Источник света

Веки Гермионы дрогнули. Она распахнула глаза, и даже это простое действие далось ей с трудом. Правое плечо пульсировало острой болью, будто кто-то всадил в него ржавый гвоздь и несколько раз безжалостно прокрутил внутри кровоточащей раны. Горло саднило. Почему-то дико болели мышцы пресса, а на грудь словно положили тяжелый камень, мешающий сделать полноценный вдох. Девушка судорожно задышала через рот, пораженная собственными ощущениями. Понадобилась почти минута, чтобы собраться с силами и попытаться поднять руку, но и тогда ничего не вышло. Конечности отяжелели, словно налились свинцом. Постепенно просыпающиеся органы чувств дали понять, что она в госпитале: резкий запах медикаментов заполнил легкие — слишком знакомый, чтобы его можно было с чем-то спутать. Затуманенные глаза Гермионы уставились в потолок, который казался слишком белым и незнакомым. Она несколько раз моргнула, фокусируя зрение. Ясное сознание возвращалось со скоростью садовой улитки, но уже через мгновение ее сердце заколотилось от тревоги: на Гриммо потолок был весь в пятнах — за годы войны ни у кого так и не дошли руки избавиться от сажи от светильников. И этой мелочи, казалось бы, совсем незначительной детали, оказалось достаточно, чтобы пришло осознание ситуации. Она в плену. Слабая и беззащитная на территории врага, причем в самом ее сердце — в месте, где в людях уничтожали людей. В одном из лагерей. Это хуже, чем смерть. Гермиону мгновенно накрыла удушающая паника, которая усилилась, когда она предприняла новую отчаянную попытку приподняться и.. не смогла. Тело совсем не поддавалось ее контролю. Уронив голову обратно на подушку, девушка постаралась сделать единственное, что было в ее власти: выровнять дыхание. Вдох. Выдох. Медленно. «Просто дыши», — убеждала она себя, изо всех сил игнорируя тот факт, что из-за волнения не может сделать вдох полной грудью. Когда пульс немного успокоился, Гермиона обратилась к воспоминаниям о том, что происходило до того, как она потеряла сознание. Перед мысленным взором сразу же возникла раскрытая в жутком вопле пасть — картинка словно только и выжидала, когда ее поманят из темных глубин памяти. Грейнджер очень живо вообразила свой животный страх — темное и инстинктивное чувство, которое овладело ею, когда монстр схватил ее своими лапами и поднял, — и в реальности покрылась холодным потом. У существа будто не было плоти — одни кости и жилы, покрытые плотной, густой и тягучей, как мастика, чернотой, заменявшей ему одеяние. «Эта тварь точно не принадлежит этому миру», — пришла к ужасающему выводу девушка. Она помнила также размытые образы во мраке, чьи-то крики, плач, голоса.. Они звучали слишком безнадежно для тех, кому удалось бы спастись. Гермиона и сама, оказавшись в эпицентре чужого колдовства, думала, что от концентрации тьмы с нее слезет кожа. Горстка пепла и несколько обугленных костей — все, что должно было остаться. Грейнджер зажмурилась, пытаясь справиться с ужасом от пережитого. Она и правда готовилась умереть, но.. Она жива. «А что же Рон? Джинни? — тут же спросила она сама себя. — Что стало с ними?» Стоило этим вопросам прозвучать в голове, как отчаяние поднялось откуда-то из глубины и сковало внутренности Гермионы холодом. Друзья бросились ей на помощь, и это было самоубийством: либо теневые твари разорвали их на части, либо они угодили в лагерь вместе с ней. В той ситуации, в которой она оказалась, Грейнджер не взялась бы размышлять о том, что из этого хуже. Издалека раздался неясный гул голосов, и девушка, изо всех сил напрягая шею, приподняла голову, с тревогой вслушиваясь в то, как они приближаются. Одновременно она заметалась взглядом по помещению. Это была самая обычная палата — кроме кровати, шкафа без створок с запасным постельным бельем, пустого рабочего стола со стулом и прикроватной тумбочки с какими-то флаконами на подносе, в ней ничего не было. Совсем ничего, что могло бы послужить оружием. Если Пожиратели пришли за ней, она будет защищаться до последнего, но.. святой Мерлин, она ведь и пальцем не могла пошевелить, не испытав при этом адской боли! Гермиона легла и прикрыла глаза, надеясь, что пробуждение останется незамеченным и ее оставят в покое еще на некоторое время, за которое удастся что-нибудь придумать, однако дыхание, тяжелое и сиплое, было слишком частым для того, кто находился без сознания. Ей жизненно необходимо успокоиться.. В этот момент в помещение кто-то вошел. — А ты не мог просто повесить на нее мишень? — услышала Грейнджер приглушенный, но вместе с тем раздраженный голос, как только хлопнула дверь. — И где вообще Драко? Второй человек произнес заглушающее заклинание, что удивило ее (зачем им прятаться в лагере, полном Пожирателей?), но не так сильно, как произнесенное имя. Не то чтобы Гермиона была уверена, что речь шла именно о Драко Малфое, однако то, что оба голоса звучали довольно молодо, позволяло прийти к выводу, что Пожиратели были ее ровесниками или немногим старше, а значит подобная вероятность существовала. Это внушало определенные опасения; особенно принимая во внимание политику нетерпимости к магглорожденным, которую Малфои не стеснялись лоббировать еще до возрождения Волдеморта — в те замечательные мирные времена, когда его именовали не иначе как «Тот-Кого-Нельзя-Называть» и воспринимали как персонажа, которым можно пугать расшалившихся детей. Беспокойство сжало желудок невидимой рукой. — Пытается не сдохнуть, — легкомысленно бросил более предусмотрительный парень, но после небольшой паузы добавил: — Это было личным распоряжением Люциуса. Гермиона ощутила волну стойкого отвращения, от которой хотелось как минимум поморщиться, как максимум — передернуть плечами, но ни того, ни другого позволить себе не могла. Она никогда не испытывала иллюзий насчет личности Малфоя-старшего, но, возглавив самый крупный лагерь смерти, он в ее глазах превратился в настоящего монстра: пугающая слава Стоунхейвена гремела на всю магическую Великобританию, а полные затаенного страха разговоры о нем были слышны далеко за ее пределами. Зато теперь у Грейнджер хотя бы было четкое понимание, что она находится на южном побережье Шотландии, — правда, спокойствия и душевного равновесия это знание ей не принесло. — Ты хотел сказать приказом? — вкрадчиво уточнил первый из говоривших. Вопрос, заданный насмешливым тоном, содержал настолько очевидный намек, что его уловила даже Гермиона, однако его смысл остался для нее загадкой. — Я сказал именно то, что имел в виду, — прозвучал невозмутимый ответ. — Не скажу, что меня не устроило подобное развитие