Какая разница

После десятидневного отсутствия квартира казалась чужой, словно гостиничный номер. Впрочем, Ибо привык жить в отелях, и это не напрягало. Уборщица постаралась на славу — всё блестело и пахло свежестью, только мечи она не тронула, об этом Ван Ибо специально предупредил в записке. На узорных, матовых и гладких ножнах лежал тонкий налёт пыли, непостижимым образом придавая им живой вид. Оружие казалось настоящим, прошедшим через сражения, побывавшим в жестоких поединках и немало лет служившим поколениям воинов. Но, стоило подойти ближе, и стала заметна разница. Ибо вспомнил те мечи из подземной сокровищницы, их ауру силы и опасности, что ощущалась всей кожей, энергетику, от которой мурашки бежали. У этих, конечно, ничего подобного не было. Но они всё равно нравились Ван Ибо. Он взял в хозяйственном шкафчике метёлку, и принялся обмахивать их от пыли, впрочем, без особого старания. После долгой дороги очень хотелось спать. Выходных не предусматривалось, утром ждала работа. И тут он вспомнил, как малышка ЧжоСюань ещё перед отъездом говорила про посылку из Штатов. Неужели доставили его покупку с аукциона? Бросив метёлку, Ибо рванул в спальню — все посылки оставляли обычно там, на столе у компа. Длинная коробка сразу бросилась в глаза — она была здоровенная, вся обмотанная плёнкой и облепленная разноцветными почтовыми стикерами. Пришлось искать ножницы, чтобы добраться до самой посылки. Вес у неё оказался солидным, не удивительно, что пересылка влетела в копеечку. Наконец, вся упаковочная мишура превратилась в кучу мусора, и осталось лишь снять крышку. Ибо положил на неё руки, чувствуя, как они подрагивают. Неизвестно, почему он так волновался? Может, боялся разочароваться? Одно дело рассматривать картинку, а другое — увидеть в реальности. Наверное, он слишком многого ожидал от этого меча. Уговорив себя не нервничать и не огорчаться, если клинок будет не так хорош, как хотелось бы, Ибо решительно снял картон, потом пенопластовую прослойку и развернул кокон из пупырчатой плёнки. Предплечья, виски и затылок моментально покрылись гусиной кожей. Сердце заколотилось, и пересохло во рту. Ибо дотронулся до ножен и тут же отдёрнул руку — пальцы прострелило слабым электрическим разрядом. Меч был прекрасен! Ножны из гладкого материала, похожего на белый нефрит, будто морозный узор покрывала изящная серебряная вязь. Немного поколебавшись, Ибо взялся за рукоять. Ладонь легла на неё, словно ту делали специально под Ван Ибо — именно той длины и толщины, чтобы хватка была удобной и прочной. Лезвие вышло с еле слышным звоном. Настолько тонкое, что чуть ли не прозрачное, оно, казалось, светилось собственным голубоватым сиянием. Ибо медленно выдохнул и вернул клинок в ножны. Если это бутафория, то её делал настоящий художник и мастер высочайшего класса. В ту ночь он заснул, положив меч рядом на кровати и глядя, как изморозью блестит серебро, отражая слабый свет луны из окна. Ему ничего не снилось. Зато на следующую ночь в его сон пришёл Сяо Чжань. Это было больно даже во сне — видеть его так близко, ощущать на себе его лучистый взгляд: задорный, искушающий, восхищённый …влюблённый… и знать, что всё игра, притворство и фальшь от начала и до конца. И всё равно любить и хотеть его. Ибо проснулся весь мокрый от пота, со сбитым дыханием, возбуждённый до такой степени, что его тряхнуло, стоило лишь прикоснуться к себе. Он снова зажмурил глаза, представляя Сяо Чжаня. Такого, каким он был в том заброшенном доме — расширенные зрачки, губы мокро блестят после поцелуя, волосы упали назад, открывая чистый лоб, брови сошлись над переносицей… Тогда выглядело, будто всё по-настоящему, будто и он хочет Ибо. Оргазм тоже оказался какой-то обманкой — мимолётное облегчение, и сразу после — муторная