Алекситимия любви

      Глеб пристально смотрит на Мишу, который покидает столовую после того, как подбросил Арсению записку. Они слишком давно дружат, поэтому Дубков сразу замечает что-то странное в поведении Михаила. Глеб уже понял, что с Поповым Миша общается слишком часто. Увидев, как Арсений читает содержимое листочка, а потом тоже направляется к выходу, Дубков решает проследовать за ним, чтобы наконец-то разобраться в чём дело. Парни пытаются идти скрытно, поняв это, Глеб делает точно так же. Он хочет знать всё, а для этого нельзя выдать себя. Неужто Миша решил кинуть их дружбу ради этого новенького? Выйдя на улицу, Дубков направился за Арсением и оказался за школой у своеобразной курилки. Встав за углом, Глеб достал телефон и начал запись, чтобы потом предоставить доказательства остальным друзьям, если потребуется. — Твою мать… — рвано выдохнул Дубков через несколько минут этого неловкого разговора.       Он нервно сглотнул и убрал камеру, записав момент поцелуя. Парень поспешил убежать обратно в школу, чтобы ни Миша, ни Арсений его не заметили. Сердце стучало бешено, Глеб не знал, что делать с полученной информацией. Как вообще понять, что главный гомофоб школы, твой друг… неожиданно оказался геем. Зайдя в класс, Дубков сел за парту к своему лучшему другу. — Макс, это пиздец, — тихо рыкнул парень, кусая губы. — Эй, ты чего? Чё случилось? — Максим взглянул на Антона Андреевича, чтобы убедиться в занятости преподавателя и спокойно разговаривать. — Миша и Арс… они сосались. В курилке, — презрительно фыркнул Глеб. — Чё за шутки тупые, блять? Я думал, что-то случилось, — парень обиженно закатил глаза, но Глеб толкнул его в бок и показал запись. Глаза Максима округлились, и он нервно сглотнул. — Да не, хуйня какая-то. Он, наверное, его разводит, чтобы потом опозорить. Сам посмотри, это новенький его поцеловал, а не Миша. Тот не при делах. Уверен, что он скоро нам всё расскажет, надо подождать. — Думаешь? — Глеб тяжело вздохнул, обдумывая, что делать с видео. — Ладно. Отложу пока улики. Но если спалится, что реально педик, то сольём. Надо проучить. Не по-пацански это.       Сейчас Дубков прокручивал в голове эту ситуацию снова и снова, пока классная руководительница рассказывала им о случившемся и просила быть осторожнее. Глеб чувствовал себя виноватым… нет. Он чувствовал себя последней сволочью, мразью. Парень не знал, найдёт ли он в себе силы когда-нибудь простить самого себя, а главное — сможет ли его простить Миша. Сейчас было совершенно не важно: гей его друг или нет. Всё чего хотел Дубков, чтобы Миша был здоров.       Весь класс экстренно собрали за день перед новым годом, чтобы прояснить всё, что произошло, ведь ситуация напоминала массовый буллинг, который вылился в серьёзные последствия. Никто из присутствующих никогда бы не подумал, что в их школе будут проводить лекцию о толерантности. Она, конечно, была сумбурной, немного грубоватой, но всё же всех просили быть терпимее и не раскрывать ориентацию других учащихся, если они сами этого не афишируют. — В каждом классе провели подобную беседу. Я надеюсь, что вы усвоили урок, — Дарья Николаевна тяжело вздохнула и провела рукой по лицу, стараясь успокоиться. — То, что в тот раз произошло с фотографиями Арсения, недопустимо, но на первый раз глаза решили закрыть, однако это… уже не лезет ни в какие ворота. Вы осознаёте последствия? Глеб. Ты их осознаешь? — учительница взглянула на Дубкова, и тот сдавленно кивнул. — Прекрасно. Надейся, что это не выйдет тебе боком, и записью в личном деле. Сейчас состояние ваших одноклассников крайне плохое.       