в громком омуте

Утром Донхек просыпается первым и ему еще и приходится будить Марка – становится почти жаль, ведь тот спит крепко и с виду очень спокойно. Донхек даже готов рискнуть и позволить ему проспать работу, но, когда времени остается совсем впритык, сдается и резко дергает Марка за плечо – горячее даже сквозь ткань футболки. Позднее, поочередно приняв душ, они завтракают, и на какое-то время между ними повисает неловкое молчание. Донхек жует хлопья и вслух озвучивает беспокойство тем, что ему нечего надеть сегодня на работу. Он сам удивляется тому, насколько последнее слово непривычно для него звучит. – Можешь взять что-нибудь из моего, – спокойно предлагает Марк, будто это не Донхек уже успел потаскать каждую из его рубашек и футболок. – Все твое мне велико, – невесть почему прикрывается Донхек, хотя это никогда не было для него проблемой. – Так, вроде бы, носят сейчас, – пережевывая еду, хмурится Марк. – Это называется… оверсайз? – Ого, ты и такие слова знаешь. Всякий раз озвучивать свою благодарность ему дается с трудом, поскольку Донхек привык выражать ее действиями – к примеру, тем, что совсем недавно он без устали пытался отыскать маркова кота и толком не успокоился даже тогда, когда узнал, что тот был в целости и сохранности. Донхек вряд ли осознанно делал то, что делал – пачкал и рвал ткань джинсов на коленях, расклеивал объявления на каждом столбе и заборе, нервно курил и звал кота по несуществующей кличке из всякого переулка, который только попадался по пути. Он занимался и продолжает заниматься подобным из чистой благодарности и, возможно, чего-то еще, что ему пока слишком трудно в себе отыскать и определить. В любом случае, все идет своим чередом, жизнь день за днем продолжается одинаково, рисуется в похожих чертах. У Марка Донхек больше не остается, однако и ту ночь, которая была, они не обсуждают. Наверное, предпочитают опустить ее, как нежелательную, грубую ошибку в мироустройстве. По крайней мере, на данный момент стоит остановиться именно на этом определении. Начисление первой зарплаты становится для Донхека счастьем, которое можно сравнить разве что с одним из празднований дня рождения в раннем детстве. Первые несколько часов он не может прекратить периодически пялиться в экран приложения банка и раз за разом пересчитывать количество цифр в сумме на счету. Первым делом он хвастается перед Ренджуном, которого, конечно же, приходится по-дружески вытащить на пиво. Пока они сидят на террасе одного из баров неподалеку от дома, Донхек никак не может избавиться от ощущения неловкости. Он не знает, как спросить, простил ли ему Ренджун все его прошлые выходки, хоть и, по сути, прощать было нечего. Но Ренджун, похоже, зла на него не держит, – Донхек понимает это по тому, как он не может прекратить расспрашивать о работе, тщательно обходя тему Марка непосредственно. – Он хороший, – правда все-таки вырывается из Донхека после третьей кружки светлого пива. Ренджун внимательно и осмысленно смотрит на него. – Я имею в виду… все богачи те еще уроды, но в Марке что-то есть искреннее. Меня это цепляет. Он типа… как мой любимый рок-альбом. Или как те вишневые сигариллы, которые мы однажды стрельнули у незнакомой барышни возле клуба, помнишь? Или как сидр, лимонный, ну, нас им какие-то аристократы угощали возле Тондэмуна на твой прошлый день рождения. Короче… – Я понял, – обрывает его Ренджун и как-то нечитаемо улыбается в свою полупустую кружку с пивом. – Как праздник. Об их разговоре Донхек думает еще долго, но все мысли стираются в момент, когда следующим утром он приезжает на работу и первым делом – как и обычно – заходит в кабинет Марка. Тот, наверняка снова приехав раньше всех, копается в каких-то бумагах и здоровается с Донхеком бегло и