в громком омуте

all we do is think about the feelings that we hide all we do is sit in silence waiting for a sign

Когда они прилетают в Париж, в первый же вечер в отеле, Донхек делает то, чего не делал уже достаточно давно, – он красится. Они с Марком живут в соседних номерах не самого дорогого, но достаточно элитного отеля, и разделяет их покрытая золотистыми виниловыми обоями стена. Еще по прибытии они неизвестно зачем просят на ресепшене по два ключа-карточки (хотя это запрещено официальным сводом правил, но при доплате в нужном эквиваленте возможно все) и меняются ими, чтобы перебегать в комнаты друг друга когда вздумается, как в каком-то винтажном ситкоме. Марк заходит к Донхеку вечером после рейса, до этого приняв душ и немного отдохнув, и видит того у туалетного столика – Донхек, включив все освещение, которое только есть в номере, и вывалив на кровать содержимое своей увесистой косметички, на данный момент пытается осторожно подвести (почему-то выбрав коричневый карандаш, а не, как обычно, черную подводку) левый глаз. Одет он лишь наполовину, на нем белье и длинная серая футболка, закрывающая бедра. Босыми ногами он бесцельно играется под столиком, пока ерзает на стуле и, вздыхая так, будто он по меньшей мере разгружает товарные вагоны, выводит кончик тонкой стрелки. Марк, до этого вошедший после короткого вежливого стука, замирает недалеко от порога и обводит комнату внимательным взглядом, мысленно отмечая, что с его собственной они похожи как две капли воды. Удивительно – при том что в них живут такие разные люди. Два противоположных полюса. – Ты куда-то собираешься? – попутно спрашивает Марк, слегка наклоняясь к мини-бару и приоткрывая дверцу, бегло изучая содержимое. Донхек замирает с карандашом на полпути к лицу и удивленно смотрит на него в отражении. – Гулять, – спокойно отвечает он и следом хмурится. – Тебе не хочется? – Я здесь уже все видел, – Марк пожимает плечами. – И нам нужно проснуться рано завтра. Донхек в ответ только закатывает глаза и, вздохнув, продолжает краситься. Марк тем временем проходит мимо приоткрытой двери, ведущей в ванную, откуда его обдает легким шлейфом пара, – становится ясно, что Донхек только-только из душа, хотя волосы у него сухие. Через несколько секунд, беззвучно закрыв карандаш, Донхек разворачивается на стуле и вновь подает голос: – Помнишь, что я тебе сказал в нашу первую встречу? – «‎Я искал спонсора»‎? – Что ты душнила, – Донхек делает вид, что не обратил внимания на его слова, однако мысленно Марк понимает, что наверняка его задел. Несерьезно, в шутку – это своеобразный знак внимания. Он по-другому не умеет – только с иронией, беззлобно-насмешливо. – Я спокойно проснусь рано, даже если вернусь в отель на рассвете. Я могу вообще не ложиться! С этими словами Донхек, упираясь ладонями в голые колени, встает со стула и бодрым шагом практически подлетает к своему стоящему на полу чемодану, принимаясь выискивать подходящую одежду. Поиски длятся недолго и заканчиваются тем, что он надевает свои привычные джинсы с прорехами, а поверх футболки набрасывает кожаную куртку. Напоследок он еще наспех мажет губы каким-то бесцветным бальзамом, – но уже не присаживаясь за столик, а просто склонившись над ним. Все это время Марк безмолвно наблюдает за каждым чужим движением, сидя на кровати и упираясь ладонями в мягкое покрывало за своей спиной. Донхек забегает в ванную, выключает везде свет, закрывает балкон, – а Марк так и не может найти ни единого аргумента, чтобы заставить его остаться. В конце концов, когда Донхек уже на пороге, Марк подрывается на ноги и восклицает ему вслед: – Но ты ведь не знаешь ни слова по-французски! – Я скачал разговорник! – в ответ Донхек, на долю секунды сверкнув торжественной улыбкой, салютует ему на прощание и разворачивается на пятках. – Au revoir! / Марк недолго остается в комнате Донхека и почти сразу возвращается к себе. Это отмеренное время в гордом одиночестве он решает потратить на то, чтобы разобрать чемодан, еще раз пересмотреть расписание всех деловых встреч и бизнес-ланчей и добавить несколько новых пунктов в планер, а также изучить меню