Первый и последний

Та сумасшедшая новогодняя ночь отпечаталась в моей памяти какими-то яркими пятнами, вплоть до момента наступления утра. Я весьма смутно запомнил, как мы с Сашей еле дыша выбрались из комнаты Юлиных родителей, предварительно постаравшись сделать все, чтобы о нашем пребывании там нельзя было догадаться; как спустились в тишине дома обратно вниз, боясь в любую секунду наткнуться на кого-то из друзей и не имея ни малейшего понятия, как объяснить им свое совместное бодрствование; и совсем не помню, как мы оказались с Сашей на том самом диване, где без задних ног дрыхли наши товарищи. Помню только, что ложась, мы старались отодвинуться друг от друга на приличное, братское расстояние. При этом первое, что я ощутил, когда проснулся от шума в коридоре пару часов спустя — это теплое Сашино тело, находящееся в моих глубоких объятиях. Должно быть во сне он по привычке, выработанной летом, прижался ко мне спиной… А может, это я по привычке сгреб его в охапку и прижал к себе — это никому не известно. Единственное, что тут же привело меня в ужас, это вопрос: не видел ли этого кто-нибудь? Но судя по размеренному дыханию соседей, они явно еще спали, а потому я тут же разнял руки и отодвинулся от Саши подальше. От греха. Он, явно почувствовав внезапный холод, недовольно заворочался, а затем распахнул глаза, сразу натыкаясь взглядом на меня. Я еле заметно улыбнулся ему, и в этот момент в комнату влетела Юля, которая как раз и была первоначальным источником шума. — Мальчики, уже проснулись? Доброе утро! Ее громкий голос, после всего выпитого мной вчера, казался сейчас каким-то особенно раздражающим, и я недовольно глянул на нее, кивая. Наши соседи по дивану, тоже услышав «будильник», заворочались и, нехотя продирая глаза, поздоровались. — Давайте, вставайте скорее, мои родители придут через час, и нам нужно успеть хоть немного убраться. Вы ведь мне поможете? Через час и вправду вернулись Юлины родители, но как хорошие друзья мы действительно помогли ей привести жилище в достойный вид. А после этого, распрощавшись, двинулись по домам, все еще немного сонные и явно планирующие досыпать недоспанное весь оставшийся день. Саша сегодня изъявил желание сам проводить меня, и мы шагали по улице, почти не разговаривая, но обмениваясь лишь короткими взглядами и репликами. Я все не мог не думать о том, какие же мы чертовы везунчики, и насколько фортуна, очевидно, любит нас обоих. Мы столько раз делали совсем безумные вещи, столько раз были на грани того, чтобы попасться… И ни разу не попались. Просто чудо какое-то. Но это не значит, что я не переживал. Каждый раз после подобного «приключения» — и новогодняя ночь не исключение — я терзал себя мыслями о том, что так нельзя. О том, что я действительно испытываю судьбу и могу доиграться. Мы можем. Потому что такое дьявольское везение просто не может сопровождать человека постоянно. И я говорил себе, что надо остановиться, не делать больше глупостей! И в то же время знал: буду. Буду, потому что… Не важно. — Спасибо за компанию, — сказал я несколько смущенно, когда мы подошли к воротам моего дома и остановились попрощаться. Увидев на секунду Сашину кривоватую улыбку, я решил уточнить. — В смысле, спасибо, что проводил! — Новый год получился отличный, — ответил он, заглядывая мне в глаза. — Точно, — отозвался я. И взглянул на его губы. Они были такими пухлыми и мягкими, и я до сих пор помнил их горьковатый привкус еще со вчерашней ночи. Должно быть, то было из-за алкоголя. Я знал, как ощущается его нижняя губа, зажатая между двух моих, и думал о том, как сильно мне хочется провести по ней языком прямо сейчас. Саша смотрел на меня вызывающе, так, словно он не против, если бы я реально так поступил. Но взгляд этот был обманчив: на самом деле Саша осторожен. Стоило мне даже просто приблизиться к нему на шаг — он бы уже оттолкнул меня. И это в лучшем случае. — Ну, тогда пока? — спросил он. — Пойдем завтра на каток? — внезапно предложил я. Идея пришла мне спонтанно, и я решил сразу озвучить ее. И правильно сделал: Саша выглядел удивленно и обрадованно. — Пойдем конечно! И улыбнувшись своей самой ясной улыбкой, он по-дружески толкнул меня в плечо и ушел. Я же, заходя в дом, пытался отогнать мысли о том, что мне ничего так сильно не хочется, как забраться на свою кровать, завернуться в теплое одеяло и уснуть беспробудным сном, вот только бы… Вот бы он при этом был под боком. *** Зимние каникулы вступили в свои права, и снежные дни, наряду с не такими уж низкими температурами позволили школьникам наслаждаться отдыхом в полной