This is their Illusion

      Хонджуну не нужно приглашать Хёндже. Омега уже здесь. Чуть ли не во главе стола сидит и активно что-то обсуждает с Уёном, который недавно готов был горло перегрызть любому чужаку. И откуда только такая любовь? Откуда эти глаза блестящие не злом, как раньше, а сияющие детским энтузиазмом? Давно такого не было. И Хонджун рад видеть его таким, слышать его смех, но ещё больше он рад видеть здесь причину такого настроения кока. Сана. Он полулежит в стороне на лавке, выглядит, будто его только разбудили после бурной пьянки, затянувшейся на несколько суток, но живой, успешно двигающий всеми конечностями и иногда улыбающийся. Что, вообще-то, не делает атмосферу легче, но Уён, похоже, игнорирует. Уён, который пару часов назад кричал, что они никому не покажут Хёндже, пока не разберутся во всём, не желая слушать аргументы капитана о глупости его затеи, теперь хохочет на весь камбуз.       Ёсан же говорил, что эти двое быстро споются? И это с учётом их отвратительного знакомства. Омега тоже выглядит лучше, чем немногими часами ранее (в основном потому, что ему не пришлось сторожить Хёндже, как неугомонного ребёнка, и удалось отдохнуть). Всем значительно лучше. Без сомнений.       Сон помогает не только Капитану привести мысли в порядок, после всего случившегося.       Но это не значит, что они могли так запросто привести Хёндже с собой на завтрак без ведома Хонджуна. И он не забыл об оскорбительных словах Ёсана, что тот так неосторожно бросил ему пока сопровождал пленника к Сану. Даже если этот пленник сейчас сидит с ними за одним столом (опять же без согласия на то капитана, и как минимум половины офицеров, судя по их нерадостным лицам).       Появление Хонджуна в кухне не заставляет Уёна обратить на него внимание, так что он идёт на более жёсткие меры.       — Прекратить балаган! — Хонджун редко использует свой альфа-голос, но это уже второй раз за последние сутки. И снова на Уёна. Это даже не тот уровень беспорядка, который Хонджун называет «крайней степенью необразованности», но молчать не станет. — Потрудитесь объяснить — что происходит?       Теперь все взгляды направлены на капитана. Удивительно, что никто не сделал этого, когда тот только вошёл, даже Юнхо или Минги, которые бесспорно были самыми воспитанными людьми из всех тут присутствующих.       Что он снова сделал не так?..       Или дело не в нём?       — О, добро пожаловать, Сокол, — Хёндже совсем всё равно на то, что Хонджун капитан. Он, очевидно, привык быть самой важной персоной где бы то ни было. Его дерзкая ухмылка кричит об этом, как и его бесстыжие глаза.       — Тебе лучше бы вообще закрыть свой рот и не открывать, пока не позволят, — рявкает капитан, чем только сильнее раззадоривает Хёндже. Не с ним желал поговорить Хонджун. Уже нет. Омеге, собственно, абсолютно плевать, чего он там хотел.       — А тебе, похоже, нужно открывать свой ротик почаще и пошире, чтобы знать о происходящем в твоей же команде, — Хёндже мастерски делает вид, что знает больше Хонджуна, и этого достаточно, чтобы пират закипел от злости.       — Ещё хоть слово, и я отрежу тебе язык. Никому не станет хуже, если ты наконец-то заткнёшься.       Судя по тому, как рука Хонджуна тянется к ножу, закреплённому с задней стороны бедра, он не шутит. Но омега совсем не ощущает грани между тем, когда ещё можно язвить и когда уже лучше прикрыть рот. Все остальные отлично знают. Уён во время прикрывает Хёндже рот, а Ёсан встаёт на защиту пленника. Говорит неуверенно, знает, что воспользовался доверием Капитана, чтобы провернуть своё собственное дело:       — К сожалению, он нам нужен, Капитан, я…       — Это я уже слышал от Вас, господин Кан Ёсан, — Хонджун не просто перебивает Ёсана, он даёт понять, что тот виноват, и пока не объяснится, у него нет права голоса. От такого обращения омега морщится: так случается всегда, когда его называют господином. Отвратительно. Хуже только Ваша Светлость, как его нередко называли во дворце, или Ваше Высочество (что