в громком омуте

– Как там твоя девушка? Донхек, с упоением поедая курицу, поднимает на сидящего напротив Марка заинтересованный взгляд. Тот только пожимает плечами. – Мы пока не встречаемся. Донхек фыркает. – А я говорил, – очередная косточка приземляется на край широкой белой тарелки. – Ты наверняка и свидания устраивать толком не умеешь. Дай угадаю, повел ее на «сырный суп с мидиями»? Марк пристыженно опускает взгляд. Донхек только цокает языком и качает головой – он разочарован, но ни капельки не удивлен. – Ну а ты-то что о свиданиях с девушками знаешь? – делает ответный выпад Марк. Ненадолго призадумавшись, Донхек решает придержать правду до лучшего момента (если тому суждено наступить) и в конце концов лишь пожимает плечами. – Знаю то, что деньгами уже давно никого не впечатлить, – он доедает последний кусок курицы и удовлетворенно потягивается на стуле, мешкая, прежде чем скромно произнести: – Спасибо. – Пойдешь со мной на свидание? – и Донхеку все съеденное мигом подкатывает обратно к горлу. Марк, по всей видимости ожидавший подобного удивления на его лице, невозмутимо пожимает плечами. – Научишь, как нужно себя вести. Усмехнувшись, Донхек отворачивается к окну и какое-то время молчит, не фокусируясь ни на чем конкретном. Он просто пустым взглядом смотрит в нежно-персиковое рассветное небо, пока его пальцы все еще жирные и липкие после еды, пока его влажные волосы, подсыхая, превращаются в мочалку, а без широких линий черной подводки на глазах он чувствует себя почти что обнаженным. Пока Марк ждет его ответа, терпеливо, молча, а Донхек в то же время задается только одним вопросом: за что его – абсолютно на полном серьезе – можно было бы позвать на свидание? Или для этого не нужны особые заслуги? – Спасибо, но я откажусь, – в конце концов отвечает он, вернув Марку взгляд. – Даже если бы я сказал да, свидание пришлось бы устраивать по моим правилам. А твое аристократичное сердце этого не выдержит. – Почему ты так уверен, что у меня «аристократичное сердце»? – Марк спрашивает вроде бы с претензией, но в голосе его скользит улыбка, как и на лице, – беззаботность делает его просто оскорбительно очаровательным. Однако Донхек – по-прежнему – на такое не купится. – Может быть, я совсем не против свидания по твоим правилам. Хмыкнув, Донхек складывает руки на груди и принимается рассуждать. – Тогда тебе придется, во-первых, приехать на метро, – он поочередно загибает пальцы, – во-вторых, есть мы будем пиццу. На скамейке в парке. И в-третьих, я не целуюсь в губы. – Я на первом свидании – тоже, – встревает Марк. – А я ни на первом, ни на втором, ни на десятом. С тобой – нет, – Донхек вскидывает подбородок. – У тебя слишком смазливое личико. Марк (и для него же лучше) не собирается с этим спорить – он только вздыхает и качает головой, на миг опуская взгляд и вновь поднимая его на Донхека, теперь смотря уже по-другому, так, как он смотрел в спальне, когда будто бы порывался подойти, но в самый последний момент одернул себя. Донхеку становится неловко, когда он понимает, что его визит затянулся, и он молча поднимается на ноги, чтобы подойти к раковине и вымыть руки. Обернувшись, он смотрит на Марка через плечо, и на долю секунды ему кажется, будто он знает всю эту кухню от корки до корки, от уголка до уголка, каждый ящик, каждую тумбочку, точный состав каждой пачки сухих завтраков, срок годности каждого йогурта в холодильнике вплоть до часов и минут. – Отвезешь меня?.. – просит он уже спокойно и с искренней надеждой на утвердительный ответ. / Донхек забрасывает свою мокрую одежду на плечо, а сам уезжает в марковой, тысячу раз подряд обещая непременно прислать ее обратно посылкой. Марк за рулем только смеется, пока Донхек – рядом, на пассажирском, – подпирает ладонью подбородок и задумчиво разглядывает постепенно просыпающийся город и первых прохожих на улицах. Сегодня ведь выходной – и куда все так торопятся? – Хотя бы увижу, где именно ты живешь, – нарушает молчание Марк. – Не