событий.. Появление Грейнджер в лазарете вызвало бы ненужный переполох среди заключенных, а это последнее, в чем мы нуждались. — Я ни черта не понимаю,— перебил его собеседник. — Она здесь официально? — Да, — сразу же ответил второй, сделал паузу, цокнул языком и исправился: — Не совсем. — Я из тебя клещами подробности вытягивать должен? — вспылил первый, и Гермиона мысленно согласилась с ним, потому что испытывала такое же нетерпение. Судя по всему, ее появление в стоунхейвенском лагере пока что скрывалось, вот только девушка не понимала зачем. Разве ее не должны были отвести прямиком к Волдеморту? Или хотя бы попробовать добыть у нее ценные сведения? Допрос наверняка еще предстояло пережить после выхода из лазарета. «Поэтому мне следует находиться здесь как можно дольше», — снова пришла к тому же выводу Гермиона. Хоть подружка Поттера в глазах Темного Лорда являлась всего лишь номинальной угрозой сама по себе, ее публичная казнь вполне вписывалась в политику нулевой терпимости к магглам, которой придерживался режим. Ее убийство грязнокровки могло надолго деморализовать Поттера и заставить его совершать просчет за просчетом.. Несомненно, Гермиону ожидала прилюдная экзекуция, к которой нужно было подготовиться как следует. От этих мыслей становилось тошно, но в них присутствовала железная логика, которой сложно было возразить, хотя хотелось бы. — Все произошло слишком быстро, — тем временем начал рассказывать тот, который позаботился о приватности разговора, и девушка напрягла слух, опасаясь упустить хотя бы слово. — Отряд из лагеря появился сразу же, как стало относительно безопасно. Они начали регистрировать пленников, а я был слишком занят тем, что не давал девчонке испустить дух, и не смог переместиться с ней куда-нибудь раньше, чем ее опознали и вписали в списки. — Натасканные шавки, — с неприязнью отозвался другой Пожиратель. — Ага. Медаль лучшего кинолога можешь вручить моему отцу, — с мрачной усмешкой в голосе согласился его товарищ. Они немного помолчали, и все это время Грейнджер томилась мыслями о том, заметно ли, как подрагивают ее веки, и умоляла свое сердце стучать не так громко. — В любом случае это не то чтобы объясняет ее нахождение в палате для высших чинов. Это слишком большие привилегии даже для грязнокровки Поттера,— стоял на своем парень, потом запнулся и внезапно выдал, сбил Гермиону с толку еще сильнее: — Или ты хочешь представить все так, будто она откинулась от ранения? Это было бы неплохим выходом из ситуации. — Не получится. Новость о том, что среди пленных была Грейнджер, успела разойтись слишком далеко и попасть не в те уши, — с намеком сказал второй Пожиратель. — Что касается выбора палаты.. иди взгляни на рану, и все вопросы отпадут. — Это так же паршиво, как выглядит? — раздалось над Гермионой спустя пару секунд, которые понадобились им, чтобы пересечь комнату. Брезгливость, которой был пропитан голос Пожирателя, удивила и испугала девушку. Она почувствовала, как от волнения дрогнула верхняя губа, но ей снова повезло: в этот момент они смотрели друг на друга и ничего такого не заметили. — Ее рвало в течение двенадцати часов. Почти без перерыва. Я уже начал опасаться, что она просто выблюет внутренние органы и этим все закончится, — говоривший провел пальцами вдоль ее ключицы, бегло ощупывая кожу вокруг ранения. Он действовал без замешательства, присущего неподготовленному человеку, который еще не научился подавлять естественное отвращение при виде крови и уродливых ран. «Целитель», — мгновенно поняла Грейнджер. Его руки оказались холодны, как лед. Или это ее кожа была слишком горячей? Удивительно, но больно не было. Только приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы тело оставалось расслабленным. Закончив пальпацию, он снова заговорил: — Однако рвота была наименьшей из проблем, потому что потом появилось это. — И что это, блять, такое? — Понятия не имею, но, чем бы оно ни было, оно распространяется. У Гермионы голова шла кругом. Хотелось бы ей встать, оттолкнуть чужую руку и потребовать ответов или хотя бы взглянуть на рану и увидеть «это» самой! Но это было бы попросту глупым и опрометчивым шагом с ее стороны. Пожирателям ничего не стоило оглушить ее. — Она же не умрет? — подозрительным тоном спросил первый парень, но, будто не в силах справиться с отталкивающим зрелищем, которое представляла из себя пострадавшая, не дождался ответа и воскликнул: — Салазар, какая мерзость! Выглядит так, будто сосуды гниют.. — Это укус ничегои, чего ты ожидал? «Ничегоя — так назывались те теневые существа». В большей степени чтобы отвлечься от пугающей мысли, что прямо сейчас разлагается заживо, Грейнджер напрягла память, пытаясь вспомнить о них хоть что-нибудь, но ничего не вышло. Она совершенно точно не читала и не слышала ни о чем подобном. Она бы, черт возьми, запомнила. — Нужно продержать ее здесь еще некоторое время, пока Малфой не оклемается, — принялся рассуждать более деятельный Пожиратель и, немного помолчав, добавил с нескрываемым сарказмом: — Готов поспорить, он будет в восторге. Целитель хмыкнул, а после вдруг приказал: — Подержи ее. «Мерлин, что они собираются делать?» — успела пронестись в голове единственная мысль, прежде чем девушка машинально вздрогнула, стремясь избежать того, что с ней собирались сотворить, и тем самым с головой выдала себя. Гермиона ожидала, что ее тут же накажут за то, что подслушивала, и напряглась всем телом, готовясь сопротивляться Круциатусу, однако Пожиратель только раздраженно прошипел, что «совсем не удивлен, что девчонка грела уши», опустил ладони на ее предплечья и изо всех сил вдавил в постель. Она толком не видела лица, оно мелькало и расплывалось перед глазами, однако его физическая сила, во много раз превосходящая ее, и острое осознание собственной беспомощности вызвали приступ неконтролируемой паники, заставляющий предпринимать все новые и новые безуспешные попытки вырваться. Гермиона не успела даже пикнуть, как ей зажали нос, заставляя открыть рот, и поднесли к ее губам флакон. Пряная жидкость потекла по горлу, и девушка, не выдержав, закашлялась, выплевывая половину на подбородок и тонкую больничную рубашку. Она широко раскрыла нещадно слезящиеся глаза и натолкнулась на силуэт человека, склонившегося над ней со склянкой в руке. Он грозно темнел на фоне белого потолка, внушая ее воспаленному сознанию чувство страха. Но зелье действовало молниеносно, и вскоре в голове Грейнджер не осталось ничего, кроме ровного, тупого гула. Однако даже сквозь растворяющееся сознание она узнала его. Одного из них. Теодор Нотт.

