в громком омуте

Какая-то крохотная частичка Донхека подозревала, что Марк станет проблемой, с самой первой секунды их знакомства. С момента, когда Марк возник из ниоткуда прямо за спиной, потянулся рукой к панели на вендинговом автомате, когда с усмешкой спросил, что будет Донхек, и Донхек робко ответил – пепси. Казалось бы, что в этом моменте могло быть не так? Но не так было все – как Донхек уловил тонкий запах его парфюма, как сдержал себя, хотя страшно хотелось обернуться на голос, как позже они стояли на улице, и Донхек смотрел на Марка снизу вверх, щурясь от солнечного света. Все, все в донхековом подсознании кричало, что от Марка стоило избавиться – даже раньше, чем обрести его. Когда на очередной вечеринке Донхек, забившись в угол дивана, листает ленту Твиттера, ничего в нем не паникует и не бьет тревогу. Все как обычно – шумно, ярко, потно. Люди толпятся в центре комнаты, кучкуются по углам, кто-то пытается заняться сексом в коридоре – оттуда доносятся достаточно недвусмысленные стоны. Донхек только цокает языком и качает головой, мол, совсем уж распоясались, а потом какой-то незнакомый парень подмигивает ему из толпы, и ворчать как бабуля на скамейке уже не получается. Донхек и сам не против бы развлечься, только для этого ему нужно преодолеть свой собственный пуленепробиваемый моральный барьер. Ну, или просто в усмерть напиться. Один раз к нему подходит Суен, садится рядом, закинув ногу на ногу: шутливо толкает в плечо, спрашивает, не засыпает ли он здесь часом, а Донхек не может не сделать комплимент ее сетчатым колготкам со стразами. Атмосфера – почти что семейная, за исключением столпотворения незнакомых Донхеку лиц за их спинами. Суен уходит так же молниеносно, как и появилась, вновь оставляя его наедине с собой, и Донхек уже собирается подняться следом в надежде толкнуть кому-то оставшийся на сегодня товар, но его прерывает внезапно вибрирующий в кармане мобильник. Марк. – Вот же черт, – шепотом ругается Донхек, и не то чтобы это касается Марка непосредственно. Это касается ситуации в целом: он, разукрашенный практически до неузнаваемости и слегка хмельной, торгует наркотиками на чужой вечеринке, в самом эпицентре шума и веселья, а Марк звонит ему как по заказу – будто родитель-деспот или начальник, который срочно хочет видеть его на рабочем месте ровно через четыре часа (а через четыре часа уже, на минуточку, утро). Чтобы ответить на вызов, Донхеку приходится выскользнуть в подъезд и пешком подняться на несколько этажей выше. Лестничные пролеты – аскетичные, стеклянные, чистые, – кажутся почти дворцовыми, но о дворцах у Донхека представление весьма смутное. Здесь, на высоте пятнадцатого этажа, он, пахнущий недурной смесью алкоголя, парфюма, травки и сигарет, прижимается спиной к светло-серой стене подъезда и, устремив взгляд на город за панорамными окнами, берет трубку. – Да? Марк произносит лишь одну фразу. – Донхек, избавься от товара и проваливай оттуда немедленно, – звучит достаточно убедительно, чтобы Донхек вздрогнул и оторвался от стены, растерянно зарываясь одной ладонью в волосы. – Чего? Почему? – только сейчас он чувствует, как сильно у него все это время болела голова. – Откуда ты знаешь, где я? – Потом расскажу, – отмахивается Марк; по возне на фоне можно понять, что он в спешке собирается и куда-то очень торопится. – Туда едет полиция. – Чего? – повторяется Донхек, хмурясь еще сильнее. – Это розыгрыш такой? – Наркотики нелегальны, и ты это знаешь, – чужой голос становится еще тверже. – Уничтожь остатки и уходи через черный ход. У тебя пять минут. Сразу после этого он сбрасывает, а Донхек тратит первую минуту на то, что просто пялится в дисплей мобильника со своим самым сложным лицом на свете. После этого он отшатывается назад и, вновь прислонившись спиной к стене, на миг прикрывает глаза. Первая мысль: предупредить Суен. Взвесив все за и против, Донхек решает, что это – плохой вариант, ведь, во-первых, если Марк прав и осталось всего пять минут (уже четыре), то свернуть всю вечеринку и отправить такое количество людей по домам они просто не успеют. Во-вторых, у Донхека абсолютно нет алиби. Как он объяснит то, что сначала куда-то исчез, а по возвращении стал в панике талдычить, что к ним едет полиция? Нет, так дело не пойдет, к тому же, да простит его Суен, но Донхеку собственная шкура дороже любой работы. Особенно сейчас, когда ему ни в коем случае нельзя попасться. С этой мыслью он ныряет обратно в квартиру и, проскользнув абсолютно незамеченным сквозь плотную толпу, закрывается в ванной. Внутри пахнет (ожидаемо) травкой, смесью парфюма и пота, а на полу валяется чей-то бюстгальтер. Вздохнув, Донхек на несколько секунд упирается ладонями в раковину и исподлобья разглядывает свое отражение. Есть ли у него причины верить Марку? Вероятно, больше, чем причин верить Суен. Но говорит ли Марк правду, говорит ли Марк правду, говорит ли Марк… На это нет времени, в собственных мыслях отрезает Донхек и в лучших традициях кинематографа смывает остатки кокса в унитаз, напоследок не без горечи прикинув, сколько денег он только что уничтожил. Суен, если останется на свободе, точно его убьет. А если не останется – то выйдет и убьет. Из-за тупого, эгоистичного, лицемерного Марка Донхек только что подписал себе смертный приговор. У него остается ровно минута (не то чтобы он считает), когда в дверь ванной изо всех сил кто-то ломится, и Донхеку приходится открыть незнакомому парню, которого, похоже, вот-вот стошнит. Сразу после этого он ныряет обратно в толпу и, удачно проскользнув мимо Суен, сидящей на коленях у какой-то девушки (кажется, это была Сыльги?), выбегает в подъезд. Там тише и дышится легче, но у Донхека нет времени наслаждаться обстановкой, – когда он бросается вниз по лестнице, понимая, что ждать лифт слишком долго, на фоне не хватает только какой-то динамичной музыки из триллера. Вот он, неуклюжий главный герой, новоиспеченный наркодилер, нераскрывшийся цветок, падший ангел, догоревшая звезда, Ли Донхек, который мог бы стать громким именем в преступном мире Сеула, испуганно бежит, как крыса с корабля… – Твою мать! – едва вылетев на улицу, Донхек практически сразу оказывается в чей-то цепкой хватке: его крепко держат за капюшон худи и, не говоря ни слова, волочат к стоящей поблизости машине. В темноте Донхек, пускай и с трудом, но различает принадлежащий Марку серебристый порш. Распахнув дверцу, Марк практически вталкивает его на заднее сидение, а сам забирается на водительское и, сразу же разгоняясь, уносится прочь. Донхек даже не успевает перевести дыхание: – Что ты делаешь? Где полиция? Марк круто сворачивает на одной из улиц, и Донхеку от неожиданности приходится схватиться обеими руками за переднее сидение. – Ты можешь сказать что-нибудь? – не успокаивается он. – Зачем ты вызвал полицию? В ответ Марк только молчаливо, не оборачиваясь, кидает в него каким-то куском пластика. Донхек всматривается – это оказывается его айди-карточка. – Детектив к вашим услугам, – наконец подает голос Марк, и вместе с тем машина ощутимо замедляется, теперь уже неторопливо плывя по пустующей дороге. – Знаешь, на сколько бы тебя упекли, если бы приехал настоящий полицейский? В этот момент Донхек может поклясться: он еще никогда не ощущал столько ярости, подступающей к горлу. – Ты… пошутил надо мной? – он небрежным жестом бросает карточку обратно Марку, попадая аккурат в плечо. – Останови машину. Цокнув языком, Марк качает отрицательно головой. При этом он продолжает беспрерывно следить за дорогой, ни на секунду не отрываясь. Его невозмутимость выводит из себя в сотни раз сильнее всей ситуации целиком. – Марк, останови машину, немедленно. – Не-а. – Хочешь быть соучастником? – мысленно успокаивая себя, Донхек спрашивает с тихим выдохом. – Поверь, в случае чего я тебя прикрывать не буду. Здесь