увидишь, – Донхек выпрямляется на сидении и хрустит суставами. Проспаться действительно не помешает. – Останови возле обочины. Вон там. Марк сначала открывает рот, будто собирается, как и обычно, спорить, но в конце концов только сдается и молчит, делая все так, как Донхек попросил. Порш плавно подплывает к тротуару, Марк паркуется, и несколько секунд они сидят в тишине. Донхек не знает, что еще сказать, ведь поблагодарил он еще после того, как вдоволь наелся курицы, а потому он лишь щелкает ремнем безопасности и открывает дверцу, напоследок оборачиваясь на Марка. – Больше не шути так, как сегодня. – О свидании? – оживляется Марк. – Я не шутил. – О полиции, – Донхек закатывает глаза и наконец выходит из машины, нарочито сильно хлопая дверцей. Когда он отходит от порша, собираясь нырнуть в перипетии спального района, по четко протоптанной дорожке к своему подъезду, каждая клеточка его тела кричит, чтобы он обернулся, но сила воли оказывается сильнее, и Донхек не делает этого, с облегчением вздыхая, когда маркова машина с характерным звуком уносится прочь. Родной район кажется необычайно тихим в такое время суток, когда рядом не плетется без умолку болтающий Ренджун, когда Марка, читающего нотации, нет нигде поблизости, и Донхек – совсем один под бесконечным чистым небом. Он держит на одной руке свою влажную черную одежду, его волосы беспорядочно взъерошены, а на лице нет никаких красок, кроме, разве что, сероватого оттенка усталости, когда он, устало опустив плечи, плетется к своему подъезду. Мимо мамы, которая уже проснулась и готовит завтрак, он проходит молча и, не удосужившись даже снять с себя одежду Марка, заваливается спать до самого вечера. Просыпается он от того, что его трясет за плечо Ренджун. Донхек зевает и трет ладонями глаза, пытаясь понять, в каком измерении он находится. – Эй! – не замолкает Ренджун. – Я тебе со вчерашнего вечера наяриваю, что с твоим телефоном? До Донхека смысл услышанного доходит не сразу, но когда доходит, он прямо с кровати бросается на пол и тянется к своим черным штанам, которые еще по приходе домой швырнул в угол комнаты вместе с худи. Старенький шестой айфон оказывается в заднем кармане – застрявший во все еще влажной ткани и вчера успешно промокший насквозь. Надо же, а Донхека не заботило ничего, кроме выпавшего на ковер чужой спальни пакетика кокаина. – Твою мать, – он устало проводит ладонями по лицу и зарывается пальцами в волосы, когда мобильник, ожидаемо, не включается. – Он мертвый. – Да и ты не особо живой, – фыркает Ренджун, двигаясь на край кровати. – Рассказывай, что случилось? – Я был у Марка, – признается Донхек, вовремя осознав, что одного этого факта будет достаточно, чтобы у Ренджуна отпали все будущие вопросы. – И… что?.. – выжидающе смотрит тот в ответ. – Вы что?.. – О господи, Ренджун, нет, – Донхек падает на подушку и устало прячет лицо в ладонях. – Я просил его устроить меня на работу. – Всю ночь просил? – с недвусмысленной усмешкой уточняет Ренджун и зарабатывает подушкой по лицу. – Ладно, не злись. Я переживал за тебя, идиота. Думал, ты уже где-то под забором валяешься. – Если я не придумаю, где достать денег, так и будет, – бормочет Донхек, все еще не открывая глаза. – Чего? – Забей. – Ну ладно, – Ренджун пожимает плечами. – Там это… твоя мать на тебя обижена. Поговори хоть с ней. Ну почему все сразу, только и думает Донхек, но в конце концов заставляет себя скатиться с кровати на пол и устало садится, почесывая макушку, – с его волосами, как и стоило ожидать, творится настоящий кошмар. Придется прилично повозиться с расческой, но для начала – умыться и почистить зубы. Донхек выстраивает у себя в голове алгоритм действий, пока с жалостью поглядывает на почивший айфон и подходит к брошенным худи и штанам, чтобы поднять их с пола и переложить на стул. За каждым его действием Ренджун наблюдает молча, а потом только вздыхает и уходит в кухню. Когда Донхек, закончив возиться в ванной, направляется туда