* * *
А примерно через год они сидели все вчетвером в видеочате. Обсуждали точки пересечения своих религий и неизменно приходили к выводу, что этих точек очень и очень много, даже более того – основа одна, а прочее, по большей части, лишь обрядная шелуха. А это значило, что им всем можно сближаться еще сильнее. Кардинал Махвитц ведь уже почти благословил Санзо и Мари, как последняя ни переживай. Она хоть и была самой консервативной, упорно цепляясь за замшелые традиции, но авторитеты не оспаривала, тем более что эти самые авторитеты звали Иман перебраться сюда, поближе. Иман, правда, колебалась. Мало, мол, того, что Мари уехала из клиники в Марокко – если еще и она, Иман, тоже уйдет, на кого останутся пациентки, кому достаточно продвинутому смогут они довериться? Религиозное объединение ее как-то меньше трогало. А этот роман, странный, но красивый, похожий на миниатюры по полям старинных книг, нравился ей и не обязывал ни к чему в ожидании того, настоящего. С настоящим, правда, особо не складывалось. Иман ощущала глубокое противоречие между впитанной с детства моделью семьи и собственным характером, все лучше понимала, что не сможет во всем подчиняться мужу. А тут еще Мари. Мари, которую Иман сама научила мыслить шире, принимать чужое и не навязывать свое – и вот теперь она так счастлива… Куда счастливее Иман. Может, тоже решиться, рискнуть? Встретиться где-нибудь со своим цветочным мальчиком? Сделать их отношения осязаемыми? Конечно, страшновато, да и недостойно, но с другой стороны, все эти старые ограничения уже порядком раздражают, пора им уже уступать место новым веяниям. Которые дают куда больше возможностей! А уж от родителей она как-нибудь отобьется. Они все равно во Франции. Пора окончательно жить своей жизнью. А для начала – поехать отдыхать с Хейзелем в какое-нибудь прекрасное место, где эта ромашка сможет расцвести на полную… Почему бы нет? Мальчику уже восемнадцать. И очень интересно, как бы он выглядел в чем-то кроме своего облачения. Хотя это и нехорошо, сама Иман тоже будила в людях подобного рода любопытство, и ее всегда это раздражало. Ну, может, если они оба чувствуют одно и то же…* * *
Но ничего не было. Ничего такого, чем нельзя было бы поделиться с той же Мари – прогулки под луной, разговоры, совместное сложение стихов по самым что ни на есть восточным традициям… Очень красиво. Очень невинно. И сам Хейзель ей говорил, что не создан для плотской любви. Для него нормальное и желанное состояние – кого-то обожать. Любоваться, как луной. А вот ее это уже раздражало. Все эти рамки, вся эта нерешительность. Явно пора было брать дело в свои руки. Так и спросила: – Ты, то есть, к целибату всерьез относишься? – А ты к целомудрию до брака разве нет? – Да было бы еще за кого выходить! Конечно, всю жизнь одной быть не вариант, но это же не значит, что надо за кого попало… – Ну если у вас там так с этим обстоят дела – может, мне туда перевестись? – Ой, ты все-таки бываешь решительным! Только я думала, что ты очень нужен там, у себя. Ты же не бросишь наставника одного? – Если подумать, мы оба там не слишком уже нужны. Жили в Европе, живем в Тогенке, поживем и послужим еще где-нибудь. Кардинал подберет кого-нибудь нам на замену, а мы поукрепляем веру на востоке, – глаза Хейзеля горели энтузиазмом – залюбуешься. Хотя Иман прекрасно понимала, насколько трудно будет организовать все это. Особенно учитывая, что все, кроме самого Хейзеля, в первый раз услышат об этой идее. Впрочем, главное даже не это. А то, ради чего… – И что же, переберешься ты к нам – и будешь рисковать своей репутацией? И не только своей, а всей общины? У нас город маленький, все на виду. А быть вместе