***
Хенджин предельно сосредоточен. Выжидает терпеливо, усыпивший в себе человеческое сострадание, что всегда казалось ему непоколебимым и безмерным. Теперь, на дне темных, безразличных до людской боли глаз затаилась лишь одна цель — хладнокровно поразить заданную цель. Перейти Рубикон, в многочисленных сценариях которого вырисовывается ближайшее будущее, где посмертным ликом, на выжженных нервах, неизбежно отпечатается жертва. Приказом сверху обозначенная пешка, которой сегодня уготована смерть. Обученному убийце выбирать не приходится. Всегда найдется тот, кто в игре действует не по правилам, кто в угоду врагу идет наперекор своей стороне, наступает на горло собственным принципам, чтобы в чудовищной гонке выжить. Не подозревая о том, что, с точностью до наоборот, остаться в живых не удастся. Ни одна из сторон: ни Армия, ни Уроборос, предательства не потерпит. Каждая стирает следы начисто, без шанса на искупление.— Даже если ты убежден, что тебя не прослушивают, заставь себя поверить в обратное.
Хенджин чрезвычайно внимателен. Неизменно поглядывает на проезжую часть, игнорируя онемевшие конечности из-за долгого ожидания в одном положении. Расслабиться, даже на пару минут отвлечься от бинокля, чтобы размять застывшие запястья, становится привычно непозволительным, чем-то соотносимым с роскошным. На испытательном сроке лейтенант Ли без напарника, поэтому бдительность взращивает сразу за двоих, готовый жертвовать многим ради достижения поставленной цели. Кинув короткий взгляд на наручные часы, Хенджин тут же возвращает пристальное слежение за дорогой, поправляя съехавший с уха наушник. С минуты на минуту к крыльцу противоположного здания должен подъехать продиктованный разведкой автомобиль, определенной марки и цвета. В сопровождении двух телохранителей из него выйдет человек, не подозревающий, что совершил роковую ошибку, выбрав неверный путь, и обозначенный приставленному к нему снайперу как мишень с лаконичной пометкой: «уничтожить». По словам маршала предатель слишком докучает, а стрелку, которого избрал полковник Со, и кто в будущем, по его нескромному расчету, станет одним из легендарных в истории нации, выдан четкий приказ. Хенджин данный приказ выполнит беспрекословно. У него иного выбора нет, как и пути назад. Чанбин самолично занимался его воспитанием, подбирал лучших из лучших психологов, в руки которых доверил самое главное — психологическую стабильность военного снайпера, чтобы услышать окончательное и непоколебимое:— Так что же есть жизни людей, которые перешли дорогу нашему правительству?
— Моя цель.
Ошибаться строго-настрого запрещено. На кону, отныне и до конца, жизнь самого Хенджина, а значит ответственность за тех, кто дома ждет живым и невредимым. Только мысль о последнем греет холодными ночами, являясь двигателем его противоречивого прогресса, все ближе подводящего к необратимому. Перед стрелком боевая армейская XM2010 ESR, пули которой, несмотря на средний калибр, предельно высокой мощности, способные не просто дырявить плоть, а превращать внутренности в кровавое месиво. Привезенные на заказ из-за рубежа винтовки в умелых руках потрошат до неузнаваемости, решетят до рваных пробоин с крайне высокой вероятностью, что приговоренного никакой бронежилет не спасет. От Хенджина инструктора и психологи придерживались строгой тактики никогда и ничего не скрывать. Так, с самого начала, военного снайпера морально настраивали и подготавливали к посмертным изменениям его будущих жертв, не утаивая всех детальных подробностей истинной уродливости войны. В приоритете результат, при котором выдрессированное безразличие не только до, но и после удачно совершенного выстрела не дезорганизуется от жутких метаморфозов им убитых. Стрелять по мишеням и манекенам — это одно, а вот по живым — совершенно другое. И Хенджин убежден, что готов. Сегодняшним вечером удостоен чудовищной чести забрать чью-то жизнь самостоятельно. Жизнь, что возможно для кого-то является самой важной, неотъемлемой частью. Есть ли у предателя те, кто ждут дома и искренне любят, так же как и его, Хенджин не знает, да и если бы знал, то перед выстрелом не усомнился в данном ему праве вершить человеческие судьбы. Это его особенная жертва. Несмотря на то, что за плечами десятки военных операций, в которых он выступал чаще стратегическим лидером, нежели действующим стрелком, сейчас Хенджин принципиально не может быть слабым. Ему в «сдаться» самим же собой отказано. Он этот путь избрал