Какая разница

— Знакомый почерк, — сказал Вей УСянь. — Незабвенный свод правил ордена Гусу Лань! Ну-ка перелистни дальше… Так и есть, это я переписывал, видишь внизу палец отпечатался — это мой. Он говорил бодро, даже весело, но Сяо Чжань ощущал, что это напускное. И сейчас Вей УСяню совсем не до смеха. — Рисунки тоже твои, да? Ты поэтому тогда так напрягся? — спросил Чжань. — Это же портреты Лань Чжаня? — Только первый — мой. Остальные нет. — Ну нет, не ври, — не поверил Сяо Чжань. — Там явно одна манера, просто работы разных лет. — С чего бы мне врать?! — возмутился УСянь. — Я помню, как рисовал первый портрет, с цветком. Вот как раз, когда меня в наказание заставили эти самые дурацкие правила переписывать. А Лань Чжаня отрядили наблюдать за мной. Мы сидели одни в библиотеке, и он был такой неприступный и холодный как скала, ни поболтать, ни посмеяться. Но такой красивый, что у меня руки зачесались его нарисовать. Я и не подозревал, что он сохранил портрет, думал, порвал, как тот похабный роман, что я ему подсунул. — А он сберёг… — И правила эти! Он же их наизусть с любого места мог цитировать, зачем ему их хранить, да ещё и так неаккуратно переписанные! — Может, потому что твоей рукой? — предположил Сяо Чжань, продолжая листать томик. Вдруг он заметил утолщение под бумагой — между страницами что-то лежало. Аккуратно перевернул несколько листков и обнаружил …засушенный цветок. Он был совсем плоским, почти бесцветным, но всё ещё источал чуть заметный аромат. Блёклые лепестки когда-то были лиловыми. — Мне кажется, это тоже твоё, — Сяо Чжань не решился трогать хрупкий цветок и снова прикрыл его страницей. Вей УСянь не реагировал, и это напрягало. Так непривычно было без его неутихающей болтовни. — Эй, ты чего умолк? — Знаешь, что за черепки там в тайнике? — И что? — В таких кувшинах продавали «Улыбку императора», лучший байцзю, который я пробовал в своей жизни. Только алкоголь запрещён правилами Облачных Глубин… Надо ли как-то на это отвечать, Сяо Чжань не был уверен. Ему казалось, что Вей УСянь сейчас в собеседнике не нуждался. — Открой тот мешочек, — очень тихо попросил УСянь. — Я его помню, но думал, что давно потерял. Мне интересно, что внутри. Сяо Чжань распустил тесёмки, заглянул, но не разглядел, что там лежит, и подцепив пальцами, вытащил на свет. Выскользнув, как живая, шёлковая лента дюймовой ширины стекла на колени бледно-алой спиралью. Горло внезапно сдавило, в глазах запекло от подступивших слёз. Сяо Чжань понимал, что это не его эмоции. Ни цветок, ни страницы, исписанные иероглифами устаревшего образца, ни лента ни о чём ему не говорили, но они что-то значили для Вей УСяня. И Сяо Чжань отошёл в сторону, позволил ему выплеснуть свои чувства. Слёзы потекли по щёкам, тело затряслось от рыданий. Ослепительная, всепоглощающая тоска рвала сердце в клочья. Вей УСянь изливал своё горе, своё отчаянье, свою слишком поздно осознанную любовь. Как сторонний наблюдатель, Сяо Чжань видел, что его неожиданные слёзы не на шутку перепугали Ван Ибо и Ци ПейСиня. Ибо сграбастал его в объятия и, ласково поглаживая по спине, бормотал на ухо какие-то утешения. СиньСинь только молча таращил круглые глаза, в которых плескалась паника. Даже сквозь горе Вей УСяня, Сяо Чжань наслаждался близостью Ибо. Ему было неловко от этого, но что он мог поделать? Он икал и всхлипывал, и прижимался лицом к крепкому плечу. И чувствовал, что от этого легче становилось и УСяню. Наконец, слёзы начали иссякать. Сяо Чжань обнаружил, что по-прежнему держит в кулаке