***

Первое, что Гермиона почувствовала, придя в сознание во второй раз, — это затхлый запах, характерный для старых помещений, в которые редко кто заглядывает. В воздухе будто стояла мелкая взвесь, которая оседала на легких, затрудняя дыхание. Это совсем не походило на аромат медикаментов. Может, то пробуждение ей просто приснилось? — Она приходит в себя, — прозвучал прямо возле уха взволнованный голос, в котором Грейнджер мгновенно узнала Джинни. Она с трудом разлепила глаза и уткнулась в ровный ряд грубо сколоченных балок. Собираясь заговорить, судорожно захватила ртом воздух и тут же ощутила прилив тошноты. Пришлось стиснуть зубы, дыша носом, и зажмуриться. — Слава Мерлину! Я уже не верила, что она очнется, — откуда-то сверху воскликнул высокий голосок, и его обладательница начала копошиться, слезая со второго яруса. При этом несколько опилок приземлилось прямо на Гермиону, которая чувствовала себя слишком слабой, чтобы убрать их. Кто-то — не Джинни, потому что она куда-то исчезла, — заботливо смахнул ошметки дерева, из которого состоял каркас кровати, с ее лица. Оно было настолько влажным и трухлявым, насколько это вообще возможно. По помещению прошел шепоток — люди передавали новость о ее пробуждении из уст в уста, словно это было исключительным событием. Голоса сливались в один беспрерывный гул, который набирал интенсивность и не думал затухать. Их было много, и они раздавались со всех сторон одновременно, словно она очнулась посреди арены и находилась в самом ее центре. Грейнджер слишком хотела осмотреться и узнать, где она оказалась, поэтому с трудом приподнялась на локте, превозмогая боль. Голова тут же закружилась. Судя по ощущениям в теле, ее очень долго избивали палками, прежде чем перевести сюда. Гермиона приподняла увечную руку, ощупывая границы своих возможностей, и тут же ощутила поддерживающее прикосновение. На этот раз это была Джинни. Переведя взгляд с ее худого запястья на взволнованное лицо, Гермиона кивнула, как бы говоря: я в порядке. На большее пока не было сил. — Лежи, ты еще слишком слаба, — знакомым командным тоном осадила Грейнджер подруга, решив, что тот жест был безмолвной просьбой помочь подняться. — Все нормально, я могу это сделать, — заверила она, удивляясь хриплости своего голоса, но уже в следующий момент растеряла всю решительность и обмякла на кровати. Хотя любое движение и сопровождалось болью в плече, она была вполне терпимой, но именно благодаря этому Гермиона смогла как следует прочувствовать каждый из своих синяков и ушибов. Она помнила, как отзывался о ее ранении Пожиратель, и испытывала сильное желание взглянуть на него и самой оценить масштаб катастрофы, однако.. позже. Как только останется одна и подкопит силы — сейчас она слабее новорожденного котенка. — Как она? — спросил кто-то тоном, полным искреннего беспокойства. — Да замолчите вы! — взвыл вдалеке другой, отчаянный голос. — Лучше бы девчонка умерла, чем это.. — Может, что-нибудь нужно? — предложил первый. — Чтобы ты заткнулась! — гаркнули в ответ. Собрав все свое мужество в кулак, Грейнджер все же оказалась в сидячем положении, почти не вслушиваясь в чужую перепалку. — Я хочу пить, — проговорила она, с трудом размыкая сухие, обескровленные губы. Кто-то передал Джинни жестяную кружку, и она осторожно поднесла ее к лицу Гермионы. Та сделала жадный глоток и тут же закашлялась, вспомнив, как точно так же давилась зельем, которое ей в рот вливал Нотт. Когда же это было? Сколько времени прошло?.. — Годрик, осторожнее! Делай маленькие глотки, может стать плохо, — предупредила Джинни, отвернулась и обратилась к кому-то, кто находился вне поля зрения девушки, пока та усилием воли заставляла себя цедить воду понемногу: — Принеси сюда мое одеяло, подложим его ей под спину. Перед Грейнджер мелькнула светлая макушка, и уже через мгновение она с облегченным вздохом откинулась спиной назад, касаясь затылком твердой перегородки, отделявшей одну кровать от другой, и наконец смогла обвести взглядом комнату. Та напоминала казарму, в которой, кроме двухэтажных кроватей, отсутствовала мебель. На некоторых из них Гермиона заметила тонкие матрасы, но таких было меньшинство; на других лежали только одеяла, однако и они были не у всех. На койках сидели женщины и девушки — они теснились бок о бок и все как одна смотрели в ее сторону: кто с надеждой, кто с отвращением, а кто с обычным любопытством. При беглом осмотре среди них было как минимум несколько знакомых лиц. Девушка, принесшая одеяло, села на корточки около Гермионы, держась за кровать, чтобы как можно меньше касаться пола, который не отличался особой чистотой. — Габриэль? — едва выдавила из себя Грейнджер, явно смутив ту своим шокированным взглядом. Волосы младшей Делакур — ее прекрасные, длинные, золотистые волосы — были коротко подстрижены. Создавалось впечатление, что человек, сделавший это, использовал тупые ножницы и просто выдирал их клочьями, поэтому прическа выглядела безобразно. Однако не столько внешность Габи привела Гермиону в такое смятение, — ничто не могло испортить ее красоту, — сколько мнительная мысль, что