раздражало ещё и безграмотностью говорившего так человека, потому что Ёсан никогда не был и не будет прямым наследником трона). — Тебе бы попытаться объяснить своё поведение, пока…       — Капитан, хватит. — Ёсан не может найтись с ответом, когда его отчитывает сам Хонджун, но Чонхо к этим разборкам не имеет никакого отношения (почти), так что не теряется. Он всегда такой: никого не даст в обиду, особенно, если обвинения необоснованные. Хонджун рад, что у него в команде есть такой человек, несмотря на то, что в данный момент его это раздражает до покалывания на кончиках пальцев. — Остыньте.       — Да-да, и сядь за стол уже. Мы можем всё обсудить и после того, как поедим. Все давно нормально не ели и ужасно голодные. — Поддерживает Юнхо, так что Хонджуну приходится сдаться. Ещё и из-за осуждающего взгляда Минги, прямо говорящего о том, что капитан перегибает и берёт на себя слишком много.       Урчащий живот Хонджуна того же мнения, и раз так, — выбора у альфы не много.       Он проходит и занимает своё капитанское место во главе стола, ещё раз осматривая всех офицеров. Его место, как и всегда, между Ёсаном и Минги. Хёндже сидит прямо напротив, будто какой-то почётный гость, и пялится. Сидит и глаз от него не отрывает, пока Уён и Чонхо разносят тарелки с едой. То всего лишь каша, крупу которой они вынесли с банбойского корабля, с кусками какой-то рыбы, которую удалось поймать в сеть, но уже лучше, чем могло быть.       Запах невероятный. И почему-то отлично успокаивает нервы.       Молитва перед едой — настоящая глупость, учитывая, кем они являются, но они всё равно это делают. Простая привычка, но после неё все молча едят, старательно игнорируя выворачивающие наизнанку взгляды друг на друга некоторых людей. Отодвигают все разногласия на время приёма пищи, как это принято. Даже Хёндже следует этому небольшому ритуалу.       Хонджун знает, что реагирует слишком остро, когда дело касается Сонхва и этого Хёндже. Но как по-другому, если двадцать с лишним лет чужие феромоны казались ему не больше, чем слабым сладким привкусом, в пересоленной похлёбке, а сейчас феромоны этих двоих ощущаются, как та самая соль в той похлёбке? Любой бы так реагировал. Его, конечно, это не оправдывает: его проблемы — это его проблемы, так он считает. Но из всех них только он один. Придёт время, и капитан поймёт, что его проблемы — это проблемы команды.       Ёсан очень сосредоточен, и абсолютно точно не на еде, но оттого не начинает есть менее аккуратно, чем обычно: тканевая салфетка, как обычно, лежит на его коленях, локти в воздухе, спина прямая, при том, несмотря на качку, ни один кусочек не падает мимо. Он ест медленно, тщательно пережёвывая еду. Хёндже такой же, и это заставляет Хонджуна напрячься ещё сильнее.       Такой подход кардинально отличается от Уёна и Юнхо, которые едят быстро, особо не размениваясь на какие-то правила этикета. Да и к чему это позёрство? Они не за Императорским столом. Хотя, вряд ли там что-то изменилось бы. Юнхо при этом удаётся есть крайне аккуратно, в отличие от Уёна, который не сказать, что свинья-свиньёй, но и чистюлей его уж точно не назовёшь.       Самые спокойные — это Чонхо и Минги. По ним сразу видно, что в детстве никто не пытался отобрать у них еду, и палками за несоблюдение этикета не били. Хонджуну даже странно было за ними наблюдать в первое время, потому что они слишком нормальные для их чокнутой компании.       Сам Хонджун ничем не лучше Уёна, когда дело касается употребления пищи. А то и хуже. Ему всегда было жалко тратить много времени на еду. Матушка чуть ли не к стулу его привязывала, лишь бы он поел, а ему нужно было только поскорее сбежать из дома: в мире же ещё столько всего неизвестного, что нужно изучить. Можно же столько всего успеть, если совсем не есть, верно?       Минги пытался выбить эту установку из дурной головы капитана, но иногда оно всё ещё проскакивает, когда Хонджун чем-то сильно увлечён. Уён хотя бы не пропускает приёмы пищи (возможно, отчасти из-за того, что на корабле готовит он, но это не оправдывает его поведение вечно голодного щенка).       