нейтрально, будто принимая его присутствие как должное. Для Донхека это немного непривычно, но он молчит и приветственно кивает в ответ, а после забирается на софу и какое-то время просто беззвучно ждет первых указаний. Никаких просьб от Марка не следует ни через пять минут, ни через десять, и в конце концов Донхек не выдерживает: – Сделать тебе кофе? – Было бы неплохо, – спокойно отбрасывает Марк, даже не поднимая взгляда. Донхеку вновь приходится воевать с кофемашиной. За это время он успевает переброситься несколькими фразами с Доненом, сделать комплимент блузке Сынван и страшно захотеть курить. Перекур он решает устроить позже и по коридору возвращается обратно в кабинет Марка, попутно игнорируя немногочисленные насмешливые взгляды, брошенные ему вслед. – Почему они все так смотрят? – поставив кружку с горячим кофе на чужой стол, хмуро интересуется Донхек. – Кто? – Марк, кивком поблагодарив за кофе, делает несколько быстрых глотков и вновь возвращается к документам. – Все, – повторяется Донхек и отходит, чтобы присесть. – Они смеются надо мной из-за того, что я выполняю твои указания? На несколько секунд Марк замирает, и его озадаченное молчание почти заставляет Донхека поверить в правильность собственного предположения. Но от этого не легче. Тихо прокашлявшись, Марк устало откидывается на спинку рабочего кресла и, сняв очки, потирает пальцами переносицу. – Они просто привыкли к тому, что я работаю самостоятельно, – спокойно объясняет он. – А еще наверняка предполагают, что ты у меня на содержании. Здесь Донхек едва ли не давится воздухом. – Чего? Марк пожимает плечами и с невозмутимым видом делает еще глоток кофе. – Не то чтобы они были не правы. Он смотрит в сторону – вероятно, для того, чтобы не пересекаться с Донхеком взглядом. Однако тот не глуп и сразу различает подтекст в его словах, если таковой вообще существует, а не Марк просто высмеивает его напрямую. В голове снова проносится мысль о том, что нужно было заканчивать это все еще тогда. Тогда, возле вендингового автомата, еще перед купленной ему банкой пепси, которая, к слову, была теплой и не такой уж и вкусной, чтобы ради нее унижаться перед очередным высокомерным богачом. Тем не менее, Донхеку следует научиться отстаивать свою честь (сколько бы ее на самом деле ни осталось), а потому он упорно продолжает смотреть Марку в лицо. – Я получил первую зарплату, – спокойно сообщает он. Марк пожимает плечами. – Поздравляю. – Значит, я не на содержании, – продолжает Донхек. – Теперь я способен обеспечивать себя сам. Марк пожимает плечами еще раз, на этот раз – едва заметно улыбаясь в свою кружку с кофе. Донхек хмурится и только сглатывает тяжело, отворачиваясь. Может, Марк и хочет ему что-то ответить, но молчит, – наверное, думает, что его слова предсказуемы и так, поэтому нечего попусту растрачиваться. Вместо этого он вновь двигает на край стола стопку каких-то бумаг (никто Донхека не собирается слушать), кивком в сторону двери отдавая очередное указание. Донхеку не то чтобы надоедает днями носиться по этажу с документами, попутно помогая кому-то то с зависшим компьютером, то с неработающим принтером, однако работа на Марка схожа с бесконечной ходьбой по минному полю – особенно сейчас, когда выясняется, что люди действительно любят болтать, и это не какая-то сериальная уловка. Но мысленно Донхек продолжает выстраивать барьер, он убеждает себя, что целиком самостоятелен, что способен вернуть каждый существующий перед Марком долг, что он – решительно и точно – не на содержании. И никогда не будет. Потому что это попросту унизительно. Тем же вечером, возвращаясь домой, он обнаруживает на своей постели несколько футболок Марка, сложенных в аккуратную стопку, – очевидно, у мамы был выходной и она их все