***
Они лежат в постели, лицом друг к другу, уже давно за полночь. Гермиона умирает с голоду, но не может заставить себя подняться. Кажется, будто они проговорили вечность, и, на самом деле, так и есть. В горле уже першит, но она боится, что момент улетучится, как только они остановятся, — она очнётся ото сна. — Твои родители не будут волноваться, что тебя так долго нет? — Мне уже не шестнадцать, знаешь ли. — Он смеётся. — Знаю, просто не хочу, чтобы они… Драко припадает в поцелуе к внутренней стороне её запястья. — Я сказал им, что мы переезжаем. — Что? Он выгибает бровь. — Если, конечно, ты не предпочтёшь остаться? — Конечно, нет. — Она замирает. — Прости, я не имела в виду… Он заходится смехом. — Я хотел съехать с первой недели. Мерлин, мама постоянно суетится, как будто я ребёнок. — Она любит тебя. — Ты защищаешь мою мать? — Он опирается на локоть, опуская подбородок на ладонь. — Вы что, подружились втайне от меня? Я пропустил конец света? — Если бы ты пропустил конец света, я бы сказала, что это наверняка твоя собственная вина. — Как я рад, что твоя язвительность осталась при тебе. — Морщинки вокруг глаз углубляются, когда его рот растягивается в улыбке. — Рад, что некоторые вещи никогда не меняются.***
Утром Гермиона просыпается первой и тянется к нему. Пальцы скользят по всё ещё тёплым простыням, и она в панике вскакивает. За закрытой дверью ванной комнаты открывается кран. Гермиона трёт глаза, укутываясь в одеяло. Драко появляется через несколько минут с влажными руками. — Доброе утро, — произносит он. Через его щёку розовеет линия — отпечаток подушки. Гермиона улыбается так широко, что щёки напрягаются, и он отвечает такой же улыбкой, раздувая ноздри от удовольствия. — Голодная? — спрашивает он. — Слона бы съела. — Я могу приготовить завтрак. Яичница? Гермиона сжимает губы. Ему ещё рано переходить на твёрдую пищу. — Мы должны вернуться, — наконец выдаёт она. Все его лекарства до сих пор в поместье. Гермиона, должно быть, смотрит на живот Драко, судя по тому, как напрягается его тело. — Верно, — отвечает он. — Думаю, должны. Они собираются тихо, разглаживают складки на одежде, запирают входную дверь. Снаружи, на каменном крыльце, Гермиона признаётся: — Я нервничаю. — Из-за родителей? Гермиона выдыхает, и он сжимает костяшки её пальцев. — Может быть. Просто я… Драко изучает её мгновение, а затем наклоняет её голову, опуская большой палец между бровей. — У тебя снова такой взгляд, как будто что-то вот-вот пойдёт не так. — Он разглаживает там складку. — Я беспокоюсь, что будет, когда мы уйдём отсюда. Мы… Он прерывает её переживания поцелуем, медленно, неуверенно, ожидая приглашения. Гермиона выдыхает, приоткрывает рот и ведёт руками от плеч Драко к шее. У него вкус зубной пасты — язык нежно ласкает её, и Гермиона издаёт смущающе-хриплый звук. Ответный смех Драко отдаётся дрожью на её губах.***
К вечеру они с Драко упаковывают вещи, готовясь покинуть поместье. Они разговаривают с Табитой и определяют график посещений, чтобы убедиться, что Драко и дальше сможет получать медицинскую помощь. Целительница бросает на них удивлённый, но не осуждающий взгляд. — Пожалуйста, постарайтесь не перенапрягаться, — говорит она ему. — Не думаю, что моя жена это позволила. Услышав это, Гермиона смеётся, но в животе вьёт узлы страх. Этот разговор — лишь прелюдия, скоро им придётся говорить с его родителями. В просторной гостиной они с Драко сидят на диване, его рука покоится на её бедре. Гермиона чувствует, как глаза Люциуса впиваются в неё. Она поджимает губы, выдерживает его пристальный взгляд и скользит ладонью по пальцам Драко. — Похоже, вы двое помирились, — протягивает Люциус. Он сжимает в руке хрустальный стакан, в котором поблёскивает виски каждый раз, когда он поворачивает запястье. — Трогательно. Драко