по закону мы же не сможем… – Если только ты захочешь – я придумаю, как. Обещаю! Вот хотя бы… – и у него так вспыхнули глаза, что она почти испугалась. Что он придумал? – Хейзель? – Слушай, а что бы ты сказала о том, чтобы выйти замуж за Гата? – Чего?! А его-то за что? Он что, не человек? И разве он у тебя в рабстве? – Не в рабстве. Но сделает то, о чем я попрошу. И верит только в своих племенных духов, так что на формальную конфессию ему абсолютно все равно. А так – сильный, надежный, хозяйственный… И приставать не будет. Если я не разрешу. – По-моему, так ни собаки, ни свиньи даже не поступают. У твоего напарника могут быть собственные планы. И собственные чувства. Кроме того, если этот брак станет прикрытием – то для чего? Допустим, Гат приставать не будет. А ты сам что, собираешься? Ты же десять минут назад сказал, что ни для чего в этом духе просто не создан! Хейзель залился краской и стал похож на махровый цветок шиповника. – А вдруг мне Гат понравится, – подначила Иман, – раз такой идеальный мужчина, и я нарожаю ему пяток сыновей? На него как будто холодной водой плеснули. Но не сдавался: – Что ж, разве это помешает мне обожать тебя и слагать стихи в твою честь? – Ах ты ж… Ну что ж, осталось уговорить Гата – и я стану наконец замужней дамой! Буду его любить, слушаться и наслаждаться тишиной – он же никогда не по делу слова не скажет! – Это верно, Гат вообще заслужил кого-то не такого капризного и требующего внимания, как я, так что… Готов вас благословить! – И вот ты все это серьезно? Значит, я была права, я для тебя просто инфоповод, чтобы жить скучно не было! Выбрал себе максимально недоступный объект – и тащишься! Хейзель открыл было рот, хотел сказать хоть что-то – но Иман уже молнией метнулась к нему и прижалась губами к губам. Целоваться она не то чтобы умела, он – тем более, но думалось совсем не об этом. Ведь так глубоко, так горячо… И так правильно. Вот эта неумелая сладость – это и есть настоящее. В котором без следа тают неловкость и сомнения. Оторвались они друг от друга нескоро. А в себя мальчик пришел тем более далеко не сразу. Похлопал глазками – и протянул: – А я думал, у вас на свиданиях не целуются… – Вообще-то да. Не целуются – ухаживают. Долго и невинно. Но это ведь между своими, а у нас… У нас ведь точно все не как у людей! При последнем слове в глазах Хейзеля промелькнуло что-то совсем уж странное. Но тогда Иман отнесла это на счет их ситуации. И добавила: – Все равно ведь никогда не поженимся. Ведь для этого кому-то из нас надо перестать быть собой. – Но разве это обязательно? Почему бы нам не создать нечто свое? Нечто единое, которое подойдет нам обоим, а может, и не только нам? – Ого! Не думала, что ты такой ересиарх и адепт объединенных конфессий, да и возможно ли это вообще… – Более возможно, чем ты думаешь. Насколько ты вообще уверена, что я такой уж ревностный католик? – Но ты же духовное лицо… Будь иначе, разве твое начальство потерпело бы? – Ох, мое начальство кого только не терпит… Но вообще-то, – он понизил голос, – я и отец Джастин католики только для вида. Под прикрытием, можно сказать. Мы… Служим Смерти. – Да ладно! Это что, какая-то секта? Из тех, адепты которых стараются как можно скорее избавиться от грешной плоти и этого полного страданий мира? – Нет, это нечто большее. Господин Смерть для нас так же реален, как ты или Санзо. Мы учились в Академии, созданной нашим Богом. И теперь во имя его истребляем нечисть и проклятые души. Вот с гнездом в Тогенке недавно разделались, потому-то я и заговорил о переезде. Она вдруг осознала – это не бред и не мальчишеские глупости, а истинная правда. Хейзель явно был чем-то большим, чем казался