же, его встречают два одинаково осуждающих взгляда. Вздохнув, он лезет за йогуртом в холодильник, а после замирает и несколько секунд смотрит на маму, которая как ни в чем не бывало возится с супом на плите. – Прости, что не позвонил, – он подходит, чтобы поцеловать ее в висок, но та уворачивается, – мам. Ну правда. – Скажи спасибо, что я в полицию не сообщила, – где-то Донхек это уже слышал, – у тебя совесть есть вообще так пропадать? И не дозвониться. – Мой телефон утопили, – признается Донхек, присаживаясь на обеденный стул напротив Ренджуна. Через несколько секунд перед ними приземляются две тарелки горячего наваристого супа. – Прости, правда. Тяжело вздохнув, мама только ерошит его по волосам и наклоняется, чтобы поцеловать в макушку. – Я поеду на рынок, тебе что-нибудь нужно? – Донхек отрицательно качает головой, а мама задумчиво прищуривается. – Чья это на тебе одежда? – Друга, – растерянно выпаливает Донхек в ответ и, только когда мама уходит, задумчиво смотрит на Ренджуна. – Слушай, а у тебя остались еще те краски? Ну, которыми на ткани рисовать. / Ровно через двое суток Марк, абсолютно обессиленный после длинного рабочего дня, открывает присланную Донхеком посылку, которую забрал с почты по дороге домой. Прямо посреди его любимой белой футболки красуется огромный ярко-красный член, а под ним не менее остроумная подпись: «EAT (OUT) THE RICH». / Ренджун соглашается ненадолго одолжить Донхеку свой старый телефон, и всю следующую неделю Донхек боится как огня звонка от Суен. Он даже ловит себя на мысли, что, возможно, сим-карту и вовсе восстанавливать не нужно было. Ну а что, пускай его нового номера не знают ни Суен, ни Марк, а он сможет начать все с чистого листа. Целиком новую жизнь, без наркоторговли и сомнительных спонсоров. Но первым ему звонит все-таки Марк. – Мог оставить одежду себе. – У тебя на это какой-то фетиш? – фыркает Донхек. – Нет, просто рад, что у тебя в гардеробе ненадолго появилось хоть что-то белое. – Я этого больше не допущу, не переживай, – Донхек закатывает глаза. – К слову, как тебе мое творчество? – Впечатляюще, – хмыкает Марк. – Приду в ней на совещание. – Я бы на это посмотрел. – Никто тебе не запрещает, – в чужом голосе заметно проскальзывает ухмылка, но она быстро исчезает, и следом Марк говорит уже абсолютно серьезно: – Ты больше не?.. Донхек понимает, что он хочет сказать, и лишь тяжело вздыхает. – Рано или поздно мне нужно будет отдать долг, Марк. Очень внушительный, – он обнимает одной рукой колено и неотрывно смотрит в одну точку на полу. – А еще ты утопил мой мобильник. Несколько минут Донхек не слышит в ответ ничего, кроме многозначительного молчания, а затем Марк только тихо прокашливается и вздыхает. – Выходит, это теперь и моя проблема тоже. Сразу понимая, о чем он говорит, Донхек закатывает глаза и качает отрицательно головой, будто кто-то может его видеть. – Я не нуждаюсь в твоей помощи. – А кто сказал, что я собираюсь тебе помогать? – Марк хмыкает. – Я тебя… наставлю на путь истинный. А ты решишь свои проблемы сам. – Звучит уже не очень. Особенно от человека, у которого теперь есть футболка с гигантским нарисованным членом. – Я приеду в ней, – по голосу Марка создается впечатление, будто он отнюдь не шутит, и Донхека это пугает. – Завтра в восемь утра. Будь готов. И он сбрасывает – как будто нарочно, чтобы Донхек не успел сказать нет. / Марк вновь не опаздывает ни на минуту – приезжает четко в восемь, а Донхек уже ждет его на обочине с набитым рюкзаком наперевес и докуривает вторую по счету сигарету. Он специально выбрал самые дешевые и едкие – чтобы заполнить этим запахом весь салон чужого идеально чистого порша. Когда Донхек забирается на пассажирское, с уверенностью забрасывая на заднее сидение рюкзак, Марк несколько секунд просто молча смотрит на него, не спеша трогаться с места. А затем безмолвно расстегивает несколько пуговиц на своем рабочем пиджаке, являя донхекову взору его собственное произведение искусства – кастомную футболку с огромным ярко-красным членом. – С ума сойти, – победоносно улыбаясь, Донхек складывает руки на груди. – Ты правда придешь в ней на работу? – Я человек слова, – хмыкает Марк, и они медленно трогаются с места. Очевидно, реакции в офисе их ожидают самые разные: кто-то удивленно косится, кто-то смущенно отводит взгляд, кто-то перешептывается и тайно фотографирует, а кто-то и вовсе подходит к Марку и напрямую говорит, что у него классная футболка, пускай и не совсем соответствует так называемому деловому стилю. Стоящий рядом Донхек в ответ на такое только закатывает глаза, ведь без труда подтверждается его собственный стереотип о том, что все подобные клерки – зануды чистой воды. Когда они остаются наедине в кабинете Марка, Донхек, не спрашивая разрешения, с ногами забирается на кожаную софу и укладывается прямо в обуви – в своих массивных ботинках на шнуровке, – принимаясь (фигурально) плевать в потолок. Марк тем временем бросает на стол свой рабочий портфель и подходит к стопке документов, лежащей там же, обводя несколько бумаг придирчивым взглядом. – Ты будешь спать? – уточняет он у Донхека, и тот только пожимает плечами. – Если только ты не дашь мне что-нибудь почитать. В ответ на это в него спустя несколько секунд прилетает сразу целая стопка всевозможного нон-фикшна: пресловутый Ницше, Фрейд, Станиславский, даже Керуак. Донхек, уворачиваясь от книг и ругаясь себе под нос, выпрямляется на софе и подбирает приземлившиеся рядом книги, вчитываясь в названия на обложках. – Твоя работа на сегодня: осиль их наконец и отдай кому-нибудь, – устало вздыхает Марк. – Я это все еще лет в семнадцать прочел, а эти экземпляры просто для декора купил. Только у меня на полках из-за них теперь нет места для документов. – В семнадцать? – только и цепляется Донхек. – Серьезно? Марк на миг поднимает на него взгляд и только хмурится. – Ну да. Смутно вспоминая год, который был указан в его айди-карточке, Донхек напрягается, пытаясь высчитать, сколько Марку сейчас лет, – с математикой у него никогда не ладилось. – Пытаешься понять, как давно это было? – Ага, – даже не скрывает Донхек. – Ты родился в?.. – Восемьдесят седьмом, – невозмутимо отвечает Марк, не отрываясь от своих документов и перебирая бумажку за бумажкой. – Не могу поверить, что ты все еще не составил детальное досье. – Ты просто абсолютно мне не интересен, – вздыхает Донхек и вновь укладывается на софу, предпочитая продолжить читать Ницше с того момента, на котором он уснул в прошлый раз, а после, быть может, взяться и за Фрейда. Марк больше ничего не говорит, но на губах его проскальзывает мимолетная улыбка, которой Донхек не замечает. В молчании под аккомпанемент из шелеста бумаг, щелчков автоматической ручки и редких вздохов проходит, быть может, полчаса. Донхек читает быстро, так как отменно научен фильтровать информацию, и его не отвлекает даже Марк, который несколько раз совершает какие-то рабочие звонки и эмоциональным тоном о чем-то дискутирует. Донхек слушает вполуха, понимая только то, что какой-то очень важный контракт прямо сейчас на грани расторжения, и Марку придется сильно попотеть, чтобы удержать компанию на плаву. Один звонок, два, три, – кое-где проскальзывают несерьезные ругательства, будто бы Марк боится проявлять свои настоящие эмоции в донхековом присутствии. В конце концов он, не говоря ни слова, набрасывает на плечи пиджак и вылетает из кабинета, громко захлопывая за собой дверь и оставляя Донхека в звенящей тишине. Какое-то время Донхек кажется самому себе призраком – абсолютно прозрачным пустым местом, забытой игрушкой, впавшей в немилость. Марк будто бы в действительности бросает его на какое-то время, на короткий миг, растянувшийся до бесконечности, и Донхек даже отрывается от книги, откидывая голову назад на софе, чтобы как следует прочувствовать этот момент. Он – вне времени и пространства. В углу офиса бесшумно работает кондиционер. За широким окном – немыслимая, страшная