прочищает горло. — Я пришёл сказать вам — чтобы соблюсти все приличия, — что мы возвращаемся домой. — И как, скажите на милость, ты позаботишься об уходе за собой? Твоя жена сыграет роль няньки? Очередная её… — Прекрати, отец. Я не спрашиваю твоего разрешения. — К счастью, я его и не даю. — Но ты должен уважать моё решение. Люциус улыбается, жёстко кривя губы. — Должен? Когда это я, позвольте узнать, стал получать указания от собственного сына? — Я не хочу спорить об этом. Мы уже собрали вещи, но я хотел сообщить вам лично. — Как мило. — Люциус делает последний глоток виски. — Благодарю за беспокойство — он встаёт; стук трости заставляет Драко сжаться, тонкая вена пульсирует на его челюсти. — Что ж, полагаю, тогда мне больше нечего сказать, — произносит Люциус, не глядя на них. Геометрия комнаты нарушается: четыре угла, но три человека вместо четырех. Тишина давит на уши в три раза сильнее. Драко наклоняет голову и опускает плечи. — Тебе стоит поговорить с отцом, — говорит Нарцисса. Драко выдыхает. — Он уже достаточно ясно дал понять, о чём думает. — Твой отец любит тебя, даже если не всегда знает, как выразить это словами. Он хочет для тебя только лучшего. Драко напрягается, его пальцы танцуют по тыльной стороне её ладони; он смотрит на Гермиону в ожидании. — У нас есть время, если ты захочешь снова попробовать поговорить с ним. Я подожду. Его улыбка — смесь тревоги и благодарности. На мгновение Гермиона задумывается о том, какая это привилегия — всё ещё иметь обоих родителей. Трудно представить Люциуса в роли заботливого отца, но, думается ей, некоторые виды любви не всегда заметны, они часто бывают скрыты за семью печатями. Оставшись наедине с Нарциссой, Гермиона пытается улыбнуться. Женщина выглядит слегка удивлённой её усилиями. — Я очень надеюсь, что мы как-нибудь увидимся с тобой и Драко за ужином. Гермиона коротко дёргает головой, не до конца кивнув. Тогда Нарцисса действительно смеётся — ярко, воздушно и звонко, — и тоже поднимается, чтобы уйти, разглаживая юбку. Гермиона возится с потрёпанным подолом своего свитера, теребя вылезшую нитку. Ей хочется поблагодарить Нарциссу за совет, но кажется неуважительным говорить это прямо сейчас, благодарить её за то, что отпустила собственного сына.***
Гермиона смотрит, как Драко ест, отмечая, что он жуёт в основном только правой стороной, что облизывает губы после каждого укуса. Она хочет стать экспертом по Драко Люциусу Малфою, изучить его до мельчайших подробностей. Прошла всего неделя с тех пор, как они переехали из поместья, но кажется, что гораздо больше времени. Он перешёл на мягкую пищу, а теперь стал есть и твёрдую. Голова Гермионы наклонена, щёку подпирает ладонь. — Ты правда прочитал все мои записи в дневнике? — интересуется она. Он смеётся и немного расслабляет руку, держащую ложку. — А что, будет викторина? — Просто интересно. Я знаю, что той ночью проспала всё на свете, но там было много записей. Ты прочитал все до единой? Их обеденный стол намного меньше, чем в поместье, и Драко легко протягивает руку, касаясь большим пальцем костяшек её пальцев. — В конце концов, да. Но в ту ночь мне это было и не нужно. Я пришёл бы, даже если бы не прочитал ни одной. — Но ты сказал… — Гермиона, — он улыбается ей так широко, что становятся видны полумесяцы дёсен, — я бы пришёл за тобой, даже если бы ты вообще не произнесла ту речь. — Ты так злился. — Но ведь не навсегда. Я видел, что ты стараешься. Это всё, что мне было нужно, — знать, что ты не сдалась. Она сжимает его пальцы. — Я так волнуюсь, что пойму всё неправильно. — Это не тест, Гермиона. Тебе не обязательно быть идеальной. — Знаю, но просто… иногда мне трудно доверять самой себе. — Она рвёт уголок салфетки. — Я боюсь, что снова не смогу подобрать нужных слов. — Какая глупость — говорить ему, что ей