самолично, благую цель в сердце взращивая, — покончить с террористами и восстановить мир, а такие, как его сегодняшняя цель, думают лишь в угоду себе. Наносят непоправимый вред обществу и участвуют в поддержании многолетнего конфликта. Настал волнительный момент сделать бесповоротный шаг, переступить черту без оглядки на красочные иллюзии прошлого, где он еще мог изменить свое решение. Где он мыслил иначе. С воспитанным хладнокровием, отложив бинокль в сторону, Хенджин пристально наблюдает за скромным столпотворением через оптический прицел винтовки. Одетые в деловые костюмы люди, снующие вдоль дороги с мрачными лицами и от скуки занятые чем ни попадя: разговором по рации, неспешным курением, вытаптыванием полукруга на свежем газоне носком ботинка, ожидают персону нон грата. Все свои уже уведомлены. Знают, с кем были проведены последние часы жизни предателя, и какая участь за это ему уготована. Встречающие на страже, чтобы все прошло безукоризненно, а в случае неточного, но приемлемого попадания позаботятся о завершении. Хенджин делает глубокий, равномерный вдох, сдерживая надоедливую потребность пальцем поглаживать спусковой крючок в ожидании нажатия. Сейчас любое движение, любой вздох, любое моргание и даже проглатывание вязкой слюны в горле, пересохшем от мучительно долгого ожидания, под неусыпным контролем. Ему, будучи находящемуся в шатком состоянии, на грани противоречивой тревожности, необходимо заставить себя усмириться — поверить в то, что он уже мертв. Нет выбивающего из безмятежности дискомфорта, нет настырно терзающего волнения и сгущающихся, изъедающих мыслей. Нет голода, нет жажды — никаких естественных потребностей. Ничего. Забирать чью-то жизнь не только томительно, но и чрезвычайно мучительно. Хенджин внутреннее смятение предпочитает избегать, следуя примеру опытных профессионалов, убеждая себя, что ему это даже нравится: ощущать собственное тело несуществующим. В голове четкие распорядки, гласящие, что для получения идеального результата, а именно умертвить цель одной пулей, пульс его должен быть в пределах шестидесяти-семидесяти ударов в минуту. Именно так и будет, если заставить собственный мозг поверить в то, что угрозы нет, да и не помеха она, когда ты уже мертв. — Прочно держи в голове: у тебя есть одна пуля, которая обязана безошибочно попасть в жертву. Далее каждая секунда на счету. Ты должен успеть покинуть помещение ровно до того, как телохранители и подключившиеся спецы вычислят место, откуда произведен выстрел, — с расстановкой диктует голос полковника в его голове. — Промашки непозволительны, в противном случае адреналин, выбрасываемый в кровь, начнет будоражить все тело. В твоем случае запустит тормозной и губительный механизм, с которым справиться будет практически невозможно, — Чанбин будто въявь подходит ближе, вручает в послушно принимающие руки новую, с оптическим прицелом, винтовку, пристально изучая насквозь прожигающим взглядом карих глаз. — Даже мне такое не под силу. Поэтому не накаляй ситуацию и не рассчитывай на еще один выстрел. Промахнешься раз — навряд ли останешься в живых. Уяснил, лейтенант Ли? На все свое бесчеловечное существование уяснил? Теперь ступай, попытай своего нового «напарника». Хенджин промаргивает пелену свежего воспоминания, но продолжает с выдержанной сосредоточенностью, не отвлекаясь от пристального наблюдения, анализировать ситуацию. Если пренебречь строгими инструкциями, с каждым ускорением сердечного ритма винтовка, как продолжение руки, начнет вибрировать, а когда кровь хлестко забьет в накаляющихся словно провода артериях, нажать на спуск в самый нужный момент станет чем-то непреодолимым, катастрофичным для стрелка. Лейтенант отчетливо знает, что если пульс пройдет порог в сто ударов, то напрочь потеряются все снайперские навыки. Плечевой пояс и руки ему принадлежать перестанут, а одно малейшее движение «не по сценарию» мгновенно будет стоить самого главного… Проклятье. Внутренний голос настойчиво склоняет к сомнениям, но Хенджин их старательно гасит. Сейчас, в путающихся мыслях, ведущих к потере холодной рассудительности, если не обозначить четкого понимания происходящего, то будет совсем несладко. Можно безнадежно себя хоронить. Каждая отобранная паникой секунда равноценна приближению к собственной кончине. То, про что говорил полковник Со: поражение подкашивает снайпера, он становится уязвимым, и как следствие больше шансов быть пойманным.— Если не ты, так тебя. Противники сделают это быстро.