та могла спросить о своей сестре. Удалось ли Молли помочь Флер? — Волосы вейл используются в некоторых зельях, — неловко пояснила Габриэль, неосознанно коснувшись кончиками пальцев прядки за ухом, которая была более длинной, чем остальные, и попыталась ее уложить непослушными руками. Ничего не вошло — она была слишком короткой. Делакур ощущала себя некомфортно под пристальным вниманием, и Гермиона, опомнившись, сосредоточилась на глазах девушки и попыталась сгладить ситуацию несмелой улыбкой, которую Габи тут же подхватила. Судя по встревоженному виду Джинни, со стороны они выглядели не совсем нездорово. — Их отрезали сразу же, как только я попала сюда, и они даже успели немного отрасти. Это было прагматично. Жестоко. Бесчеловечно. Грейнджер неосознанно сжала руки в кулаки, чувствуя, как тугая пружина внутри закручивается все сильнее. Что же это за место? Куда они попали? — Где мы? — напряженно спросила она. — Это лагерь в Стоунхейвене, — ответила Полумна, этими словами вновь подтвердив, что пробуждение в лазарете не было игрой разума. Она присела около Габи. — Здравствуй, Гермиона. Рада, что ты жива. Гермиона скользнула глазами по ее лицу, парадоксальным образом сохранившему выражение полной безмятежности. Иногда казалось, что Луна способна вести спокойную беседу и пытаться отыскать истинный свет даже в том человеке, который наставил на нее палочку и собирается произнести убивающее. Однако сложно не заметить, что ее щеки ввалились, а скулы выделились сильнее. Лавгуд и раньше была тонкой и изящной, но сейчас стала почти прозрачной и буквально утопала в серой лагерной одежде. — Как давно мы здесь? — Мы — неделю, а тебя перевели только прошлой ночью, — подала голос Джинни. — Мерлин, мы чуть с ума не сошли от беспокойства! Ходили слухи, что тебя тоже забрали, но никто толком не знал.. — Где Рон? — нетерпеливо перебила ее Грейнджер. Поскольку Гарри был в безопасности, она должна была удостовериться, что Рон.. хотя бы жив. — Он тоже здесь, — быстро ответила вместо нее Габи и искоса посмотрела в сторону Джинни, которая после ее вопроса застыла каменным изваянием, поджав губы так, что они побелели. Взгляд был коротким и нервным, как раз из числа тех, которые заставляли напрячься и застыть в тревожном ожидании дурных вестей. — Мужчин и женщин в этом лагере держат отдельно. Это место.. — продолжила Делакур, но прервалась, будто не могла подобрать слов, и просто покачала головой. — Они обращаются с нами как со скотом, — сказала Уизли, проигнорировав предупреждающее шиканье со стороны сидевшей у ее ног девушки, и упрямо добавила, будто окончательно утверждая произнесенное: — Хуже, чем со скотом. — По крайней мере, мы живы, — спокойно возразила Полумна. — Лучше было умереть на поле боя, чем это, — сверкнула глазами Джинни. Гермиона до крови прикусила щеку изнутри, встретившись с жутким взглядом подруги, но почти не обратила внимание на привкус металла. В нем, этом взгляде, в равной пропорции сочетались растерянность обиженного ребенка, словно она все время задавалась вопросом «за что?», и отчаянная злоба одичавшего звереныша, которого загнали в угол и перекрыли единственный путь спасения. «Бороться нет смысла, ведь враг во много раз больше и гораздо сильнее» — и само по себе это осознание страшнее всего, даже неминуемой смерти. «В ней говорит усталость», — убеждала себя Гермиона. Джинни просто не могла произнести нечто подобное. Только не она. Все они устали и потерялись.. — Джинни, не говори так! — возмутилась Габриэль раньше, чем Грейнджер успела открыть рот, чтобы сделать это первой. — Пока мы живы, у нас есть надежда. — Ты слишком наивная, — оборвала ее девушка, и Габи запнулась, смешавшись. — Вы все слишком наивны. Это только в книгах пишут о том, что человека нельзя сломить, что он способен выдержать все, если сила духа достаточно сильна. Но это вранье. Все вранье. В местах, подобных этому, слом личности находится на потоке, и никому этого не избежать. Мы можем только сидеть и ждать своей очереди! Пока Гермиона прислушивалась к полной враждебности и безысходности речи подруги, ее память услужливо подкидывала все те ужасающие слухи о пытках и издевательствах в лагерях, постоянно курсировавшие в рядах Сопротивления. В какой-то момент в ее голове мелькнула догадка, которой следовало бы возникнуть там намного раньше. — Что с Роном? — требовательно спросила она голосом, который внезапно обрел силу. — Он дорого платит за свою надежду, — едко отозвалась Джинни, но уже в следующий момент будто растеряла весь свой яд. Выплеснув его, она осталась пустой, и эта пустота отразилась во всем — в глазах, которыми она посмотрела на Гермиону, и в тоне голоса, когда она с ней заговорила: — Ради твоего же блага, делай то, что тебе говорят. Я ведь прекрасно знаю тебя, ты захочешь найти лазейку, сделать хоть что-нибудь, но.. нет. Не здесь. Не сейчас. В лагере работают другие правила, понимаешь? Нам просто нужно выжить. — Что они с ним делают? — спросила Гермиона, будто не услышав ничего из речи Джинни, кроме самого начала — того, что сочла самым важным в данный момент. — Увидишь.