не хватает уверенности в своей способности всё исправить. В глазах знакомо щиплет, и Гермиона закрывает их. Скрипит стул. — Тогда я напомню тебе, — говорит Драко, — а ты напомнишь мне, когда я не смогу, — и проводит большим пальцем по её скулам. — Прости меня за всё, — шепчет Гермиона, указывая на себя, изо всех сил сдерживая слезы. — Я опять переборщила с эмоциональностью. Драко смеётся. — Мы даже можем снова сходить на семейную консультацию, если хочешь. — Правда? — Да, но не к Сьюзен. Она улыбается. — Само собой, никакой Сьюзен. На секунду воцаряется тишина, а затем они оба начинают смеяться.***
У неё на столе лежит письмо, вскрытое и наполовину прочитанное. «Я был так зол на тебя», — гласит первая строчка. Всё, что пишет Гарри, — шок для её организма. Сначала слова едва доходят до неё: Гермиона так восхищена завитком его буквы «г», петлёй буквы «з». Гермиона пробирается сквозь трясину своего удивления, пытаясь удержаться на земле только для того, чтобы съёжиться от осознания написанного. «Я не мог поверить в то, что ты сделала, Гермиона». Знакомый холодок пробегает по её телу, собираясь в солнечном сплетении. Она смотрит на края пергамента, сосредоточившись на смятом центре. Смутно доносится звук шагов Драко. Он на кухне. Слышен плеск воды, стук закрывающегося холодильника. Гермиона снова прикасается к пергаменту, зажимает его указательным и большим пальцами. Буквы скручиваются перед глазами, чернильные строки переплетаются друг с другом. Где-то вдалеке слышится тихое гудение, ноты которого проникают сквозь полуоткрытую дверь. Гермиона напрягается, чтобы расслышать остальное — мелодию, которую напевает Драко, когда думает, что остался один. Может быть, он решил, что Гермиона всё ещё наверху. У него не самый мелодичный голос, и верхние ноты ему не даются. Раздаётся приглушенный стук, как будто он барабанит пальцами по столешницам, и холод внутри неё слегка оттаивает. Гермиона концентрируется на этом звуке: сердцебиение замедляется, паника в груди ослабевает. — Драко, — зовёт она. Песня обрывается. Гермиона слышит, как он откашливается. — Да? Она может представить его краснеющие щёки и немного смущённый взгляд. — Ничего. — Она улыбается. — Просто хотела узнать, чем ты занимаешься. Гермиона кладёт письмо на стол. Оно может подождать. Возможно, Гарри был прав, но всё же это может подождать.***
Гермиона погружается в мелочи повседневности, приветствует их: Табита, домашняя рутина, отложенные дела. Нужно договориться с похоронным бюро, организовать логистику, чтобы разобраться с вещами родителей. У Драко осталась одна встреча с хирургом — формальность, чтобы избежать подозрений в его внезапном исчезновении. Доктор восхищается быстрым восстановлением Драко. — Это магия какая-то, — восклицает он, и все в комнате смеются. — Сильно болит? — спрашивает доктор, и Драко отводит взгляд. — Терпимо. Иногда по ночам Гермиона чувствует старое знакомое болезненное ощущение в горле. Она ныряет в объятия кошмаров о теле Драко, о его распахнутой настежь коже. Днём она замечает его согнувшимся, прижимающим пальцы к животу, но старается не волноваться зазря. Или, по крайней мере, не позволить ему увидеть, что волнуется. Она понимает, что не может лишить мужа гордости. Они расстаются только тогда, когда она встречается со своим бывшим начальником из министерства. — Для меня найдётся место в команде? — спрашивает она, и Кэлвин смеётся. — Как будто кто-то может занять твоё место. Когда Гермиона рассказывает об этом Драко, он смотрит на неё поверх «Ежедневного Пророка». — Ты как будто удивлена, — говорит он. — Вообще-то, ты очень даже незаменима, много для кого. — Я узнала, могу ли пока работать из дома. Гермиона пристально смотрит на Драко, переживая, что он снова уйдёт в себя, волнуясь, что она слишком назойлива. Вместо этого