У Хенджина, кому о допущении собственного провала думать настрого запрещено, получается обуздать страх. Выстроенная вокруг себя стена покоя не рушится даже тогда, когда в оптическом прицеле, спустя бесконечных шесть часов ожидания, он видит персону, подходящую по всем описаниям, покидающую автомобиль ранее продиктованной марки, а в наушниках раздается единственная команда, от которой по телу долгожданное и абсолютное ничего. — Передавай прощальный привет, лейтенант Ли. У выжидавшего снайпера всего-навсего пару секунд. Участок поражения, согласно наставлениям, — грудной отдел. Сопровождающие цель телохранители, как кстати, не бдительны. Уверенно полагают, что центр города под контролем Армии, а значит безопасен, а значит зря. Опасаться своих, работая на других, было бы куда более разумным, и как удачна чья-то халатность, что идет на руку готовящемуся стрелку. Погодные условия соблюдены: безветренно, солнца нет, все чисто. Идеальнее будто не бывает, не было никогда. Вдох… …задержка дыхания. Курок нажат без раздумий. Наперекор небольшому калибру пули и оснащенности винтовки дульным тормозом отдача происходит сильная. Неопытный стрелок, забывшись, мог бы с легкостью остаться с травмой лица, полученной от удара окуляра оптического прицела. Но не Хенджин. Спокойный, будто и правда неживой, все учел до мельчайших деталей. Ничего не упустил, отбирая чужую жизнь. Для Хенджина ничего не произошло. Он смиренно склоняет голову набок, приблизившись подбородком к микрофону на плече, чтобы более чем спокойно доложить: — Цель поражена. Что-что внутри бесповоротно меняет траекторию, будто расходящуюся трещину дает и без того хрупкая грань, за которой бережно припрятана его оставшаяся человечность. Ее Хенджин для себя поклялся сберечь, но на короткий миг, рассыпающийся обломками былого, становится страшно по-настоящему. Обещанной клятвы перед самим собой сдержать не удастся, и это он, как никогда, понимает. Мрачной пустоты оковы рушит спасающее шипение, вынудительно выталкивающее из собственной головы. В наушниках со встроенным приемопередающим устройством чересчур резко раздается громоподобный голос Чанбина, из-за создаваемых помех устрашающе безучастный, машинный: — Тебя услышал. Возвращайся. И двух секунд не потребовалось Хенджину, чтобы исполнить команду, продиктованную полковником Со. Тело жертвы распласталось на асфальте, каштановые кудри накрыли на ярко-зеленом газоне свеже-притоптанный полукруг, а из-под спины густо растет лужа алой крови. Карие глаза неосознанно уставлены в бесконечность пепельных облаков, с каждым насильно отобранным вздохом стекленея. Вокруг спешно затушевались люди: кто-то наклоняется над телом, в панике безотчетно нащупывая пульс, затыкает снятым с себя пиджаком толчками бьющую кровь из отверстия в груди; кто-то в стороне тихонько вопит от развернувшегося ужаса, не способный сдвинуться с места, а кто-то дрожащими пальцами набирает скорую, кажется, не отрывая ошалевшего взгляда от застреленной женщины в самом центре столицы. Один из телохранителей, находясь перед без пяти минут главой дипломатического представительства и помогающими людьми, пытается оказать скорую медицинскую помощь, делая искусственное дыхание и массаж сердца, пока другой телохранитель, повернувшись к зданию через дорогу, тщательно высматривает окна. Рыщет кровью залитыми глазами по этажам, с запалом выплевывая в рацию предполагаемые снайперские локации. Такого со стороны негласно объявленной персоны нон грата не ожидал никто. Пути информационного снабжения отрезаны. Мужчина, ранее скромно вытаптывавший полукруг на траве, где теперь расположилась голова жертвы, окончательно