***
— Вот ты где! — эти три слова испугали Скарамуччу и заставили его обратно уронить волейбольный мяч в корзину. Запыханная, немного сердитая Мона стояла в дверном проеме и явно не предвещала ничего хорошего. — Что? — Я бегала тебя искать по всей школе и… и… — Отдышись. Честно говоря, Скарамучча не понимал, зачем нужно было бегать по всей школе и искать его, если у них следующим уроком физкультура, следовательно, Скар будет либо в спортивном зале, либо на складе инвентаря. Сейчас он стоял во втором месте. — В общем, — она грозно поставила руки в бока, и Скарамучче даже стало интересно, что она скажет, — Тебя просила найти училка биологии, ты ей еще с прошлой четверти не сдал какой-то конспект. — интерес пропал. — Я потом сдам… наверное, — юноша пожал плечами и вновь взял мяч. Десять штук ему нужно отнести в зал, а потом он будет свободен. Хотя вряд ли у него останется время насладится «свободой», ведь скоро начнется урок. — Опять потом? Тебя же просили! — Мона, твоя забота очень мило выглядит со стороны, но я попозже с этим разберусь, — биология не была тем важным предметом, ради которого Скарамучча отбросил бы свою лень. — Не мило. Училка орет на меня за то, что ты не появляешься на занятиях. Почему я должна это выслушивать? Донести мячи, видимо, Скарамучче не удастся. Он тяжко вздохнул. — Иди сюда, — и она, наивная, подошла, — Передай биологичке от меня фантастического путешествия нахуй, — знакомую ткань юбки было ощущать гораздо приятнее, чем какой-то грязный спортивный инвентарь. Но когда Скар попытался поцеловать ее, Мона крепко сжала губы. «Ой-ой», — будто бы он не знал, что его девушка долго злится. Мегистус не двигалась, не обнимала его — вообще ничего не делала, а когда она не проявляла инициативы, то это невероятно бесило. Оттолкнула бы или еще чего, или наконец потянулась бы ближе. Но злится за его отношение к урокам — молчит и хмурится. Да, может она и была права, Скарамучче надо перестать быть таким беспечным, и Скар обязательно послушается, одумается… но потом. — Долго дуться будешь? Я все потом сделаю, обещаю, — обещания на ветер бросать нельзя, и Скар пожалел, что ляпнул это зловещее слово из шести букв. Девушка посмотрела куда-то в левый нижний угол. — Да делай что хочешь, мне уже все равно, — она сделала шаг назад, Скарамучча сделал вперед и так до тех пор, пока Мона не стукнулась затылком о какое-то препятствие сзади. Сколько раз Скар зажимал ее у стен, и всегда у Моны было одинаковое выражение лица — удивленное, с ноткой страха и смущения. Но сейчас Мегистус сердито посмотрела на юношу и хотела уж отойти, заканчивая их игры с «зажиманиями», но кто сказал, что Скар играл? — Когда перестанешь обижаться — отпущу, — мягко сказал он, грубо схватив ее запястья в свою одну ладонь и поднял над головой. Двигаться она не сможет, благо у Скара хватка крепкая. И сейчас он увидел то самое смущенно-шокированное лицо, которое было и всегда. Кажется, они оба забыли, что изначально проблема была в биологии. Кого вообще сейчас волновал этот урок? — Я не обижаюсь. Я сказала: делай что хочешь, — буркнула она, потупив взгляд, после неудачной попытки выбраться. — Видимо, тебе нравится так стоять. Хоть улыбку нацепила бы, чтобы я тебе поверил, — одна рука у Скарамуччи оставалась свободной, следовательно, ей нужно заняться делом. — Нет, не нравится. Приблизившись к губам Моны, он не коснулся, хотя очень хотел. Выжидал непонятного момента и ловил каждый горячий вздох своей спутницы. — Очень жаль, — сердце сделало тяжелый «ту-дум», когда Мона двинулась сама ему на встречу. Зубы вновь неуклюже стукнулись, отчего они оба неловко улыбнулись, но не отстранились. Больше в воздухе не витало смущение, все отступало на второй план, и каждый их поцелуй что-то да значил. Касания были значимее разговора и гораздо познавательнее. Какие-то ошибки или недоразумения придавали особый шарм, даже нравились — еще в первый день их отношений стало понятно, что ничего не бывает как в фильмах и книгах. А что хотел сказать Скарамучча в этом касании? Что хотел объяснить, поглаживая большим пальцем ее скулу? «Мое». Все мысли растворялись в непонятный туман, тепло оседало в низу живота, но одно и то же слово продолжало крутиться на уме несмотря ни на что — «мое». Не заметил Скар, как стал таким жутким собственником, но ему это нравилось, ему придавала сил мысль, что хоть кто-то полностью принадлежит ему. А он принадлежит ей — и какой из этих двух фактов больше сотрясает сознание? Да, Мона полностью его, и это неоспоримо. Даже думать не нужно, просто Скарамучча знал. Это должны были знать все. Но сейчас… сейчас, пока они просто целуются на складе, пока Скара раздражают мокрые звуки, жизнь не казалась такой плохой, да учеба тоже. — Скар, — шепотом сказала Мона, — Уже скоро звонок, а я до сих пор не переоделась на физ-ру. Нахмурившись и недовольно цокнув, Скарамучча все же отпустил ее руки. Интересно, остались ли там следы. — Тебе помочь? — Что? — Переодеться. — Лучше помоги себе, — она взглядом указала на гору мячей, — И не забудь про биологию, окей? — поправив хвостик, закончила Мона, надеясь на положительный ответ, но Скар просто закатил глаза.***