По классу пробежался шёпот, разнося мысли и сплетни через всех людей. Ульяна сглотнула и прижалась к Серёже, беря его за руку. От Арсения не было вестей, да и от его родителей тоже. Уля места себе не находила, нервничала, не спала так же, как и Сергей. — Не нужно строить теорий. Мне велено сказать всё, как есть, так что лучше слушайте и думайте, что натворили, — Дарья Николаевна обошла свой стул и села на него, собираясь с мыслями. — Арсению провели операцию, заменили сердце на искусственное, иначе бы он не выжил. Сейчас Арсений отходит от наркоза, но родители передали, что он вторые сутки не просыпается, потому что аппарат, который ему поставили, очень слабый, несовременный, но он был единственным в больнице, в которую его увезли. Ждать новый или ехать в другую не было времени. Ему нельзя нервничать. Ни капли нельзя, ясно? Если он появится в школе, то я не хочу видеть даже косых взглядов в его сторону, иначе вам же будет хуже. До чего мы дожили… как вы из милых пятиклашек превратились в это? — слёзно и совершенно неожиданно воскликнула учительница. Ей было больно видеть, как дети, которых она знает так давно, превращаются в злых, хитрых и безжалостных монстров. Дарья встряхнула головой, вновь собираясь. — Но сейчас не об этом. В связи с фотографией… для Арсения Миша уехал с отцом в другой город. Просто папе предложили работу, и они переехали, всем понятно? Нельзя рассказывать настоящую причину его отсутствия.       Ещё минут десять класс обсуждал, как именно они будут выстраивать свою цепочку лжи. Все понимали, что это делается на благо однокласснику, однако врать всё равно было тяжко. Каждый ставил себя на место Арсения и понимал, что предпочёл бы знать правду о человеке, который стал близок. Но, несмотря на все эти мысли, ребята осознавали, чем это может закончиться, а потому соглашались поддержать легенду о переезде.       Ульяна с Серёжей немного успокоились, узнав, что Арсений хотя бы жив, но чувство тревоги полностью их не покинуло, ведь было неясно, как сложится судьба друга дальше. Если так же, как у Миши… Уля считала, что лучше вообще не жить, чем «так». Серёжа же наоборот думал, что хотел бы жить, как угодно. Главное дышать, слышать и видеть. Когда классу сообщили о случившемся, то все учащиеся замерли и замолчали. Никто не думал, что всё может обернуться такими последствиями. Преподаватель передала им, что Миша в тяжёлом состоянии, а его отец арестован. Дарья Николаевна объяснила, что это последствия травли, которую устроили накануне из-за фотографии. Михаил получил удар в висок и множество других травм, включая сотрясение, разрыв нервных окончаний и сломанные кости. Сейчас Миша просто в сознании сидел в своей палате, а вокруг него бегали дежурные врачи. Парень не говорил, не двигался, не ходил самостоятельно в туалет. Он просто не мог этого сделать. Михаил оказался запертым в своём теле, юноша истошно кричал внутри себя, рвался наружу, желая двинуться с места, сказать хоть что-то… но не выходило. Тело отказывалось подчиняться. Оставалось лишь терпеть невыносимую боль, как физическую, так и моральную.       Ульяна боялась такой «жизни» и искренне сочувствовала Мише. Понимать всё, видеть, слышать, но не иметь возможности что-то сделать. Уля уговорила Серёжу сходить как-нибудь к нему, узнать о состоянии, всё-таки Миша был близок с Арсом, да и буквально спас ему жизнь. Если бы одноклассник тогда оставил Попова умирать, всё могло бы обернуться по-другому. Ульяна думала, что вряд ли бы смогла спокойно доучиться, как и Серёжа, а Антон Андреевич… вовсе бы уволился. Уля часто секретничала с Арсением, они обсуждали своих парней, но в хорошем смысле: просто шутили и поддерживали друг друга. Поэтому девушка знала, как Антону Андреевичу тяжело справиться со своими чувствами и пережить прошлые потери — он не смог бы вынести ещё одно горе.       