он откладывает газету. — Что ж, кажется, я везунчик. Они воздвигли стену вокруг того мира, который строят. Кажется, что теперь, когда они дома, время течёт медленнее: Гермиона наслаждается каждым мгновением, укрытая в коконе безопасности рядом с Драко. Возможно, именно поэтому письма застают её врасплох. Она возвращается домой, отправив документы на работу, и находит три конверта. На каждом стоит восковая печать: тёмно-красная, зелёная и фиолетовая. Когда входит Драко, Гермиона сидит на диване, разложив письма на коленях. — Они переживают, что ты не хочешь их видеть, — говорит он. — Знаю. Я читала. — Она искоса смотрит на него. — Собираешься убедить меня встретиться с ними? Драко смеётся, заправляя ей за ухо прядь волос. — Я бы никогда не осмелился предположить, что у меня есть право или хотя бы возможность сказать Гермионе Грейнджер-Малфой делать то, чего она не хочет. — Я даже не уверена, о чём мы будем разговаривать. Я ни с кем из них не общалась, с тех пор как они приходили навестить тебя, а теперь они приглашают меня на обед? Драко хмурится, морщит лоб. — Я пришёл в ярость, когда они рассказали, что наговорили тебе в больнице. — Они рассказали тебе? — Не думаю, что когда-нибудь видел, чтобы Пэнси так раскаивалась. — Она влюблена в тебя, ты же знаешь. — Я… Гермиона качает головой, пропуская удивление сквозь себя. Неужели откровение Пэнси когда-то шокировало её? Если учесть всё, что происходило в её жизни, то сейчас это кажется незначительным, едва ли достойным упоминания. — Хотя бы это у нас с Пэнси общее. — Она улыбается. — Я могу понять, почему они были расстроены. Гермиона проводит параллели между собой, Пэнси, Тео и Блейзом: каждый из них сделал бы всё для Драко, отдал бы за него жизнь без вопросов. Потом она думает о Роне, и Гарри, и о том, что она всегда чувствовала то же самое и к ним, но теперь уже не уверена, взаимно ли это. Она не разговаривала с Гарри несколько недель. Драко гладит её подбородок, мягко двигая пальцем по впадинке под губой. — Это не значит, что они имели право так с тобой разговаривать. Она тянется навстречу его прикосновениям, проводя большим пальцем по вязаному низу его свитера. — Дай мне немного подумать, что им ответить, — наконец говорит она. — Я хочу найти правильные слова. Позже тем же вечером Гермиона сидит в своём кабинете, покручивая перо, зажатое между пальцев. Было бы легче проигнорировать их: она не особенно горит желанием видеть Пэнси, Тео или Блейза, ещё не готова их увидеть. Но понимает, что они стараются, и хочет выразить им признательность. «Спасибо, — наконец пишет она, — за то, что были такими хорошими друзьями для Драко». Остаётся ещё одно письмо, и Гермиона закрывает глаза, прежде чем залезть в ящик. Прикоснувшись к надорванному краю, она вытаскивает письмо и, выдыхая, разворачивает его. «Гермиона, я был так зол на тебя. Раньше, из-за всего сразу. Не мог поверить в то, что ты сделала. Иногда до сих пор не могу. Я пишу это не для того, чтобы обвинить тебя или переживать всё заново. Я просто хочу побыть честным, сейчас или никогда, и сказать, что я был зол. Я так много хочу рассказать тебе, но знаю, что ты не хочешь меня видеть. Мне жаль, что я подвёл тебя. Иногда я представляю, что мы всё те же семнадцатилетние подростки. Как будто мы закончили Хогвартс, но никогда не забывали о том, кем были. Может быть, это глупо, но иногда я всё ещё чувствую себя, как раньше: мальчиком, который выжил. И, кажется, я всё ещё вижу тебя такой, какой ты была до того, как уехала в Австралию. Я не хотел замечать, как сильно всё изменилось. Ты так часто убирала беспорядок за мной, а я так никогда и не удосуживался сделать то же самое для тебя. Можешь считать это письмо извинениями, не хочу оставлять всё на пергамент. Мне нужно многое тебе сказать, если позволишь.Гарри.»