высота. Тихо. Ничем не пахнет. Он будто бы в колыбели. – Мне нужно отъехать ненадолго, – Марк резко врывается обратно в кабинет, заставляя Донхека вздрогнуть и приподняться. Его голос звучит безрадостно и строго, отнюдь без насмешки и иронии, свойственных привычному Марку. – Подброшу тебя домой по дороге. С этими словами он, отвернувшись от Донхека, стаскивает с себя футболку и, неуклюже скомкав ее, бросает в свое рабочее кресло. Затем, обнаженный по пояс, отнюдь не смущаясь, подходит к широкому шкафу, в котором, как Донхек думал, хранятся только грамоты да документы, и открывает неприметную тумбочку, в которой находится сейф. Не сдержав интереса, Донхек максимально бесшумно привстает и выглядывает из-за чужого плеча: помимо какой-то черной кожаной папки и нескольких сувенирных пузырьков дорогого коньяка (будто бы это мини-бар), там лежит аккуратно сложенная рубашка оттенка слоновой кости, а еще – строгий черный галстук и запонки. Возможно, это – одежда для какого-то особого случая, но Донхек не решается спросить, а лишь безмолвно наблюдает за тем, как Марк ныряет в рукава рубашки и резво застегивает пуговицы, сразу после этого принимаясь завязывать галстук на шее. Все это он делает, неотрывно глядя в стену напротив, будто воображая там зеркало. Наконец закончив с переодеванием, он поворачивается к Донхеку. – Готов? Донхек только неуверенно кивает. – Можно забрать книги? / Домой он привозит стопку разномастных философов в мягком и твердом переплетах и, водрузив все это добро на соседнюю половину кровати, устало укладывается рядом. До этого Марк наспех высадил его у обочины, уже не растрачиваясь на шутки и иронические усмешки: только бросил сухое «Пока» и, стоило Донхеку только захлопнуть дверцу, умчался прочь. Теперь Донхек не знает, когда они увидятся в следующий раз и увидятся ли вообще, но он старается одергивать себя всякий раз, как ему в голову начинают лезть догадки об этом. Марк не обязан с ним нянчиться. Они друг другу – вообще никто. То, что Марк пытается играть с ним в воспитателя, лишь действует Донхеку на нервы и порой доводит до зубного скрежета. Его не нужно ни воспитывать, ни перевоспитывать, но почему-то этого никак не могут понять ни его мать, ни Ренджун, ни – теперь еще и – Марк. Остаток недели Донхек тратит на то, что спит, тренирует новые темные макияжи по туториалам на ютубе, читает привезенные из чужого офиса книги и отчаянно пытается найти работу. С его уровнем образования и степенью общего развития открытых дорог оказывается не так уж и много, а потому в следующие выходные Донхек, проигнорировав вакансии уборщика и посудомойщика, бодрым шагом направляется на очередной проплаченный митинг, от нетерпения подпрыгивая практически на каждом шагу. На месте общего сбора ему, как и обычно, выдают широкий плакат, вдобавок к нему – несколько глянцевых листовок, а еще яркой краской рисуют на лице какие-то символы. Для фотографии, говорят. Краска липкая и неприятно пахнет, ситуацию в разы ухудшает жуткая жара, но Донхек пересиливает себя и терпит несколько часов, лишь бы просто получить свои деньги и навсегда забыть об этом позоре. Позднее Ренджун покатывается со смеху, когда фотографии с митинга публикуют на каком-то сайте городской администрации, а Донхек только отмахивается, с головой зарываясь в Ницше и все еще будто бы чувствуя едва ощутимые следы краски на лбу и щеках, все еще будто слыша неразборчивую смесь чужих скандирующих голосов, все еще будто чувствуя вибрацию топота десятков ног под своими грязными кедами. Так проходит еще неделя, Донхек покупает самый дешевый б/у телефон – Твиттер можно листать, да и сгодится. Мама будто бы невзначай подсовывает ему в комнату листовки престижных вузов – в ней все еще тлеет надежда, что Донхек готовится к поступлению хотя бы в следующем году, но Донхек на глянцевую бумагу с многообещающими фотографиями кампусов даже не смотрит. Все, что его заботит, – это, во-первых, где бы достать наличку быстро и просто; во-вторых – как бы не столкнуться с Суен, и почему за все это время она до сих пор не позвонила. Опасения лезут в голову самые худшие: может, его уже выслеживают все сеульские охотники за головами, и Донхек действительно собственноручно отправил себя на казнь, когда смыл остатки злосчастного кокаина. А, может, его и вовсе сдали полиции, и он уже неделю как находится в федеральном розыске; нет смысла запирать двери и пытаться сомкнуть глаза – выломают, разбудят, выволокут на улицу за шиворот, будто собаку. Успокоиться помогает травка, пускай и ненадолго. Пока Донхек курит, широко распахнув окно, то размышляет о том, как, помимо всего прочего, эта крохотная криминальная история взбодрила его. По большей части – присутствие в ней Марка. Конечно, Донхек все еще втайне ненавидит его лютой ненавистью и не желает ему ничего хорошего, но, стоит признать, что без Марка все происходящее было бы в разы скучнее. По крайней мере, отныне у всех донхековых пакостей есть одна неопровержимая цель – вывести Марка из себя. Они не видятся и никак не связываются около двух недель, и за это время Донхек несколько раз ловит себя на том, что хочет позвонить Марку. Действительно – просто взять мобильник, разблокировать, набрать номер, который он зачем-то выучил наизусть, будто экстренный, и хотя бы несколько секунд послушать чужой голос. В иное время – и это бывает чаще по ночам – он думает, что совсем не против прямо сейчас оказаться у Марка дома, в его теплой мягкой постели, а не на своей старой скрипящей кровати, которая грозится развалиться, если ты как-то неправильно ляжешь. Донхек убеждает себя в том, что им руководит его врожденная нужда злоупотреблять – пользоваться, брать и применять, хватать все, что появляется в поле зрения даже мимолетно. И, возможно, мысль все-таки материальна, ведь, стоит Донхеку помусолить это у себя в голове чуть дольше приличного, как Марк ему звонит. – Тебе еще нужна работа? – сухо уточняет он, даже не поздоровавшись, но, честно говоря, Донхек расценивает эту фразу так, как расценил бы любую другую. Он даже слышит в ней все и сразу. От «Я соскучился» до «Я все-таки сдал тебя копам». – Типа того, – Донхек старается звучать максимально отсутствующе. – Тогда собирайся и через час приезжай ко мне, – наставническим тоном чеканит Марк. – Адрес помнишь? – Донхек, нахмурившись, неуверенно мычит в ответ. – Значит, сейчас пришлю. И возьми такси. Я заплачу. / За такси Донхек, конечно же, платит сам – пускай и названная водителем сумма неприятно наступает на горло, но делает это он не для того, чтобы побесить Марка. На этот раз его помыслы абсолютно чисты: Донхек платит, потому что отчасти приезжает в чужой кремово-золотой район из собственного желания, а не потому что ему приказали. Выйдя из машины, он думает остановиться покурить, но в конце концов сдерживает себя, вспоминая, что чужой голос по телефону звучал достаточно взволнованно, – должно быть, Марку действительно срочно понадобилась его помощь. В фойе дома Донхек перебрасывается парой фраз с охранником и ловит себя на мысли, что досконально помнит весь маршрут: дорога к лифту, нужный этаж, коридор; все как на ладони. Когда он оказывается перед дверью Марка, то медлит несколько секунд, прежде чем позвонить. Сразу после того, как он делает это, из квартиры доносится уверенное: – Открыто! Донхек застает Марка в спешке: тот носится по спальне, то и дело огибая или перепрыгивая лежащий прямиком в центре комнаты открытый чемодан; он резво складывает рубашки, брюки, галстуки, заглядывает в бельевой ящик и забирает белье тоже, забрасывая в чемодан все необходимые пожитки. Несколько минут Донхек молчит, опираясь плечом на дверной косяк и покорно дожидаясь, когда же Марк его заметит. В конце концов Марк, оторвавшись от чемодана, поднимает на него взгляд и тут же сдувает со лба упавшую прядь черных волос. – Я же говорил, что заплачу тебе за такси. – Это все, что тебя волнует? – беззлобно фыркает Донхек. – Куда ты