и – при этой мысли нахлынуло странное облегчение – кажется, в самом деле мог ее понять, потому что имел дело если не с тем же, с чем она, то с чем-то очень близким… – Слушай, если это правда – так это же здорово! – Вот всего ждал, но не такой реакции. Ты как будто даже и не слишком удивилась. – Потому что, кажется, я наконец нашла кого-то похожего на меня. Я же тоже не совсем человек. – Что?! – он воззрился на нее огромными глазами, точно старался чуть ли не под кожей рассмотреть эту самую нечеловечность. – Видишь ли, среди моих родственников есть демон. Причем не из последних. – И ты, такая верующая, спокойно с этим живешь? И вы общаетесь? И давно ты знаешь? – Узнала, когда решила работать на исторической родине. Я же к родне туда и ехала. Конечно, свыкнуться с этим было непросто. Тем более что эта родня мне еще и начальство, вот так вышло. И спрашивает без поблажек, как со всех. А где-то даже и строже. – Жуткий тип, наверное. – Типша. Да ну не настолько, отличный доктор, отличный администратор… Я прямо хотела бы быть как она. – И она не заставляет тебя участвовать в каких-то черных ритуалах, ничего такого? А зачем она вообще открылась? – Похоже, ей нужно доверенное лицо. И к тому же, она ведь должна была предупредить меня о том, кто я есть, ведь неизвестно, когда и как это начнет проявляться. Вернее, мне неизвестно, а ей-то… – И только это? – Похоже. В свои дела она меня не втягивает. В смысле, в то, чем занимается вне работы. – А что, на работе она черную магию не применяет? – При мне не было. – Зачем тогда работает, если не смертных в сети затягивать? Только не говори, что для души, как мой отец Джастин стал священником. – Знаешь, а ведь так и есть. Именно для души. Ну или что у нее вместо, не знаю, но она признавалась, что работа в больнице – это прямо-таки ад кромешный. В общем, совсем как дома, только финансирование получше, трубы не прорывает ежедневно, да и зарплату все-таки платят. Хейзель снова широко распахнул глаза, а потом покатился со смеху. И стало совсем легко, обоим, кажется. Через пару минут мальчик изрек: – Ну, раз мы перестали мыслить земными категориями, все становится в разы проще. Создадим все-таки что-то свое. Неофициально, правда. Официально в моем мире к ведьмам относятся не слишком хорошо. А можно спросить?.. – он вдруг замялся, но она поняла. – Насколько я сама ведьма и что умею? Он только кивнул смущенно. – Ничего не умею, по крайней мере, пока. А вообще ведьма – это та, кто ведает, а я постигла главное. Можно оставаться собой, и даже должно, и сработает в полной мере, только если не пытаешься переделывать других. – Ладно, я думаю, там, – Хейзель многозначительно поднял взгляд, – возражать не будут. – У меня тоже. Вот только остальной родне бы как-то все это объяснить. – Я готов изобразить перед ними, что стану ради тебя правоверным. – Тебе сложно будет. Я, может, лучше бы поставила всех перед фактом, а начальницу бы попросила прикрыть. Ей это точно понравится. Мы провернем все втайне, а потом… Потом будет поздно. Я к тому моменту уже устрою тебе восточную сказку, как ее представляете вы, европейцы, с танцем семи покрывал и всяким таким. И, возможно, быстро забеременею. Он млел, видимо, уже сейчас поддавшись пресловутым восточным чарам, правда, на последних словах заметно смутился. – Так быстро? – А зачем тянуть? Ну что, готов познакомиться с демоном? – Ммм… Надеюсь, что буду готов, когда мы доберемся до твоей родины! И они было засобирались… Но потом решили сперва все-таки всласть накупаться. А то ж и не успели толком. Хотя и за это время бледнокожий Хейзель успел изрядно обгореть, а Иман лечила его какими-то одной ей ведомыми притираниями…