У Гермионы скручивает живот в приступе извращённых эмоций, которые она не может разгадать. Разум затуманивается, пеленой заволакивает мысли. Скучала ли она по Гарри? Она не позволяла себе много думать о нём. Лишь пыталась отпустить всё, что не смогла исправить. Живоглот входит в комнату, ловко петляя между её лодыжками, и Гермиона отстраняется от стола, чувствуя лёгкую боль там, где лоб опирался на деревянный край. Она проводит пальцами по мягкому меху книзла. — Что за странный день, — бормочет она, и кот мурлычет, кружа вокруг собственного хвоста. Гермиона слышит, как скрипит кожаный диван, и встаёт, идёт в гостиную. Драко положил ноги на кофейный столик, на коленях у него раскрытая книга. — Драко, — говорит Гермиона, протягивая пергамент. — Посмотри, что мне прислал Гарри.***
В её общении с Драко присутствует какая-то неловкость. Гермиона постоянно беспокоится о том, что скажет или сделает что-то не так. Однако бывают моменты: на диване, у кухонного стола, — когда он запускает пальцы в её волосы, припадает губами к шее, и кажется, что он наверняка чувствует ту же боль. Но Драко никогда не заходит дальше. Проводит пальцем по кружеву лифчика, а затем отстраняется с улыбкой и румянцем на лице. — Прости, — говорит он. — Я немного увлёкся. Она чувствует, как он прижимается к её животу, как стонет ей в рот, как тянет за петлю джинсов, но не больше. Её собственные руки противятся: лезут под его рубашку, но останавливаются над пряжкой ремня. Однажды утром она просыпается от шёпота губ Драко возле ключиц, шеи, уха. Его язык жарко и влажно скользит по её языку, пальцы обводят изгибы позвоночника. Ладонь Гермионы движется по его груди вниз, по линии мышц живота, как вдруг Драко резко выдыхает и отстраняется. — Прости, прости, — бормочет она. Она задела края его стомного мешка. — Я не хотела… — Нет, всё в порядке. — Он прижимается лбом к её плечу, его дыхание согревает кожу. — Я просто испугался. Вот и всё. Момент, думает она, потерян. Так ещё хуже: иметь возможность, а потом всё испортить. Но Драко вдруг наклоняет голову, снова находя её губы. Он притягивает Гермиону, пока они не оказываются прижатыми вплотную друг к другу, протискивает своё колено между её ног. Желание разливается в животе, распаляя её. Ногти царапают кожу его головы, и Драко стонет, тяжело вздымая грудь. — Чёрт, — выдыхает он. — Я хочу тебя. Она трётся о его колено, задыхаясь от прикосновений. — Пожалуйста, — шепчет Гермиона. Он стягивает с неё рубашку, и холодный воздух касается обнажённой груди, заливая щёки румянцем. Она так давно не раздевалась перед ним. Драко разглядывает её с расширенными зрачками, и Гермиона сдвигается, чтобы прикрыться, но он удерживает её руки за спиной. — Нет, не надо, дай мне посмотреть на тебя. Он опускает голову, проводит языком дорожку от одной груди к другой, лаская соски, пока она не начинает хныкать. — Пожалуйста. — Гермиона хватается за его плечо, когда он спускается, светлые волосы щекочут живот. Драко прижимает её бёдра к кровати, стягивая нижнее бельё. — Такая красивая, — бормочет он, а затем неторопливо облизывает. Гермиона чувствует, как ухмылка Драко отпечатывается на её бёдрах, и издаёт громкий, рваный стон. Руки путаются в его волосах, подталкивая, царапая шею. — Властная, — усмехается он, прежде чем скользнуть одним пальцем внутрь. Гермиона напрягается, сжимает простыни и чувствует, как он улыбается. — Тебе нравится? Она кивает, издаёт бессвязный звук, и Драко чуть сильнее надавливает большим пальцем: нежный ритм превращается в бешеный, разжигая кровь. — Чёрт. — Она тянет его за воротник рубашки, желая, чтобы та исчезла. — Драко, пожалуйста, займись со мной любовью. Он замирает и смотрит на неё. Подползает ближе, целует её в плечо и вдруг становится неуверенным, проводя по волосам и устраиваясь рядом с ней. Их лица так близко друг к другу, но он смотрит на её подбородок расфокусированным взглядом. — Я… Ты, наверное, почувствуешь его, когда… — Он указывает на себя. — Я скоро его покажу. Знаю, это может показаться тебе странным. Чувствовать его. Мы могли бы подождать. Она проводит пальцем вниз по линии его носа, по впадинке над губой. — Драко, — говорит она. — Тебе не нужно от меня прятаться. Драко