эксклюзивных обедов в номер. Закончив с этим всем, он выходит на балкон и, устало опираясь на металлические перила, глубоко вздыхает. Улица в такое время не спит, хотя их отель расположен в довольно спокойном районе. Зачем-то Марк поглядывает на циферблат часов на запястье, а затем – на однообразные крыши низеньких зданий, раскинувшихся перед ним. Он не то чтобы переживает за Донхека. В конце концов, никакой персональной ответственности он (отчасти) за него не несет. Донхек – совершеннолетний, осознанный (далеко не всегда) гражданин, который может ходить когда и куда ему вздумается. И Марк удивлен его смелости – когда он сам впервые попал за границу, то первое время вообще не мог отпустить подол маминого платья. А Донхек вот так сразу, в самом провокационном своем виде, – выпорхнул на улицы, о которых не знает ровным счетом ничего. И снова – Марк не переживает за Донхека, однако остаток ночи, когда ему совсем не спится, предпочитает провести в донхековом номере. В абсолютной тишине, тотальном одиночестве, Марк подходит к туалетному столику, легко, почти не касаясь, проводит пальцами по разбросанной на нем косметике: всевозможные карандаши, фломастеры, жидкие блестки, этикетки много где давно уже стерлись. Марк идет в ванную – там еще витает почти неуловимый запах донхекова дезодоранта, а на мраморной столешнице возле раковины стоят его зубная щетка, пена для бритья, сама бритва и несколько каких-то кремов всевозможных составов и предназначений и с кучей витиеватых надписей. Разбираться в них Марк не спешит и возвращается в комнату – мельком бросает взгляд на неаккуратную стопку одежды в кресле, не испытывая особого интереса, потому что то, как Донхек одевается, он уже успел изучить от корки до корки. Вместо этого Марк подходит к свободному креслу и двигает его ближе к балкону, присаживаясь – наблюдать за сгущающимися на ночном небе сероватыми облаками. Облака впоследствии рассеиваются, но небо остается тяжелым, как-то давит неприятно на виски. Марк не помнит, какая погода была в Париже, когда он прилетал в первый раз, во второй, в третий, – однако осадки здесь вряд ли являются чем-то редкостным. Донхек так и не устраивает обещанную прогулку до рассвета – попросту потому что попадает под дождь. Он возвращается в отель промокший до нитки, немного хмельной и жующий какую-то сладкую жвачку, – и так и валится на кровать, прямо в одежде поверх мягкого покрывала. Марк, успевший закурить сигарету и все еще не встающий с кресла, немного поворачивается, чтобы было удобно смотреть на Донхека, но при этом не затекала шея. Донхек, однако, на его взгляд не отвечает – продолжает лежать, как и лежал, с закрытыми глазами и тяжело дыша. – По запаху могу определить – прогулялся ты неплохо, – нарушает тишину Марк. – Так несет?.. – уточняет Донхек почти раздосадованно. – Я знал, что в том дрянном баре не самые лучшие шоты, какие можно отыскать, но- – Не несет, – спокойно прерывает его Марк. – Просто запах алкоголя. Наверное, вполне привычный для твоих сверстников. – А ты чем занимался? – как бы между делом спрашивает Донхек и тут же хмурится. – Разве ты не должен уже спать? Завтра, то бишь, уже сегодня, рано вставать. Затянувшись, Марк ненадолго опускает сигарету и свой взгляд в стоящую на подоконнике (сам переставил) пепельницу и слабо улыбается. Он не хочет раскрывать истинных причин своего бодрствования, но одного лишь факта того, что скоро начнет светать, а он все это время дожидался Донхека в его номере, как какой-то щенок, должно быть вполне достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Донхек наверняка их делает – он же не глуп. По крайней мере, Марк искренне в это верит – более того, он верит, что Донхек старательно и очень умело скрывает перед ним факт того, что с легкостью догадался о его намерениях. Очевидно, чтобы не создавать излишней неловкости, он меняет тему: – Знаешь, мы, типа… как напарники по преступлению, – Донхек складывает руки на груди и надувает из своей жвачки огромный пузырь. – Я такое в кино слышал. Killing buddies. Только ты – скучный и в основном ныкаешься где-то, работаешь в засаде. А я – прямо иду и