***
Пускай день начался не очень, но в школе все было как всегда стабильно. Стабильность — признак мастерства. — Я не готовлюсь, похер вообще, — сказал Тарталья, откусив яблоко. В столовой было шумно. — А к чему нужно готовиться-то? — внезапно опомнился Скарамучча, закончив витать в мыслях. Люмин даже не удивилась, что он не в курсе, а Мона слегка шокировано уставилась на него и ответила: — У нас, если что, пробник по русскому в эту субботу, — точно, как же он мог забыть! — Похер, — равнодушно сказал Скар и кивнул Чайльду, который был солидарен с ним, — Как-нибудь сдам, остальное неважно. Еще бы я в начале года из-за экзаменов парился. Когда он остановился взглядом на Моне, всплыли воспоминания из сна. Тогда ее хвостиков не было, волосы хаотично лежали на подушке, и блузки ее тоже… не было. И становилось тошно, зная, что сюжет сна не возворится в жизнь. Черт, ему отказали пару дней назад, а он тут выдумывает всякую ерунду. Но может это и не отказ вовсе? Скарамучча почувствовал себя на сто процентов счастливее, когда Мона сказала, что просто растерялась. Нужно дать ей время собраться, подумать и возможно… «Когда эти блядские мысли уже пройдут?» — по всей видимости, никогда. Он не хотел больше ждать, не хотел быть в неведении и снова в этом глупом подвешенном состоянии, но и давить на Мону тоже не мог. Даст ли она ему точный ответ? Нет, потому что не хочет обидеть? Оставалось ждать… и общаться, будто ничего не было. — Ладно, пойдемте, скоро звонок, — Чайльд резко поднялся с лавочки и пошел к выходу из столовой. Но никому вставать не хотелось: их ждали скучные уроки.***
Сегодня впервые за долгое время была отличная погода. Солнечная, относительно теплая и в целом приятная. Идеальный день для прогулок, но Мона и Люмин предпочли посидеть дома у последней. Девушки валялись на кровати: одна как всегда накрытая пледом, а вторая с ноутбуком на коленках. — Мы можем посмотреть «Голодные игры», или… — предложила Люмин. — Нет, Скар мне уже все проспойлерил, —подруга расстроенно вздохнула и пожала плечами, — Но я тебе говорить не буду. — Кстати, о Скарамучче… — и после этих слов Мона пожалела, что родилась на свет. После их серьезного (на самом деле бессмысленного) разговора уже прошло несколько дней, но… Мегистус до сих пор ни в чем не разобралась. С одной стороны, ее никто не торопил, но с другой, она сама понимала, что тянуть нельзя и халатно относиться к чувствам лучшего друга тоже. Обычно если кто-то признавался ей в чувствах, то она тут же обрывала все связи и прекращала общение, отнекиваясь, мол: «что я могу дать человеку, который ожидает большего?». Но сейчас это не прокатывало, Мона понимала, что бросить друга вот так нельзя, и она была в ступоре. Что делать? Что изменилось? Их общение никак не изменилось. Скарамучча продолжал шутить обидные шутки, Мона не прекращала вестись на провокации — все шло путем. Но девушка стала замечать редкие теплые взгляды друга, то, как он поправляет ей куртку, материт, дает откусить собственную булочку. Зная, что кроется за этими милыми дружелюбными жестами, Мона чувствовала вину. Хотя Скарамучча оставался прежним — изменилось ее восприятие. —…вы поговорили? — Да, но ничего не решили, — а точнее, не решила Мона. Люмин отложила ноутбук и выпрямилась, показывая свою заинтересованность. — А ты что думаешь по этому поводу? — Я не знаю. Поэтому и… и не решили, — безумно стыдно признавать, что Мона такая нерешительная и трусливая. Но Люмин это нисколько не смущало, в ее глазах не было ни единого намека на разочарование или насмешку. — Он тебе нравится? — такой прямой вопрос поставил в тупик. Мона широко распахнула глаза и уставилась в одну точку. — Я не уверена, что нет, но я точно знаю, что не твердое да! — выпалила она. — Ну когда ты видишь Скарамуччу, э-эм, тебе нравится на него смотреть? Образ друга всегда вызывал умиление или спокойствие, но что-то хорошее, а когда он спит, и его лицо не такое злое, то это просто нечто… — Я думаю, да, — уже серьезнее сказала Мона. — Тебе хочется касаться его? — почему-то «касаться» она поняла в самом пошлом смысле этого слова, но в любом случае: — Хочется, — всегда приятно обниматься с ним при встрече. — И последний вопрос, как часто ты о нем думаешь? — Люмин хитро улыбнулась, а Мона почувствовала, как алеют ее щеки. Подловила. Однако Мегистус не хотела признаваться даже себе в этом. Все эти частые размышления о нем связаны с недавним признанием и все, но как тогда объяснить то, почему Мона думала о нем так часто и раньше? — Ну… сейчас да, — врет. — Поздравляю, Скарамучча тебе нравится. Так просто? То есть, Мона сутками ломает голову над этим вопросом, а Люмин за секунду выдает ответ… нет, быть такого не может. — Все равно звучит неубедительно, я еще не уверена, — она недовольно сложила руки на груди. Люмин вопросительно изогнула бровь. — А какие тебе еще доказательства нужны? Сама подумай, голову включи — тебе нравится на него смотреть, нравится его трогать, ты часто о нем думаешь. Ну насчет касаний это явно не дружеское что-то. — Я… — Да ты сама себя накрутила! — внезапно продолжила подруга, — Ты слишком зациклилась на этой дружбе, все гораздо проще. Мона нахмурила брови и задумалась. Значит… правда нравится? Не дружба? Да, черт возьми, это не дружба. — Да уж, походу ты права, — Люмин действительно права. И это стало понятно лишь сейчас. Спустя несколько секунд молчания подруга снова заговорила: — Так какой фильм будем смотреть? — ничего не приходило на ум.***