Антон и сам так считал. В момент, когда Миша смог добиться того, что сердце Арсения вновь заработало, Шастун почувствовал, что ещё немного, и он бы сам впал в истерику, как Дарья Николаевна. Пока они мчались в больницу на машине скорой помощи, Антон крепко держал Попова за руку и следил за каждым вздохом ученика, чтобы в случае чего немедленно обратить внимание врачей на Арсения, хотя те точно так же не сводили с него взгляд. Шаст толком не знал, что сделали эти люди, но они вкололи несколько препаратов, и Арс стал выглядеть слегка лучше. Когда скорая остановилась у больницы, туда уже подъезжали родители Попова, которым Антон скинул сообщение с адресом. Для Шаста всё вновь погрузилось в туман. Он слышал отрывки голосов, не думая, отвечал на какие-то вопросы, выполнял все поручения медработников и старался быть рядом с Арсением, пока его родители сами не подбежали к врачам, непроизвольно вытесняя Антона.       Шаст остался в стороне, чтобы не мешать и не выдавать их взаимоотношения. Сейчас рядом с Арсением его мама и папа, они справятся сами... без Антона. Шастун направился в зал ожидания, но, не справившись с тревогой, перед этим попросил медсестру передать маме Арсения о своём местонахождении, чтобы та потом сообщила о состоянии сына. Антон ждал её час, потом ещё два, а после них пять. К нему не пришел никто, и мужчина начал нервничать сильнее.       «Просто забыли. Слишком заняты. Или, может, уже оплакивают своего ребёнка..?»       Страх проникал в самое сердце и душу, медленно разъедая их изнутри. Антон уже хотел идти к регистратуре и пытаться узнать, где сейчас Попов, что с ним. Шаст знал, что сделать это практически невозможно, ведь он не родственник… он, считай, никто Арсению. И это очень тяготило. Антон не имел даже возможности узнать, что с близким ему человеком. Шаст построил в голове речь, собрался с мыслями и почти поднялся с кресла, но в этот момент услышал шаги. Он вздрогнул и обернулся в сторону двери, в которую только что вошла мама Арсения. Женщина была уставшая, заплаканная и бледная, но при этом шла легко, словно всё страшное позади. — Медсестра передала, что вы хотели от меня услышать о самочувствии Арсения, — тихо сказала мама Попова, подходя к Антону и садясь в соседнее кресло. В руках у неё была большая подарочная коробка. — Ему… провели операцию. Заменили сердце, но на искусственное. С очереди на настоящее мы не уйдём. — Я рад, что он жив, — спокойно ответил Антон, удобнее усаживаясь в своё кресло и наконец-то расслабляясь. Он услышал самые важные на этот момент слова, теперь он знает, что Арсений живой. — А я смогу его увидеть? — Шаст спрашивает это осторожно, стараясь придать голосу холод, но понимает, что сыпется на глазах, ведь фраза всё равно выходит нежной и взволнованной одновременно. — Когда он придёт в себя. Аппарат очень слабый, единственный, который был тут. Это же не платная клиника. Но другой ждать было некогда. По правде говоря, с операции прошло уже три часа, а может и чуть больше, я просто… искала в себе силы поговорить с вами, — женщина тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. — Я ужасная мать, это точно. Сегодня нарушила все личные границы сына, которые могла. Мне хотелось узнать причину, по которой он не взял лекарство, и я открыла телефон Арсения с помощью его пальца. Надеялась, что он делился этим с Серёжей или Ульяной, но в глаза бросилась ваша переписка.       