Марк не сдерживает усмешки. – Ты криминальных сериалов пересмотрел? – он бросает мимолетный взгляд через плечо. – Лучше бы сказал спасибо за то, что я тебя оттуда вытащил. – Спасибо? – вновь закипает Донхек. – За то, что лишил меня работы, и теперь я еще и торчу… – он запинается, вовремя додумавшись, что имен лучше не называть. – И теперь я должен огромную сумму денег, которых у меня нет. Марк пожимает плечами. – Нужно было думать об этом, когда ты шел туда. Всплеснув руками, Донхек откидывается на сидении. – Отлично. Спасибо за совет. До дома Марка они доезжают в молчании, Донхек не прекращает злиться до зубного скрежета и даже не стесняется выражать это всем своим видом. Марк лишь изредка бросает на него нечитаемые взгляды в зеркало и усмехается. Он паркуется возле огромной жилой новостройки, глушит мотор и молча выходит, через несколько мгновений открывая дверцу со стороны Донхека. – Я не пойду с тобой, – Донхек складывает руки на груди. – Отвези меня домой. – Я не твой шофер, – терпеливо отвечает Марк. – Что-то незаметно, – саркастично выплевывает Донхек и не успевает понять, как его за руку вытаскивают из машины – одним умелым и резким рывком. Захлопнув дверцу порша, Марк, не прекращая крепко держать донхеково запястье, тащит его за собой к дому. Уже в лифте – дежавю – Донхек вырывается. – Я могу подать на тебя в суд за похищение. Марк фыркает. – Заодно расскажешь о том, как толкал наркоту на вечеринке. Я уверен, им будет очень интересно послушать. Донхек складывает руки на груди – чтобы у Марка больше не было ни единого шанса его схватить. – Откуда ты узнал? – У меня свои источники, – Марк задумчиво постукивает ногтями по ключу-карточке в своей руке и больше не говорит ни слова до тех самых пор, пока они не выходят из лифта. Марк открывает квартиру и пропускает Донхека вперед – нехотя, но тот все же заходит в прихожую и тут же щурится от яркого света, который включается автоматически. За ночь его глаза успели порядком привыкнуть к темноте и конвульсивным неоновым бликам светомузыки. Марк снимает пиджак и разувается, и Донхеку не остается ничего другого, кроме как стянуть с ног кроссовки и замереть в демонстративной позе, прислонившись одним плечом к стоящему рядом шкафу. Сделав шаг вперед, Марк оборачивается и окидывает Донхека скептическим взглядом: – Тебе нужно помыться. Донхек решительно качает головой. – Я ни к чему здесь не притронусь. Отвези меня домой. Марк только спокойно кивает, будто именно такого ответа и ждал. – Отлично, – он скрывается за поворотом, отворяется какая-то дверь и через несколько секунд оттуда доносится шум воды. Между тем Донхек не может сдержаться и мимолетно разглядывает прихожую, попутно отмечая, какие из картин на стенах можно толкнуть за неплохие деньги их запойному коллекционеру антиквариата. Одно из полотен, висящих в самом конце коридора, смутно напоминает что-то, что могло бы выйти из-под кисти Моне, но Донхек сильно сомневается, что Марк настолько богат, – вероятно, это работа какого-то из безымянных последователей или же просто очень хорошая копия. А вон та, что левее, напоминает работу руки Пикассо – правда, его обычно легко спутать с Миро, так что Донхек не зарекается. Пока он с придирчивостью критика рассматривает картины издалека, нарочито не делая ни шагу ближе к ним, Марк вновь появляется в коридоре и устремляет на него выжидающий взгляд. Донхек на него не отвечает. – Я набрал тебе ванну, – спокойным тоном оповещает Марк. – Спасибо, обойдусь. – Донхек. – Слушай, а вон то, случаем, не настоящий Кирхнер у тебя на стене? Просто не верю, что ты мог бы его купить, а выглядит так, будто… – Донхеку приходится оборваться, потому что Марк делает немыслимое: решительным шагом подойдя ближе, он как ни в чем не бывало подхватывает его на руки и несет, как испуганного котенка, в сторону ванной. Следующее, что понимает Донхек, – его небрежно бросают в воду, которая