постирала. Донхек проводит пальцами по ткани, мягкой и пахнущей их дешевым стиральным порошком, и только беззвучно закусывает губу. Всего этого становится слишком много, но даже если Донхек решится рвать с корнем, он в любом случае не сможет не оставить себе что-нибудь на память о Марке. Так пусть это будут хотя бы его оверсайз-футболки. В работе плюсов даже больше, чем кажется изначально. К примеру, Донхек успешно возвращает долг Суен, и та даже не набрасывается на него с перочинным ножом, как это раз за разом воспроизводилось в его самых кошмарных снах. Напротив, она ерошит его по волосам, заодно называя зеленым и непутевым, и, пересчитав купюры, похлопывает по плечу. Желает не облажаться в следующий раз. Донхек, закусив губу, только кивает и скромно извиняется в ответ. Он-то знает, что никакого следующего раза не будет. У Ренджуна с НинНин, похоже, все хорошо. Правда, в какой-то момент Донхек и сам начинает беспокоиться о том, чтобы его лучший друг не ввязался ни в какую преступную историю, – в конце концов, рядом с непосредственным окружением Суен натворить что-то незаконное проще простого. Номер телефона самой Суен Донхек удалять не спешит, однако жертвенно клянется себе, что больше никогда не сунется в подобный бизнес. Одного прилива адреналина ему хватило с лихвой. Рутина начинает состоять из работы на Марка, одежды Марка, парфюма Марка, дыма сигарет Марка – по сути, из всего, с чем Марка можно ассоциировать. Правда, в донхековой голове он еще порой перекликается с бесконечным занудством, цитированием самых заезженных высказываний Ницше, запахом сырного супа с мидиями, автопортретами Шиле, кубизмом, черным котом, мокрым после дождя асфальтом, безымянными митингами, революцией… – Привет, – Донхек поправляет ряд пуговиц на слегка тесноватой рубашке и спокойным шагом подходит к чужому столу, ставя уже привычную кружку кофе возле ноутбука. С Марком они отныне видятся исключительно на работе, а еще изредка – на ланчах. У Донхека теперь вполне хватает денег, чтобы питаться хорошо и полноценно, а еще – одеваться не в секондах, покупать музыку (а не пиратить) и помогать маме оплачивать коммунальные счета. Казалось бы, жизнь изменилась в лучшую сторону в кратчайшие сроки, даже напрягаться не пришлось, но Донхеку не дает покоя то, что все хорошее, что происходит с ним, по-прежнему неотвратимо привязано к Марку. Одно слово Марка, один жест, одно решение, – и весь донхеков комфорт может рассыпаться, как замок из песка. Это тревожит, но недостаточно, чтобы Донхек начал беспокоиться на постоянной основе. Он по-прежнему приносит Марку кофе, желает доброго утра, улыбаясь; они порой переглядываются, когда Марк отвлекается от чтения очередного документа и взглядом находит Донхека, сидящего напротив с книгой. Они все еще в одной плоскости, одном временном пространстве. И все это по-прежнему что-то значит. Это начинает значить больше, когда за несколько месяцев до плановой командировки Марк как бы невзначай предупреждает, что Донхеку нужно будет полететь с ним. Обронив этот факт абсолютно случайно посреди обыкновенного рабочего дня, он наверняка даже не подозревает, как много стресса заставляет Донхека испытать в один момент. Стресс затягивается на недели, пока Донхек разбирается с тем, как оформить загранпаспорт, пока занимается непосредственно оформлением, а потом еще около недели жалуется Ренджуну на то, что неудачно получился на фотографии. Но Ренджун и не слушает, продолжая талдычить о том, как это здорово, что Донхек наконец увидит мир. А Донхеку страшно. И не потому что он летать боится или что-то в таком духе, – страшно, потому что там, за облаками, уж точно не видать его крошечной зоны комфорта, сморщенной, как курага. События, люди, живое общение, – всего так много