Какая разница

Книга лежала на животе, небольшая, но увесистая. Сяо Чжань чувствовал нежелание Вей УСяня открывать её — слишком много воспоминаний. Ему было жаль своего невольного компаньона. Его душа оказалась в чужой голове, в чужом мире не по своему капризу. И вряд ли у Вей Ина будет возможность вернуться «домой». Сяо Чжань с трудом представлял, где этот самый дом, да и вообще, что именно это означает для УСяня. Время где-то в далёком прошлом? Параллельный мир? И всё же, Сяо Чжаню казалось, что у Вей УСяня есть шанс. Тот всё отрицал, но рисунки, найденные в заброшенном доме, явно были сделаны одним человеком. А, если это так, то и портрет повзрослевшего Лань Чжаня тоже принадлежал кисти Вей Ина. Значит, он вернулся к своему ...любимому. Скорей бы уже доставили телефон. От желания взглянуть на Ван Ибо Сяо Чжаня мучила почти физическая ломка. Мечтать о том, что дверь палаты откроется и войдёт Ибо, сияя радостной улыбкой, он перестал уже несколько дней назад, когда узнал, что съёмки шоу закончены и все артисты вернулись в Пекин. Если бы Ван Ибо хотел, то мог бы как-то связаться, дать о себе знать. Он же не в другом мире, как Лань ВанЦзи. И тут Сяо Чжань подумал, что на самом деле — в другом. Мир, в котором жил Ван Ибо отличался от мира Сяо Чжаня и прочих обычных людей. Наивно ожидать, что мимолётное соприкосновение двух вселенных приведёт к тому, что они каким-либо образом сольются. Сяо Чжань нажал на рычаг, поднимающий изголовье больничной кровати, и приняв сидячее положение, попытался нашарить в одеяле дистанционку от телика. Взгляд снова упал на книгу. Кое-как подцепив обложку загипсованными пальцами, Сяо Чжань подтолкнул её вверх. Перелистнулось куда-то ближе к середине. Да уж, Вей УСянь и правда не старался, когда переписывал эти правила. Иероглифы разбредались по листу нестройными рядами. Они то наползали друг на друга, то уменьшались в размерах, то вдруг поражали жирными мазками. В двух местах тушь даже размазалась, словно «каллиграф» опёрся ладонью о ещё влажную надпись. «На всей территории Облачных Глубин запрещено издавать громкие крики, кроме занятий боевыми искусствами. Так же не разрешены громкий смех и громкая речь» Сяо Чжань был убеждён, что Вей Ин, пока ещё был жив, а особенно в юные годы, просто не умел разговаривать тихо, то и дело отпускал шуточки и сам же над ними оглушительно смеялся. Наверняка, у него имелось множество друзей, потому что против его обаяния невозможно было устоять. Сяо Чжань улыбнулся. Ему стало грустно от того, что он не знал того Вей УСяня. А Вей УСянь в его голове что-то притих. Неуклюже поёрзав гипсом по бумаге, Сяо Чжань сумел перелистнуть ещё несколько страниц. Здесь иероглифы были примерно одного размера, зато написаны почти сухой кистью, так что не всегда в нагромождении серых кривых штрихов можно было угадать знакомые символы. И по контрасту — на другой стороне страницы столбики ровных, изящного начертания, иероглифов. «Дождь моросит, и кидается ветер. Занавес стар и измочен. Чёток бамбук, сосны тьмою укрыты. Пламя светильника тускло. Гость мой ко мне не приходит, Стужи и мрака боится? Так и стоит мной налитая чаша Рядом с беззвучным цинем» — УСянь! — позвал Сяо Чжань. — Посмотри, что это? — Да я смотрю. Почерк Лань Чжаня… Но… стихи? Быть такого не может! — воскликнул Вей Ин. — Почему это? — Ну как тебе объяснить, — задумчиво протянул УСянь. — Это совсем не в его характере. Думаю, он стихи всерьёз не воспринимал. Сомневаюсь, что