***

Гермиона многое знала о лагерях смерти и раньше. Те, кого удавалось спасти, описывали ужасные условия, в которых их содержали, атмосферу затягивающей безнадежности, катком проходившуюся даже по самым стойким. Лагерные Пожиратели, эти огрызки людей, не гнушались никакими методами. Она собственными руками лечила синяки и побои, которыми были щедро усыпаны тела бывших пленников, а порой это бывали зверства вроде вырванных ногтей или небольших ожогов, словно оставленных палочкой с Конфринго на кончике. Часто сразу после возвращения их мышцы реагировали судорогами на истощение организма, но и после длительного отдыха колдомедикам Ордена предстояло столкнуться со множеством трудностей, самой распространенной из которых являлось поражение пищеварительной системы, которое лечили с помощью специальных зелий, прежде чем люди начинали есть обычную еду. Гермиона знала многое, поэтому считала, что понимает, к чему готовиться в случае пленения, но теперь, когда страшная картинка ожила перед глазами, осознала: реальность в разы хуже. Ей понадобился весь день, чтобы прийти в себя окончательно. Все это время она лежала на койке, укутанная грязным одеялом Джинни, и наблюдала, слушая рассказы о порядках, по которым жил лагерь. Девушка впитывала новые данные как губка, надеясь, что в будущем найдет способ переиграть систему. Отрицание было ее защитой. Но чем больше Грейнджер узнавала о лагерной жизни, тем настойчивее в ней проклевывалось зернышко сомнения. Изо всех сил она выдирала наглый росток, словно сорную траву, зная, что в будущем он способен погубить ее, забрав жизненную силу и превратив в одну из этих молчаливых женщин, сидящих на койках, но тот упрямо продирался сквозь ее уверенность в своих силах. Уж слишком благодатной здесь была почва. Это был идеальный механизм. Точечное, направленное на психику воздействие, которое было призвано пробудить естественное и единственное желание — выжить. Обстановка в лагере помещала заключенного в состояние перманентного страха. Серый и привычный — перед бесконечностью мучений; острый и разрывающий нутро — перед пыткой; черный и тоскливый — из-за потери своего «я». Бесконечная карусель ужаса, с которой нельзя сойти. Осознавать себя в этом месте было практически невозможно. Прежняя жизнь жестко отсекалась, как ненужная конечность, и оставалась гнить за воротами лагеря. Гермиона наблюдала за Джинни, которая почти искрила от напряжения и бесконечно рявкала на всех и каждого, за испуганной Габриэль, разучившейся улыбаться, за бледной и молчаливой Чжоу, нервной и дерганой Лавандой и понимала, что механизм работает. И только безмятежная Полумна была исключением, однако исключения, как известно, только подтверждают правило. Оказавшись в лагере, Грейнджер на собственной шкуре ощутила, как ее мировоззрение зашаталось. Однако здравый смысл все еще был при ней. Она читала кое-что о психологии жертв. В тяжелых жизненных условиях люди становятся боязливыми, негибкими и пессимистичными и, наблюдая за обитателями башни, Гермиона замечала особенности в их изменившимся поведении, сравнивала с прочитанным в книгах и находила пугающую схожесть. Грейнджер не винила тех, в ком оказалось недостаточно сил, чтобы противостоять, но поклялась себе не войти в их число и ни в коем случае не дать лагерю затянуть девочек. Однако если рассказы об ужасах этого места девушка могла ставить под сомнения, считая их обреченность преувеличенной, то обмануть собственные глаза была не в силах. Девушки и женщины, некогда отчаянно сражавшиеся на стороне Сопротивления, бесцельно бродили по помещению в своих бесцветных серых одеждах — жалкие тени себя прежних, пустые оболочки, доверху заполненные страхом и отчаянием. Особенно Гермиону выбил из колеи момент, когда к вечеру один из надзирателей, нагло ухмыляясь, оставил у порога кастрюлю с едой. Он сделал это до того небрежно, что девушка удивилась, почему он ко всему прочему не пнул ее. С ними действительно обращались, как со скотом. Джинни верно заметила. Но они сами вели себя ничуть не лучше. Грейнджер видела, как заключенные жадно набросились на пищу, пихаясь локтями и пытаясь протолкнуться вперед, и только некоторые из них, еще не растерявшие чувство собственного достоинства, пресекали тех, кто лез без очереди. Она сама не ощущала голода, совсем, но Джинни все равно принесла ее порцию. Скорее всего, в лазарете Гермиону накачивали зельями с концентрированными питательными веществами, чтобы поддерживать в ней жизнь, а теперь нужно было есть. Девушка сглотнула подкатившую тошноту, опустив взгляд на нечто непонятного цвета и происхождения. — Я не.. — Ешь, тебе нужны силы, — заявила подруга, протягивая ложку. С отвращением повозив прибором в этом месиве, Грейнджер наткнулась на кусочки картошки и еще каких-то овощей, вроде репы и моркови. Как они должны были выживать на этой пище? За стенами лагеря вовсю шли боевые действия, но здесь люди вели собственную войну. Гермиона впервые вышла из башни к закату, поддерживаемая с двух сторон Джинни и Габриэль. Она все еще с трудом держалась на ногах, но проверка была обязательной для всех. Буквально. Тех, кто не мог идти сам, тащили их товарищи. Каждый вечер заключенных пересчитывали по головам, однако идти на построение, как сегодня, заставляли не всегда. Чжоу сказала, что это из-за перевода Гермионы в башню. — Прошу, веди себя тихо. Молчи, не двигайся, отвечай, только когда спрашивают, и ни в коем случае не выходи из строя, — привычно наставляла Джинни, пока они разрозненной колонной двигались в сторону поместья. Мужская и женская башни располагались в некотором отдалении от основного здания, но построения устраивали именно около него из-за защитного щита. Колонны шли параллельно друг другу и соединялись только на подходе к площадке, расположенной перед главным входом. — Ты повторяешь это в сотый раз, — Грейнджер приходилось делать паузы между словами из-за сбившегося дыхания. Они поднимались под совсем незначительным уклоном, но даже это усилие для ослабшего тела было ощутимым. Она покачала головой: — Честное слово, ты