мере. Моя мама постоянно зудела о том, что нужно воспользоваться перерывом в учебе для более тщательной подготовки к экзаменам, но сил моих на это не было, а потому я тактично игнорировал ее увещевания. Было это не так уж сложно, потому что дома я почти не появлялся. Как и договаривались, на следующий же день после праздника мы с Сашей отправились на каток (который, к слову, располагался прямо под открытым небом и был совершенно бесплатным). Мы носились по льду туда-сюда добрых три часа и уже не чувствовали пальцев ног, когда наконец решили направиться домой к Саше. Придя к нему, мы с восторгом обнаружили, что его родителей там нет, и вперемешку с поцелуями стаскивали с себя промокшие от снега ботинки и штаны. Впрочем, ничего по-настоящему серьезного мы все же не планировали: родители могли вернуться в любой момент, а мы, как-никак, были не настолько сумасшедшими. Поэтому мы просто дурачились, дразня друг друга и пытаясь отогреть замороженные пальцы ног в горячей воде, в то же время залезая ладонями друг другу под майки и вызывая поток мурашек — разумеется, из-за холода. Потом, переодевшись (Саша даже дал мне какие-то свои шорты, оказавшиеся немного тесноватыми), мы сидели со здоровенными кружками чая и, поедая сладости из мешка с гостинцами, вполглаза смотрели идущую по телевизору «Любовь и голуби». — Откуда это у тебя? — спросил я, ухмыляясь и кивком указывая на пакет, содержание которого у любого ребенка вызвало бы восторг: там была куча шоколадок, конфет, печенья, зефира и прочих сладостей. — Мне мама подарила, — нисколько не смутившись, сообщил Саша, выуживая из мешка еще одну вкусняшку. — Она говорит, что на новый год детям надо дарить сладости, не важно при этом, сколько им лет. Его ответ был таким искренним и бесхитростным, что я даже не придумал, как на него отреагировать. Впрочем, это было довольно мило, если подумать. — Мне казалось, все мамы так делают? — добавил Саша, вопросительно взглянув на меня. — Нее. Моя мама всегда за практичные подарки. К тому же, я не очень люблю сладкое. — Оно и видно! — заржал Саша, и большим пальцем вытер мою верхнюю губу. — Ты это своим шоколадным усам расскажи! Вскоре, как мы и предполагали, домой вернулись Сашины родители. Его папу я видел совсем редко, и у меня каждый раз немного сердце сжималось при виде его: этот дородный мужчина с насупленными бровями не имел вообще ничего общего с лучезарным Сашей, его светлыми волосами и морскими голубыми глазами. Если бы не неуловимое сходство в форме носа и линии челюсти, я бы ни за что не поверил, что эти двое — родственники. Я тут же решил уйти, чтобы не смущать их своим присутствием, и хотя Сашина мама добродушно предлагала мне посидеть еще немного, я довольно твердо отказался. В их присутствии я обычно старался даже не смотреть на Сашу — мне казалось, что они прочитают все по одному только моему взгляду. Во многом наши последующие дни проходили почти так же активно: мы созывали ребят с собой на каток и каждый день минимум по два часа носились там, толкаясь, падая, смеясь и устраивая «догонялки». Для всех остальных мы с Сашей выглядели как главные соперники. Я, конечно, выигрывал у него в плане физической подготовки, но когда мы на коньках — одной только ее недостаточно. Нужно было иметь множество других навыков, которые у Саши были развиты на удивление хорошо: умение держать равновесие, группироваться, маневрировать… Тому, как он умел кататься спиной вперед, скрестным шагом, я мог лишь позавидовать. Мы соревновались, кто проедет от одной стороны катка до другой за меньшее количество времени, кто меньше раз упадет, кто объедет больше препятствий или прокрутит больше «пируэтов» на месте. Когда один из нас проигрывал, второй совершенно беззастенчиво над ним издевался; в ход могли идти оскорбления типа «кривоногий», «неумеха», «да кто тебя вообще кататься учил», «не умеешь — не берись», «я так и знал, что выиграю, что с тебя взять». Когда один из нас, упав, на секунду растягивался во весь рост на холодном льду, второй мог стоять и нагло ржать, возвышаясь над ним — только не очень близко, чтобы не быть застигнутым врасплох и поваленным на лед рядом. Друзья, наблюдавшие за нашими баталиями, были практически на сто процентов уверены, что мы конкурируем и пытаемся выяснить, кто круче. Они видели и знали, что мы постоянно язвим друг другу. Видели, как мы дразнимся, толкаемся, иногда даже чуть не деремся! Чего они НЕ знали… так это того, что когда все в сумерках расходились по домам, мы с Сашей всегда шли в одну сторону. В его, в мою — не важно. И стоило нам оказаться