Что-то происходит странное, но Мона не могла понять что именно. Сидя со спущенной юбкой, полурастегнутой блузкой на кровати, она тупо пялилась в зеркало и пыталась осознать, чего ей хочется больше прямо сейчас — спать или кушать. Еще один учебный день закончился. Телефон противно жужжал, но Мона пока что не хотела отвечать на сообщения. Она слишком занята. В зеркале она видела свои хвостики, черные следы от туши, которую она забыла смыть вчера перед сном и остатки помады. Видела колени, бежевые колготки, из-под которых чуть виднелись светлые полоски, напоминающие о нелучших временах. Но… ей не хотелось плакать, вообще Моне не было грустно. В школе сейчас складывается неплохо, у нее есть друзья, у нее есть любимый человек — неужели у Моны действительно все так хорошо? Случайно улыбнувшись, Мона стянула с себя остатки школьной формы и увалилась на кровать, не в силах подняться. Обниматься со Скарамуччей на переменах умопомрачительно. Опять все мысли сводились к прекрасно ей знакомому парню (чересчур знакомому). Как раз сейчас у Моны есть время поразмыслить, ведь ее коленки дрожали, даже когда она вышла со склада. Мона всегда любила оказываться в доминантной позиции: шутить над Скарамуччей, обламывать его, сидеть на нем, — и когда она, увы, бывала снизу это немного злило, удивляло, смущало, да и вообще было неправильно, не так, как должно быть. Но сегодня, ощутив чужую хватку на своих запястьях и отсутствие путей назад, у Моны перехватило дыхание — все кусочки сложились в единую картину и стало понятно, что все как раз-таки правильно. Пока Скарамучча дразнил ее, не целуя, можно было бы сойти с ума тысячу раз, что, кажется, с Моной и происходило. Блять, поддаваться чужой инициативе, позволяя быть себе немного позади, — это изумительно. Хочется еще. А что, если бы у них было больше времени? Что, если бы Мона могла не волноваться о времени и ей не нужно было держать себя в руках? Что было бы тогда? Здравый смысл кричал, что ничего бы не было, и Моне желательно поскорее одуматься и перестать фантазировать о непристойных вещах (боже, о чем она думает), как минимум потому что ни одна из ее воображаемых ситуаций не осуществиться. Секс — это больно и стыдно, Мегистус уже наслышана рассказами Люмин. Секс просто недопустим до восемнадцати лет, Мона морально не готова к этому, но… Все ее принципы были ничтожны против слов «но». Когда в желтом тусклом свете Мона видела лицо своего парня, как небрежно спадают волосы ему на глаза, как хитрая улыбка иногда проглядывается между серьезностью — дышать становилось тяжело, а сердце отказывалось возвращаться к нормальному ритму. Как он, криво улыбаясь, чуть оголял клыки, заставляя Мегистус неприлично пялиться. Каждый их поцелуй превращался в гонку, и Мона начала сдавать позиции. Слишком много всего было сказано Скарамуччей, а особенно его неловкие недо-признания, его насмешки, которые он успешно совмещал в одном предложении. Как же она его любит, и поцелуев недостаточно. Совсем недостаточно и так чертовски мало, что обидно. Но страшно — эти глупые страхи перебивали все и не позволяли двигаться дальше. А должна ли Мона переживать этот страх одна? Вдруг Скарамучче… тоже хочется, а даже если он не желает ничего менять и ничего делать, услышать ответ нужно. Однако, какими бы пошлыми мысли не были у Моны сейчас, перед ним она вновь окажется невинной овечкой, не способной ни-че-го сказать. Тогда как мысленно передать Скару, что ждет от него какой-то инициативы? Нет, так нельзя. Если не разговаривать, то ничего не изменится. Значит, нужно брать волю в кулак и… перестать бояться неизвестно чего? Ее любят, ей доверяют, за нее волнуются и ей никогда не причинят вреда, что же тогда пугает? Неизвестность? Неизвестность — отвратительная вещь. В одном белье лежать холодно и нужно накинуть на себя хотя бы халат. Потом покушать, потом начать делать уроки и потом еще куча дел. Телефон в который раз зажужжал. от кого: чихуахуа <з [мона] [м] [о] [н] [а][что?]
[ахуеть ты соизволила ответить] [что делаешь][ради этого ты спамил смс?]
[я бы не спамил, если бы ты ответила сразу] [ну и не надо] [я курить] Нет, с этим человеком будет невозможно говорить на серьезные темы. Видимо ему совсем скучно, что он так отчаянно писал. И Мона скучала не меньше — слишком часто думала о нем, неужели такие страшные вещи творят гормоны? Гормоны ли заставляют все внутри полыхать, а внутренний голос кричать: «прошу, потрогай ниже»?[мне выйти в падик?]
[го]