идет волнами и переливается за бортики, образовывая на кафельном полу внушительную лужу, а вся донхекова одежда за считанные секунды промокает насквозь. Здесь Донхек уже себя не сдерживает: – Ты совсем больной? Он пытается встать, но в горячей пенной воде тело становится совсем ватное, и это ощущение в сочетании с выпитым прежде алкоголем делает Донхека абсолютно безвольным и неповоротливым. Марк просчитал это все. Он просто ужасающий стратег. Не говоря больше ни слова, он выходит из ванной и оставляет дверь приоткрытой – возможно, специально для того, чтобы слышать, как безудержно Донхек матерится ему вслед, и упиваться чужой ненавистью. Донхеку требуется минут семь, чтобы успокоиться и устало откинуться на бортик ванны, прикрывая глаза. Одежда на нем превратилась в мокрые тряпки и противно прилипла к коже, но он ни за что не снимет ее здесь. И как только Марк, такой образованный, воспитанный, богатый Марк может вести себя, как варвар? – Успокоился? – уточняет тот из-за приоткрытой двери, прежде чем войти. Сложив руки на груди, он спрашивает с ноткой иронии. – Как водичка? – Я тебя ненавижу, – выпрямившись, Донхек зло глядит исподлобья. – Я тебе не уличный котенок. – Я знаю, – хмыкает Марк. – Котята хотя бы милые. Демонстративно – чтобы его не видеть и не слышать – Донхек зажмуривается и, задержав дыхание, на несколько секунд ныряет под воду. Вновь оказавшись на поверхности, он проводит ладонями по лицу, не без горечи замечая на своих ладонях темно-серые разводы, похожие на акварельные пятна. Марк, безмолвно наблюдающий за каждым его движением, тихо усмехается. – Что смешного? – безрадостно бормочет Донхек. – Я просто поймал себя на мысли, что ни разу даже не видел твоего лица. Донхек медленно поднимает на него взгляд. Прозрачно-серые от подводки дорожки воды расчерчивают его щеки, стекая на подбородок и прячась за воротником худи. – Может, это – и есть мое лицо? / – Переоденешься? – спрашивает Марк первым делом, стоит Донхеку выйти из ванной, натянув свое самое угрюмое выражение лица. Он нарочно не взял ни одно из предложенных полотенец, а прошелся до спальни так: попутно оставив в коридоре несколько внушительных луж воды. Когда он останавливается на пороге комнаты и молчит, дрожащий, с безвольно висящими вдоль тела руками, Марк смотрит на него и не сдерживает усмешки. – Вот сейчас ты точно как мокрый кот. – Теперь мне можно поехать домой? – не сдается Донхек. Хмуро глядя исподлобья, он не может не заметить, как в какой-то момент Марк делает короткий нерешительный рывок к нему – будто хочет подойти ближе и не то отвесить пощечину, не то большим пальцем стереть с его щеки остатки подводки и туши. Но он не делает ничего из этого, а только шумно сглатывает и кивает на кучу одежды на своей кровати. – Переоденься и высуши волосы, – спокойным тоном инструктирует он, и сейчас это уже больше походит на обычную просьбу. – Потом я тебя отвезу. Понимая, что другого выхода у него нет, Донхек только тяжело вздыхает и проходит вглубь комнаты, нехотя принимаясь стаскивать с себя прилипшую к телу мокрую одежду. Ему плевать на дорогие белые ковры, на такую же белую постель, даже на вид мягкую, будто из шелка. Ему здесь все отвратительно, его воротит, как воротит от любого проявления богатства, статуса, власти. Ему даже плевать, смотрит Марк на него или нет: пусть наблюдает, как Донхек без стыда пачкает здесь все собой, как оставляет мокрые следы на светлом ковре, как швыряет на его постель стоимостью в несколько сотен долларов свои спортивные брюки из секонда, некогда купленные за тысячу вон. И все в порядке. Все правда в порядке, маленькая акция протеста проходит гладко и без инцидентов до тех самых пор, пока Донхек не стаскивает через голову худи, и в следующий момент из просторного глубокого кармана выпадает маленький пакетик белого порошка – того самого, который Донхек еще на прошлой неделе принял от незнакомца