собираешься? – Срочная командировка, – отрезает Марк и вновь принимается складывать одежду в относительно аккуратные стопки. – В городе есть пробки? – Не особо, – Донхек пожимает плечами и в следующую секунду отшатывается, когда Марк пролетает мимо него в коридор, оставляя полупрозрачный шлейф пота и парфюма. – Ты будто на год уезжаешь. – Я пока не знаю, – вернувшись обратно, Марк на несколько секунд замирает прямо перед ним и, тяжело дыша, хмурится. – Ты не накрасился, – невозмутимо отмечает он. – Не было времени, – отбрасывает Донхек. – Ты очень резко позвонил, я испугался. – Ага, – только и соглашается Марк и снова проходит мимо. Он ненадолго замирает посреди комнаты и чешет затылок. – Я хотел, чтобы ты присмотрел за моим котом, пока меня не будет. У Донхека в голове тут же проносится неоновое: – Серьезно? – озвучивает свою первую мысль он. – У тебя для этого нет специальной прислуги или типа того?.. – Есть, – соглашается Марк, мимолетно бросая на него взгляд через плечо. – Но тебе нужны деньги, а просто так их брать ты не хочешь. Поэтому посидишь с котом – и, считай, поработаешь на меня. – Ты скоро будешь платить мне за то, чтобы я тебе воротник рубашки поправлял? – с усмешкой уточняет Донхек и тут же хмурится, обводя взглядом комнату – живности он нигде не находит. – У твоего кота есть имя?.. Здесь Марк резко щелкает пальцами – так, будто ему в голову пришла непобедимая в своей гениальности идея. – Вот! – восклицает он. – Заодно придумаешь ему имя. / Марк заканчивает собирать чемодан минут через пятнадцать, затем еще на десять уходит в душ, а когда возвращается, в чистой одежде и с мокрыми волосами, Донхек смирно дожидается его в кухне, почему-то не решаясь прикоснуться к предложенной кружке травяного чая. Марк огибает свой длинный обеденный стол, не прекращая вытирать волосы полотенцем, и ненадолго замирает напротив Донхека. Тот использует мгновение тишины, чтобы спросить: – Ты правда доверишь мне свою квартиру? Я же без двух минут преступник. – Будем считать это очередной проверкой, – только и хмыкает Марк в ответ. – Здесь настолько продуманная охранная система, что стащить ты ничего не сможешь, даже прибегнув к самым безумным ухищрениям. Да ты и не попытаешься. – Почему это? – фыркает Донхек. – Потому что я храню твой секрет, – спокойно выпаливает Марк, и его слова служат Донхеку напоминанием. Какое-то время они молчат. Донхек тяжело сглатывает, опуская взгляд себе под ноги и рассматривая собственные кеды, которые он даже не удосужился снять. Марк тем временем обходит его и останавливается где-то за спиной, выдвигая один из кухонных ящиков. – Вот здесь – весь корм, – Донхек оборачивается на голос. – Кот у меня очень ленивый и нелюдимый, так что играться и нянчиться с ним не нужно. Однако может попытаться удрать, если откроешь дверь, – такое уже случалось. Просто проследи, чтобы он остался живым и, по возможности, невредимым, – Донхек вздрагивает, когда чужая горячая ладонь опускается ему на плечо. – Я в тебя верю. Даже когда Марк уже выходит из кухни, его слова еще надолго заседают в донхековых мыслях – как что-то, что он уже очень давно ни от кого не слышал, но, быть может, подсознательно только этого и хотел. / Когда Марк уезжает, напоследок наспех рассказав ему, как работает система сигнализации, и оставив запасной ключ, Донхек первое время не знает, в какую сторону податься. Квартира такая большая – и такая пустая без Марка, что все иное находящееся в ней резко теряет всякий смысл. Всю следующую неделю Донхек приезжает к Марку по утрам, остается до обеда, читая какую-то из взятых с собой книг или слушая музыку, а еще порой поглядывая на забившегося в угол неприветливого черного кота и на полном серьезе раздумывая, какое бы имя могло ему подойти. Помимо всего прочего, Донхек будто бы сам не свой, ведь ему отнюдь не хочется бросаться к чужим полкам, ящикам и тумбочкам, выворачивая все в поисках каких-то реликвий. Напротив, Донхек ловит себя на мысли, что обращается со