В чужом лицее было холодно, отопление пока что включать не собирались. Руки непривычно покрывались мурашками, но небольшой мандраж перед пробным экзаменом — это нормально, верно? Мона боязливо закусила внутреннюю сторону щеки и обернулась. Скарамучча выглядел совсем невозмутимо, что ей показалось, словно он не понимает всей серьезности ситуации, или же это она все принимает близко к сердцу? Охранник пропускал по одному учеников через металлоискатель, просматривал паспорт и потом направлял в аудиторию. К счастью, ребята уже знали, кто в какой: Мона и Скарамучча вместе в двести второй, Тарталья где-то на первом этаже, а Люмин в двести первой. — Не накосячь, — прошептала Люмин и направилась к охраннику. Было жутко. Руки сами собой сжимались в кулаки. Было бы не так страшно, если бы это был обычный пробник, но для Моны он значил гораздо больше. Она все еще помнила про отъезд Скара, про его поступление, про собственное поступление, а чтобы поступить в Москву, нужно хорошо сдать экзамены. А вдруг она не справится? Вот, прямо сейчас и проверит свои силы. Тарталья уже ушел, а до Скарамуччи и Моны очередь еще не дошла. — Боишься? — друг подошел сзади и аккуратно положил руку ей на плечо, заставляя Мону вздрогнуть. — Немного, — дрожащие руки выдавали ее «немного». — В любом случае, я тебя подожду, и ты меня подожди, чтобы мы вместе вышли. Потом покурим, успокоимся, и все будет окей, — Скарамучча говорил так уверенно, что Моне ничего не оставалось, кроме как поверить. И довериться ему оказалось приятно. — Мона Мегистус, — мрачно произнес охранник, и девушка на автомате сделала шаг вперед. Пора.***
— Я в рот это ебала! — закричала Мона и вскинула руки вверх, как только вышла из лицея. Ей абсолютно было по барабану, слышит ли ее тот охранник, слышат ли ее учителя из кабинетов — абсолютно плевать! — Ну ладно, че ты, — Скарамучча как всегда сунул руки в карманы и последовал за подругой. И Мона в ярости обернулась. — Что я?! Я — ничего, — она глубоко вздохнула, посмотрела в совершенно спокойные глаза парня и попыталась так же успокоиться, — Люмин с Тартальей еще не вышли? — Ну в сеть в Телеграме еще не заходили, значит не вышли, — затем, когда они переступили за ворота, Скар повернул в сторону скамеек, — Пошли сядем. Мона не знала, от чего она сейчас задохнется: от собственной злости или от комка слез в горле. Все пошло не по плану, когда она поняла, насколько плохие колонки в их аудитории, и первое задание было очень-очень плохо слышно. Уже минус несколько баллов. Затем ей попалась плохая тема сочинения, еще минус несколько баллов. И, в конце концов… — Мона, сядь, — Скар редко называл ее по имени, — Сядь, и мы покурим. Она села и почувствовала себя неуютно, наверняка со стороны она кажется жуткой истеричкой. — Хорошо, — затем ее друг достал зажигалку, пачку сигарет и протянул одну девушке. Вообще, Мона редко курила, чаще парила, но сегодня исключительный случай. После этого пробника она чувствовала себя опустошенной. — Пиздец, я ничего не понял, — ровным тоном начал Скар, поджигая и себе, и подруге сигарету, — Но это всего лишь пробник, до основного есть время подготовиться. И готовиться, как уяснила Мона, придется основательно. — Мне будет стыдно перед учительницей, когда придут наши результаты, — дым приятно прошелся по горлу. — Не думай об этом, — Скарамучча сказал хороший совет, подходящий к любой ситуации. И даже сейчас… пускай кажется, что ничего не изменилось, Мона чувствовала себя рядом с ним странно. Необычайно приятно наблюдать за тем, как он делает затяжки, за изгибом его губ, за его чуть подрагивающими ресницами и за его волосами, развевающимися на ветру. Солнце приятно грело. — Я стараюсь не думать. Но я не ожидала, что я настолько, м-м, тупая. — Ты не тупая. — Если бы я не была тупой, я бы справилась с пробником и была бы хотя бы уверена в своих силах. — Ты знаешь, что я не щедр на комплименты, — Скар серьезно посмотрел в ее глаза, — И если я сказал, что ты не тупая, значит так и есть. Не веришь — твои проблемы. И Мона не нашла достойного ответа на эту фразу, только фыркнула: — Как грубо, — на половине сигареты девушка вспомнила, что нужно раскусить кнопку. Но эта честная грубость и нравилась Моне больше всего. — Но я поверю, — договорила она. — Молодец. Хочу спать, — и вправду Скар выглядел очень сонным, — Кстати, знаешь что делают молодцы? Мона непонимающе посмотрела на него. — Что? — Сосут концы, — и засмеялся. Громко, звонко, иногда давясь дымом. И девушка тоже не смогла удержаться. — Твои шутки несмешные, — усмехнувшись, сказала она и кинула окурок в мусорку. — Но ты же посмеялась? — Мона будет смеяться с любой его шутки, даже самой плохой. И да, Моне определенно нравится Скарамучча.