напрягается, и ей хочется забрать свои слова обратно. Это неправильно, нужно было молчать; её вечная ошибка — говорить неправильные вещи с правильными намерениями. — Мне так жаль, — говорит она. — Я хотела сказать… — Я знаю, что ты хотела сказать. — Он целует внутреннюю сторону её ладони. — Но это всё равно странная штуковина, не думаешь? Гермиона кладёт руку ему на сердце. — Ты мой муж, Драко. Ни одна часть тебя не кажется мне странной. — Она целует его, скользя языком по складке рта. — Мы можем подождать, если хочешь, но я хочу тебя. Всего тебя. Драко выдыхает ей прямо в губы. Он наклоняет голову, прижимаясь лбом к её ключице, и несколько секунд всё, что она чувствует, — это дрожь его ресниц. Потом он поднимается. — Позволь мне просто быстро принять душ. Я сейчас вернусь. Он роется в шкафу и сразу же исчезает в ванной. Раздаётся звук спускаемого туалета, а затем стук воды о плитку душа. Драко возвращается быстрее, чем истекают пятнадцать минут, с влажными волосами, вьющимися возле ушей. На нём полотенце, обёрнутое вокруг живота, и какая-то чёрная повязка на талии, прикрывающая рану. Драко показывает на себя. — Табита сказала, что было бы полезно, если бы мы… — Кончики его ушей розовеют. — В общем, тебе не придётся его видеть. Он подходит и останавливаясь у края кровати. Гермиона садится, упираясь коленями в матрас, и целует Драко, одной рукой обвивая его шею, а другой зарываясь в полотенце. И тянет. — Позволь мне увидеть тебя полностью. Полотенце падает к его ногам. Гермиона проводит пальцем по дорожке светлых волос ниже пупка, целует Драко в плечо. Он издает тихий стон, его руки оказываются на её подбородке, наклоняя голову вверх. Он целует её, и Гермиона опускает руку ниже, нежно обхватывая, заставляя выдохнуть. — Чёрт, — шепчет он. Она поглаживает Драко, пока его дыхание не выравнивается. Он твердеет в её ладони, и Гермиона толкает мужа в поясницу, заставляя нависнуть над кроватью, над ней. Она отползает назад, пока голова не касается подушек, но тут он хватает её за бедро и перемещает их так, чтобы Гермиона оказалась верхом на нём. Драко прижимает одну руку к её бедру, а другую — к груди. Гермиона медленно опускается, и его глаза закрываются. Она задыхается от напряжения: короткий спазм и глубокое растяжение, которого она не чувствовала уже очень давно. — Хорошо? Гермиона кивает. — Да, — отвечает она. — Невероятно хорошо. Он начинает медленно. Огонь растекается по венам, словно пылающая звезда вырастает там, где сплетаются их тела, его тазовые кости до боли впиваются в бёдра. Гермиона прижимает руки к его груди и скользит вместе с ними вперёд, пока губы не застывают напротив его рта. Он проводит рукой по её грудной клетке, пытаясь касаться только ткани, но Гермиона дёргает его за пальцы. — Драко, — шепчет она, — я хочу почувствовать тебя полностью. Мгновение он колеблется, а затем тянет её вниз, проникая ещё глубже. — О, — выдыхает она. — Ох. Ткань чёрной повязки трётся о её живот, и Драко прижимается лицом к шее Гермионы, слова звучат приглушённо: — Прости, — бормочет он. — Тебе больно от трения? Я не думал, что ткань такая грубая. Она качает головой. — Нет, — говорит она, — прекрасно. Всё прекрасно. И его темп ускоряется, пальцы проскальзывают между ними и гладят по кругу, пока знакомое, заволакивающее разум удовольствие не разливается по телу. Он продолжает повторять её имя — Гермиона, Гермиона, Гермиона, — как заклинание. Его рот оставляет засос на её шее, подталкивая к пропасти, пока она со стоном не раскалывается на части. — Чёрт, — выдыхает Драко, яростно двигая бёдрами, пальцы отпечатывают маленькие полумесяцы на её коже. — Мерлин, Гермиона. Драко целует её, проскальзывая языком внутрь и нежно прикусывая нижнюю губу. Бёдра прижимаются друг к другу ещё сильнее, ещё ближе, пока впадинка у основания его шеи не становится глубже. — Чёрт, чёрт, — шепчет он, мышцы груди напрягаются. Гермиона слегка отодвигается и мгновение просто наблюдает за ним — за тем, как его брови сходятся к переносице, как зубы впиваются в плоть нижней губы, когда он снова двигается, медленно, пальцами массируя скат её бедра. Гермиона замирает на секунду, утыкается носом в шею Драко, а затем поднимается, опираясь на его грудь. — Я люблю тебя, — шепчет она, и улыбка Драко разливается теплом по спине. — Я знаю. — Он сжимает её бедро, пальцы танцуют по коже. Руки Гермионы падают с его плеч, бескостные, бессильные, когда она высвобождается из его объятий. — Я тоже люблю тебя, Гермиона. — Я сделала тебе больно? Ты… Он качает головой. — Это приятная боль, — и перестаёт хмуриться. — Самая лучшая.***
