Какая разница

Здесь не бывало абсолютно тихо. Не так, как в городе, где шум механический и электрический, и постоянно где-то на фоне несмолкаемый гул людских голосов. Вокруг лазарета ничего подобного не было. Однако и тишины тоже не было. Ветер шелестел листьями бамбука, а если порывы немного сильнее, то доносился легкий дробный перестук, с которым стволы задевали друг друга. Шуршали по крыше ветки, цокотали белки и щебетали птицы. Некоторых СыЧжуй уже научился узнавать. Были три сойки — по присущим им характерным звукам и интонациям он точно определял, кто из них подаёт голос. Когда они начинали все втроём «переговариваться», то напоминали СыЧжую деревенских тётушек, болтающих возле магазина. Вчера была хорошая погода, и ЦзинъИ помог выйти наружу. Они уселись на крыльцо, и СыЧжуй ощущал себя столетним стариком, греющим на солнышке древние косточки. Он смотрел на красный фонарик, который принёс ему друг, и думал, что всегда хотел увидеть, как встречают Новый год в Пекине или каком-нибудь другом большом городе. В интернете попадались ролики о салютах и праздничных шествиях, многоцветной иллюминации и нарядном убранстве улиц. В Облачных глубинах всё проходило более чем скромно. Никаких фейерверков (издавать громкие звуки не разрешается), скромное меню (большинство традиционных блюд новогоднего стола запрещались правилами), короткое поздравление от настоятеля Хуана и, естественно, никаких подарков. Всё, что отличало Новый год от остальных дней — вывешенные в столовой свитки с пожеланиями и несколько фонарей из красной рисовой бумаги. — ЧжуЧжу… — ЦзинъИ отвёл глаза, поковырял ткань штанов на колене. — Ты как вообще? — Будто не видишь? — СыЧжуй хотел сказать это иронично, а вышло как-то жалко, и он поспешил уверить: — Выздоравливаю. Медленно, конечно, однако становится лучше. У него был очередной период ремиссии, так что он почти не соврал. Чувствовал, что это никакое не выздоровление, но ни к чему было портить другу праздник. — Ты как на счёт прогулки завтра? — с сомнением и надеждой в голосе поинтересовался ЦзинъИ. СыЧжуй улыбнулся. Хотелось верить, что жизнерадостно. И кивнул. Он понятия не имел, как далеко от крыльца лазарета сумеет отойти — может на пять шагов, а может на шесть. В его состоянии это вполне сойдёт за прогулку. Ведь сегодня с помощью ЦзинъИ встал с постели и выполз наружу, значит, надежда есть. — Это хорошо… Прозвучало задумчиво. СыЧжуй присмотрелся к приятелю — брови нахмурены, взгляд устремлён куда-то вверх, губа прикушена. Он явно что-то прикидывал в уме. Зная его характер, уже можно было начинать волноваться. — У тебя на меня какие-то планы? — осторожно спросил СыЧжуй. — Завтра расскажу, — махнул ЦзинъИ и поднялся. — Мне пора, к сожалению. Он помог СыЧжую вернуться в постель, расправил одеяло, поставил чашку с водой поближе. — До встречи, — ЦзинъИ помахал рукой и скрылся за дверью. СыЧжуй слушал как постепенно затихает топот его шагов вдали. По крыше проскакала белка, перепрыгнула на дерево. В тишине было спокойно, но очень одиноко. Смог бы здесь жить Ци ПейСинь, выросший в большом городе? А сам СыЧжуй сумел бы приспособиться к жизни в столице? Это всё были абстрактные вопросы, не имеющие ответов. Но как бы хотелось ещё хоть раз увидеть ПейСиня, подержать его за руку, прижаться и обнять… тесно-тесно, чтобы чувствовать его тепло, ощущать, как колотится сердце, его дыхание на своей коже. СыЧжуй зажмурился и стиснул губы. Про поцелуи он запретил себе даже думать. Он задремал. Проснулся в сумерках, когда брат-лекарь принёс ужин и вечерние снадобья. От них СыЧжуй снова провалился в тяжёлый сон. На рассвете сквозь ресницы посмотрел, как брат-лекарь ставит на стол у кровати плошку с рисом и чашку с целебным отваром, высыпает горсть горошин-пилюль на листок бумаги и уходит. Отвар пах омерзительно, СыЧжуй, не заботясь о том, что пилюли раскатились по полу, взял бумагу и прикрыл чашку. После этого опять уснул. Действие успокоительной настойки уже прошло, и в этот раз ему привиделся сон. Про ПейСиня. Как будто они вдвоём гуляли по многолюдному