на относительно безопасной пустой территории — например, в какой-нибудь подворотне или где-то за гаражами, где даже добрая собака не покажется в такое время… Они не знали, что мы целовались там до одури, так, что голова начинала кружиться, а губы на морозе трескались. Но нам было плевать. Откуда могли догадаться наши милые, но наивные друзья о том, как сильно я прижимал Сашу к себе в такие минуты — в разы сильнее, чем на катке, когда он падал, и я не хотел позволить ему подняться? И откуда было им знать, что все эти дерзкие фразочки, которые отмачивал Саша в течение дня, я потом тихо шептал ему в губы, передразнивая и ловя его смешки собственным ртом? Не знали они и о том, как мы, если сильно замерзали на улице, все же рисковали и прятались в подъезде под лестницей, и как я гладил его скулы большими пальцами, и как мы соприкасались носами… если честно, контраст грубости на публике и нежности наедине поражал меня самого. И я был так по-дурацки счастлив. В один из дней, уже ближе к концу нашего отдыха, мы в очередной раз собрались компашкой, на этот раз чтобы покататься с горки. Уж чего-чего, а такого добра у нас в городе было навалом, и найти какую-нибудь высоченную ледяную горку, раскатанную до предела, не составляло ну совсем никакого труда. Почти все мы, разумеется, явились в тот день без экипировки. Такой роскошью, как ватрушка, обладали только счастливчики-близнецы, остальным же приходилось рассчитывать на детские ледянки, а то и вовсе на картонки. Мне было все равно, на чем кататься, главное — скорость! В детстве я больше всего любил ложиться на санки животом вниз, головой вперед, и нестись так, обгоняя ветер, чтобы сердце прямо в пятки уходило. Конечно, я понимал, что это был самый травмоопасный вариант, но от того катание становилось лишь интереснее. Добродушные ребята разрешили нам всем образовать своеобразную очередь на ватрушку, а девчонки, не желающие ждать подолгу, залезали на нее вдвоем, а то и втроем, в виде кучи-малы скатываясь вниз и громко смеясь. Я, как человек непридирчивый, уже несколько раз слетел с горы на картонке (в разных ракурсах), и только потом с удивлением обнаружил, что Саша так ни разу и не съехал вниз почему-то. Он стоял на вершине, увлеченно болтая то с Юлей, то с Мишей и Сережей, но при этом не присоединяясь непосредственно к катанию. — Ты чего-то ждешь? — хитро поинтересовался я, бесцеремонно вклиниваясь в их разговор с нашей общей подругой и кивая на горку. — Я просто болтаю, — ответил Саша, но что-то в его голосе было такого, что заставило меня немного усомниться в причинах «простой болтовни». — Только не говори, что ты боишься! — с восторгом воскликнул я, мгновенно сознавая, что попал прямо в точку. Я слишком хорошо знал мимику его лица, чтобы этого не понять. — Что за хрень ты городишь! — возмутился Саша, замахав руками и окончательно убедив меня в собственной правоте. Я взглянул вниз. В общем и целом, понять его было можно. Горка заледенела сверху донизу и была такой скользкой, что стоило на нее наступить — нога сама по себе ехала вниз, и удержаться не было никакой возможности. Кроме того, гора действительно была высокой: не знаю, сколько метров, но конец ее явно терялся где-то далеко внизу, и рассмотреть его в сумерках возможным не представлялось. Ну и дополнительным пугающим фактором, наверное, становилась ее отвесность: горка, особенно вначале, была такой крутой, что сердце каждый раз немного уходило в пятки даже у меня. — Ни за что не поверю, — сказал я, расплываясь в улыбке. — что ты ни разу в своей жизни не катался с горы. Слушающие нас ребята невольно обернулись, чтобы взглянуть на Сашу, а тот, словно признавая свое поражение, выдавил из себя негромко: — Катался. Но только в детстве. Я заржал — словно в этом действительно было что-то смешное — и увидел, как в это время одна из девчат как раз поднялась обратно на вершину, волоча за собой ватрушку. — Дай-ка ее сюда, — все еще посмеиваясь, попросил я девушку, и когда она отдала мне сие чудо человеческой изобретательности, я, хватая Сашу за рукава, буквально опрокинул его на ватрушку. Он тут же погрузился в проем в середине, а я, давая разгон, закричал «Ю-ху!» и прыгнул на задний борт ватрушки, отталкиваясь посильнее и тут же устремляясь вниз. Под нашим общим весом и при таком стартовом толчке, ватрушка, казалось, пролетела первый метр словно по воздуху, и я, держась за Сашины плечи, услышал его вопль, который практически сразу перешел в громкий хохот, по мере того, как мы летели все дальше, не способные из-за скорости даже разглядеть проносящиеся мимо