Безмятежным апрельским днём Гермиона хоронит своих родителей. В общем-то, это и правда прекрасный день. Цветут пионы, лёгкий тёплый ветер гоняет по небу перья облаков. Это совсем не то, чего она ожидала. И ей больно оттого, что их больше нет, чтобы увидеть это великолепие. Люди появляются из деревянных беседок, как клещи, прячущиеся под корой. Внезапно объявляются дальние родственники, игнорировавшие её письма, но теперь переполненные сочувствием. Гермиона обнимает людей с размытыми лицами. Гермиона пожимает руки холодными и расслабленными пальцами. Гермиона заготовила речь: написала её, но не может вспомнить ни слова и в конце концов вытаскивает сложенный вчетверо листок, запачканный растёкшимися пятнами чернил. — Это так утомительно, — шепчет она в какой-то момент. — Говорят, что похороны для живых, ты знаешь? Драко проводит рукой по её шее, пальцы тёплые и мозолистые. В последнее время он постоянно варит зелья. Ещё слишком рано спрашивать, но ей интересно, думает ли он об этом как о будущей карьере. — Кто говорит? Толстой? Она утыкается лицом в лацкан его пальто и фыркает. — Нет, Ролифф Бринкерхофф. — О. — Он поглаживает её по спине, целуя в лоб. — Что ж, рад, что это не Толстой. Терпеть не могу его писанину. Гермиона смеётся ещё громче, и её щеки вспыхивают, когда люди поблизости оборачиваются. Они с Драко стоят впереди всех, прямо между двумя гробами. Первые пригоршни земли уже брошены, но люди продолжают толпиться вокруг, отдавая дань уважения. Она где-то видела Пэнси, Тео и Блейза. И Уизли тоже, в полном составе. Их волосы — всплеск солнечной меди среди траурного чёрного. Гарри тоже там, его глаза и голос полны раскаяния, когда он сжимает её плечо. Все её друзья пришли, даже те, кого она теперь не может искренне назвать таковыми. Вокруг гробов разложены венки и цветы: паучьи лилии поверх шипов розовых букетов. Забот останется ещё много: неразрешённые противоречия, невысказанные извинения. Она может задуматься об обеде или ужине через несколько недель — может быть, месяцев — с Блейзом, Тео и Пэнси. Рука Драко на её ладони под столом. Она может представить их опущенные глаза, неловкую тишину, повисшую в воздухе. Гермиона не знает, что скажет, если сможет — попробует — улыбнуться, простить их полностью. Но она может представить себе будущее, в котором уже простила их, где она делает это для Драко. И, может быть, для себя тоже. Толпа шумит, топот ног нарушает тишину, пока люди спускаются с холма и возвращаются к машинам. Скоро здесь останутся только ведьмы и волшебники, ищущие возможности трансгрессировать. Гермиона поворачивается, и Уизли уже там, ждут, чтобы обнять, прошептать соболезнования. Рон целует её в щёку, отчего рука Драко на плече напрягается. Джинни крепко обнимает её. Пэнси, Тео и Блейз что-то шепчут Драко, а затем осторожно прикасаются к её плечу, каждый, и она не замирает и не цепенеет. Когда Гарри обнимает её, он шепчет: — Прости, — и она натянуто улыбается ему. — Я бы хотел как-нибудь зайти, — говорит он. Она ещё не ответила на его письмо. Хотела, но слова продолжали таять на языке. Сейчас он выглядит необычайно серьёзным, глаза за дужками очков яркие и такие зелёные. Гермиона ничего не говорит, но сжимает его пальцы. Уверена, что в конце концов у неё найдутся правильные слова. Гермиона поворачивается к гробам своих родителей, обводя взглядом блестящие лакированные поверхности. Рука Драко скользит в её, и краем глаза она ловит его улыбку. Комок в горле немного смягчается. Несколько недель назад она была права, думая, что время неудержимо: крошечные трещинки расползаются по поверхности её жизни и растут, растут, растут, пока однажды не разбивают стекло, удерживающее их вместе. Невозможно удержать время, но если быть осторожным, то можно провести его мудро, с тем, кого любишь. И для Гермионы Грейнджер-Малфой этого было достаточно.