праздничному Пекину. И кругом горели красные фонарики, и зазывно сияли витрины магазинов и ресторанов, и пахло петардами и специями, и откуда-то звучала весёлая музыка. И ПейСинь рассказывал что-то смешное, а СыЧжуй не мог расслышать в уличном шуме и наклонялся к нему близко-близко, к самому лицу. И тот улыбался и щурил свои бурундучьи глаза. А потом взял и поцеловал. Легко, невесомо, только тепло на губах. Но сердце заныло сладко-сладко, и СыЧжуй потянулся прихватить зубами его нижнюю губу, не пустить, углубить поцелуй. И ощутил влажный выдох. Так по-настоящему. СыЧжуй медленно разлепил ресницы и встретился со взглядом чёрных круглых глаз. ПейСинь моргнул и прижался раскрытым ртом, жадно целуя. Всё ещё не веря до конца, СыЧжуй поднял руку, положил ладонь на затылок ПейСиня, пропустил упругие пряди сквозь пальцы, чуть дёрнул. — Эй, ну, ты чего? — проворчал тот. — Реальный, — прошептал СыЧжуй. — Да! Да! — ПейСинь чмокнул его в нос, потёрся щекой о щеку, посопел в ухо и снова поцеловал в нос, в губы, в веки… — Я так скучал! — Слушайте, вы тут что, до вечера миловаться собрались? — раздался откуда-то недовольный голос ЦзинъИ. — Если хотим до темноты спуститься, надо поторапливаться. — Точно, — спохватился ПейСинь и нехотя отстранился. — Там ослик, сможешь на нём ехать? Если рядом будет ПейСинь, СыЧжуй был готов даже пешком идти. Он приподнялся на локтях и чуть не вскрикнул, но не от боли, та уже давно стала привычной, а от неожиданности. Возле кровати обнаружился ещё один гость — крупный пёс, чёрный с рыжими подпалинами. Выглядел он грозно, но морда была добродушная и светло-карие глаза смотрели без злобы, с живым интересом. Собака обнюхала постель и самого СыЧжуя, ткнулась носом в чашку с лекарством и смешно чихнула. — Это А-Нин, — представил ПейСинь. — Со мной пришёл. Он кивнул ЦзинъИ, и ребята с двух сторон подхватили СыЧжуя под руки, поставили вертикально. Голова закружилась, из желудка поднялся тяжёлый пузырь, словно ком болотной грязи. СыЧжуй осторожно выдохнул, чтобы тошнота не подкатила к горлу, сцепил зубы. ЦзинъИ знал, где рана и не касался того места, но всё равно плечо запылало. — Вперёд, — выдавил СыЧжуй, растягивая губы в улыбке. — Прогуляемся. Рыжий ослик с чёрной гривой смирно ждал, пока мальчишки суетились вокруг, усаживая СыЧжуя в седло, закрепляя его ноги в стременах. Потом послушно потрусил вслед за ЦзинъИ ровным шагом. ПейСинь шёл рядом, положив руку на круп ослика. С другой стороны, словно эскорт бежал А-Нин. Если бы не разноцветные круги, плавающие перед глазами, как карпы в пруду, поездка, наверное, даже доставляла бы удовольствие. Как понял СыЧжуй, они ехали, минуя лестницу, кружной тропой, которая выходила на маленькое плато. В молельне у подножия лестницы всегда находились два монаха. Раз в сутки из монастыря спускалась смена, СыЧжуй и ЦзинъИ, сами не единожды дежурили там. Миновать это место незамеченными вряд ли было возможно. — Не переживай, — обернулся ЦзинъИ, словно прочтя мысли друга. — Я их отвлеку, а вы быстренько прошмыгнёте за поворот, и вас уже не будет видно от храма. Подождёте меня на том месте, где я тебя встретил, — обратился он уже к ПейСиню. — Помнишь? Тот поднял руку со сложенными колечком большим и указательным пальцами. Видимо, этот жест означал подтверждение, потому что ЦзинъИ в ответ кивнул и передал ПейСиню поводья. Он скрылся за выступом скалы, и СыЧжуй приготовился. — Ты как, норм? — с беспокойством заглянул в его лицо ПейСинь. «Норм», скорее всего, было производным от «нормально» на том странном языке, которым общались городские, и СыЧжуй, понадеявшись, что понял правильно, показал пальцами колечко. ПейСинь немного нервно улыбнулся и посмотрел так, словно очень хотел поцеловать его вот прямо сейчас. От такого взгляда дышать стало легче, и одновременно тяжелее. Но думать об этом не было времени: ЦзинъИ, положив руку на плечо брату Ке, скрылся с ним внутри молельни. Второй монах, СыЧжуй со спины не мог угадать кто, немного постоял и вошёл следом. — Погнали, — сказал ПейСинь и дёрнул ослика за уздечку.