкушение, прежде мне незнакомое. Свыкнуться с ним я не успела: не без помощи Джареда, ещё через минутку я оказалась голым задом поверх его куртки. Не знаю, что там приключилось с выражением моего лица, когда Джей Джей абсолютно по-хозяйски накрыл мои коленки ладонями, чуть разводя их, замыкая этот более чем недвусмысленный треугольник, оказываясь аккурат между — как есть, в синих своих джинсах, застёгнутых на две пуговицы и фирменный зиппер. Но он улыбнулся, на мгновение, застывая вот так, нависая надо мной и будто оценивая произведённый эффект. — Камер здесь больше, чем на порностудии… Картинка, конечно, с них хреновенькая, но с тебя на сегодня и без того достаточно потрясений, крошка. Я всё сделаю сам, так и быть. Выдыхай… — его пальцы почти нежно скользнули по моей ключице прежде, чем он мягким толчком уложил меня на капоте. Мне бы спросить, какого чёрта у него на уме, но я только глотала ветер, пахнущий мокрой от вечерней росы травой. Здесь и сейчас это был и мой запах тоже… Мне хотелось целовать Джареда. Вместо этого я ощущала его поцелуи на своей коже. И эта цепочка влажных следов спускалась всё ниже, закручивая гайки моего желания практически до предела. Я не была невинной школьницей, я уже и забыла, как это — ею быть. Было предельно ясно, к чему всё идёт… От этого было пронзительно тоскливо и приятно одновременно. Прямо надо мной было небо, усыпанное мерцающими августовскими звёздами: опьянение превращало этот звёздный атлас в калейдоскоп: я смотрела туда, чтобы не смотреть вниз, будто подо мной была пропасть, а не металл и мягкая кожа. О холоде я и думать забыла. Мне хотелось касаться ладонями этих непривычно гладких щёк: вместо этого я чувствовала их манящую прохладную гладкость внутренней стороной своих бёдер. И одна мысль об этом сводила меня с ума. Мысль не о том, что одно из красивейших лиц Голливуда… Скорее, о том, что… … именно… О, Господи Боже… Джаред. Мне хотелось, чтобы он взял меня прямо здесь, хотелось сказать это вслух и громко, но я не могла совладать с собой, со своими спутанными мыслями, запуская пальцы в его шелковистые волосы, удерживая и направляя… Он растягивал моё персональное время, раз за разом откладывая тот самый момент, когда всё будет кончено, будто переводил слишком рано заведённый будильник. Ещё минутка. И ещё одна. Совсем чуточку этих вот карамельно-сладких касаний и острых почти-что-проникновений, заставляющих меня забыть обо всём, включая камеры наружного наблюдения. Если нас за этим застукают, Город в Городе на уши встанет. Сразу после того, как судья вынесет вердикт: «Виновен» и впаяет Мистеру Смазливая Мордашка штраф на тысячу баксов с пикантной формулировкой: «За непристойное поведение». Заголовки таблоидов будут просто бесценны… Джей и его преподаватель французского… Божечки… Да с языком у него всё просто превосходно! Его ладони, скользнувшие по моим бёдрам вверх, были даже слишком уверенными. И мне же было так непозволительно хорошо в этих сильных руках, что, комкающая меня изнутри, влажно-горячая волна накрыла меня так же неотвратимо, как прибой накрывает скользкие камни. Собраться с мыслями после мне стоило слишком многих усилий: казалось, я была ещё более пьяна, совершенно не соображая, что происходит здесь, под мерцающим калейдоскопом калифорнийского неба. Сев, я обняла за пояс снова стоящего передо мной Джареда, забираясь под футболку и шумно выдыхая куда-то в его плечо. — Мой Бог, Джаред… — выдала я, наконец, что-то вроде своего собственного символа веры, но он только мягко приподнял мой подбородок, собирая слабый фокус моего внимания на своём несколько одухотворённом лице. Он улыбался. Подавшись навстречу этой улыбке, я чувствовала какое-то незнакомое, но мучительно сладкое замирание внутри. Ощущение тёплой гладкой кожи под моими пальцами. Почти что осенний ветер, взлетающий вверх по моим голым ногам. Отголоски недавнего оргазма, звеневшие где-то внутри… Его губы, надолго отобравшие у меня дыхание, были многообещающе требовательны. Джаред Лето как в воду смотрел — мне действительно захотелось курить. Возвращались обратно мы как полные психопаты, нарываясь на крупные неприятности, случись нам встретить полицейскую машину на встречной. Водитель был изрядно пьян, а пассажирка вызывающе неодета: тест с хождением по прямой линии мне пришлось бы сдавать в одной футболке, и он явно был бы провальным. Вытянув ноги, я пристроила их на приборную панель, ничуть не стесняясь этой дерзости. Моя правая рука с дымящей сигаретой то и дело свисала из пассажирского окна, а пахнущий улицей и дымом ветер трепал мои отпущенные на свободу волосы. Судя по коротким выразительным взглядам, Джареда происходящее заводило всё больше. Мы слушали радио почти на полную громкость и неслись на предельно допустимой скорости, будто за нами гонится сам чёрт. Между песнями давали какой-то убогий стенд-ап, но мы хохотали, как безумные, то и дело посматривая друг на друга. Каждый из этих взглядов был будто обещанием большего. Мы почти не разговаривали, но, оказавшись на месте, я прекрасно понимала, где продолжится вечер. Мне не нужно было особого приглашения. И даже повторения нашего давешнего разговора о том, что неплохо бы мне перебраться в другую спальню хотя бы на время. Сейчас я сама хотела оказаться в этой грёбаной спальне, притом, вовсе не ради сна. Когда Джей уже коснулся дверной ручки, я окликнула его. Обернувшись, он взял меня на прицел своих голубых, в синеву, глаз, казавшихся мне подозрительно трезвыми — после всего, что было. — Всё ещё собираешься лечь в ванной? Это лишнее, крошка. Уверен, твоя спальня уже в полном порядке, — проговорил он. Его голос звучал чуть зловеще, как глухое ворчание зверя. Протянув руку, я коснулась его губ, поверх которых размазывался след от моей стойкой помады, практически, от уха до уха. То, что нормальному человеку показалось бы комичным и странным, здесь и сейчас казалось мне привлекательным. — Я хочу тебя, Джаред… — поставив его перед очевидным фактом, я была готова зажмуриться и ретироваться. Но он улыбнулся совершенно гипнотически, отжимая ручку и распахивая передо мной дверь собственной комнаты. Мои колени чуть дрогнули, но я почти что уверенно шагнула в темноту, чувствуя, что он идёт следом за мной. Tout le monde à mes pieds… **** ___________________________________________________________________ * Источник:http://www.amalgama-lab.com/songs/j/johnny_cash/cocaine_blues.html © Лингво-лаборатория «Амальгама»:http://www.amalgama-lab.com/. ** Abel et Caïn. Tien Caïn — (Фр.) Авель и Каин. Твой Каин. *** Sauve et garde — (Фр.) Спаси и сохрани. **** Tout le monde à mes pieds — (Фр.) Весь мир у моих ног