и одновременно, что становится трудно дышать. Донхеку нужно быстро учиться, приспосабливаться, вливаться, – он никогда не думал, что подобное будет происходить с ним настолько естественно. Подобное… исправление? Может быть, именно это Марк и имел в виду, когда в одну из их самых первых встреч сказал, что из Донхека может выйти что-то толковое? Это толковое – прячет лицо в ладонях, от усталости свалившись на кровать прямо в одежде, и в кромешной темноте безлюдной комнаты непроизвольно считает собственные вздохи. Иногда кажется, будто в тихом омуте на самом деле нет совсем ничего, как бы долго и пристально ты в него ни всматривался. Вечером субботы Донхек настойчиво звонит Марку в дверь. Тот открывает, быть может, через минуту и только смотрит своим привычным удивленным взглядом. У него странно, но очень органично уложены волосы, широкий вырез домашней черной футболки (у Донхека – такая же, у него и украденная) обрамляет голую шею, в одной руке – книга в мягком переплете с множеством закладок. Кажется, что это просто привычный круговорот марковой жизни: ехать на работу, приезжать с работы, мыться, переодеваться, ужинать, читать. Донхек в жизни не слыхал, чтобы Марк вышел куда-то развеяться (кроме той истории со свиданием), да и представить себе подобную ситуацию может крайне смутно. Одним словом, Марк – тот самый тихий омут, в котором совсем ничего не происходит. По крайней мере, так думает Донхек. – Голоден? – Марк спокойно пропускает его в квартиру, даже не спрашивая, зачем он пришел. Но почему-то каждый раз смотрит на него так, будто видит впервые. – Нет, – Донхек тихо сглатывает и, вымыв руки, идет сразу в спальню, усаживаясь на край кровати и мимолетно разглядывая разбросанные по ней книги и журналы. Марк заходит следом и сразу пытается немного прибраться, но Донхек останавливает его, поймав ладонью за край футболки, мол, оставь. Тот слушается и несуразно садится рядом, стискивая ладони бедрами. – Куда мы летим, напомни?.. – уточняет Донхек почти шепотом. – В Париж, – тут же отвечает Марк, слегка нахмурившись, но затем расслабляется и только легко качает головой. – Ты помнишь. – Помню, – соглашается Донхек, пряча взгляд в мягком белом ковре под своими ногами. – Просто звучит как какой-то сюр. Что я там буду делать? Бегать за тобой, как личный агент? – Почти, – кивает Марк. Они оба не отдают себе отчета в том, что, двигаясь, непроизвольно трутся плечами. Донхек чувствует на себе чужой вкрадчивый взгляд. – Если хочешь мое честное мнение – там та еще помойка. Поэтому можешь слишком не романтизировать. Донхек не сдерживает усмешки. – Ты хотя бы где-то дальше Сеула бывал, – он не пытается давить на жалость, однако ему сейчас явно придала бы уверенности в себе излюбленная кастомная футболка с «‎EAT THE RICH»‎. – Это вопрос времени, – спокойно отвечает Марк, теперь уже без страха заглядывая ему прямо в глаза. Что-то в тоне его голоса плавно меняется, и Донхек мысленно предполагает, что сейчас его начнут наставлять. Так и случается. – Просто постарайся не опозорить меня, ладно? В комнате очень тихо и едва уловимо пахнет почти выветрившейся ванилью – Марк изредка любит жечь благовония. Донхек не обращает внимания на то, что они все еще соприкасаются плечами, все еще сидят слишком близко друг к другу как для людей, которых не связывает ничего, кроме взаимовыручки. На самом деле, ответ на вопрос кто они друг другу уже слишком давно исказился в донхековом понимании, чтобы его можно было связано сформулировать и озвучить. Какая-то надежда на Марка еще есть – по крайней мере, он частенько хочет сжечь свою машину. Донхек пошел дальше – он мечтает однажды уничтожить все, что Марку принадлежит. И с этой мыслью, с нечитаемой улыбкой на губах он говорит: – Не могу обещать.