действую. Марк отводит руку с сигаретой от лица и с усмешкой смотрит на него через плечо. – А кого мы убиваем? – он и представить не может, с чего вдруг Донхеку пришла в голову подобная мысль. Донхек лениво поворачивается к нему и несколько секунд обводит всю его фигуру небрежно-сонным взглядом. Затем изрекает: – Лично ты – моду. И мои вайбы. – У тебя «‎вайбы»‎ бездельника и хулигана. Донхек приподнимается на локтях. – Это оскорбительно, учитывая что я уже вот месяц как на тебя работаю. На это Марк ничего не говорит и молча докуривает, отвернувшись к балкону. Он и сам не знает, почему так строг и нелюдим, когда доходит до моментов, в которые его сердце беззащитно и слишком уязвимо распахнуто настежь. Он просто не привык его открывать ни перед кем. А уж с кем-то таким, как Донхек, это страшнее в миллион раз. Так и не дождавшись реакции, Донхек тяжело вздыхает и, небрежно стянув кожанку с плеч, уходит в ванную, не закрывая дверь. Марк не видит, чем он занимается там, но догадывается, что смывает макияж. Так и происходит – когда Марк, потушив окурок в пепельнице, встает и подходит к дверному проему ванной комнаты, опираясь плечом на косяк, он застает Донхека стоящим у зеркала и тщательно протирающим лицо ватным диском. Он вытирает сначала один глаз, свободной ладонью упираясь в кафель возле раковины и наклоняясь немного вперед, слегка выгнув спину в пояснице; затем – второй, в точности повторяя алгоритм. Марк впервые воочию видит, как Донхек занимается подобным, и мысленно не может не отметить какую-то очень особую элегантность, присущую каждому его жесту. По природе своей Донхек – достаточно резкий, нескладный, его жесты хаотичные, а телодвижения почти никогда не бывают плавными и осторожными – разве что ленивыми и истощенными. Но сейчас, в этот самый момент, он будто играет в фильме с юной Одри Хепберн, затмевая саму Одри во всех возможных ипостасях. Марк и сам тушуется от того, что подобное сравнение приходит ему в голову, а Донхек, заметив, как пристально он смотрит, выпрямляется, и лицо его приобретает вопросительное выражение. Жвачку он, похоже, уже выплюнул, но от него по-прежнему ощутимо пахнет – даже на таком расстоянии – сладкими химическими фруктами. Вперемешку со шлейфом алкоголя сочетание выходит практически сумасбродное, но отчего-то Марк цепляется за него и жадно вдыхает полной грудью, даже не отдавая себе отчета в этом. Закончив вытирать лицо, Донхек комкает все использованные ватные диски в ладони и легким движением выбрасывает их в крохотную металлическую урну на полу. Затем он умывается с каким-то специальным гелем и, обернувшись, стаскивает через голову футболку. Марк уже видел его обнаженным по пояс прежде, а потому сейчас не смотрит ниже кадыка, – он не хочет, чтобы Донхеку было неловко, даже если ему уже не. – Выйдешь? – спокойно уточняет Донхек, подходя ближе, и его сладковатый запах становится плотнее, тяжелее. – Хочу принять душ. Марк безмолвно кивает и возвращается в комнату, однако дверь ванной Донхек так и оставляет открытой. Пока в душе шумит вода – быть может, минут семь, не больше, – Марк даже подумывает о том, чтобы выкурить еще одну сигарету, но все-таки не решается. Он выходит на балкон и стоит там, глядя на непрекращающийся ливень, до тех пор, пока не слышит тихие донхековы шаги из комнаты. Мимолетно взглянув через плечо, Марк невольно судорожно выдыхает: Донхек выходит из ванной абсолютно обнаженным, только волосы тщательно вытирает полотенцем для головы. Марк не видит его целиком – лишь размытые очертания фигуры, потому что их ограждает друг от друга мутная вуаль однотонного тюля. Марк вежливо и бесшумно дожидается, пока Донхек переоденется в чистое, и только потом переступает порог балкона. – Я думал, ты уже ушел, – Донхек, видя его, вздрагивает. Его волосы еще влажные, но он уже откидывает уголок одеяла в сторону, явно собираясь ложиться спать. – Прости, – спокойно отвечает Марк и, почесав затылок, неторопливым шагом направляется к двери. – Спокойной ночи. – Марк, постой, – раздается ему вслед в тот самый момент, как он берется за холодную ручку. Марк оборачивается – Донхек стоит у