красную ленту. — Это моя, — ответил Вей УСянь на незаданный вопрос. — Ты здесь жил? — поинтересовался Сяо Чжань, постепенно успокаивая дыхание и шмыгая носом. После рыданий во всём теле ощущалась ужасная усталость. Голова болела, конечности отяжелели. В кольце рук Ван Ибо было надёжно, и даже как-то уютно. Сяо Чжаню уже не требовалось утешение, однако освобождаться не хотелось, и он не спешил отодвинуться. — В этом доме я никогда не был, если ты об этом. Думаю, здесь жил Лань Чжань. И думаю… — горло снова сдавило. — Он любил меня. Иначе зачем он хранил все эти вещи? Вспомнив того Лань Чжаня из последнего сна, который безнадёжно звал «Вернись!», Сяо Чжань согласился, что так и было. Что же это, если не любовь? — Почему вы расстались? — Потому что я плохой человек, — с обречённой уверенностью сказал Вей УСянь. — Нет! — Сяо Чжань так возмутился, что чуть было не воскликнул это вслух. — Ты просто не знаешь всего, — устало парировал УСянь. — Я совершил много плохих поступков, сделал много ошибок. А Лань Чжань всё равно продолжал поддерживать меня. Осуждал, но не отворачивался. А я был слепцом, ничего не понимал, не видел, не хотел замечать его протянутой руки. Я получил заслуженную кару, но теперь я сознаю, что ещё большим наказанием она стала для Лань Чжаня. Я-то просто умер, а он остался с этим жить. И тут Сяо Чжань снова почувствовал подкатившие слёзы, но это были уже его собственные. Он вспомнил ту мелодию гуциня, и горькую печаль, и острую тоску в тихом голосе Лань Чжаня и не мог сдержаться. Вот чёрт! Он же никогда не был сентиментальным и слезливым. Не то, чтобы Сяо Чжаня нельзя было растрогать, но плаксивость точно не была в его характере. Это место так на него действовало? Точно! Следовало делать отсюда ноги как можно скорее. Вот только с ногами у Сяо Чжаня была беда — грёбаные мозоли! Да и вообще, куда отсюда идти? Кроме мальчишки Ланя никто в этих местах раньше не был. — Я был! — возразил Вей УСянь. — Правда, наверное, сейчас здесь всё по-другому. Облачные Глубины даже на моей памяти однажды сгорели дотла. Кто знает, что ещё успело произойти с тех пор… — Какие бы новости ни принёс твой друг, думаю надо валить отсюда, не дожидаясь пока явятся те, кто нас похитил, — произнёс голос над ухом. Сяо Чжань отлепился от плеча Ван Ибо и посмотрел ему в лицо. Он так отвлёкся на мысленные диалоги, что не сразу понял, о чём тот говорит. А Ибо словно подслушал их разговор с Вей УСянем. Заметив, что Сяо Чжань на него пялится, парень вдруг смутился и замолчал, как будто не привык к зрителям. Это было немножко забавным, хотя ситуация, конечно, к веселью не располагала. — Я не пойду! — возразил Ци ПейСинь. — Домой я точно возвращаться не собираюсь. Я останусь с Лань СыЧжуем. — Ему, вероятно, тоже лучше здесь не оставаться, — хмыкнул Сяо Чжань. — Особенно, если выяснится, что его замечательные собратья не в восторге от того, что их проделки раскрыты. Ци ПейСинь перепугался: — Не надо было отпускать его одного! Что если его поймали? Сяо-гэ, ему же ничего не сделают? — Вряд ли они решат его убить… — Ван Ибо подлил масла в огонь. — Но они могут захотеть что-то сделать с нами, если узнают, что мы освободились. В отличие от них, мы здесь ничего не знаем — где можно спрятаться, по каким тропам удирать. Догнать нас будет легче лёгкого… — Скажи ему, чтобы не сеял панику! — велел Вей УСянь уже абсолютно спокойным деловым тоном. — У вас есть я! — Ты есть только у меня, — безрадостно откликнулся Сяо Чжань. — Хочешь сказать, мои талисманы бесполезный мусор?