недооцениваешь мой инстинкт самосохранения, Джин. — Я просто слишком хорошо тебя знаю, — повторила она то, что уже говорила ранее. Гермиона обернулась через плечо и увидела, что их держали в пятиэтажных строениях из светлого камня. Башни выглядели не слишком опрятными, в отличие от остальной территории лагеря, но не казались заброшенными. Наверное, раньше в них жил личный гарнизон какого-нибудь герцога. Здания-близнецы походили на входные врата, но Грейнджер объяснили, что с другой стороны поместья есть еще один вход — обычные кованые ворота, которыми пользовались Пожиратели и все, кто посещал лагерь. Позади башен тоже тянулся забор, за ним начинался густой лес. Они пересекли сад, усеянный кустами роз различных сортов. «В один из таких же кустов свалился Симус после того, как получил Аваду в грудь», — вспомнилось девушке при виде них. То, как Пожиратели пытались облагородить эти ужасные места, казалось язвительной насмешкой. Свернув с садовой тропинки, они вышли на открытое пространство, где мужчины уже были выстроены в ровные шеренги по шесть человек. Их было гораздо больше, чем женщин, и они заселяли сразу три этажа своей башни. У них был занят лишь один. Даже на этом импровизированном плацу, покрытом вытоптанной травой, они оказались разделены проходом, по которому сновали Пожиратели. Солдаты были одеты в черные плащи, но на их лицах не было масок. На своей территории им не нужно скрываться. Гермиона принялась отчаянно искать взглядом рыжую макушку, но Джинни потянула ее за собой, заставляя встать в ряд, и ко всему прочему впилась пальцами в предплечье, не давая вертеться. — Позакрывали рты! — зычно пронесся приказ. Девушка нутром ощутила, как заключенные вздрогнули в едином порыве, словно были одним организмом. И она уже была его частью, потому что неожиданно для себя подпрыгнула на месте. Это испугало даже сильнее, чем приближение Пожирателя, направо и налево выкрикивающего указания выпрямиться, подобраться или поправить форму. Его голос звучал слишком молодо, и Грейнджер с презрением подумала, что теперь метку, видимо, принимают с пеленок. Это заставило вспомнить о тех Пожирателях, которых она слышала в лазарете. Их разговор и тогда показался бредом, а теперь она даже с приставленной к горлу палочкой не вспомнила бы и половины того, о чем они говорили. Солдат тем временем уже прошел мимо их шеренги. Гермиона могла видеть только стриженый затылок, когда что-то заставило его остановиться. Каким-то шестым чувством девушка поняла, что это из-за нее. И верно. Пожиратель обернулся и мгновенно нашел ее глазами в толпе. На его лице расцвела мерзкая ухмылка. Сердце дрогнуло и пропустило удар. Обе девушки по бокам от нее как по команде напряглись. — Неужели к нам пожаловала сама Гермиона Грейнджер? — спросил парень, растягивая слова. — Что же теперь будет делать Поттер, лишившись своей мамочки? Впрочем, ему не впервой, а? — издевательски подмигнул он и рассмеялся, довольный собой. Гермиона сжала губы так, что они побелели, глядя прямо перед собой, как и сказали девочки. «Не отвечать, пока тебя не спросят», — монотонно повторяла про себя. Она и не хотела говорить с этим недочеловеком. Она хотела подойти и плюнуть ему в лицо, чтобы стереть с него выражение самодовольства, или хотя бы заткнуть рот грязной тряпкой. — Посмотри же на меня, грязнокровка. Я хочу видеть твои бесстыжие глаза, — надменно приказал он. Грейнджер только этого и ждала. Она не выдержала и окатила его презрением во взгляде, хотя понимала, что на это он и рассчитывал. Гермиона помнила его. В общих чертах. За годы учебы в школе они едва ли перекинулись парой фраз — девушка даже имени подлеца не знала, только фамилию. Пьюси.. Александр? Адриан? Нет, кажется, Эдриан. Сейчас это было неважно. Сейчас он враг. Пьюси засиял, как новенький галеон, уловив узнавание в ее глазах. — Что же ты молчишь, Грейнджер? — спросил он с наигранным сочувствием, а потом, будто припомнив что-то, понимающе кивнул: — Ах да, тебе ведь не позволено говорить без моего разрешения. Какая досада, — Пожиратель повернулся и гаркнул куда-то в сторону: — Блейз, сюда иди! Ты уже увидел нашу новенькую? Еще одно знакомое имя. Пожиратель с острыми скулами и темными, почти черными, глазами быстро приблизился к нему, чеканя шаг. Он выглядел сосредоточенным, в отличие от Пьюси. В нем полностью отсутствовали те расхлябанность и разгильдяйство, которые его товарищ источал волнами. — Чего тебе? — хмуро спросил он, подойдя к ним. — Гермиона Грейнджер собственной персоной, — представил ее Пьюси таким тоном, словно хватался своим трофеем. Забини прошелся равнодушным взглядом по лицу и телу Гермионы и снова перевел его на парня. — И? — И? — тот казался почти оскорбленным, как своенравный ребенок, чью шутку не оценили по достоинству. — Но.. — Ты хотел удивить меня орденовской подстилкой? Ну так они поступают к нам пачками, — Забини махнул рукой на женскую колонну. — Пьюси, если тебе нехер делать, ты только скажи, и я найду применение твоему энтузиазму на тренировках. Гермиона мимолетно удивилась тому, насколько по-разному вели себя эти двое. Пьюси упивался данной ему властью. Забини выглядел суровым и пугающим, но, казалось, желал только одного — чтобы его оставили в покое. Этот контраст читался даже в положении их тел: в движениях Забини сквозила солдатская выправка, у него был ясный взгляд и плотно сжатые челюсти, в то время как Пьюси стоял, выпятив грудь колесом, а ходил медлительно, вальяжно. — Разве мы не должны устроить ей особенный прием? — пробубнил он, а после повысил голос так, чтобы услышало как можно больше людей: — Уверен, все хотят узнать, сколько минут Круцио она способна выдержать, прежде чем потеряет сознание. — Нотт скоро будет здесь, ты не успеешь все подготовить, — скривился парень, явно не разделяя чужого воодушевления. Грейнджер не могла не почувствовать, как вокруг нее неуловимо изменилась атмосфера после этих слов. Она сама ощутила странный трепет под ребрами, причины которого оставались вне пределов понимания. — Пусть сегодня просто смотрит. — Но мы хотя бы можем