Блаженная тишина и спокойствие покидают их вместе с последней опустошённой тарелкой.       Уён хочет сбежать: он собирает все тарелки в таз, чтобы поскорее уйти, но когда он убирает последнюю тарелку, Хонджун смотрит на него таким взглядом, что никаких пояснений не надо.       — Понял, пусть остатки еды засохнут на посуде, и я потом страдаю, — грустно вздыхает Уён, возвращаясь на своё место за столом, под тихий смешок Сана.       — Это серьёзно, Уён. Не ты ли хотел, чтобы существование этого, — Хонджун смотрит на Хёндже, — омеги осталось в тайне?       — Ну, ты же сказал мне быть умнее. Я решил, что не пытаться прятать его — будет умнее, — недовольно бурчит Уён, с ногами забираясь на лавку у стола. Он не хотел ругаться, хотя и чувствовал вину за то, что не сказал ничего капитану. И когда он говорит об этом теперь — ему самому понятно насколько абсурдно звучали его слова, когда он ворвался в капитанскую каюту.       — Ты же знаешь, что это мы его сюда привели? — осторожно спрашивает Юнхо, не желая обидеть Уёна, но бета реагирует мгновенно, стараясь защитить себя.       — Я знаю! Но это касается Сана. Когда я это сказал, мне хотелось только надеть петлю с камнем на шею тому кто…       — Ённи, тормози, — тихо говорит Сан, когда Уён начинает тараторить своим звонким голосом. Слова Сана возвращают его в реальность, так что он кивает и замолкает, подбирая к себе колени и утыкаясь в них носом. — Расскажите по порядку.       Все согласно кивают, и Хёндже почти начинает самостоятельно рассказывать свою прекрасную историю, но в последний момент всё же придерживает свои ораторские способности, получив звонкий удар по бедру от Уёна и тяжёлый взгляд Хонджуна. Видимо, инстинкт самосохранения не покинул его окончательно.       — Я расскажу. — Ёсан встаёт со своего места. Заметно, как он собирается с силами, чтобы начать говорить, и смотрит только на Хонджуна. Будто альфа священник, перед которым нужно исповедаться, чтобы отпустить все свои грехи.       Отчасти так и есть. Ёсану жизненно необходимо объясниться перед капитаном.       Ему нужны пара тяжёлых вдохов и выдохов, чтобы действительно начать.       — Мы подобрали этого омегу на торговом банбойском корабле. Он то ли трусливо прятался в трюме, то ли его там заперли, сейчас точно не скажешь, а в его сказки я не верю, — Ёсан бросает короткий строгий взгляд на Хёндже, который вновь почти открыл свой поганый рот, но на этот раз уже Минги что-то ему прошептал на ухо, чтобы пленник замолчал, а Ёсан продолжил. — Его зовут Хёндже. Так он назвался нам. Настоящее имя — Ли Джехён.       Ёсан чувствует, как Хёндже прячет усмешку (они ещё так многого о нём не знают), и как Хонджун стискивает зубы. Ёсану и самому не хотелось признавать, но факты на лицо. Хёндже именно тот, кем он его назвал.       Он чувствует, как под взглядами остальной команды пульс учащается, и ему нужна ещё секунда передышки, прежде чем продолжить.       И Уён даёт ему это время.       — Хочешь сказать, что это муж Императора Ли? Тот, который умер двенадцать лет назад, подарив жизнь принцу Эрику?       — Именно так.       — И как он оказался на банбойском корабле?       Ёсан поджимает губы. Он был готов к этому вопросу, но от капитана, а не от Минги. Это немного выводит его из равновесия и сбивает, но он быстро перестраивает всё у себя в голове. Он подходит к Хёндже и резко поднимает его рубаху, пока тот не успел ничего сделать, пальцем показывая на рабскую метку на животе, рядом с другими шрамами. Все успели рассмотреть символ. И все прекрасно его узнали, даже если его уже плохо видно, особенно на фоне других шрамов. Хёндже шипит и одёргивает низ рубахи, отталкивая от себя Ёсана и зло смотря на него, но тот старается игнорировать испепеляющий взгляд.       У Хонджуна взгляд точно такой же. Но направлен на Хёндже. Ему и так не нравился этот омега, а теперь, когда Ёсан рассказал о том, что тот часть королевской семьи (и не просто часть, а муж самого Джуёна), Хёндже стал мишенью. Мышью в коротко скошенном поле. Идеальной добычей для Сокола.       — Я не уверен, но банбойская метка говорит сама за себя. Двенадцать лет — это долгий срок, а у омег более быстрая регенерация, чем у других, так что за столько лет она могла принять такой вид. Я думаю, что он никто иной, как равимтай. Народ прирождённых лекарей. Так что доверить ему Сана стало идеальным выходом из ситуации. И… — Ёсан кусает кончик языка, набираясь смелости, но Уён перебивает его, вскакивая со своего места, чтобы рассказать часть своей истории.       — И когда Хёндже осмотрел Сана, оказалось, что его отравили. Поэтому никакие наши мази и повязки не помогали!       Сан хмуро смотрит на возлюбленного, который так восторженно рассказывает о подвигах этого странного омеги. В нём нет ни грамма доверия к пленнику, как и у остальных.       — Хочешь сказать, что кто-то отравил меня?       — Да!       — И этот кто-то на борту?       — Да.       — Это этот с поддельным именем тебе сказал?       В Сане недоверия даже больше, чем в Хонджуне. И капитан не лезет, наблюдая, как уверенность Уёна рушится, после слов Сана.       — Но…       Бета явно не ожидал, что тем, кто станет нападать на него, будет Сан, так что он ошарашенно смотрит на него, стараясь найти хоть грамм поддержки в его глазах.       Но её там нет.       — У нас есть причины верить ему, Сан, — пытается спасти ситуацию Ёсан, но всё становится только хуже.       — То, что он пахнет, как Сонхва?       — Не… — весь план безболезненной исповеди перед капитаном рушится прямо в руках у Ёсана. План по избежанию конфликта и всяческому уходу от темы, хоть как-то касающейся Сонхва.       — Так себе причина.       Теперь и капитан ощущает волну осуждения. Верно. Это и его вина, что Хёндже вообще оказался на корабле, а не умер. Могли бы просто убить его, и не было бы проблем. С другой стороны, благодаря ему Сан идёт на поправку и… Хонджун мог бы накручивать себя и дальше, но Уён не оставляет надежд оправдать себя перед Саном, а Ёсан, похоже, ещё не закончил, так что отчаянные попытки его лучшего друга помогают взять себя в руки.       — Это тут не причём, Санни, — тихо говорит Уён и умоляюще смотрит на Ёсана, ища поддержки.       Всё-таки эти двое ещё так молоды. Хонджун даже прощает Уёну его искреннее желание одобрения каждого его действия и решения. Когда-то и Хонджуну это нужно было, так что он не влезает, как и все остальные. Даже Хёндже притих и напряжённо наблюдает за Ёсаном, будто оценивает (такое поведение пленника раздражает Хонджуна даже больше, чем бессмысленный трёп).       Ёсан, наконец, говорит. Быстро, на одном дыхании, заставляя всех впасть в ступор.       — Я заключил с Хёндже сделку. Он лечит Сана, а мы возвращаем его в столицу.       Хонджун слишком рано расслабился. Кто бы сомневался, что этот хитрый змей потребует что-то взамен.       — Нет. — Твёрдо и без колебаний отвечает Хонджун, не собираясь ничего слушать.       — Это сделка, Капитан, — напоминает ему Минги, первый осмыслив слова Ёсана.       Они все уже встали со стульев, как будто это как-то поможет им решить сложившуюся ситуацию.       — Мне всё равно. Мы не вернёмся в столицу.       Хонджун не кричит. И это даже не приказ, но он предельно серьёзен. Настолько, что Ёсану хочется заскулить или спрятаться под лавкой. Настолько редко капитан был зол именно на него, что такая реакция сбивала с ног лучше, чем сильнейший шторм, а паника охватывала до самого подкорка.       Стук в дверь корабельной кухни громкий, похожий на панический стук сердца Ёсана, разбивает гробовую тишину. Хонджуну приходится также громко рявкнуть «входите», чтобы альфа за дверью услышал и неуверенно открыл дверь.       Как много он слышал?       Молодой альфа с окрашенными в фиолетовый волосами делает всего шаг в камбуз. Он выглядит потрёпано и напугано, а его голос слегка дрожит.       — К-капитан. Там лодка. С человеком. Кажется, с живым. Что прикажете делать?