o% angel

      На прикроватной тумбе совместное фото с самым лучшим братом, сделанное восемь лет назад, сберегшее эйфорию мгновения. По стеклянной поверхности, за которой запечатлены смеющиеся лица, мажут невзрачные тени, отбрасываемые колышущимися деревьями за окном. Бесконечность длившуюся знойную жару оттесняет долгожданное дыхание северных ветров, даруя крохотную надежду на скорейший глоток прохлады.       Енбок томно вздыхает, растирая по шее и ключицам испарину, от которой неприятный зуд и экскориации в виде розовых полос на влажной блестящей коже. Душно. В окружении учебников и конспектов, систематично разложенных на полу, он сосредоточенно расписывает план реферата по темной материи, прикидывая масштаб будущей работы. Заприметив первые, весьма существенные несостыковки, Ен хватается за карандаш, и, хотев было внести поправку, резко поднимает голову на послышавшийся шум. Из погруженного в учебу состояния вырвали пугающие удары в окно. Мелкие и назойливые, по звуку напоминающие камешки, стучат по подоконнику, задевая стекло. Первой же мыслью возникает: «град», но…       — Микроб, я знаю, что ты дома!       Ким Сынмин.       — Сынмо, какого черта? — негодующе шипит Енбок, поднимаясь с пола и грозно топая к окну. — Совсем одурел? — посылает другу через стекло предельно злобный взгляд, но тот его не слышит, невиновато улыбаясь, наблюдает, как с недовольным лицом Ли открывает створки, высовываясь и бурча: — Ты что забыл у меня под окном?!       — Это я-то забыл? — с удивлением в тоне переспрашивает Мин, агрессивно поправляя разлетающуюся из-за ветра каштановую челку. — За тобой должок, микроб. Сходить со мной в учебное кафе. Помнишь?       Енбок молчит. С потупленным взглядом явного недопонимания его молчание затягивается, а сквозящее безмолвие и шелест сухих листьев в округе Сынмо предельно раздражает. На беспечность давшего обещание друга он возмущенно и демонстративно вздыхает, нарушая паузу первым. За очередное пренебрежение его чувствами неописуемо хочется надавать Енбоку по лбу, а лучше скинуть прямиком из окна второго этажа. Сынмин разочарованно качает головой, полагая, что этот день бесповоротно испорчен, потому что хитрый Ен притворится, что ничего не помнит и, как обычно, занят. Запротестует, к тому же, выходить после полудня, сваливая на плохую переносимость высоких температур.       Унынию не суждено было длиться долго, надежда к оптимистичному Ким Сынмину, впрочем, как и всегда, возвращается быстро. Он не намерен сдаваться — пойти без друга ему страшно, да и погода трепетно шепчет о похолодании. Почувствовав приятное, обволакивающее щекотание свежести, блаженной дрожью бегущее по коже, Сынмо отбрасывает все мысли о плохом, в том числе втащить Ену, снисходительно поясняя:       — Место, где еще такие же ботаны, как ты, корпят над домашкой. Вспомнил? — Мин щурится, сверлит тяжелым взглядом, смотря на друга снизу вверх и грозно складывая руки на груди. Он решил, что никуда без него не уйдет. — Поторопись, у нас мало времени. У нее заканчивается последний урок.       — Сынмо, я…       — Да-да, ты занят, все дела. Проходили уже. Шевелись, давай!       Енбок, смутно припоминая, что где-то между строками дружеской болтовни все-таки мог ляпнуть про обещание, закатывает глаза:       — Кто меня только за язык дергал? — устало проговаривает, больше злясь не из-за ситуации, а жары, уже отчаиваясь сдуть ниспавшую прядь с влажного лба, и тщетно, она прилипла будто намертво, как и настойчивый взгляд близкого друга.       Ну и жара.       В такой зной выходить из дома вовсе не хочется, но в кафе, в отличие от дома, кондиционер работает как надо. Именно мысли о нем тут же, как по щелчку, заставляют изменить первоначальное решение.       — Ладно! — рявкает Ен, выказывая все свое напускное недовольство. Все же, его отвлекли от реферата, а постичь глубины темной материи он и вправду хотел. К тому же, необходимо показать, что такое Сынмину прокатывает в последний раз. — Через двадцать минут буду готов, мне нужно в душ. Но учти, торчать вечность с тобой я не собираюсь!       — Это взаимно, — цокает Сынмин, но внутри праздно ликует, спустя мгновение выпуская на волю неудержную радость. Ладонями он играючи поглаживает воздух, медленно кружась на месте, жадно пытаясь надышаться буйным цветением. Во дворе настоящее обилие изумительных ароматов, исходящее от причудливых цветов, развевает ласкающий ветер.       — И жди на улице! — заключает Ен, с добрым прищуром взирая на друга.       …тебе, по всей видимости, и так хорошо.       — Почему? — Мин останавливается, ловя себя на мысли, что не отказался бы от стакана холодной воды, милосердно поданного рукой согласившегося Енбок-и.       — Не хочу, чтобы ты своей неосторожностью разбудил отца, еще разобьешь мне что, растяпа, — хмыкнув, Енбок ныряет обратно в комнату, но в последний момент останавливает руку на створке, прислушиваясь и морща лицо:       — Две растяпы, — бормочет себе под нос едва разборчиво Ким, продолжая: — Купались. Одну в водоворот затянуло, другая вслед утонула, — опуская взгляд на потертые конверсы, неоднозначно улыбается своему нехитрому умозаключению.       — Сынмо… — утомленный вздох слетает с распахнувшихся губ, — ты же знаешь, что не умеешь шутить, да? — Енбок изгибает бровь, тепло усмехаясь над другом-балбесом.       Я и не шутил.       — Просто поторопись, — решая не выходить за рамки, рискуя попасть под раздачу, Мин оставляет озвученным только это, беззаботно кружится с закрытыми глазами, продолжая глупо улыбаться эфемерным образам, в которых…       …Ким Сынмин совсем скоро увидит ее вновь.       Енбок с видом глубокого непринятия морально настраивает себя на предстоящий вечер.       Сынмо, ты странный.

***

      — Так это она, твоя одержимость и самое неземное Божество из всех, кого ты только встречал? Как ее зовут? Лиа, говоришь? — Енбок поворачивает голову через плечо, без какого-либо стеснения рассматривая с ног до головы пассию друга.       — Замолкни, — шепотом цедит сквозь стиснутые зубы Сынмин, скромно провожая плавное передвижение Лии, зашедшей с подругой в кафе. — Услышит же. А ну отвернись!       — Такая серьезная, — нарочито продолжает Енбок, игнорируя все попытки друга дотянуться до себя и прервать оценивающую речь, заткнув себе рот. Он пялится пристально, ищет ту самую деталь во внешности и поведении, которая могла бы зацепить эстета Сынмо. Просто ради того, чтобы обуздать личный интерес, раз уж из-за нее ему пришлось проторчать здесь целых пять часов.       Сынмо изводится, места себе не находит. Сердце из груди сейчас выпрыгнет. Он бегло мажет взглядом по сторонам, пытаясь найти другой способ заставить своего друга замолчать. Может салфетку в рот засунуть?       — Ты же понимаешь, что это птица не твоего полета? Такая гордая и высокомерная.       Услышав такое заключение лучшего друга, которое с определенной точностью полоснуло по самому больному, Сынмин останавливается. Застывает в перекинутом над столом положении, разжимая пальцы на вороте чужой футболки.       — Ага… есть у вас что-то общее, — отягчено вздыхает он, по какой-то причине внезапно, даже для себя, сдается, плюхаясь обратно на диван. Руки как нежизнеспособные отростки скользнули по столу, зацепив за собой стакан с ледяной газировкой Енбока. Сынмин страдальчески подтягивает напиток к себе и с грустным видом обхватывает губами трубочки сразу из двух стаканов. Несмотря на то, что в своем американо со льдом.       