на вечеринке в качестве комплимента. Несколько секунд они с Марком молча разглядывают кокс, который сливается с белоснежным мягким ковром под донхековыми босыми ступнями, а затем одновременно смотрят друг на друга. У Марка в глазах – ничего, кроме презрения, того самого «ну я же тебе говорил», а Донхек впервые за все время их знакомства чувствует себя перед ним пристыженным. – Одевайся, – почти сразу разорвав зрительный контакт, Марк опускает взгляд и только качает головой. – И поехали. / – Ты злишься? Донхек застает Марка в кухне: тот с абсолютно нечитаемым выражением лица смывает кокс в раковину. Резкими безжалостными движениями рук. Донхек чувствует себя неуютно в чужой одежде, слишком широкой белой футболке и пижамных брюках, которые пришлось подкатать, но ткань пахнет безумно вкусно и очень приятная к телу, – настолько, что, едва одевшись, Донхек сразу начал проваливаться в сон. Наверняка вода не смыла с него стойкий запах крепкого алкоголя, но сейчас он хотя бы чувствует себя свежее и чище. Кухня у Марка не менее просторная, чем ванная и спальня: здесь такие же широкие окна, из которых открывается потрясающий вид на городские крыши, за которыми вот-вот забрезжит рассвет. Посреди кухни стоит длинный обеденный стол и, окинув его мимолетным взглядом, Донхек невольно воображает, как Марк ежедневно завтракает, обедает и ужинает за ним в гордом одиночестве. В следующее мгновение что-то мягкое трется о его ногу – Донхек, резко вздрогнув, отпрыгивает в сторону, но только шумно вздыхает, видя, что это всего лишь обыкновенный черный кот. – У тебя есть кот? – зачем-то спрашивает он очевидную вещь. Наверное, спросить он хочет скорее что-то в духе: «Ты не совсем бесчеловечен?». – Я не злюсь, – наконец отвечает ему Марк, закрывая кран и поворачиваясь лицом. – Я просто разочарован. Я попросил тебя всего лишь об одном – и это обещание ты не смог сдержать. – Я тебе ничего не обещал, – вырывается у Донхека, но он, тут же смягчая тон, пожимает плечами. – Я забыл об этой дозе. Меня ею угостили. – Угостили? – усмехается Марк, складывая руки на груди. – Как шоколадкой? – Не начинай, пожалуйста, – вздыхает Донхек. – Нет, я начну, – Марк отходит от раковины и отодвигает один из обеденных стульев, но садиться на него не спешит, вновь глядя на Донхека через плечо. – Ты не знаешь, куда людей приводит эта гадость. Ты жизни совсем не видел. – А ты, значит, видел? В социальных роликах по телевизору, попивая коктейль на своем частном курорте? Тяжело вздохнув, Марк кивает какой-то собственной мысли. – Вот, значит, какая у тебя претензия. – Да, это моя претензия, – решительно стоит на своем Донхек. – И я от нее не откажусь. Забыл, что на моей футболке было написано? Не говоря ни слова, Марк обводит его внимательным взглядом, упираясь обеими руками в спинку стула. Донхек бесстрашно смотрит в ответ, представляя, будто он прямо сейчас находится на одном из митингов, особенно опасных, но важных для их сообщества. Еще несколько мгновений – и вдалеке заорут сирены, а после полиция примется распихивать их всех, как дворовых собак, по машинам, Донхеку отвесят несколько подзатыльников, больно толкнут в лопатки, даже, быть может, наденут наручники. А он будет кричать – кричать, уносясь прочь по ночной дороге в насыщенно-синем свете сигнальных огней над головой. Будет кричать до последнего, пока не сорвет голос. – Когда-нибудь я тебе расскажу, – наконец прекратив его разглядывать, Марк только устало качает головой. – Когда ты хоть на секунду заткнешь свою гордыню и захочешь послушать. На это у Донхека колкого ответа уже не находится, – вместо него отвечает его желудок, который отзывается предательским воем, невпопад напоминая, что в нем за сегодня не побывало ничего, кроме нескольких внушительных (пил на спор) глотков алкоголя. – Садись, – уже без своей привычной издевательской усмешки Марк кивает на один из стульев. – Разогрею тебе курицу.