На этих словах женщины Антон вновь напрягся, рвано вдыхая воздух. Он был готов умолять её на коленях, слёзно просить о том, чтобы она не писала заявление и не запрещала им общаться. Шаст был готов пообещать, что угодно, лишь бы избежать последствий для себя и для Арсения. — Послушайте, я… я всё могу объяснить… — залепетал Антон, кусая губы. — Правда? Не очень хочется услышать фразу «вы всё не так поняли», потому что если всё, что я нашла в переписке, на самом деле ложь, то я буду очень зла, что моим ребенком нагло играют, — мама Арсения чуть приподняла голову, осматривая Антона. — Нет, это не ложь, но… у нас ничего не было, клянусь. Я его не трогаю. Ну в том плане. Черт, как неловко, — Шаст провёл рукой по лицу и вздохнул. — Начнем сначала. Что вы хотели изначально сказать? — Я не знаю, как реагировать, если честно. У вас десять лет разницы в возрасте, вы его преподаватель, но… я предполагаю, ваши отношения — это единственное, что его радует в последнее время. Он часто смотрит в экран телефона и улыбается, рисует сердечки на полях всех тетрадей, — мама Арсения грустно улыбнулась, вспоминая лицо сына. Ей больно было думать о том, что сейчас Арс лежит в палате, и его организм полностью работает на каком-то аппарате. — Мне важно, чтобы он был счастлив. С мужем я поговорю сама, но, насколько я помню, у вас с ним не самое тёплое общение. Я хочу сказать, что я не против, однако если я узнаю, что вы хоть как-то обидели моего сына, то заявление моментально появится в участке, это понятно? — Предельно. У меня и в мыслях не было как-то его обидеть. Но, я надеюсь, вы понимаете, что мелкие ссоры нормальны в любых отношениях, да? — Антон не хотел ругаться с Арсом, просто осознавал, что иногда они могут не сойтись во мнениях. — Да, понимаю. Только сейчас совсем не время с ним ссориться. Ему нельзя нервничать вообще, потому что я боюсь этого дешёвого аппарата, который в нём, — женщина вздохнула. — Я думаю, что он хотел бы вручить это вам. Я была дома час назад, брала его вещи и нашла коробку. Тут ваше имя. Привезла на всякий случай, из больницы его не выпишут до пятого января, а мне кажется, что он очень хочет вручить подарок. Откроете вместе с ним, когда он очнётся? Арсений порадуется, смотря на реакцию, — мама Попова протянула Антону коробку, и тот осторожно взял её, прижимая к себе. — Можно мне в палату? Рабочие смены в этом году у меня закончились, хочу сидеть с ним, пока он не придет в себя. — Можно. Только сначала подойдём к регистратуре, я попрошу, чтобы вас пускали без моего с мужем присутствия, — женщина тепло улыбнулась и направилась на выход из комнаты.       Антон быстро направился за ней. Сердце бешено стучало, потому что Шастун успел прокрутить в голове все ужасные варианты, которые могли быть, если бы мама Арсения восприняла всё негативно. Антон понимал, что сейчас сыграло роль сердце Попова, а точнее уже аппарат, и, как бы ужасно это не звучало, был благодарен, что в связи с ним они получили «благословение» на отношения. Осталось дождаться реакции отца Арса, но Шастун был уверен, что эта прекрасная женщина сможет убедить мужа.       Через десять минут Антон стоял у палаты, держа в руках подарочную коробку. Шаст очень хотел узнать, что внутри, но понимал, что лучше открыть вместе с Арсением, потому что это явно принесёт парню радость. Шастун переживал, что подарок, который он подготовил для Попова, окажется ничтожным, если сравнивать его с коробкой Арса.       «Но ведь главное внимание, да?» — мысленно успокаивал себя Шастун.       Собравшись с мыслями, мужчина прошёл в палату и поставил коробку на тумбу, а потом взглянул на Арсения. Родители добились того, чтобы он лежал отдельно от всех и спокойно отходил от операции. Сейчас Попов просто спал. Он был спокоен, расслаблен — парень явно отдыхал. Антон чуть улыбнулся и сфотографировал Арсения. Даже сейчас он любовался им. Шаста не отталкивали ни синяки под глазами, ни излишняя бледность кожи. Попов всегда в его глазах выглядел прекрасно. Антон вздохнул и сел на кушетку, беря руку Арсения в свою. — Отдыхай. Тебе нужны силы. Только прошу… обязательно вернись ко мне, — тихо выдохнул Шастун.