обеспечить грязнокровку лучшим обзором, — упрямо стоял на своем Пьюси. Сердце Гермионы сковало дурное предчувствие. Видимо, что-то все же отразилось на лице, потому что Эдриан довольно расфыркался. Забини закатил глаза и просто направился дальше вдоль колонн, а его товарищ, приняв это за согласие, схватил ее за запястье и грубо выдернул из колонны. — Стой здесь, — велел он, поставив девушку седьмой в первой шеренге, а после, сжав ее руку посильнее, ухмыльнулся так, что кровь застыла в жилах. — Скоро начнется кое-что интересное. Уверен, тебе понравится. Грейнджер испытала облегчение, когда парень отошел, хоть и не желала этого признавать. Пьюси не внушал ей ужаса, нет. Скорее это было чувство глубокого отвращения. Он был одним из тех, кто добровольно избрал этот путь и шел по нему, гордо расправив плечи. Сам выбрал дорогу, омытую кровью и усеянную трупами. Она думала, что это, должно быть, жило в нем всегда. Возможно, не начнись война, Пьюси стал бы одним из психопатов, третирующих собственную семью, но сейчас он смог проявить свою натуру в полной мере. Гермиона презирала таких людей. Она подняла голову и только сейчас, оказавшись так близко, обратила внимание на небольшое возвышение, установленное перед пленниками. Оно было совершенно пустым, за исключением стула сбоку и странной конструкции из дерева и металла, напоминающей виселицу. Слева и справа было несколько таких же, но только с одной балки свисали бечевки, и, сощурившись, Грейнджер заметила на их краях петли, завязанные крепким узлом. Тот факт, что они были слишком узкими для чьей-либо шеи, не слишком успокаивал. Она сглотнула вязкий ком, подумав о том, что это действительно походит на декорации для сцены повешения в какой-то средневековой пьесе. Сумасшествие. — Всем встать ровно! — крикнул Пожиратель с узким лицом и волосами пшеничного цвета, прежде бродивший между шеренгами и пересчитывавший их по головам. Он вышел вперед и коротко поклонился высокому мужчине, прибывшему со стороны поместья, а после протянул ему кожаную тетрадь, в которой вел записи, но тот лишь отмахнулся. «Тот самый Нотт», — не столько поняла, сколько почувствовала Гермиона. Она не могла объяснить себе, почему по спине пробежали мурашки жути, когда взгляд мужчины мимолетно скользнул по рядам заключенных. От него волнами исходила непонятная угроза, и она реагировала на опасность. Так загнанное в угол животное чувствует хищника. Если бы у Грейнджер не отобрали палочку, она обхватила бы древко покрепче. — Все на месте? — голос Нотта звучал тихо, она прочитала вопрос по губам, но парень со списками прекрасно расслышал. — Так точно, — отрапортовал он. Они вместе взошли на помост. Забини и Пьюси стояли по левую сторону от Нотта вместе с еще десятком Пожирателей, сложив руки за спиной в ожидании указаний. Послушные солдаты. — Возникли какие-нибудь проблемы? — Нет, сэр. Он кивнул и вальяжно уселся на стул, раскинув колени в стороны. Гермиона вспомнила слова Полумны, что хоть главой лагеря и был Люциус Малфой, но серым кардиналом, внушающим ужас обычным заключенным, являлся совсем другой человек. Его называли Палачом, и он был нечастым гостем на построениях. Выползал из своего обиталища только по особым случаям. Неужели он явился из-за нее? — Ведите Уизли, и покончим с этим побыстрее. У меня сегодня слишком много дел, — повелительно махнул рукой Нотт. Говоря это, он выглядел скучающе, но теперь это не вызывало удивления: когда твое прозвище — Палач, жестокость наверняка становится обыденностью. — Приведите, — эхом отозвался светловолосый, обращаясь к рядовым. Из темной массы Пожирателей отделились несколько, и спустя минуту они вывели из пристройки к поместью Рона, грубо пихая его вперед. Сердце Гермионы сжалось. На его голову был надет мешок, а руки, скованные кандалами, были скручены под неестественным углом за спиной, но она все равно сразу же узнала его. Уизли толкнули, и он, споткнувшись, забрался на возвышение. Руки освободили и подняли над головой, заковав в те самые кандалы. Оковы укрепили с помощью заклинания, и только тогда помощник Палача сдернул с него грубую материю. Грейнджер едва узнала знакомое с детства лицо — сейчас оно было раздуто и изуродовано от побоев, а синяки, напоминающие лилово-красное месиво, выглядели свежими. Следы избиения нашлись и на его руках и наверняка покрывали все тело. На нем не осталось живого места. Ей отчаянно хотелось остановить это, все ее существо рвалось вперед, но что она могла в одиночку? Гермиона переступила с ноги на ногу, руки судорожно вцепились в ткань штанов. Она осмотрелась, наплевав на все предупреждения. Скитаясь взглядом по лишенным эмоций лицам заключенных по бокам от себя, Гермиона надеялась столкнуться с кем-то глазами, снискать понимание, почувствовать, что не одна, но все они либо уткнулись в землю, либо смотрели вперед. Случайность? Или здесь всегда так? Каждый сам за себя. Она выдохнула и заставила себя расправить плечи, хотя хотелось сжаться в комок. Глаза словно магнитом притянуло к сгорбленной фигуре Рона. — Сегодняшнее возмездие будет коротким, но наглядным, — начал Нотт, доставая из складки мантии свою палочку. Гермиона не поверила своим ушам. Возмездие? Так они называют пытки? — Впервые здесь присутствует человек поистине особенный, и мы должны помочь ей уяснить, что весь ее особый статус остался за пределами лагеря, — холодный взгляд замер прямо на ней. — Гермиона Грейнджер. Шаг вперед. Рон вскинул голову, которая до этого безучастно свешивалась вниз, как только услышал ее имя. Он прошерстил толпу глазами-щелочками, силясь разомкнуть опухшие веки. Когда они встретились взглядами, в нем смешались ужас и радость. Она жива! И она здесь. В ее же глазах было ничего не разобрать за пеленой слез. — Гермиона! — крикнул парень, но один из надзирателей грубо пнул его ботинком по голени. Грейнджер неосознанно подалась к нему, словно могла помочь, и ее руку пронзил ощутимый разряд тока. Она вскрикнула и машинально схватилась за запястье, прижимая его к груди. — Выйти из строя! — неожиданно рявкнул Палач, и ее тело