убеждается, что попадание смертельное. Именно он, одним из первых, под предлогом крайней обеспокоенности оказался рядом, нащупывая пульс и в конечном итоге отмечая его падение после бесполезных реанимационных действий. Именно он незаметно достал пробившую тело насквозь пулю, подтвердив, что армейский пес прошел испытание. Пуля маршалу будет передана. Все кончено. Отряхнув колени и отшагнув на пару шагов назад, он осторожно разворачивается и превращается в безразличного прохожего, скрываясь за спинами густо столпившихся людей, из-за парализовавшего ужаса напрочь обомлевших. — Докладывает Бан Чан. Он справился. Армия продолжает игру противостояний, мгновенно вычислив посредника, собственной же кровью перечеркнув имя убитой в списке мешающихся. Хенджин выполнил операцию безукоризненно. Как самый настоящий профессионал. Метко и быстро, без оглядки на то, что его жертвой стала женщина. Как того требовал маршал. Может ли он возрадоваться? Для себя назвать это успехом? Может ли похвалить за все свои старания? За такое. Рассудительность, как ни странно, даже после свершенного убийства остается предельно ясной, строго глася: тому, что всегда будет идти рука об руку со смертью, не возрадоваться. Если себя не потерять. — Поговорим о том, что тебя будет терзать и испытывать еще не один раз. Что чувствует человек, когда умирает от рук снайпера? — приятный голос Хван Йеджи, его личного психолога, без приглашения проникает в мысли. Над этим Хенджин теперь всецело может задуматься, окончательно сводя итоги психологических бесед с совершенным им только что убийством. Пока руки машинально подготавливают винтовку для транспортировки, мозг анализирует. По свежему наблюдению и разъясненным Йеджи физиологическим механизмом поведения умирающего снайпер пришел к следующему заключению: человек чувствует удар от пули, не распознавая в нем боли и не осознавая того, что происходит с собственным телом в данную секунду. В беспричинном, казалось бы ему, ужасе на него оборачиваются люди, а он, к неожиданности для себя, замечает густым потоком бьющую из рваного отверстия в груди кровь. Только затем раздается глухой выстрел. Сердце продолжает биться, запредельно громко отдавая хлесткими ударами по вискам, потому что уши закладывает. Отбрасываемая пулей в предсмертную агонию жертва никогда не узнает лица своего убийцы, не увидит вспышку дула и бликов от прицела. Человеку не дадут ни единой подсказки. Ни единого намека. Именно так обязан убивать обученный безобразному и проклятому делу снайпер, которому до предсмертных страданий жертвы нет никакого дела. И не должно быть. На сердце пусто. Разложив части винтовки по местам, Хенджин захлопывает кейс, что весит, не в угоду его будущему передвижению, больше двадцати килограмм. Именно в такие моменты напарник необходим как никто другой, но маршал со слов Чанбина запретил: — В этом задании никакой помощи. Если справится, его ждет дельное будущее. Голова у него на плечах, работает как надо, да и рукастым оказался твой лейтенант. Я сдержу обещание, станет капитаном. Таких, как он, одаренных убийц, на поводке держать нужно. Проклятых армейских псов. Хенджин напоследок оглядывает место своего пребывания. Чисто. Поправив перчатки, он подтягивает кейс за ручки, опускает козырек кепки на лицо и поспешно покидает помещение по аварийной лестнице, а когда на парковке встречается с полковником Со, слышит то самое — заветное, вопреки всем победам над собой обернувшееся лишь жестоким провалом: — Поздравляю. Ты справился, будущий капитан. Прощальный привет лейтенант Ли передал себе. «Прими свою участь покорно», — ревностно шепчет тьма, порождаемая забвением разума.