деревья. Полет закончился немного раньше, чем я ожидал: мы достигли самого низа и благополучно врезались в сугроб, уехав значительно дальше, чем все остальные ребята, и получив заряд снега себе в лицо. Саша, очевидно, все еще не придя в себя от шока, сполз с ватрушки и раскинулся звездочкой на снегу, не переставая смеяться. Я, решив воспользоваться нашим кратковременным уединением, чмокнул его в висок и тут же отстранился. — Ну что, правда же это весело? Он посмотрел на меня таким взглядом… Которым, наверное, никогда и никто больше не посмотрит. И кивнул, в который раз заставляя мое сердце сжаться отчего-то. Вернувшись наверх, мы благодушно отдали ватрушку следующим по очереди катальщикам, и пока Саша делился с близнецами своими непередаваемыми ощущениями, я неожиданно поймал внимательный взгляд Юлиных глаз. Она смотрела на меня невероятно пристально, такой изучающий взгляд с ее стороны был мне незнаком. И от ее привычной игривости в тот момент, кажется, не осталось и следа. Впрочем, стоило мне с ней заговорить, как все вернулось в привычное русло, и она опять была забавной и подкалывающей собой, но я все же решил, что при Юле мне надо будет вести себя поосторожней. Последний день каникул мы всей компанией решили отметить бурной битвой снежками в нашем городском парке. Снежная зима в этом году была особенно хороша, а липкий снег, из которого мы делали наши снаряды, еще лучше. Как говорится — ни один не ушел с поля живым, в том смысле, что никто не остался сухим и не обстрелянным со всех сторон. Мне самому несколько раз прилетело прямо по голове, и я одновременно ржал и сердился. Саша с хитрой улыбкой на лице попадал в меня чаще других, и я, пытаясь ответить ему тем же, размахивался слишком сильно и почти все время промазывал — может, дело было в том, что Саша был очень шустрым и умело уворачивался. Набегавшись до сбившегося дыхания, мы наконец остановили битву, и близнецы, как люди совершенно неугомонные, на пару с девочками (к которым, я подозревал, они пытались подкатить), решили слепить снеговика, тут же начав скатывать гигантский шар для его основания. Саша с Юлей, сегодня пребывавшей в прекрасном игривом настроении, хотя ее парня даже не было рядом, повалились в сугроб и лежали теперь неподалеку друг от друга, над чем-то хихикая. Я тут же подошел к ним ближе и встал рядом, каланчой возвышаясь над распластавшимися ребятами. — Вставайте, а то замерзнете, — проворчал я, стараясь изобразить заботу. Саша смотрел на меня снизу насмешливо, Юля — с недоумением. — Мы тут вообще-то делаем снежных ангелов, — сообщила она, раскидывая широко руки и ноги, изображая, словно плывет по снегу. Саша последовал ее примеру и тоже забарахтал руками и ногами, что меня насмешило. Никогда фигуры на снегу, получавшиеся после таких манипуляций, не напоминали мне ангелов. Зато кое-кто лежащий сейчас на спине и смотрящий на меня своими небесными глазами, в темноте казавшимися практически синими — очень даже. — Дай руку, — потребовала Юля и, поднявшись с моей помощью, взглянула на вмятину, оставшуюся на сугробе. — Неплохо получилось, — вынесла она вердикт, отряхивая джинсы от прилипшего снега и поворачиваясь к Саше. Я подошел к нему и тоже протянул руку, чтобы поднять его, как Юлю. Но я совершенно не ожидал, что вместо того, чтобы подтянуться ко мне, он с силой дернет меня вниз, так, что я тут же потеряю равновесие. Если б не моя спортивная подготовка и хорошо выработанная реакция, я бы рухнул пластом прямо на него, но я за долю секунды сгруппировался так, чтобы не навалиться на Сашу (по крайней мере не полностью), а упасть рядом. Мое возмущенное: «Что ты делаешь?» утонуло в его радостном хохоте, а в следующую секунду он начал забрасывать меня снегом, словно хотел закопать в него, как закапывают в песок на пляже. Юля радостно взвизгнула и присоединилась к нему, помогая, но я не намерен был это терпеть. Схватив ее за лодыжку, я уронил Юлю рядом, и в итоге мы все оказались в сугробе, громко хохоча и привлекая внимание остальных участников нашей банды, недоуменно вопрощающих, чем мы там занимаемся. Я на секунду повернулся лицом к Саше и, видя ослепительную улыбку, адресованную мне, опять почувствовал знакомый болезненный укол в груди. Я люблю его. И ничего не могу с этим поделать. Стоя потом в подъезде, прощаясь так, словно мы расстаемся на год, (а не увидимся завтра в школе), мне хотелось одними только прикосновениями донести до него эту тайную мысль. Но неожиданно включившийся свет на верхнем этаже заставил нас пугливо отскочить друг от друга и разойтись по домам впопыхах.