само собой сделало порывистый шаг. Тогда он снова заговорил своим флегматичным голосом, в котором не было ни единой эмоции: — Прекрасно. Тебе стоит усвоить, что мои приказы должны исполняться беспрекословно. И мгновенно. Гермиона подняла голову и остановила яростный взгляд на мужчине. Впалые щеки, пылающие таинственным и пугающим блеском глаза, глубоко ушедшие в глазницы, тронутые сединой виски. Вся его фигура в черном, невыразимо мрачная, рождала в голове сравнение с чем-то потусторонним, вышедшим из самого ада. — Зачем ты здесь, грязнокровка? — спросил Пожиратель. Она сцепила зубы, решив не отвечать и хотя бы так выразить несогласие, но, когда молчание затянулось, снова ощутила укус тока. — Меня взяли в плен, — процедила девушка и посмотрела на него, вкладывая в этот взгляд всю свою ненависть. Но та сгорела прямо в воздухе, не преодолев и половины пути до помоста. Ни один мускул на лице Палача не дрогнул. — Неправильный ответ. Ты здесь, потому что Темный Лорд милосерден, — он продолжал прицельно смотреть прямо на нее, словно желал крючками подцепить и через глазницы вытянуть из нее неповиновение. — Он не убил всех вас сразу, хотя мог бы. Я бы так и поступил с предателями, вы заслуживаете только смерти. Но вам дарован шанс приспособиться и принести пользу своим жалким существованием. В Гермионе все еще был силен дух сопротивления, но вместо того, чтобы даровать силу, он наносил по ней сокрушительные удары. Девушка чувствовала одну лишь бессильную ярость. Вокруг были люди, много людей, но ни один из них не остановит процесс ее публичного самосожжения. Потому что они все уже прошли через это. Грейнджер не выдержала — сорвалась окончательно. — Вы пытаете безоружных! Это трусость, а не милосердие, — громко сказала она дрожащим от гнева голосом. — Вы жалкие подонки, которые чувствуют себя людьми, только когда.. Следующим, что ощутила Гермиона, была адская боль от Круциатуса. Вспышка оказалась короткой — она прекратилась так же быстро и внезапно, как началась. Предупреждение. Но девушка все равно обнаружила себя стоящей на четвереньках и вцепившейся пальцами в увядшую траву, с сердцем, которое гулко стучало прямо в горле. Она как сквозь вату слышала, как Рон кричит ее имя и пытается сорвать с себя оковы, но его голос оборвался на высокой ноте, будто кто-то его выключил. — Зачем ты здесь? — снова спросил Нотт-старший, осматривая Грейнджер равнодушным взглядом мясника. Ему было плевать на ее слова, он хотел получить ответ. Она так не к месту подумала, что Джинни и правда знала ее даже лучше нее самой. Стиснув зубы, попыталась подняться на ноги, но тут же рухнула обратно. Ослабшему телу было достаточно минимального воздействия, и это приводило в бешенство. Гермиона такая бесполезная. Слабая. Жалкая. Она вцепилась в траву в поисках хоть какой-то опоры, но только вырвала ее с корнем и неуклюже завалилась на землю. — Что молчишь, грязнокровка? — продолжил допытываться Палач, наблюдая за ее барахтаньем в пыли. После минутного молчания, так и не дождавшись ответа, он склонил голову к плечу. — Что ж, ладно. Молчание тоже в каком-то роде ответ, по которому я могу сделать вывод, что тебе требуется немного больше времени и наглядная демонстрация, чтобы осознать. Гермиона как могла вскинула голову, как раз вовремя, чтобы успеть застать тот момент, когда его рука поднялась в воздух. С кончика палочки сорвался красный луч, и Рон скорчился в беззвучной агонии, до предела натянув свои путы. Ее накрыл шок, но не в один момент, а медленно, постепенно — так, что она даже не осознала, когда ступор перешел в истерику. В голове не укладывалось, что они наложили заглушающее, чтобы он давился своими криками. Как же это бесчеловечно! Животные, настоящие твари.. Грейнджер не знала, откуда взялись силы вскочить на ноги и броситься к постаменту, но один из Пожирателей грубо дернул ее обратно, и девушка, по инерции двигавшаяся вперед, едва не упала. — Нет! Мерлин, прекратите! — вопила она, раздирая горло, но это длилось, и длилось, и длилось.. Бесконечно. Гермиона смотрела на черно-лиловое от побоев лицо Рона, искаженное в гримасе боли, сведенное бесконечной судорогой тело и, казалось, чувствовала его страдания. Она кричала в бессильной ярости и отчаянии, стремясь вырваться из чужих рук, но тщетно. Пожиратель с трудом оттащил брыкающуюся девушку обратно, задев при этом больное плечо. Она едва не потеряла сознание от боли, но тут же забыла об этом. Рону было куда хуже. Слезы брызнули из глаз непрерывным потоком. — Хватит! Кто вы такие, чтобы причинять боль просто так? — ее надрывный крик огласил пространство вокруг — единственный громкий звук в наступившей зловещей тишине. — Пытайте меня, оставьте его в покое! Мерлин.. хватит! Прошу вас, пожалуйста! — Нет, не хватит, — возразил Нотт-старший, и красный луч, идущий из кончика его палочки, увеличил свою интенсивность. — Хватит будет, когда я решу. Уизли выгнулся под каким-то неестественным углом и затих, повиснув на веревках. Гермиона судорожно всхлипнула и едва не задохнулась в своем вдохе. Он.. мертв? Пожиратель, державший ее, убрал руки, и девушка рухнула на землю как подкошенная. Она зажмурилась, пытаясь снова подняться на ноги, но конечности будто налились свинцом. Гермиона стискивала зубы, шумно дышала через нос, однако двигалась, отчаянно рвалась вперед — ползком, ощущая нарастающую боль в плече, хотя в груди было куда больнее. Мышечный мешочек мог запросто лопнуть в любой момент, если она не окажется около Рона и не убедится, что он дышит. Пожиратели молча наблюдали. Люди за спиной, ее вчерашние товарищи, делали то же самое. И все они явились свидетелями того, как последние силы покинули Грейнджер. Всхлипывая, она тянула руку к помосту. За гулом крови в ушах девушка не слышала прошуршавшие по сухой траве шаги, но, как только в поле зрения возникли солдатские ботинки, тут же вскинула голову. Свет закатного солнца на секунду ослепил ее, и Гермиона часто заморгала, тут же ощутив, как новая порция слез опалила щеки. — Зачем ты здесь, Гермиона Грейнджер? — раздался равнодушный голос.