он их читал, и уж точно не писал! — Но вот же оно! — хмыкнул Сяо Чжань. — Прямо перед тобой! И, кажется, оно о тебе. Вспоминая свой последний сон, Сяо Чжань легко мог представить себе одинокую фигуру Лань ВанЦзи перед низким столиком. Он купил белый кувшинчик с тем вином, что любил Вей УСянь, «Улыбка императора», принёс его в Облачные глубины, хотя алкоголь строго запрещён правилами. Поздно вечером, когда весь монастырь погружается в сон, он достаёт маленькую чашу и плескает в неё байцзы. Не для себя — для человека, который не вернётся, но которого он никогда не перестанет ждать. За стенами дома тоскливый осенний дождь бесконечно льёт свои слёзы, ветер с заунывным воем стучит бамбуковыми стволами. В пустом доме зябко и неуютно. Пуская по ширме угловатые размытые тени, мигает бледный огонёк в масляной лампе. На коленях Лань Чжаня лежит эта самая книга — свод правил, исписанная небрежным почерком. Ему не нужно читать — каждое слово знакомо с детства. Но Лань Чжань и взял её не для чтения. Глядя на белую нефритовую чашу с вином, он трогает пальцами страницы, думая о том, что когда-то их касался Вей УСянь. Гуцинь, лежащий рядом, молчит, и губы Лань ВанЦзи сомкнуты. Но его душа продолжает звать своего любимого. А потом он берёт кисть, и записывает слова, которые не может произнести вслух, на обороте страницы, чтобы хотя бы так, хотя бы линиями туши на бумаге быть рядом… Шмыгнув носом, Сяо Чжань потёрся лицом о рукав. Этими фантазиями чуть до слёз себя не довёл. — УСянь! — снова мысленно окликнул он. Вей УСянь не отвечал. Интересно, он-то, о чём задумался? — Ты уверен, что знал его достаточно хорошо? — спросил Сяо Чжань, чувствуя некоторую обиду за Лань ВанЦзи. — Наверное, — с некоторой задержкой ответил Вей Ин. Это прозвучало так, что Сяо Чжань всё понял. Почему УСянь насмешничает, почему не разрешает себе до конца поверить в любовь Лань ВанЦзи. Он же сам однажды сказал: «Я-то просто умер, а он остался с этим жить…» А как сейчас жить Вей УСяню с грузом этого знания, запертому в его теле, не имея возможности вернуться и признаться? На его месте, Сяо Чжань, наверное, тоже пытался бы убедить себя, что в той жизни не осталось недомолвок, что совесть чиста, что никто не опечалился из-за его смерти, никто не горюет, не ждёт… Сяо Чжань опять вспомнил про портрет взрослого Лань ВанЦзи и, прежде чем успел мысленно прикусить язык, ляпнул: — А ты уверен, что не можешь вернуться? Нет способа? Чёрт! Не надо было это спрашивать! Если бы Вей УСянь знал, то воспользовался им уже давно. А так только расстроил его ещё больше… — Я о таком не слышал, — грустно проговорил Вей Ин. — Даже, если бы и сумел возвратиться туда, какой смысл? Тринадцать лет прошло! За это время любая печаль утихнет. Если Лань Чжань и любил меня, то за столько лет всё остыло. Учитель Лань, его дядя, думаю, нашёл ему прекрасную заклинательницу из хорошего клана, они уже и детишек нарожать могли успеть… — Да прекрати нести чушь! — разозлился Сяо Чжань. — Какие ещё детишки?! Не заговаривай зубы сам себе! Ты что, боишься думать о нем? — Нет! …Да. И тут Сяо Чжаня осенило — полки со старинными манускриптами в пещере-хранилище Облачных глубин. Сотни, если не тысячи книг с заклинаниями и талисманами! Неужели в них не найдётся никакого подходящего обряда? Он хлопнул себя по бедру и зашипел от боли — грёбаный гипс! Решено. Надо только подлечиться, прийти в нормальное состояние, и можно отправляться на поиски.