Соизволив наконец-то прекратить пытку, Енбок оборачивается к самопровозглашенному страдальцу, вскидывая брови и обомлевая от увиденного. Его губы машинально распахиваются в требовании предъявить за украденную газировку, но в израненном сердце Сынмо вдруг пожаром вспыхивает новая надежда, которую тот тут же горячо объявляет, перебивая даже не начатую речь: — Тебя же, умника, мне удалось заполучить в друзья. Так может быть и…       — Ли Енбок, верно? — Ен смыкает полные губы, тупит взгляд и запоздало поднимает голову на подошедшую фигуру, не успев сложить факты в единое целое и нервно дернувшись в легком испуге. — Здравствуй. Меня зовут Чхве Лиа. Прошу меня извинить, что прерываю вашу беседу, — девушка кидает короткий взгляд на уменьшившего в размерах Сынмина, медленно утекающего под стол, но продолжающего посасывать газировку с американо сразу из двух стаканов. Нахмурив аккуратные брови при виде неоднозначного кадра, она спешит вернуться к незаинтересованному Енбоку, уже не так уверенно продолжая:       — На следующей неделе стартует подача заявок на совместные проекты по физике. Ты числишься самым лучшим учеником школы. Для меня было бы большой честью поработать с тобой и совместно научиться чему-то новому. Ну как? Ты за?       — Я не работаю в паре, — мрачно оглашает Енбок, отмахиваясь под немой аккомпанемент широко распахивающегося рта друга. Огромные, карие глаза Сынмо, которые вот-вот из орбит выпрыгнут и прикатят к виновнику, точно покончат самосожжением. — Так что, нет, — контрольный выстрел.       — Я понимаю, что ты зарекомендовал себя, как одиночка. Но все же, подумай. Участникам обеспечены рекомендательные письма, которые помогут при поступлении в Сеульский национальный, Корё, Ёнсе университеты. Денежный приз немаленький, да и условия конкурса: только пары.       — Повторяю, мне… — хотев было начать пламенную речь про загруженность другими предметами, да и как бы невзначай похвастаться тем, что далеко не один из учителей напишут ему рекомендательные письма в выбранный им университет Корё, Енбок вдруг унизительно мычит, осознавая, что нагло заткнут чужой потной ладонью. Сынмо взирает на него с глазами безумца, которые буквально кричат: «прикончу, микроб», но стоило только им обратить взгляд к Лии, как они тут же теплеют, а сам обладатель приветливо улыбается, понижая тон голоса до мягкого, бархатистого:       — Он подумает. И это… я Сынмин, если что, — свое имя произносит стеснясь, никак не реагируя, да и позабыв про мычащего друга, применяющего жалкие попытки отлепить руку с внезапно стальной хваткой внезапно сильного Сынмо. — Он парень с характером, к нему нужен особый подход. Понимаешь? Я попытаюсь его переубедить.       Ради себя тебя.       Лиа задумчиво вздыхает, поправляя выбравшуюся прядь блестящих каштановых локонов за проколотое в хряще ухо, на чем Сынмин бесповоротно теряется. Он повержен. Распахивает не подлежащие контролю губы в немом «вау» и замирает в восхищении момента. Она — собрание самых драгоценных рукописей, на страницах которых расшитые золотыми нитками описания ввергают в квинтэссенцию всего прекрасного. Ким Сынмин, обожающий литературу, в данный момент признается себе, что ни одно мастерски подобранное описание к Лии не передаст даже одной трети ее неземной красоты. Как жаль, что родители заперли его в стенах, где грызут гранит естественных наук. Будь все наоборот, он бы раскрыл свой потенциал, и будь она вместе с ним на литературном направлении, то непременно стала бы чуточку ближе к нему. К его духовно возвышенной душе, жадной до прозаичных строк и классических симфоний.       — Все в порядке, — с явным недовольством в интонации проговаривает Лиа, несколько оскорбленная холодной отчужденностью Енбока, что, отпрянув от руки друга, тут же принялся поливать губы антисептиком, морща лицо. — Я подожду, — совсем недолго мнется на месте, нервно ломая пальцы и явно о чем-то желая спросить еще, но в конечном итоге все же покидает их столик, так и не попрощавшись.       — Она не привыкла получать отказы, — хмыкает Енбок, как ни в чем не бывало, допивая свою отвоеванную газировку и по какой-то причине вновь оглядываясь назад, будто кто-то сверлит его спину прожигающим взглядом. Никого, а за стеклянными стенами меркнет. Пора бы возвращаться домой. Не понимает Ен эту нововведенную моду на учебу в кафе. Школьники и студенты готовы сутками напролет зависать в этом местечке, уткнувшись в ноутбуки с головой.       — Слушай, Сынмо, какой бы стервочкой не была твоя Лиа, и как бы мне тяжело не было с ней работать над совместным проектом, если приз действительно достойный, то я, пожалуй, соглашусь. Меня вдруг посетила мысль, что хочу на чистокровно заработанные деньги подготовить подарок к возвращению брата, тем самым отблагодарить за все его непосильные труды. Я верю, что он скоро вернется. У меня предчувствие. — Сынмину будто бы чудится, что янтарные глаза его друга загораются, становятся лучистыми, как греющее солнце. — Ты как? Не будешь против?       — Да ты шутишь?! — оживает Ким, пораженный такими глупыми вопросами. — Я и подумать не мог, что ты такой плосколобый, микроб, — нервно стучит ладонями по столу, в такт каждому проговариваемому слову: — Да это лишний повод мне околачиваться вокруг вас!       Ли Енбок, лучший ученик частной школы, сурово хмурится, не совсем представляя, как это будет выглядеть. В делах, касающихся учебы, он предельно серьезен, даже несколько дотошен. А тут Сынмин…       — Как думаешь, у меня есть шансы? Только честно! — глаза Сынмо становятся огромными, жалобными, как у щенка, и Енбок готов поклясться, что видит на их дне свое отражение — страдальческую гримасу с немного грустной ухмылкой, кричащей «спасите меня, пожалуйста, от всего этого».       — Не-е думаю… — на пониженных тонах отвечает Ен так, как действительно предполагает. Он не умеет врать и ведь мог бы этим похвастаться, но в данный момент категорично нет. Больно смотреть на то, как меняется лицо друга, который наверняка ждал от него другой реакции.       — Эй! — обиженный Сынмин бьет кулаком в плечо, да так, что задумывавшийся, никак не ожидавший жесткого прилета Енбок косится в сторону, шипя от поразившей руку боли. Руки у Мина и вправду сильные, к тому же большие. — Поддержка, знаешь что такое? Видимо, нет.       — Сынмо, подумай хорошенько, чем бы ты смог заинтересовать такую девушку, как она? — последние слова целенаправленно подчеркивает мягкой интонацией, пытаясь донести до друга очевидное: — Если ни одной мысли в голову не приходит, значит у тебя и впрямь все плохо.       — А у тебя что первым в голову приходит, а?! — вскипает Ким, задетый прямолинейностью Енбока. — Как бы ты девушку заинтересовал? — напряжение за столом предвидено усиливается. — Да такой, как ты, только занудам и понравится, и… Оу, — осознание приходит с запозданием, мир тут же теряет краски, — как же мне не свезло влюбиться именно в такую. Зануду. Да что же меня на таких людей-то тянет? Вы черствые грубияны.       Сынмин сжимает руки в кулаки и мягко-страдальчески лупит ими по столешнице, привлекая внимание ближайшие к ним столики. Благо Лиа кафе покинула, не став делать заказ.       Злит, его определено злит такая несправедливость. Что, если позвать Ена себе в напарники — всего лишь предлог? Что, если он нравится Лии? Даже если отбросить талант друга к естественным наукам и незаурядную смышленость, он, к тому же, остается достаточно привлекательным юношей. Что, если?       Енбок не слышит жалоб друга, не замечает его пылкое размахивание руками и агрессивное втягивание остатков американо, разносящееся на весь зал. Вокруг него будто огни гаснут, человеческие фигуры меркнут, а стены до безоглядной темноты сжимаются, оставляя наедине с собой. Он только сейчас, внезапно для себя, осознает, что никогда не задумывался о девушках, как об объектах обожания, любования и что интереснее, — притяжения. Эталоном его красоты был и остается образ старшего брата, которого он не видел вот уже восемь лет. В груди что-то неоднозначно щекочет, а щеки начинают пылать. Сердечный удар чрезвычайно громок. Качающий кровь орган будто ломится в ребра, угрожая вырваться. Удар, еще один и еще…       — Ты вообще меня слушаешь? — Сынмин щелкает пальцами прямо перед носом, а темнота испугано расступается вниз, словно черным песком осыпается, оставаясь у ног. Готовая в любой момент затянуть обратно. — Слушаешь? — переспрашивает недовольная физиономия Мина, таращась в упор. Голос друга доносится будто из толщи воды.       — Д-да, — Ен тяжело сглатывает, ищет за что бы зацепиться взглядом, заставляя себя воспротивиться зыбучей тьме. — То есть нет. То есть, это имеет значение?! — он явно потерян в пространстве, дыша часто и поверхностно. — Изучай лучше физику, объект твоего обожания обожает ее! — буквально выплевывает, приводя себя в чувства легкими похлопыванием по щекам и шее.       Сынмо тупит взгляд, озадаченно сводя брови к переносице и досадливо шерстя языком по брекетам с разноцветными резинками:       — А ты меня научишь? — с искренней надеждой. Ради нее он готов переступить через себя.       — Что? По-твоему, это так просто?! — едва придя в норму, Енбок вновь обомлевает от шока. — О Господи! Нет! — с запалом отнекивается, когда осознает окончательно, что друг не шутит. Холодные пальцы машинально хватаются за ремешок своего рюкзака, чтобы в случае давления под предлогом горестного прошения бежать куда подальше.       — Ну помоги мне! — жалобно взвывает Ким, выбрасываемый на стол, как морж на берег. Ен аж на месте подпрыгнул, спеша сгладить углы:       — Давай отложим этот вопрос до лучших времен, ну а сейчас разойдемся, пока ты не вцепился мне в кожу, а то вон зубы уже облизываешь! И…       — И?       С бескровным лицом Енбок застывает, смотрит за спину Сынмо, безжизненно проговаривая едва шевелящими губами неожиданную просьбу:       — Проводи меня домой.       — Чего?! Ты девчонка что ли, домой тебя провожать, — хохотнул Ким, но никакой реакции с противоположной стороны не получает. Даже коронно осуждающего взгляда. Его друг бледнее мраморной статуи, да и по отсутствию движений от нее ничем не отличающийся.       — Я очень боюсь грозы, а за окном зарница. Умоляю.       Сынмин недоверчиво оборачивается, определено полагая, что это шутливый способ Енбока перевести тему разговора, чтобы под шумок от него сбежать. Разместив поудобнее локоть на спинке стула, он не без удивления всматривается в темное полотно надвигающегося ненастья. Кратковременная вспышка. Одна, вторая. Еще пару минут и начнется настоящий апокалипсис.       — Я, конечно, понимаю, у каждого свои загоны… — Мин делает паузу, взвесив все за и против, чтобы деликатно продолжить, — но, ты не пробовал преодолеть этот страх? — интересуется он, обернувшись обратно к другу, который будто и не присутствует в этом кафе. Не здесь, не с ним. На побледневшем маленьком лице отбрасывает отражение его величество ужас, из-за которого Ен сейчас сжимает края футболки, нервно перебирая ткань заледеневшими пальцами.       — Енбок, подойди ко мне, — доверительно взывает Хенджин, протягивая руку. Ему, затушевавшему на пороге собственного дома, осторожно выглядывающему из-за дверного косяка. — Ну же, не бойся, малыш. Я рядом.       — Я не могу, — скулит он, жмурясь до собственных бликов под веками, пульсирующих одновременно с тусклыми вспышками на небосклоне. — Хен, давай в дом! Прошу…       — Мы будем здесь, не станем отходить далеко. Ничего не случится, доверься мне, — на полных губах Хенджина растягивается мальчишеская улыбка: — Трусишка.       Енбок, приоткрыв один глаз и мельком исследовав обстановку, в которой прямой угрозы не обнаруживается, ему безотказно доверяется. Раскаты грома приближаются, но ненастье покамест по-прежнему далеко. Он подается вперед, нерешительно переступает через порог, ощущая как кружащий листья ветер начинает виться вокруг его тела, щекотно забираясь под домашнюю футболку.       — Поймал, — тепло констатирует Хенджин, перехватив трусишку на себя. — Не так страшно же, правда? А воздух какой. Отличается?       Енбок настороженно принюхивается, опасливо выглядывая из-за плеча брата, пока не начинает вдыхать полной грудью. Разворачивается в кольце успокаивающих рук спиной к Хенджину, а лицом к негодующим небесам, угрожающим расправой в виде проливного дождя.       — Необычно, — выносит свой вердикт неуверенно и тихо. — Никогда бы не задумался над таким. Аромат… аромат, правда, завораживающий, хен.       — Интересно узнать почему так? — над ухом приятно звучит родной голос, а руки смыкаются на его груди.       — Ты еще спрашиваешь? — бросает с вызовом, но тело мелко дрожит, все еще напоминая о страхе. Брат пытается перенять его дрожь на себя, обнимая и прижимая к себе крепче.       — Мнения расходятся: кто-то предполагает, что так пахнет окись азота, а кто-то, что это заслуга озона. Принято утверждать, что все же именно озон. В минимальных концентрациях мы наслаждаемся таким его запахом, ассоциируя это… со свежестью? Ведь так? Но в более значительных концентрациях мы бы так ни за что не подумали. Он, скорее, резкий и раздражающий, — Ен-ни слушает брата внимательно, его речи, открывающие глаза не просто на мир, а на саму структуру, так проникновенны, так возвышенны, что безустанно хочется еще.       — Как он образуется в воздухе? — Енбоку, конечно же, интересно узнать все, и пусть он даже до конца не поймет, в силу своего возраста, но слова брата непременно запомнит.       — Из кислорода, — Хенджин хмурится, возвращаясь к истокам своей памяти. — Под воздействием молнии, к примеру, или ультрафиолета в верхних слоях атмосферы.       — А как люди открыли озон? Это кажется сложным, хен, — Ен, к великой радости старшего, стал легок на изучения естественных явлений, чего тот так скрупулезно добивался долгое время.       — Так же, как делают это сейчас разряды в небе, выделяя энергию. Через кислород ученые пропускали электрические искры, образовывался газ. Ты обязательно будешь проходить это в школе, вспомнишь наш разговор, потом сам учить меня будешь. Про азот непременно запомни. Договорились?       — Договорились, — активно кивает Енбок, поворачивая голову к брату и смотря вверх. — Люди так изобретательны, — с детской искренностью проговаривает взрослую мысль, отчего-то и правду успокоившись.       — Они еще успеют тебя удивить, малыш.       Хенджин грустно улыбается, а Енбок тонет в гуще его темных глаз.       — Благодаря тройной связи молекула азота очень прочная и инертная. При обычных условиях не окисляется. При грозе выделяется большое количество энергии, которой достаточно на разрушение тройной связи, и азот окисляется кислородом воздуха, — монотонно объясняет учитель. Енбок оглядывается по сторонам, разворачиваясь на стуле. Ищет взглядом брата, не понимая как здесь очутился. Он в своем классе, а за окном надвигается все та же неизменная гроза. Раздается гром, пуская ток по венам.       Куда делся Хенджин?       Все меркнет, будто в бездонную трясину затягивается. Лица одноклассников превращаются в безликие тени, они оборачиваются, взирают на него. Где-то совсем близко раздаются автоматные очереди и взывающие молящие крики.       — Ен-ни, все в порядке, это не выстрелы, а всего лишь гром. Слышишь меня?       В комнате мрачно, а возле окна, свет от которого выбирается из-за плотных штор блеклыми полосами, стоит темная фигура. Медленно приближается к кровати, садится у ног. Теплые пальцы находят его, нежно переплетаются, даруя надежду на то, что это очередной страшный сон. Родной голос — его исцеление души, покрывшейся трещинами, убаюкивающе шепчет:       — Это я.       — Хенджин, — бессилие срывается с застывших губ Енбока, уставившегося в одну точку.       — Хорошо, но с тебя зонт и ветровка. Нужно же мне как-то домой добираться. Если что, подбросишь мне на такси. Слышишь, микроб? — где-то на фоне бесперебойно трещит голос Сынмо, который, кажется, никогда не затыкается.       Держа друга под локоть, пребывая в полной прострации, Енбок двигается с места. Сынмин как с умственно отсталым направляется к выходу, поражаясь до глубины души такой сменившейся реакции. К тому же, теперь не он является центром прикованных взглядов в кафе.       — Сначала психует, что страшно, еле от места его отскреб, а теперь вновь в мумию превратился. Шевели, давай коленями, не рассыпешься! Свет в окошках повыключал, запрятался, а мне тут разбирайтесь, видите ли!       Енбок его ворчания не слышит, он провожает взглядом выстланную камнем дорожку перед своим домом, душевно ликуя, что они сумели добежать до ливня. Вот же волшебство, как быстро.       Ветви деревьев заунывно стучат по окнам домов, оповещая домочадцев о настигающем пригород ненастье. Дверь отчего-то распахивается сама по себе, и ему чудится будто бы ветер внутри его дома хозяйничает. Отец все еще спит? Подозрительно. Из коридора льется теплый свет, встречая привычным уютом, и нога неуверенно ступает порога. С волнующим трепетом в груди Енбок замирает, замечая берцы на придверном коврике. Понимает, что брат дома. На вешалке висит камуфляжный бомбер и военный берет, тому подтверждения. С кухни доносятся голоса, и он окончательно убеждается…       — Так ты идешь? — Сынмин с широкой улыбкой оказывается перед ним, кивая на кухню: приглашает войти, а Ен, волнению поддавшийся, все никак не решается. Сколько лет прошло? Точно восемь? Кажется, вечность. Он, должно быть, забыл, как брат его выглядит.       Шаг сделан, другой, еще и еще, отчего-то ноги непослушно перебирают по лакированному паркету. Енбок продвигается по коридору, боясь, что это может быть ошибкой, что это кто-то другой. Переступая через порог кухни, первым же, что бросается в поле зрения темно-сливовая шелковая лента в смоляных волосах, а следом глаза. Родные глаза цвета мазута. Енбок тонет, слыша, как проваливается в собственную тьму, на дне которой гулко и неприятно раздается:       — Я могу передумать! — рявкает Сынмин, дергая остолбеневшего друга за руку, на самом деле уже подумывая вернуться, потому что ненастье практически подступило вплотную.       Они по-прежнему стоят перед зданием кафе. Почесывающий в раздумьях затылок Сынмо и превратившийся в белую статую Енбок, которому все брат из воспоминаний мерещится.       — Ты настолько боишься грозы? Мне как-то не по себе. На тебе лица нет.       Идти будет бессмысленной затеей, лучше вернуться, переждать.       — По правде, тут я, думаю, не справлюсь. Давай останемся. Или вызовем такси?       Енбок ничего не видит, ничего не слышит, он напрочь потонул в его глазах, губами собирает холодную сырость воздуха, осиливая произнести лишь одно имя.       — Да что ты заладил шарманку… Какой еще Хенджин, Енбок? Тебя как молнией парализовало, — перед замершим взором появляется недовольное лицо Сынмо, твердящее о чем-то ему неразборчиво. Ен огибает его плечо дрожащими пальцами, куда-то указывания:       — Скажи, что не я ошибся. Умоляю тебя, скажи мне это.       Сынмин, проследив за рукой, оборачивается и, к своему небывалому удивлению, встречается взглядом с тем, кого видел у друга лишь на фотографиях дома.       — Ого… Енбок, — изумляется, не веря происходящему, — да ты, оказывается, не сумасшедший, как я уже подумал. Ну и чего же ты ждешь? Иди! Похоже, это правда он.       Он?       На ватных ногах Ен устремляется к Хенджину, стоящему возле машины на противоположной от дороги стороне. Высокий, возмужавший, с копной собранных маминой лентой волос, одетый неожиданно непривычно — в бежевый тренчкот с выглядывающей из-за лацканов белоснежной рубашкой. Если бы не родные глаза, Енбок, быть может, и вовсе его не узнал, но теперь больше всего на свете боится проснуться, как это случалось, кажется, миллион раз. На заплаканной подушке в холодном поту, каждое утро опасаясь, что новый день может оказаться последним для его брата. Однако тепло, даже на расстоянии, не врет. Разрастается по венам, уверяя, что все хорошо. Брат в порядке.       Он срывается на бег, лишь бы успеть, лишь бы Хенджин не исчез.       Раскаты грома оглушают город, а Енбок оказывается в объятиях самого дорогого человека.       — Почему ты так долго? Я ждал тебя целую вечность.