тяжесть на душе. Лучше бы вообще не дрочил. Ибо пообещал себе, что больше не станет поддаваться слабости. Легче было сказать, чем сделать. Возвращение в Пекин мало что поменяло в ритме жизни Ван Ибо, он по-прежнему был занят почти круглые сутки, но теперь не думать о Сяо Чжане стало гораздо сложнее. Если раньше, до съёмок в шоу, до поездки в горы, до похищения, он ещё мог спорить с менеджерами, оказываясь от каких-то проектов, то сейчас соглашался на любую работу и ходил на все вечеринки, на какие получал приглашения. Чтобы не оставлять себе времени, не давать возможности… Вставать рано утром и падать без сил поздно ночью было не так сложно, как выкинуть из головы мысль, что Сяо Чжань где-то рядом, в этом же городе. И пусть столица была огромным мегаполисом, но Ибо слишком хорошо помнил, как добирался на мотоцикле до его дома по ночным улицам. Хотелось получить роль в каком-нибудь сериале, чтобы снова уехать куда подальше месяца на три, но попадались только камео на день-два съёмок. В свободные часы Ван Ибо пропадал в танцевальной студии. Когда уходили хореограф и танцоры, он оставался один и продолжал отрабатывать движения, пока тело не переставало слушаться. Пару раз он там же и засыпал, прямо на полу, вытянув уставшие руки и ноги. Утром его находили уборщицы, звонили малышке ЧжоСюань, и та отвозила домой, чтобы он успел помыться и переодеться перед очередной фотосессией или участием в ток-шоу, или мероприятием бренда, или съёмками в рекламе. А в перерывах — занятия вокалом, прослушивание и отбор песен для альбома, выход которого был запланирован после китайского нового года. По задумке он должен был состоять из двенадцати песен — по одной на каждый месяц. На три уже сняли видеоклипы, и они вышли отдельными синглами весной, летом и осенью. На очереди была зимняя, но с ней Ван Ибо никак не мог определиться. Хотелось чего-то медленного, блюзового, мрачного, под стать его душевному состоянию, а из предложенного материала ничего подходящего не попадалось. Или энергичного и немного агрессивного, с уклоном в альтернативу, но и такого тоже не было. Продюсер Лю настаивал на лёгкой рождественской песенке, создающей новогоднее праздничное настроение, однако Ибо ещё сопротивлялся. Сроки поджимали, была вероятность, что он махнёт рукой и просто согласится с выбором продюсера. Пока все идеи Лю ХайКуаня выстреливали, поднимая Ибо всё выше в чартах. — Может, тебе встретиться с психологом? — внезапно поинтересовался продюсер Лю посреди обсуждения концепта оформления альбома. Застыв на секунду, Ибо выдавил кривую ухмылку: — У меня всё в порядке. — А у меня глаза есть, — парировал продюсер. — И я вижу, что это не так. Считай, что я забочусь не о твоей душе, туда я не лезу, а о том, чтобы мой артист не сорвался в самый ответственный момент и не поломал мне все графики мероприятий. Ибо открыл рот, чтобы возразить, но Лю поднял ладонь, останавливая его. — Ты прошёл через киднепинг, такие вещи оставляют раны, если не физические, то душевные точно. Можешь не признавать это, ты сильная личность, в более спокойных условиях, возможно, ты сам справился бы. Но проблема определённо есть, и со стороны я её вижу. Как продюсер, я заинтересован в том, чтобы эту проблему разрешить как можно скорее, не затягивая. Очень хотелось закатить глаза и отвернуться, но Ибо не мог себе это позволить, слишком уважал Лю ХайКуаня. Тяжело вздохнув, он проворчал: — Дайте мне месяц, окей? А потом, если захотите, снова поднимем вопрос о психологе. Продюсер Лю долго разглядывал Ибо с высоты своего немаленького роста, потом кивнул: — Месяц. Но ты ведь в курсе, что всегда можешь поговорить со мной. Неофициально, просто как со старшим братом, ладно? Он протянул руку, и Ван Ибо ничего не оставалось, кроме как пожать её.