всем принадлежащим Марку необычайно бережно, касается мебели, посуды и других предметов так, как касался, разве что, своего крохотного племянника, когда тот только-только родился в прошлом году. По большей части, Донхек использует время маркова отсутствия, чтобы узнать о нем как можно больше. Можно сказать, он знакомится с ним, не прибегая при этом к непосредственному контакту. Он узнает Марка через документы, файлы, фотоальбомы, даже отыскивает в одном из книжных шкафов копию его университетского диплома и зачитывается. И впервые в жизни он – пускай и на какую-то ничтожную секунду – ощущает острое желание поступить в университет. Не из-за назойливых уговоров Ренджуна или разноцветных лживых листовок матери, – а просто из-за Марка. Из-за того, что он есть. Конкретно в данную минуту – где-то на земном шаре. Возможно, отчасти Ренджун был прав, и марково присутствие действительно благоприятно на него влияет, но у Донхека никогда в жизни не хватит духа признаться в этом даже перед самим собой. В один из вечеров он смелеет и решает переночевать в квартире Марка. В домашнем баре он находит бутылку вина и, представляя себя героем нуарного кино про любовь, наливает немного в бокал, делая короткие, размеренные глотки и мечтательно глядя на ночной город за окном. После этого он набирает себе пенную ванну и немного медлит, прежде чем раздеться, – ему, совсем как в его параноидальном детстве, кажется, будто за ним отовсюду следят. Донхек гонит эту мысль подальше и, успокоив дрожь в руках, таки снимает с себя одежду. Он доверяет Марку – по неясной причине, но доверяет – незыблемо, беспрекословно. После ванны Донхек, переодевшись в найденную в бельевом шкафу одежду, ложится спать в чужую постель. Ему непривычно, и он оставляет свет слегка приглушенным, не решаясь выключать до конца. Почти сразу приходит Кот (чем не кличка?) и ложится у него в ногах. Донхек фыркает – возможно, это любвеобильное создание нелюдимо для одного только Марка. Под тихое мурчание Донхек натягивает повыше одеяло, которое, пускай и достаточно плотное, но удивительно легкое и идеально подходящее для лета, и задумчиво смотрит в окно. Он один – абсолютно один, ни шороха, ни звука, если не считать спящего кота. Донхек – в шипящем, пронзительном, оглушающем одиночестве – в чужой квартире, чужой одежде, чужой постели, такой уютной и мягкой, что из нее совсем не хочется вылезать. Интересно, как чувствует себя Марк, когда проживает так каждый свой день? В чистоте, комфорте, достатке. Умеет ли он это ценить или же успел настолько привыкнуть, что думает, будто его жизнь ничуть не отличается от чьей-либо другой, будто у него нет никаких привилегий? С мыслями об этом Донхек не замечает, как проваливается в сон, и ему кажется, будто спит он, по меньшей мере, целые сутки. Марк ему не пишет и не звонит – еще бы, вряд ли Донхек настолько важен, чтобы растрачивать на него бесценное время. Донхек здесь просто выполняет свою работу: кормит кота, следит, чтобы тот никуда не убежал, изредка даже позволяет себе погладить его, с осторожностью касаясь пальцами блестящей прилизанной шерсти. Постепенно он привыкает к дому Марка и прекращает так сильно бояться его широких светлых стен, а впоследствии и возвращаться к себе кажется чем-то схожим с пыткой. Донхек прикипает к достатку и комфорту, постепенно поглощая запасы дорогих продуктов из чужого холодильника и с деловитым видом смотря новости на большом телевизоре, занимающим практически всю стену в гостевой комнате. Однако сказка рано или поздно заканчивается, и Донхеку приходится из разу в раз ехать обратно к себе. В один из таких дней он застает в своей комнате Ренджуна: тот просто молча сидит на его кровати, сложив руки на коленях и, когда открывается дверь, смотрит на Донхека неприветливо и хмуро. Донхек сразу понимает, что к чему, но не успевает мысленно подготовить себя к этому разговору, когда Ренджун тихо шмыгает носом: – Я говорил с Суен. Когда ты собирался мне рассказать?