кровати, переминаясь с ноги на ногу, и собирает за своей спиной парижские ливень с грозой – самые сильные и пугающие на марковой памяти. – Не хочешь остаться? Он не просит, не поддразнивает, как это бывает обычно, – а просто искренне спрашивает. Как будто ему не плевать. Как будто он правда хочет, чтобы Марк не уходил и провел остаток ночи с ним. И кто знает, что на самом деле у него на уме, – Марк слишком давно бросил всяческие попытки хоть сколько-то Донхека разгадать. Он просто плывет по течению, подстраивается под обстоятельства. Никогда не знаешь, что Донхек выкинет в следующую секунду, а потому проще ничего и не ждать. По крайней мере, ничего хорошего. Марк думает, что должен потерпеть несколько секунд, выждать, чтобы Донхек не решил, что имеет так много влияния на него. Он почесывает затылок, пожимает плечами, и что-то дергает его не насмешливо, но с легкой иронией спросить: – А ты грозы боишься? Донхек закатывает глаза и только рывком забирается в кровать. – Ладно. Проваливай. Но Марк уже идет к нему и, наспех стягивая футболку и брюки, ложится рядом. Ему немного неловко быть в одном белье, но в дорогих отельных номерах он обычно спит именно так. Это какая-то странная привычка – будто местное постельное белье априори кажется ему чище, чем собственное, которое он тоже регулярно стирает, дома. Никто не додумывается закрыть балкон, а потому в номер беспрерывно врываются шум дождя вперемешку со свежим запахом грозового воздуха. Самую малость прохладно – Марку приходится натянуть одеяло повыше, почти до подбородка, но в самый последний момент Донхек вдруг резким рывком забирает плотную мягкую ткань себе. – Обойдешься, – бормочет, зарываясь в одеяло, как в кокон. Марк только бесшумно посмеивается и незаметно для Донхека пожимает голыми плечами. Обойдется – так обойдется. Сил спорить у него сейчас нет, да и он, вроде как, в гостях. Но Донхек очевидно ждет какого-то поединка, как это с ним бывает обычно, – он ворочается на подушке, всячески поправляет безгранично длинное одеяло, которого, на самом деле, хватило бы и на пятерых, и только недовольно сопит. В конце концов он выныривает на поверхность, взъерошенный и сонный и, застыв на несколько секунд, двигается ближе к Марку. Наверное, они оба не понимают, как это происходит. Просто Донхек оказывается рядом и все. Марк, который до этого прикрыл глаза и уже собирался провалиться в сон, вздрагивает, но не отстраняется и просто ждет, неподвижно держа обе своих руки лежащими вдоль тела поверх одеяла. Еще немного поелозившись, Донхек в конце концов ложится на то крохотное местечко посреди кровати, где встречаются, как два континента, края их подушек. Он располагается очень удобно для того, чтобы уложить голову Марку на плечо или даже ткнуться носом ему в щеку, но ничего из этого он не делает. Застыв ненадолго, Донхек затем бесшумно вздыхает и опускается немного ниже на подушке, таки тычась в Марка лицом – куда-то в родинку на его голом плече – и умиротворенно закрывая глаза. Марк не знает, делает ли он это потому что еще немного пьян, или это какой-то жест, на который Донхек пытался решиться уже очень давно (пускай и спали друг с другом они прежде только единожды), но он не противится, а даже наоборот – расслабляется, позволяя Донхеку придвинуться еще ближе и обвить его руку своей. Марк думает, что так они и уснут, но в какой-то момент Донхек, уже на грани сна и реальности, едва разборчиво бормочет: – Ты очень вкусно пахнешь. Не сдержавшись, Марк беззвучно усмехается. – Я не думаю, что это – то, что обычно делают killing buddies, – решается сообщить он. В ответ Донхек только крепче сжимает его руку и – нарочно или бессознательно – мажет горячими сухими губами по плечу. Что-то откликается в сердце Марка в ответ на это простое касание, но сам он старается не думать о большем, чем ему позволено. – Еще раз попытаешься стащить одеяло – проснешься на полу, – пропуская его слова мимо ушей, сообщает Донхек. Поразительно, как даже в таком изможденном состоянии он умудряется угрожать. – В коридоре. Марк и не подумал об этом. – Comme tu veux*, – полушепотом отзывается он, но Донхек уже спит.